Замерший

    Продолжая редактирование своих сумбурных текстов, опубликованных на сайте Проза.ру, нашла ещё один нелепейший про спонтанные занятия йогой (в нём я прикрепляла к доске на канцелярские кнопки листок с упражненями йоги с целью начать занятия со следующего понедельника (то есть никогда), но нечаянно рассыпала кнопки; так случилось приобщение к упражнениям здесь и сейчас). На этот раз он не показался мне сколько-нибудь ценным для самопознания и я решила написать поверх него про Ахилла, которого воспринимаю как вечную недо-черепаху из апории Зенона... Черепаха - символ подлинности, ставшести. Тогда Ахилл, выходит, не настоящий. Неожиданно, сомнения захлестнули меня и я перестала относиться к Ахиллу как к вечно бегущему за “чужой черепахой”. Для начала решила спросить саму себя: “Столько лет ты делаешь вид, что обдумываешь эту известную шутку Зенона, но, что конкретно ты знаешь об Ахилле, Ахиллесе?”. Как ни странно, не смогла ответить себе вразумительнее: Ахилл — древнегреческий герой, прославившийся в битве при Трое. С чувством досады, победившим и стыд, и разочарование, я обратилась к имеющимся под рукой бумажным КНИГАМ, запретив себе “ползать умом” по готовенькому, т.е., “объедаться” электронным ресурсом. И вот что в итоге получилось:

   1.Энциклопедический словарь 2000 г. сообщил, что Ахилл (следует за городом Ахен, Германия) — один из храбрейших (!) героев, осаждавших Трою. Мать его, Фетида, желая сделать сына бессмертным, погрузила его в воды Стикса, держа за пятку. Именно это место осталось уязвимым, и стрела Париса нашла его. Отсюда - “Ахиллесова пята”. За Ахиллом в словаре следовала Белла Ахмабуллина. Отвлеклась. (Эта поэтесса всегда возбуждала меня). Прочитала и про неё. С удовлетворением отметила красивые обороты речи: “высокий строй души”, “нравственные максимы”, “сгущённая метафоричность”, “изысканная архаичность слога”. После такого, конечно, забылось про Ахилла и я полезла за томиком Беллы, вспомнив и про здешнюю поэтессу на Прозе.ру, с любовью и талантливостью пишущей о родной Грузии... (Вот бы ты писала так про Урал, Ларо! Нет, погрязла в разборках своих квазифаустовских проблем и во взаимоотношения с официальным социумом! Мечтаешь, чтобы всё утряслось, чтобы НАЧАТЬ УЖЕ писать, если не об истине мира, то о своих малых истинах ЭТОГО ума, о правде ЭТОГО сердца...). Наконец, я нашла небольшую книгу из серии "Всемирной библиотеки поэзии”, в суперобложке. Открыла. Выбрала к прочтению никогда не читанную ранее “Смерть совы”... Прочитала два раза...


     СМЕРТЬ СОВЫ

              Белла Ахмадуллина


Кривая Нинка: нет зубов, нет глаза.
При этом – зла. При этом… Боже мой,
кем и за что наведена проказа
на этот лик, на этот край глухой?
 
С получки загуляют Нинка с братом –
Подробности я удержу в уме.
Брат Нинку бьёт. Он не рождён горбатым:
отец был строг, век вековал в тюрьме.
 
Теперь он, слышно, старичок степенный –
да не пускают дети на порог.
И то сказать: наш километр – сто
     первый.
Злодеи мы. Нас не жалеет Бог.
 
Вот не с получки было: в сени к Нинке
сова внеслась. – Ты не коси, а вдарь!
Ведром её! Ей – смерть, а нам –
     поминки.
На чучело художник купит тварь.
 
И он купил. Я относила книгу
художнику и у его дверей
посторонилась, пропуская Нинку,
и, как всегда, потупилась при ней.
 
Не потому, что уродились розно, –
наоборот, у нас судьба одна.
Мне в жалостных чертах её уродства
видна моя погибель и вина.
 
Вошла. Безумье вспомнило: когда–то
мне этих глаз являлась нагота.
В два нежных, в два безвыходных агата
смерть Божества смотрела – но куда?
 
Умеет так, без направленья взгляда,
звезда смотреть иль то, что ей сродни,
то, старшее, чему уже не надо
гадать, в чём смысл? – отверстых тайн
     среди.
 
Какой ценою ни искупим – вряд ли
простит нас Тот, кто нарядил сову
в дрожь карих радуг, в позолоту ряби,
в беспомощную белизну свою.
 
Очнулась я. Чтобы столиц приветы
достигли нас, транзистор поднял крик.
Зловещих лиц пригожие портреты
повсюду улыбались вкось и вкривь.
 
Успела я сказать пред расставаньем
художнику: – Прощайте, милый мэтр.
Но как вы здесь? Вам, с вашим
     рисованьем, –
поблажка наш сто первый километр.
 
Взамен зари – незнаемого цвета
знак розовый помедлил и погас,
словно вопрос, который ждал ответа,
но не дождался и покинул нас.
 
Жива ль звезда, я думала, что длится
передо мною и вокруг меня?
Или она, как доблестная птица,
умеет быть прекрасна и мертва?
 
Смерть: сени, двух уродов перебранка –
но невредимы и горды черты.
Брезгливости посмертная осанка –
последний труд и подвиг красоты.
 
В ночи трудился сотворитель чучел.
К нему с усмешкой придвигался ад.
Вопль возносился: то крушил и мучил
сестру кривую синегорбый брат.
 
То мыслью занималась я, то ленью.
Не время ль съехать в прежний неуют?
Всё медлю я. Всё это край жалею.
Всё кажется, что здесь меня убьют.

#

    В голове остался сумбур, недосказанность, и, вместе с тем, осталась и сама Белла - её неуловимая чуткость, расплывчатость до неузнаваемости, её словесный импрессионизм. Стих меня затронул. Мне стало очень жалко Сову, которая случайно влетела в пространство двух уродцев 101-го километра (дали дальной) - брата и сестры - они мигом распорядились совой прагматично и труп её продали художнику. Но, там сову перехватила Поэзия в лице Беллы, которая посвятила ей стих, и этот стих благодаря греческому Ахиллу, храбрейшему герою Трои, попал ко мне...
И моя душа заболела Совой, символом человеческой мудрости, познающей мир ночами, изнутри, тайно. И иногда напарывающейся на человеческое бесчувствие, безобразие... Но, иногда спасаемой, перехватываемой другой чуткой душой...

   Перевожу дух. Надо успокоиться. Руки дрожат, подмышки вспотели. Я волнуюсь. А, надо-то писать про Ахилла!... СпокойнЕй, это только энциклопедический словарь... Поедем дальше... Со 101-го километра...

   2. 102-й километр! Нисколько не об Ахилле!

   Прочитав строки у Платона о тяге к бессмертию всех героев, в которых философ явно иронизирует над ними и где досталось Ахиллу, я подрасстроилась. И это всё, что может сказать мне чудом оказавшийся у меня третий том трёхтомника Платона? (С Платоном нужно быть осторожнее и читать его не так, разумеется).

    И перед тем, как приступить к "Илиаде" Гомера, натолкнулась на перевод Шарля Бодлера Львом Анненским:

        СОВЫ

Зеницей нацелясь багровой,
Рядами на чёрных берёзах,
Как идолы, старые совы
Застыли в мечтательных позах.

И с места не тронется птица,
Покуда, алея, могила
Не примет останков светила
И мрак над землёй не сгустится.

А людям пример их — наука.
Что двигаться лишняя мука,
Что горшее зло — суета.

Что если гоняться за тенью
Кого и заставит мечта,
Безумца карает - ДВИЖЕНЬЕ.

#

    Вот так вот! Шарль Бодлер постиг истину! Истинная сила проклятого поэта! Движенье - то кара! Только не любящий Ахилла будет вечно поминать его в связи с апорией Зенона! Вывод: прекратить этим заниматься и припасть к сосцам Гомеровым! Срочно!


   3. Окрестности Тайны

  Пробел! Нашлась “Одиссея” (куда же без неё возвращающемуся-к-себе!), а “Илиады” нет как нет! Только выдержки в “Антологии мировой философии”. Цитатки. Нет, это не то. Появилась мечта. Приобрести “Илиаду” или выменять. На что-то современное. Например, на Игоря Гарина. Хотя, он тоже мне важен: своеобразный язык, скрытая критика интеллигенции... Нет, нужно купить! За деньги! Следовательно, следует заморочиться здоровьем и подработками. Нужно бежать в колесе сансары белкой, чтобы почитать на ходу про “ихъ покой” в центре! Впрочем, можно и скачать электронный вариант! Тут уж не совестно стяжательство, ибо это не оно, а попытка самопросвещения...

   Поиски с тем не завершились. Тут, поистине, отметила предметные и именные указатели в конце книг и поблагодарила от души добросовестных, дисциплинированных библиографов! Оценила наконец-то их адский (если совсем  без любви к букве) труд.

  И, к счастью, в Вячеславе Ивановиче Иванове нашлись две отличные ссылки, проливающие свет! Во-первых, с интересом узнаю от него о задумке Иоганна Гёте создать Ахиллеиду взамен не дошедшей до нас Эфиопиды, и там затронуть тему любви Ахилла к амазонке Пентезилее, которая помогала троянцам взамен павшему Гектору. Та-а-ак... Страсти накаляются! Ещё Вячеслав Иванович мимоходом затрагивает Ахилла, когда рассуждает о греческой трагедии, о её истоках. С одной стороны, он отмечает характер замкнутости греческой трагедии. Всё внутри неё развивается по строго определённой схеме, повязанной на понятие вины. Им отмечены три модуса этой вины: 1) судьба героя, 2) неумение героя в равной мере чтить всех античных богов (все природные силы), выказывая предпочтение и пробуждая зависть и гнев со стороны других. 3) Предопределённость (ссылается на Анаксимандра: за рождение платим смертью). Тут уж никакой свободы у героев нет и быть не может. Собственно, поэтому они не люди в полном смысле этого слова, а, скажем, со-звездия...  Тут уж пора смахнуть слезу и приступить к просмотру легегдарных детищ кинематографа за моменты встречи с героями, и Ахиллом в том числе... С Брэдом Питтом... Впрочем, Ахилл реальный, может быть, совсем не такой был (см. изображение.... Ой, нет. Тут Кай на фоне готики уже...).

   И, обнаруживая множество нессоответствий, загадок и вопросов, я говорю, что мой Ахилл не просто остановился, он — застыл... И хочется до него дотянуться, приблизиться, рассмотреть почётче...

   Вперёд, Ларо!


(стих Беллы из-за лени перепечатывать пальцем из своей книги малого формата  скачала с портала “45 параллель”: 

https://45parallel.net/bella_akhmadulina/smert_sovy.html)