Дарлинг часть вторая

Дача приятеля оказалась останками большого дома, уничтоженного не то – давним взрывом, не то – недавним пожаром. Воображение услужливо нарисовало Ромке, как вокруг разлетаются лохмотья чего-то непонятного, страшного в своей непонятности. Сохранился узкий, словно башня, край дома с коряво восстановленной стеной. (Ага, - кивнул Стас на немой Ромкин вопрос, - руки бы поотрывать… Ничего: мы наш, как говорится, мы новый мир построим. А потом - продадим в пять раз дороже... Шутка, ха-ха. Буду восстанавливать постепенно, вить родовое гнездо, имплантировать исторические корни. Герб… да, кстати о гербе...) - "Эй!  - окликнул Стас одного из молчаливых, - помнишь того чела, который все говорил, что ни при делах? Что он просто - художник? Найди". - Вокруг башни торчали пеньки прошлого, облагороженные временем и кустами. Хотя издали казалось, что строение может  упасть в любой момент, неустойчивость его была обманчива: на первом этаже уцелело несколько комнат разной величины, а узкая винтовая лестница черного входа вела прямиком в небо. "Крышу мне один человечек должен, - сообщил Стас;  а то, что уцелело, сейчас увидишь".
      И Ромка увидел. Древняя разруха кухни соседствовала с дорогой варочной панелью, латунными кранами, электричеством и горячей водой. Дорогие матовые панели, деревянный  потолок со следами пожара, мраморная плитка пола, обгоревший дверной проем. Все двери, включая ту, что вела из кухни в соседнюю комнату, были железными, словно вчера установленными, а на окнах до сих пор стояли старые узорные решетки. (Память вовсю рисовала окрики поваров, толпу поварят: чего возитесь, бездельники, вот я вас... Федька... лодырь... И чего этого огузка в подвал понесло? - Воображение показывало огонь, дым, чад, тощего подростка, торопливо взбегающего по лестнице из подвала)...  Оказалось дом постоянно менял владельцев, которым не везло, в результате чего (Па-пам! - радостно заорал Стас прямо в ухо Ромке, смертельно его, напугав) дом достался Стасу почти даром. Подъехали два свежих амбала, занесли в дом большущий телевизор и начали устанавливать его на кронштейны. (Повезло тебе, Ром, наслаждайся. Плазму мне капитан проиграл. Во что играли? В морской бой, б....!) Все трое заржали, как кони. В соседней комнате стояло два новеньких дивана, грязные пластиковые стулья и  огромный (сейчас таких не делают!) письменный стол. (Его не сперли, потому что ни один инструмент не берет. Мы его даже с  места пока не  могли сдвинуть… - оценивающий взгляд в Ромкину сторону, -  черт знает, что за дерево – продолжил Стас, - его бы отреставрировать... – вновь -  жалобный взгляд на Романа). Память оживилась: "Могучий дуб с  годами только крепче..." Казалось, край столешницы до сих пор хранил пеньки  вырванного с мясом сукна, а обнажившееся дерево покрывали короткие рубцы, которые обрывались на краю стола, возникая потом на массивных резных тумбах в виде тонких линий. И все равно стол был невероятно красивым. Ромку кое-что беспокоило. И сливочные стены, и небрежно отмытый мрамор пола и даже дорогие краны хранили следы сажи. Да и сам здешний воздух... - "Кажется, что пожар совсем недавний, - неуверенно сказал он. Прям, вроде до сих пор  пахнет гарью"... (Огня Ромка боялся, можно сказать - как огня) - "Да, был тут свежий пожарчик  - легко согласился Стас. Ладно, осваивайся", - махнул он рукой, усаживаясь на сиденье музейного кабриолета. (Старье?! Сам ты - старье. Знаешь, сколько это "старье" стоит?..)
      Ромка заглянул в облезлый кухонный шкаф (ого!), в высоченный, до потолка, сияющий холодильник (ух, ты!), в окно: воображение разошлось не на шутку: "Какой чудесный, чудесный вид... Словно и не уезжали…  Воздух здесь – как мед… Разве это - не Рай?.." - сообщило воображение-память, перебивая само себя. Ромка согласился. Вниз плавно уходили холмы, подсвеченные заходящим солнцем и оранжевая вечерняя дорога, которая из-за холмов казалось более извилистой, чем была на самом деле. Вдали мелькнула машина Стаса, идеально вписавшаяся в пейзаж. Твоя тетя, как всегда, опаздывает, - сообщило совершенно свихнувшееся воображение. Разве я  могла не приехать? – добавила такая же сумасшедшая память.
      Лето полностью оправдало Сонечкины  ожидания. На первом месте по количеству счастья стоял (скакал, мотал коричневой гривой, ржал, ел с ладони черный, посыпанный крупной солью  хлеб) - Дарлинг. От него даже пахло не так, как от других лошадей: не потом, а горькими травами и шоколадом. Новый  тренер по верховой езде был строгим, и, казалось,  мог остановить любого коня одним только взглядом из-под прямых ярко-черных бровей. А когда Дарлинг повредил колено по Сониной вине, тренер и вовсе затеял жесткую муштру: "Спину - прямо, - командовал он, - руки расслабьте, пятку - вниз, носок - вверх... Софья, вы мало стараетесь" !..  - Еще одним событием лета стала книга, тайком подаренная на именины тетей Эльзой - про разные таинственные вещи. Но однажды папа застал ее за чтением. – «Мышонок! – вскрикнул он возмущенно... э-э-э... Софья Павловна!  Я требую ответа: откуда у вас это безобразие?!" -  Вопрос звучал риторически, а книга была спрятана в папин тайный ящик. Отведя положенные уроки, уехал тренер. Однажды летним вечером, когда дед дремал в своей комнате, родители задерживались в городе, а слуги отправились на деревенский праздник, к задним воротам бесшумно подъехала крытая повозка, из которой вышла тетя Эльза. Два человека стали вынимать из повозки ящики, укутанные мешковиной и осторожно заносить в подвал. Тетя,  увидев Сонечку, сильно удивилась, обняла радостно: "Ты не пошла на праздник? - указала на коробки: это  - сюрприз, никому не говори, ладно?" Польщенная Сонечка кивнула. Тетушка раньше часто устраивала сюрпризы, однажды даже привезла клоунов на Сонино Рождение. Но такого уже давно не случалось, все взрослые сделались каким-то хмурыми, а папенька без конца говорил шепотом про "смутные времена", "бомбистов" и  "куда катится мир..." Скука.
      Обещанные жалюзи на окна все не привозили; деревья с растопыренными черными ветками, подозрительные звуки и  звездное небо заходили по ночам прямо в комнату, по-хозяйски располагаясь вокруг Ромкиного дивана. Он крутился, переворачивал подушку, вставал, выходил во двор. Наконец, после десятой кружки чая и краюхи свежего черного хлеба с солью, Ромка сдался. Главную из своих работ – письменный стол – он непонятно откладывал, как откладывают удовольствие; хотя стол словно разговаривал с ним, ждал и даже – торопил. Выдвижные ящики кто-то давно выдвинул из тумб и… память и воображение, сговорившись, показали ржавую чугунную печь. С горящими… ну да, конечно. Кто бы сомневался. Ромка в очередной раз осмотрел темные,  потрескавшиеся от времени  доски стола. Выбрал небольшой ломик и погрузил его в самую глубокую трещину, очень-очень медленно и осторожно проникая в нутро столешницы, которая еще в первый день показалась ему неоправданно толстой. И вот, покоряясь не силе, а, скорее -  постепенности усилий, край доски скрипнул, поддаваясь. Перед Ромкой (как он, втайне и надеялся), открылась неглубокая ниша. Вторая доска поддалась охотнее, и вскоре перед глазами Романа предстал потайной отдел. Содержимое, однако, разочаровало. Это были вылинявшие листы с водяными знаками, такая же ветхая книга "Анимизмъ и спиритизмъ", коробка из-под английских сигар и расшитый когда-то бисером мешочек: часть бусин оторвались и раскатились по дну ящика. Негусто... Нет, Ромка вовсе не надеялся... Хотя, если честно - надеялся на что-то более ценное, чем старый мусор. И тут мешочек явственно шевельнулся, но испугаться Ромка не успел. При всех его страхах, он совершенно не боялся мышей. В детстве у него даже жила белая мышь, которую Ромка пробовал учить простым фокусам. Так вот, из мешочка высунулась серая мышь, скорее даже  - мышонок.  Ромка протянул руку, и зверек, шевельнув усами, приблизился, словно чувствовал отсутствие опасности. Вначале мышонок перебрался в ладонь, а потом, цепляясь когтями, начал двигаться по рукаву вверх.