Байки Селявона-Правдолюба 23

                23


                Очищение



Утро после непродолжительной полудрёмы оказалось неожиданно хмурым и дождливым. Открыв глаза, я не увидел старика дома и некоторое время лежал, слушая ритмичный стук капель о шиферное покрытие крыши и шум дождя на улице. Необычное, всегда магическое действо – дождь. Вся природа замирала, оказавшись во власти этого явления. В зависимости от жизненной ситуации, каждый по-своему  погружался в пасмурный сонм в окружении мыслей и безобидной тоски и грусти. Природа вежливо напоминала нам о том, что нужно всегда уметь остановиться в своих радостях и страстях, уделив время рассуждениям, анализу и внутреннему созерцанию.
-- Проснулся ужо? – появилась в дверном проёме хитрое лицо Селявона. – Айда под дождик умываться!
Я рванул за ним, не задумываясь. Постояв некоторое время под нескончаемым потоком поднебесных капель, успев при этом основательно помокнуть, смотрю на, отчего-то счастливого, Селявона.
-- Добре ужо! – блаженно улыбаясь небу, шепчет старик, но потом бодро заявляет: -- А тепереча айда в баньку!
Крепко натопленный, сруб принял нас в свои объятия радушно, с духмяным паром и чесночно-еловыми благовониями.
-- Самое то, чтобы хворь дурную выгнать! – сидя на полке, восклицает Селявон и, с грустью осматривая свои мощи, добавил: -- Эх! Было время и тело младо было! Нынче только в душе бодрость и сохраняется.
-- Ты ещё деде о-го-го! – подбадриваю его я.
-- То-то и оно, что дед… -- горько вздыхает Селявон и неожиданно меняет тему беседы: -- Как часто человек мыться должон?
-- Ну, кто как… -- усмехаюсь я в ответ. – Кто каждый день, а кто и вообще – пока коростой не начнёт зарастать.
-- Эва как! – делает удивлённое лицо Селявон. – А душа?
-- Душу то как отмоешь? – отзываюсь я, догадываясь, о чём может пойти речь.
-- Душу, как и тело, всяк по своему усмотрению в чистоте содержит! – начал своё очередное поучение старик. – Иной раз и тщательно следишь, да блюдёшь чистоту свою. Потом разленишься, да упускаешь многое. Но что касаемо души, так вот как я разумею. При небольших помарках и мыла-то с мочалом много не требуется. А вот когда изваляешься в грехе так, что аж жить не хочется и свет белый с маково зёрнышко кажется – тогда, как никогда, к очищению духовному стремление жизненное появляется! Но душа – это ж не девки стан! Одним пеной и трением не осветишь! Сперва мысли к порядку приводишь через откровение исповедальное. Потом только свет и видеть очи могут. Но одной молитвы и исповеди, пожалуй, недостаточно. Любая вера без дел праведных – мертва! А это самое непростое дело. Труд неимоверных усилий! И косятся на тебя по первой с недоверием, да со словом колким за пазухой. Потом подножки ставят, кому не лень, чтобы побольнее упал в оный раз. Надменными оскорблениями и высокомерием оценивают плоды радений твоих. Но всё одно – только так и очиститься можно. Не перед людьми – перед богом!
Воцарившееся, было, молчание тут же было нарушено шипением пара от камней, на которые дед плеснул ковш кипятка.
-- Помнишь камешки-то? – подмигнул Селявон. – То-то сгодились! Ты меня ща, паря, веничком-то, не жалея, похлещи. Это я так гонорюсь по привычке дурной, а сам-то, знамо дело, хворый пока… Чахну ужо… Ничего не попишешь… Ужо и помочь, какая-никакая, требуется… Услужи напоследок дедушке!
-- Почему-напоследок-то? – тревожно воскликнул я.
-- Скоро пойдёшь ты своим путём. Не гоже всё время около деда возиться. Взял, что дадено и дальше двигай своей дорогой. – Укладываясь на полок, кряхтел Селявон.
Я и вправду забыл счёт времени в этом сумбурном вихре ежедневных событий. Сложилось такое ощущение, что и не было другой жизни, а так не хотелось расставаться с этим мудрым стариком с его чудным мировоззрением.
-- Ну, держись, дед! – задорно выкрикнул я, поднимая над головой веники.
-- Ай! Помогайте, святые угодники! – в тон мне закричал Селявон. – Только не все сразу!