Корова-то не наша...

В ту старо новогоднюю морозную ночь конца 80-х годов сердобольная «винокуриха» проснулась раньше обычного. Поворочавшись с боку на бок, она изо всех сил стала вслушиваться в каждый шорох на дворе, но там всё было тихо, хотя прошедшая ночь была ночью традиционных молодёжных забав и проделок. Ведь на дворе был старый Новый год.

Она ещё с детства помнила, как праздношатающаяся молодёжь немилосердно бедокурила почти, что в каждом хуторском дворе, не пропуская ни один закуток. И как итог в разные концы небольшого хуторка перераспределялись снятые с петель дворовые калитки, конные сани, бидарки. Даже злые хозяйские собаки уводились с охраняемых ими дворов вместе с кованными цепями, что считалось наивысшим шиком. Фантазии молодых людей в эту ночь не знали границ.
 
Вот от этих-то недобрых мыслей и проснулась бабка «винокуриха» раньше обычного, а услышав, что и муж её спит, озабоченно обратилась к нему:
- Пойду я, Гриша, погляжу, всё ли у нас на месте. Чёй то не спокойно мне на душе...
- Ну, сходи Маня, погляди, а я ещё чуток полежу и тоже пойду управляться, - отозвался полусонный старичок.

Выйдя в холодное январское утро, пожилая женщина первым делом поплелась к входной калитке, которая в прошлом году неожиданно очутилась на крыше коровника. Но калитка, как, ни странно была на месте. Пройдя дальше и заглянув почти во все уголки хозяйского двора, она так и не нашла каких-либо  нарушений или пропаж. И успокоенная и очень довольная вернулась в теплый дом.

Сняв старенькое видавшее виды пальтишко лихо прошлась кочергой по колосникам ещё неостывшей печки. Потом выбрав из поддувала золу, принялась  будить своих меньших сыновей на работу, для них наступал обычный рабочий день.

Дед её, Григорий Сергеевич тоже встал, потихоньку оделся и вышел на улицу покормить скотину. Было ещё довольно темно, что нисколь не мешало слабовидящему старичку передвигаться по привычному маршруту сенник - сарай. Поэтому он быстро управился и не успев, как следует замёрзнуть, зашёл в хату.

- Иди, Марея, корову дои,  я уже управился, - обратился он к супруге на привычный белорусский лад. И бабка Маня, громыхая новым подойником, потихоньку потащилась доить корову, но вскоре вернулась назад, с вопросом:
- Гриша, ты, чью это корову кормил, а? Это ж не наша корова. Наша чёрная, а эта какая-то рябая, вся в белых пятнах.  Я её и доить-то  не буду, нехай хозяева её доють. Видать нам корову подменили! Да,  такого молодёжь ещё не устраивала.
- Да откуда ж я знаю, чья корова, - ответил дед. Дал сена - не отказалась,  в темноте все равно ничего не видать. Ну да ладно, рассветёт, разглядим.

Ждать до рассвета оставалось недолго и поболтав о том, о сём, озабоченные свалившейся на них проблемой старички отправились  на опознание коровы. Проведя чуткой рукой  по округлым бокам стельной коровы, хозяйка вдруг  почувствовала какую-то шершавость на ладонях, а поднеся ладонь к лицу, промолвила:
 - Гриша, да ить нам корову побелили, мелом пахнет. Вот уж позор! Ну, кому мы чего плохого сделали, а? Вот уж разговоров теперь по хутору будить, - чуть не плача, закончила она.
 
Расстроенные произошедшим событием старички, вернулись в дом, не зная, что и делать и что думать. А думать и не надо было. Виной всему были их «меньшенькие» сыновья-последыши Костя с Мишей. Будучи с самого раннего детства тихонями (чьё ж воспитание?), они и повзрослев, не удосуживались уделять достаточного внимание ни хуторским, ни заезжим девчатам. А те ненароком и подумали, что благо воспитанные братья «харчами» перебирают, вот и провели  определённую профилактическую работу.
 
Только корова-то тут причём? Зачем было её белить? За что ж она пострадала...