Помилуй нас

Дорога в поле, по бокам густо растёт пшеница. Воздух удушливый, сухой, ни намёка на ветер или дождь. Необычайно жаркий для здешних мест день.

Тяжёлой поступью идут четыре мужика и несут на плечах открытый гроб. Он обычный: деревянный, свежеструганный, без изысков, атласа внутри или лакировки снаружи. Мужики потеют, вытирают свободной рукой морщинистые лбы и мечтают о том, чтобы поскорее скинуть с себя доверенный им груз.

Впереди чинно шагают дети, которых заставили нести венки, и смиренно опускают глаза вниз, на песчаную дорогу. В венки вплетены угольного цвета ленточки «Дорогому дедушке», «От детей» и «Вечная память». Только вряд-ли внуки будут помнить «дорогого дедушку» вечно. Один мальчишка лет восьми ищет взглядом кого-нибудь такого же скучающего, как и он сам.

По бокам от деток плывут две дородные престарелые женщины в длинных юбках и старательно, громко, так, чтобы каждый услышал их скорбь, поют:

— Свя-ятый боже, свя-ятый крепкий, свя-ятый бессмертный помилуй нас.

Им подпевает басом ещё более толстый поп, облачённый в широкую чёрную рясу, лишь слегка указывающую на живот под ней. Кудрявые каштановые волосы прикрыты скуфьёй, а борода скрывает массивную шею. На груди
важно сверкает золотой крест. Поп, в отличие от бабок, не старается: иногда пропускает слова, иногда высматривает всё никак не желающее появлятся кладбище. Маленькие мышиные глазки смотрят устало. Мальчишка бы нашёл в нём того, кого искал.

А за ними шествует толпа родственников, друзей, соседей и просто зашедших ради бесплатной выпивки. В самом начале идут молча, изредка оттуда доносятся всхлипывания. Двое внешне похожих мужчин несут крышку гроба. В конце же слышатся возгласы и переговоры о том, каким хорошим человеком был усопший. Кажется, будто первые их вовсе не замечают, чересчур погружены в свою печаль, в своё личное горе. Глаза их красны, руки дрожат. Кто-то из близких старается держаться; кто-то совсем забывает про то, что на похоронах нужно удержаться от рыданий взахлёб.

И вот эта разношёрстная колонна остонавливается у ямы, которой предстоит вскоре принят в свои объятия хладное скрюченное тело. Находится яма в небольшом сосняке, вдоль и поперёк заполненном крестами. На некоторых из них от старости слезла голубая краска и стёрлись надписи. Безымянная могила — вот оно, забвение.

Место живописное выбрали для деда — прямо под могучей сосной. Рядом, правда, оспаривает свои права на владение территорией ядовитый борщевик, но картины это ничуть не портит.

Мужики наконец-то опускают гроб. К нему привязывают с четырёх сторон верёвки, чтобы после уложить в яму.
Толпа замолкает, встаёт полукругом, смотря на покойного. Они видят его в последний раз.

Батюшка прокашливается, зычным голосом начинает читать молитву:

— Неисповедимы судьбы Твои, Господи! Неизследимы пути Твои! Даяй дыхание всякой твари и вся от не сущих в бытие приведый, Ты овому посылаеши ангела смерти в день, егоже не весть, и в час, егоже не чает...

Чтение попа на удивление мелодично, красиво, глубоко. Пришедшие невольно заслушиваются и, когда поп заканчивает, грустно вздыхают. Батюшка окропляет внутренность гроба святой водой.

Братья, Алёша и Сергей, нёсшие крышку, закрывают ею гроб и отходят в сторону. Сухой щелчок нарушает тишину. Теперь святой отец специальной землёй из церкви посыпает крышку. Остаётся всего пара заключительных аккордов, и похоронная песнь дедушки будет спета.

Сосед, чернобровый мужик, берёт молоток, лежавший на краю ямы, и подходит к гробу. Ближайшие родственники: жена шестидесяти лет отроду, дочь и два сына, у которых уже давно есть своя семья, — завороженно смотрят на него. Когда он забивает первый гвоздь в деревянную поверхность, младшая дочь, Сашенька, выходит из транса и сдавленно произносит:

— Я не готова.

На краешках светло-зелёных глаз сверкают слёзы. Она прикрывает рот рукой, покрытой множеством веснушек, чтобы не всхлипнуть.

Поп же вяло пожимает плечами и обыденно бросает:

— Никто не готов к смерти, дочь моя.

Она не выдерживает, отворачивается и рыдает, уткнувшись носом в могучую грудь брата, закрывая уши руками и шепча:

— Надо было взять беруши, Лёша... Я не могу это слушать, не могу.

Отвлёкшийся было сосед продолжает работу — забивает второй гвоздь. Жена вздрагивает, но всё равно пытается сохранить мнимое спокойствие. Он монотонно, раз за разом, опускает молоток на железную шляпку гвоздя.

Когда раздаётся последний удар, остальные мужики берут гроб за верёвки и медленно начинают его опускать.

Первым кинуть горсть земли идёт непроницаемый Сергей, только дрожащие руки выдают его состояние. Второй выходит Анна, жена. Перекрестившись, и она бросает немного. Следом за ней, собравшись с силами, еле волоча ноги по траве, обходят могилу Алексей с сестрой. За ними двигаются остальные.

В голове детей сразу всплывают воспоминания об отце, и почему-то лишь хорошие: как он учил их плавать, кинув в речку, как они вместе рыбачили и ходили на ферму смотреть лошадей. Плохое они не вспоминают или не хотят вспоминать. А ведь есть что: его регулярные запои, например, последние деньги, потраченные на выпивку. Да кому сейчас нужны эти знания? Человека-то больше нет. Лучше сохранить его в памяти добрым, всегда готовым прийти на помощь.

Могилу закапывают. Тяжело и громко падает на гроб оставшаяся земля. Каждый мысленно прощается с покойным. Сашенька перестаёт рыдать и опустошённым взглядом провожает перемещающиеся туда-сюда лопаты, поглаживая по голове своего рыжего восьмилетнего сына. Алёша наоборот не справляется и теперь уже на его щеках блестят полоски слёз. Сергею так и хочется закричать от боли в районе в груди, но он боится выглядеть слабым в глазах этой не такой уж на самом деле многочисленной толпы. Мысли Анны крутятся вокруг дома и различных похоронных хлопот: прибрались ли дома, хватит ли на всех кутьи и киселя. Но они ещё не понимают — его больше нет. Ни завтра, ни послезавтра, ни через год они его не обнимут.

А между тем гроб продолжает скрываться под нарастающим слоем земли, и где-то далеко-далеко как будто слышится знакомый усиливающийся голос:

— Свя-ятый бессмертный помилуй нас.