Мифы и реальности Балаклавского сражения - 3

Поле битвы, турецкий синдром и шотландский оплот англичан

Что представляло собой «поле» Балаклавского сражения? То была (и, в общем-то, остается до сих пор) холмистая равнина, кстати, удобная для действий кавалерии. Склоны холмов, покрытые кое-где заброшенной лозой, заросли густым кустарником, в котором можно было скрытно разместить стрелков-штуцерников.
Корреспондент лондонской «Таймс» У. Расселл, забравшись на Сапун-гору, на время подавив в себе помесь репортера с мифологом и пробудив художника, оставил нам следующую живописную зарисовку:
«… В двух — двух с половиной милях от читателя резко вздымалась бы горная цепь самой неправильной и причудливой формы. Местами ее украшают заросли кустарника, местами тянутся к небу голые вершины и каменные плато. Справа нависающие скалы Балаклавы, закрывая вход в бухту, пленили кусочек синего моря. Внизу до подножия противостоящих величественных гор… простиралась равнина, покрытая жесткой травой и испещренная палатками наших кавалеристов. В нескольких футах ниже по склону читатель увидел бы французские траншеи, полные зуавов… Повернувшись спиной к Севастополю и имея по правую руку Балаклаву, он обнаружил бы перед собой лагерь морской пехоты, расположенный на холмах более чем в тысяче футов над уровнем моря. Под этими холмами, там, где дорога подходит к самому городу, стоял 93-й Шотландский полк…»
Если бы У. Расселл сопроводил своего читателя к противоположной, так сказать неприятельской стороне поля битвы, он бы непременно обратил внимание этого самого читателя на то, что наиболее удобным путем от Севастополя к Балаклаве служила проселочная дорога, которая вела по Трактирному мосту (рядом с мостом стоял трактир) через Черную речку к двум ущельям в Чернореченскую долину, окаймленную с севера восточными склонами Федюхиных гор, а с юга — сплошной грядой холмов (Кадыкиойских высот), тянущейся по направлению к Сапун-горе. Эта проселочная дорога («Верхний проход») выходила на так называемый Воронцовский тракт - шоссейную дорогу, соединявшую Севастополь с Керчью), вдоль которого англичане, в основном руками турок, возвели шесть «фортов» (редутов), вытянутых в ломаную линию общей протяженностью около двух миль.
Расположенное несколько выше Верхнего прохода, между Федюхиными высотами и Сапун-горой, равнинное пространство называлось Северной долиной, а другой участок земли, лежавший между линией редутов и собственно Балаклавой, - долиной Южной. Последнюю ограничивали так называемые Балаклавские высоты, перед которыми, на дороге, ведущей в Симферополь, и лежала пресловутая Кадыковка.

Стратегическое значение Верхнего прохода заключалось в том, что размещенные здесь англо-франко-турецкие войска, служили передовым прикрытием флангов и тыла группировки союзников, охранявшей подступы к Балаклаве. Проход являлся важной частью коммуникационных линий оккупантов. Захватив его, русские устанавливали контроль над выше упомянутой проселочной дорогой, ведущей к позициям неприятельских частей, осаждавших Севастополь, и создавали угрозу ликвидации Балаклавского материально-технического узла противника.
Союзники опоясали Балаклаву двумя укрепленными линиями, внешней и внутренней. Внешний ряд укреплений, возведенных, как мы уже говорили англичанами с помощью турецких солдат под руководством прусского инженера Вугмана на островерхих холмах (высотой до 450 м над уровнем моря и с интервалами до полукилометра), состоял из шести редутов.

По словам русского участника сражения, «…в долине почти по прямой выстроились четыре островерхих холма, и чем дальше был холм от наших линий, тем он был выше». Крайний правофланговый «форт»-редут союзников получил первый порядковый номер и красовался на вершине холма, расположенного в двух верстах к северо-западу от селения Комары. «Форт», сооруженный ударными темпами, - всего за одни сутки! - защищали 600 турецких солдат (один батальон). Остатки этого редута – «орудийные дворики» - сохранились до нашего времени. Союзники окрестили эту высоту «холмом Канробера» в честь командующего 1-й пехотной дивизией французов генерала Франсуа Канробера, который примерно за месяц до описываемых событий встречался здесь с лордом Регланом и войска которого (зуавы) разбили свой лагерь неподалеку от Комаров.
Два следующих «форта» (№№ 2 и 3) англичане возвели на высотах, впоследствии названных Семякинскими в честь генерал-майора К.Р.  Семякина, командира одной из колонн отряда Липранди, взявшей штурмом редут № 1. Четвертый «форт» англичане построили на высоте за Воронцовским трактом. Каждый из упомянутых четырех редутов представлял собой пятиугольный бруствер, огражденный у подножия холма рвом и частоколом. Траншеи, связывающие редуты между собой, ко времени сражения выкопать не успели.
На редуте под номером 1 (Канробера) турки установили четыре английских корабельных орудия, на остальных трех – по два-три. Пушки и артиллеристов, доставленных на редуты, сняли, между прочим, с новенького британского линейного корабля «Diamond», т.е. «Алмаз», отдавшего якорь в Балаклавской бухте. Его капитаном был не кто иной, как Уильям Пиль, внук сэра Роберта Пиля, экс-премьер-министра Великобритании. Общее начальство над воинством, размещенным в редутах, осуществлял некто Рустем-паша, командир пехотной бригады, из всех европейских языков знавший только… немецкий.

Со стороны расположения русских войск передовые «турецкие» редуты производили впечатление хорошо укрепленной позиции. Однако сомнительная боеспособность турецкого контингента,  как и незавершенность на дату Балаклавского сражения  строительства двух задних редутов (№№ 5 и 6 - забавно, что командир британской кавалерийской дивизии граф Лукан даже не подозревал об их существовании), отмеченная русской разведкой в донесении генералу Липранди, заметно снижали неприступность всей этой фортификационной структуры, которая не имела достаточной глубины и надлежащей артиллерийской и пехотной поддержки союзников.
Почему же англичане доверили ненадежным туркам передовую линию обороны Балаклавы? Скорее всего, потому, что, согласно их воззрениям, «турки отсиживаются от русских за укреплениями гораздо успешнее, чем выдерживают их натиск в открытом поле». Так-то оно, может быть, и так, но, как говорят сами англичане, to be on the safe side (чтобы подстраховаться), им следовало бы разместить за редутами достаточные пехотные резервы и артбатареи. В таком случае турки не почувствовали бы себя брошенными союзниками на произвол судьбы, когда их редуты в течение часа обстреливала русская артиллерия, а в течение следующих полутора часов штурмовала русская пехота…

Итак, передовые подступы к Балаклавской базе прикрывались «турецкими» редутами. Правда, тамошние «турки», как утверждают, были вовсе не турками, а… тунисцами, забитыми, презираемыми и голодными (их суточный рацион составлял всего два сухаря!). Французы использовали турецких союзников вместо вьючных животных, британцы – в качестве землекопов и пушечного мяса.
- Откуда здесь взялись арабы-тунисцы? – спросите вы.
Знающие люди вам подскажут, что в 1841 году, после отмены работорговли в Османской империи, и в 1847 году, после массового освобождения тамошних рабов, большая часть вольноотпущенников из Туниса влилась в ряды турецкой армии, в которой они могли рассчитывать хоть на какое-то пропитание и грошовую пенсию по выходе в отставку.  В Крымскую войну французы и англичане смотрели на этих тунисцев как на людей третьего сорта (людьми второго сорта для них были «природные» турки, как нижние чины, так и офицеры).
«Они едва ли знают, как обращаться с оружием, на них никак нельзя было полагаться… У нас есть восемь тысяч тунисцев и турок, которые практически не были в бою», — с презрением писал об этих вояках французский военный инженер Леон Герен.
Тем более странным выглядит размещение англичанами столь ненадежного контингента на высотах, с которых открывался прямой путь к главной базе союзных сил в Крыму!.. Недаром Фридрих Энгельс, мнивший себя крупным военным стратегом, утверждал: «Винить следовало бы не столько турок, сколько инженеров, ухитрившихся так нелепо построить их оборонительную линию и не позаботившихся о ее своевременном окончании, а также командиров, которые подставили первую линию под сокрушительный удар, не обеспечив ей никакой поддержки».

Левее «неполноценных» редутов №№ 5 и 6, вокруг Балаклавы от скал Спилии до отрогов Сапун-горы англичане приступили к строительству еще одной, внутренней оборонительной линии, на которой готовились разместить артиллерийские батареи и связать их между собой траншеями. Именно здесь стояли лагерем части Горской (Шотландской) бригады 1-й Гвардейской дивизии, подчиненные герою Альмы бригадному генералу сэру Колину Кэмпбеллу. Именно ему, инициативному и опытному военачальнику, лорд Реглан доверил общее командование британскими силами (за исключением кавалерийской дивизии графа Лукана) под Балаклавой. Шотландец Кэмпбелл не страдал характерным для английских офицеров снобизмом и за одно это был любим не только своими солдатами и офицерами, но даже французами. По иронии судьбы, в августе 1816 года Александр I наградил Кэмпбелла орденом Св. Георгия 4-й степени.
 
Главной боевой единицей шотландской пехоты, расквартированной в Крыму, был ставший знаменитым благодаря Балаклавскому сражению, или, скорее, вдохновенному перу военного корреспондента «Таймс» Расселла, 93-й пехотный полк горцев Сазерленда (Sоutherland Highlanders) с его командиром подполковником Уильямом Эйнсли. Та самая «тонкая красная линия, ощетинившаяся штыками...»

В целом, в октябре 1854 года система обороны Балаклавы, будучи, по словам наших военных инженеров, «сильной по природным свойствам, но уязвимой для предприимчивого врага», представляла собой ряд возведенных в крайней спешке укреплений. Предстояло еще многое сделать для ее завершения. Англичане понимали это, и 14 октября (по новому стилю) 1854 года офицер штаба главнокомандующего подполковник Стил передал Кэмпбеллу приказ Реглана об ускорении инженерных работ. Возможно, поэтому Меншиков не пожелал дожидаться подкреплений и потребовал от Липранди немедленного захвата передовой линии редутов.