Собес

               
Танечка Полякова больше всего на свете ненавидела слово "собес".
Она не могла точно объяснить, что оно такое - собес, но твердо была уверена - все беды от него.
Да и за что его любить-то?  За ворчливые проблемы стариков, за жалобы инвалидов с их костылями, за сирот, растущих, как она сама, в Ногинском детском доме?
Впрочем, сиротой Танечка вовсе не была.
Два раза в месяц ее навещала бабка с гостинцем. Мамкина бабка. Гостинцем был прозрачный целлофановый пакет, в котором лежали  две-три вареных морковки и столько же свеколок.
На полдник в детдоме всегда давали банан либо красное яблоко.
А свеклу с морковкой давали на обед в виде винегрета.
Танечка всегда морщила при виде гостинца свое подвижное личико: "Баб, ну, зачем? Принесла бы мне сникерс!"
"Какой еще сникерс?- ворчала бабка. - Ты меня спроси, с моей пенсии можно купить этот самый сникерс? Ишь ты, сникерс ей подавай!"
"Тогда вообще не приноси!- громко обижалась Танечка. - И не надо мне ничего!"
В свои шесть лет она не очень хорошо понимала заботы семьи, если дом, откуда приходила бабка, можно было назвать семьей.
Бабка содержала на свою пенсию непутевую дочь, Танечкину мать, нигде постоянно не работающую и не горящую желанием работать.
Ребенка у нее отобрали три года назад из-за тунеядства и аморального поведения и Танечка совсем слабо помнила комнату, где над дверью пузырились обои, где на потолке от протечки с верхнего этажа были причудливые желтые пятна и треснувшее оконное стекло, заклеенное медицинским пластырем, слегка дребезжало ночью, если был ветреный день.
На пыльном подоконнике всегда лежали две-три сохлых мухи, а за чугунной батареей Танечка некогда прятала фантики от съеденных тайком конфет.

В детском доме, куда определили Танечку, все блестело чистотой и попахивало хлоркой, как намек на то, что все натерто до блеска и дети растут в хороших условиях.
В средней группе была большая спальня, разделенная пополам занавеской с  веселенькими петушками - половина для девочек,  половина для мальчиков.
Утром занавеску сдвигали к стенке и мальчики шагали через половину девочек в общий для тех и для других туалет.
На ночь занавеску растягивали, тащили от стены к противоположной стене и она перегораживала спальню пополам.
Звуки она не поглощала; все, что делалось на мальчишеской половине было прекрасно слышно.
На половине мальчиков кроватей было больше и все они были заняты.
У девочек же, в их половине спальни стояло двенадцать кроватей и три из них пустовали.
Девять живущих в группе девочек не дружили между собой.
Отношения между ними варьировались от равнодушных  друг к другу до откровенно враждебных.
У мальчишек все было проще, они выясняли отношения на кулаках и дня не проходило, чтобы кто-то не тузил кого - то.
Подравшись, парни могли после ходить в обнимку и были вполне довольны компромиссом.
Да это и было понятно, свои отношения мальчишки из группы сами характеризовали так: "Киря и Миха друзья навек!", "Вован и Дрон - кореша!"
Девочки не награждали друг друга кликухами, они называли соседок, обычно, по фамилиям и в таком обращении сквозило раздражение и досада, а порой, и ненависть друг к дружке.
 Причем, по пустякам.
Каждая считала себя несправедливо обиженной самою жизнью и недоумевала по поводу своего пребывания здесь, а про соседок по спальне думала, что в детдоме им самое место.
"Я тебя ненавижу, Димакова!"- кричала Юлька Чепрасова, у которой в детдоме было две сестры и три брата.
"Да сдохни ты, Чепрасова, надоела до смерти!" - ощеривалась в ответ Ленка Димакова, чья жизнь вовсе не была слаще - мать пырнула ножом  отца в пьяной драке, а старшая сестра не захотела возиться с младшей, пока мать отсиживала по статье, так вот Ленка Димакова и  оказалась в детдоме.
Словом, всем обитателям детского дома детство выпало неспокойное.
Они сидели на ковре и маленьких стульчиках у цветного телевизора и недоумевали, глядя на холеных и нарядных мальчиков и девочек из телерекламы, когда нехитрые коммерческие сюжеты показывали парадные стороны жизни - как семья, состоящая  из красивой мамы, элегантного папы и обязательно двух детей - мальчика и девочки, дружно катили в отпуск на собственной машине или сидели на зеленой лужайке на пикнике с вкусными бутербродами в руках, а рядом носилась счастливая собака и голос за кадром вещал: "Черкизово - всегда высокое качество!"
Танечка не понимала, что такое Черкизово.
 Ей казалось, что это какое-то лучшее место на земле, где все становятся счастливыми, где бывают молодые красивые мамы, сильные улыбчивые папы, где бабушки и дедушки, сверкая белоснежными зубами, колесят на велосипедах и везут своим внукам на багажнике плетеные корзинки полные сникерсов.
И еще ее очень интересовало, как найти дорогу в такое Черкизово.
И как только она погружалась в эти мысли, голос няньки возвращал ее на ковер в средней группе: "Все, гасим телевизор! Гасим, кому сказала! Умываться и спать!"
И все понуро разбредались по группе, растаскивая по стенам стулья и плелись в умывальник.
"Собес!" - с досадой бурчала себе под нос Димакова, имея в виду детдомовский быт, так непохожий на картинку из телевизора.

Но городские власти детей из детдома опекали и баловали, как могли. Их просто не в чем было упрекнуть.
Девочки всегда были одеты в нарядные китайские платьица с аппликацией на груди в виде котят и зайчат и оборочками по краям юбки, мальчики - в китайские шорты и клетчатые рубашечки разного цвета, но с одинаковым рисунком.
Кто и когда пустил по группе быстро ставшее популярным ругательством полное презрения словечко "собес", никто из завсегдатаев детского дома не помнил, но слово это не сходило с уст воспитанников по любому раздражающему их поводу.

Уже умащиваясь в кроватях, продолжали повседневную перебранку.
Отвлекшись от Димаковой, Чепрасова кричала за занавеску младшему брату: "Эй, лампоголовый! Быстро спать! Кому говорю?"
Тот отвечал пискляво: "Сама спать! Раскомандовалась!"
"Ща как встану, да как наваляю! Допросишься!"- грозно обещала Чепрасова брату.
Тот, зная нрав сестры, благоразумно умолкал.
"Давай-давай, Чепрасова! - не унимались пацаны. - Заходи! Покажи, какие у тебя трусы!"
"Пошел ты! - огрызалась Чепрасова, привыкшая обороняться в большой семье, где каждый год появлялись на свет новые дети, которых воспитывали за казенный счет. - На свои посмотри, урод, если есть, на что смотреть!"

В спальню заходила нянька и вставала у входа, грозно подперев грудь скрещенными руками.
Языкастые девчонки замолкали, зная, что нянька миндальничать не станет, цапнет за шиворот,  выволочет из кровати и - в угол, пока все не поснут.
Только тогда позволит вернуться в спальню.

Мальчишки за растянутой занавеской не видели, что нянька уже в спальне и продолжали задирать Чепрасову.
-Чепрасова, а Чепрасова? Че молчишь? Дрыхнешь, соня? Иди, поцелуемся! Только зубы почисти!
-Она ща побежит и голову заодно помоет, а потом уж к тебе целоваться!
-И правильно сделает, она ж сегодня головой полы мела!

Не сразу пацаны понимают, что за занавеской настала зловещая тишина.
Нянька проходит к занавеске, рывком отдергивает ее и оглядывает пространство мальчиков, на котором сразу наступает мертвая тишина.
Еще пять минут она стоит и слушает тишину, а когда возвращается в группу и принимается наводить там порядок, порушенный за день, в спальне уже царит сонное царство.

Наутро была суббота - родительский день.
К дошкольникам родителей пропускали и в будни, невзирая на правила.
Лишь бы горе - родители вспоминали хоть иногда про свои родительские обязанности!
А в субботу, по правилам детдома, сам Бог велел.
Так что, большинство ребятишек ждали субботы еще с вечера.
Танечка не знала точно, придет ли бабка или ей что-то может помешать. Так уже бывало.
И не с одной Танечкой.
Те, кто безнадежно  ждал родителей и чей день пробегал вхолостую, очень расстраивались и тихонечко плакали в спальне, укрывшись одеялом с головой после отбоя.

Такое обычно случалось с новичками, которые еще не привыкли к превратностям судьбы.
Новичков жалеть не полагалось. Наоборот, многие испытывали чувство злорадства и посмеивались в сторону горестного шмыганья носом.

Бабка к Танечке так и не пришла.
Зато к обеду в группе появилась новая девочка.
Ей досталось в спальне место на пустующей кровати рядом с Танечкой.
После отбоя новенькая лежала ничком и не шевелилась.
Позднее, когда спальня наполнилась сонным сопеньем, она тихонько заплакала.
Танечка не спала, лежала и досадовала на то, что бабка не пришла. Услышав плач, Танечка приподнялась и села на постели.
"Эй, ты что? - позвала она новенькую. - Чего ревешь?"
"Я домой хочу-у!" - проскулила новенькая, не отрывая заплаканного лица от подушки .
-Тише ты! Домой она хочет! Умная какая! Давай потише! Нянька услышит, в углу настоишься!
Новенькая пару раз судорожно всхлипнула и затихла.

Утром Танечка разглядела новую соседку по спальне и узнала, что зовут ее Наташа Савелкина.
"Ты чего ревела ночью?" - спросила она.
Та вздохнула и промолчала.
"Неправильно постель заправляешь! - Танечка авторитетно подняла Наташину подушку и шмякнула ее в изголовье постели торчком, потянув уголок кверху. - Вот так надо!"
Наташа стояла возле заправленной кровати  и не знала, куда ей. Спальня опустела.
"У тебя зубная паста есть? - поинтересовалась Танечка. - Если нету, надо идти просить у няньки."
-У меня есть. Я свою возьму.
-А расческа есть?
-Есть расческа. И заколки есть, и ленты тоже.
-Покажи!
Наташа полезла в тумбочку и вытащила с нижней полки неразобранный еще пакет с вещами.
На верхней полке тумбочки жили Танечкины вещи.

Из пакета, откуда новенькая стала доставать зубную пасту, вывалились на пол конфеты и раскатились по полу.
Две круглые конфетки оказались под Танечкиной кроватью и Танечке пришлось встать на коленки, чтобы достать из-под кровати конфеты.
Она подняла их и протянула на ладони новенькой.
"Нет, не хочу!" - мотнула головой та.
- А зачем тогда брала с собой?
-Мне бабушка с собой положила. Чтоб я не очень скучала. И еще вот...
Новенькая полезла в пакет и вытащила сникерс.
"Дай половинку!" - не утерпела Танечка.
"Возьми весь!" - сказала новенькая и протянула лакомство Танечке.
Та , не дожидаясь, пока кто-то войдет и увидит, а может, и отнимет, скорее разорвала обертку и быстро затолкала сникерс в рот.
"У меня тоже бабушка есть!- прошамкала она, увязая зубами в сладкой карамели.- И мамка! Только они вчера прийти не могли! А бабушка мне всегда сникерс приносит! Два сникерса!"
Новенькая помолчала, повозилась в пакете, ища зубную пасту.
"А у меня мама умерла недавно, - сказала она. - А бабушке меня не разрешили оставить, у нее гипертония. А папа от нас ушел два года назад. У него теперь другая семья. И дети маленькие,  совсем другие дети."
"Гипертония - это что такое?" - спросила Танечка, отправляя в рот остатки сникерса и облизывая пальцы.
"Я не знаю! - пожала плечами Наташа, сидя на кровати и положив на колени найденную наконец зубную пасту. - Она часто садится и говорит, что ей воздуха не хватает. И за сердце держится..."
"Понятно, - кивнула стриженной под мальчика головенкой Танечка. - Гипертония - это сердце больное!"

"Чего сидим?- спросила нянька, заходя в спальню и широко открывая окно для утреннего проветривания. - Марш умываться!"
Танечка и новенькая спохватились и кинулись в опустевший к этому времени умывальник.
Стоя у зеркала, Танечка зачерпнула ладошкой воды - умыть испачканный шоколадом рот и стала в зеркальном же отражении разглядывать Наташу.
Та прилежно умывалась. Затем расплела ленту и стала расчесывать  косу. Делала она это сосредоточенно, зажав губами  белую ленту.
Танечка переводила взгляд с Наташиной косы на свою короткую стрижку и мальчишескую челку и в ней поднималась, как мутный осадок, досада на новенькую, что пришла вчера в их группу и так простодушно угостила ее любимой шоколадкой.
"Ишь ты, принцесса!" - подумала с презрением Танечка, завернула кран и отправилась в группу, где привычно с утра ругались Димакова и Чепрасова.
"Пошла вон с моего места!" - шипела Юлька Чепрасова, а Ленка Димакова, сидя на центральном стуле у телевизора, отвечала: "Сама пошла, дура! Место не купленное!"
Воспитательница Галина Владимировна телевизор, как мотив ссоры, выключила и погнала обеих помогать няньке накрывать завтрак.

Всю неделю Танечка рассказывала Наташе про то, какие гостинцы принесет ей бабка.
"Она тебе сникерсы приносит, а ты называешь ее бабкой!" - говорила Наташа с укором.
Про свою бабушку, больную гипертонией, она говорила с нежностью и вспоминала с глубоким вздохом.
"Да она сама говорит; "Называй меня бабкой!" Ей так больше нравится!- вдохновенно сочиняла Танечка.- И вообще, скоро она меня заберет отсюда! Вот ремонт дома закончит - и заберет!"
Наташино личико становилось скорбным - она не знала, сколько ей предстоит прожить в детском доме.

Про ремонт Танечка присвистнула. Сколько она помнила себя, ремонта в квартире не было.
Но однажды, когда бабка в очередной раз пришла  навестить внучку, Танечка спросила: "Ба, а когда меня заберут?"
"Куда заберут?"- не поняла бабка.
-Домой, куда же?
Бабка сморщила рот и посмотрела на Танечку с прищуром: " Погоди маленько, ремонт надо сделать... Тогда и заберем!"
-Ты давай скорее ремонт сделай, надоело мне тут!
Бабка осклабилась:" Сейчас ка-а-ак получу пенсию, да как сделаю на нее ремонт шикарный! А потом и пир на весь мир закачу после ремонта!"
Танечка тогда не поняла сарказма и согласно кивнула: "Вот тогда и заберешь меня, да?"

До субботы она съела почти все Наташины конфеты, лежащие в пакете.
Однажды даже без Наташи влезла в пакет. Там на дне остались три леденца, которые сиротливо перекатывались по дну пакета.
Танечка посмотрела на них и переложила, вздохнув, себе в карман.

Наташа про пропажу конфет ничего не сказала.
Может, не заметила из-за своей нескончаемой тоски по дому, а может, подумала на Чепрасову.
Как раз, Танечка учила ее не подходить к Чепрасовой.
"Она гадина! - шептала Танечка Наташе. - Она всех лупит! У ее мамаши шестеро детей, она - старшая! Мамаша ее саму колошматит, а она - всех своих братьев и сестер!"
Наташа ужасалась и  смотрела на Чепрасову, как на чудище.
Так она и держалась возле Танечки до следующей субботы.

Танечка знала, что уж в эту-то субботу бабка появится, раз в прошлую и позапрошлую она не приходила.

И правда, бабка появилась.
Осмотрела Танечку, как всегда, пристально, по голове погладила.
Полезла за кульком.
"Опять морковь принесла?- фыркнула Танечка. - Я ж тебя сколько раз просила - не при-но-си ты эту мор-ковь!"
"Ишь ты! - проскрипела в ответ бабка, усаживаясь на стул в прихожей и спуская пуховый платок с головы на плечи. - Нечего рожу кривить! Не хочешь, так и не бери! Королевишна какая! Нет, чтобы спасибо сказать, так она рожей крутит!"
"Тише ты, - окрысилась Танечка с оглядкой - вдруг услышит кто?- Не хочу я твою морковь, я сникерс хочу, поняла?"
-А будешь мне тут характер показывать, так и вообще не приду! Вся в мамашу! А мамаша твоя, вон, чего удумала! Еще родить собралась, ш-шалава! А все на мои плечи свалится!
"Чего удумала?" - не поняла Танечка.
-Чего, чего! Родить, говорю, собралась! Самим жрать нечего, так и еще один рот мне на шею посадит!
-А когда ты меня домой заберешь?
-Дык, теперь уж, видно, никогда!
Танечка затряслась, затопала ногами: "Уходи! Уходи отсюда!  Тьфу, врушка! Ненавижу тебя!"
-И-и-эх...Ненавидишь? А за что, спрашивается? Никому ж ты не нужная, окромя меня! Ни матери своей непутевой, ни папаше своему залетному! Одна я к тебе хожу...
-А тебе я нужная? А чего ты меня не забираешь, а? Скажи, чего?
-Да кто ж мне позволит? Это мать только может тебя забрать! Да и та, вишь, не может, не отдают ей тебя! Да и еще в подоле принесет, бесстыжая!
"Таня! Ты чего буянишь? Ну-ка, тихо! Сейчас в группу заберу!"- выглянула в коридор Галина Владимировна.
Танечка закусила губу - она и не думала, что их с бабкой разговор в коридоре кто-то может услышать.
"Я подружке сникерс обещала, а ты мне морковь тащишь!"- Танечка зашипела на бабку, словно кошка.
"Давай-ка, милая, не ссориться! - бабка скосоротилась и ее старческие глазки в морщинистых веках увлажнились слезой. - Горемычные мы с тобой обе - старая да малая... Вот вырастешь, придешь ко мне, вместе жить станем!"
Она прижала к себе Танечку и покачала ее из стороны в сторону, словно люльку.
Танечка, не привыкшая даже к такой мимолетной ласке, вывернулась из бабкиных рук: "Я когда вырасту, буду много денег получать и сникерсы покупать себе каждый день, вот! А тебя буду одной морковкой кормить, посмотрим, как тебе понравится!"
И Танечка, не прощаясь, побежала в группу, а бабка все утирала глаза и бормотала: "Много денег, это хорошо...Тогда, глядишь, и ремонт сделаем..."

Бабкин визит пришелся на утро.
Она словно выполняла обязанность, после которой могла выдохнуть спокойно и заниматься текущими стариковскими делами, которые внучка Танечка презрительно называла "собес".

К новенькой Наташе Савелкиной днем тоже приходила ее бабушка.
Наташа вернулась в группу под вечер с припухшими глазами.
Ни с кем не стала разговаривать, просочилась в спальню с пакетом и сидела на кровати, разглядывая вещи, принесенные из дома.

Танечка улучила момент и тоже воровато пробралась в спальню. Воспитатели гоняли их из спальни и не разрешали там сидеть и секретничать.
Днем положено было находиться в группе, но Наташу, как недавно появившуюся и еще не привыкшую к порядкам, пока не теребили.
"Ты чего здесь сидишь?"- войдя, спросила Танечка, с интересом разглядывая вещи, разложенные на кровати.
"Не хочу идти в группу, - ответила Наташа. - Хочу поплакать. Ты иди, пожалуйста! Я потом приду!"
-Лучше сразу иди! Воспиталка выгонит!
-Тань, я попозже приду. Можно я одна останусь?
Заглянула Димакова: "Эй, вы? Че расселись? Идите в группу, всем велено собраться!
"Тебя забыли спросить!" - огрызнулась Танечка, но поднялась и вышла из спальни.

Когда ложились спать, Танечка рассказывала, что, возможно скоро ее заберут домой.
И про то, что бабка принесла ей два сникерса и другие гостинцы.
"Представляешь, оставила под подушкой - и нету! - говорила Танечка шепотом. - Хотела тебя угостить! Вот, кто взял? Не иначе, Чепрасова! К ней сегодня не приходили! Небось, она, гадюка, стащила! Она может! От нее прячь подальше! Кстати, проверь, у тебя-то все цело?"
Наташа с тревогой обернулась на Юльку Чепрасову, которая понятия не имела, что разговор шел о ней.
Затем, заглянув в пакет, достала конфету и пихнула ее Танечке.
-На, бери скорей, пока Чепрасова не видит!
Танечка, не заставив просить дважды, сунула конфету в рот - это было самое надежное место для пряток.

"Быстрее раздеваемся! - крикнула нянька, проходя по спальне. - Чтоб через две минуты все лежали!"
Наташа заторопилась и стала развязывать белую ленту в косе. Распустила волосы, чтобы причесать их и переплести косу, которую она заплетала дважды в день - после подъема и перед отбоем.
После ухода няньки из-за занавески выглянул младший Чепрасов - Игорек.
Он увидел жующую Танечку и заканючил: "Полякова, дай конфетку! Ну, дай!"
"Полай!" - ответила Танечка.
Наташа, бросив на кровать расческу, запустила руку в пакет и дала конфету Игорьку.
"Зря ты это!- пробурчала Танечка. - Теперь не отстанет! Мало того, что его сестрица у меня гостинцы стащила! Еще этого ты угощать будешь!"
"Ты, Полякова, дура! - заявил Игорек Чепрасов. - Дура и уродина! Не то, что твоя подруга!"

Снова в спальне возникла нянька и кипящая негодованием Танечка не успела ответить Игорьку.
Занавеску растянули.
Наташа доплела свою косу, улыбнулась Танечке грустной улыбкой и нырнула в постель.
Сегодня ей принесли из дома куклу, в обнимку с которой она и заснула.

"Закрыли глаза!"- скомандовала нянька и оставалась в спальне, пока не настала тишина.
Танечка накрылась с головой одеялом и ей в ее домике все вспоминались обиды сегодняшнего дня - бабкина фраза, что  вряд ли ее теперь заберут, Димакова и Чепрасова, что днем обзывались в туалете, что у Танечки три волосинки  и ей, так похожей на пацана и писать надо по-пацановски, стоя.
Она все раздумывала над бабкиными словами, что мать, шалава, снова собралась родить кого - то.
 
Танечка прекрасно знала в свои шесть лет, как  появляются на свет дети.
Теперь у нее, как у Чепрасовой, тоже будет кто-то жить  дома, лежать в коляске и орать, требуя соску.
Вот и у Наташиного отца тоже теперь новые дети, поэтому Наташа в детском доме.
Если появляются новые дети, старые становятся не нужны. Подумав про Наташу, Танечка переполнилась жгучей обидой - младший Чепрасов обозвал ее уродиной.
А Наташу назвал красавицей. Ну-у, не назвал, но намекнул, что Наташа - красавица.
Танечка сдвинула одеяло.
В спальне сонно дышали. Тишина ничем не нарушалась.
На половине у мальчишек тоже было тихо.
Танечка привстала в постели и оглядела спальню.
Наташа лежала на боку спиной к Танечке и по глубокому дыханию было видно, что она крепко спит. Коса с белым бантом свешивалась на пол.
Танечка неслышно спустила ноги с постели и мышонком просочилась в группу.
Свет был погашен. Только из туалета падала на пол полоса света.
Голоса нянек слышались из коридора, дверь в который была приоткрыта - слушать, спят ли дети.

Танечка взяла ножницы для занятий художественным трудом, стоящие, как букет, в банке на воспитательском столе.
Прокралась назад в спальню, не дыша села на коленки на пол возле своей кровати и отрезала косу Наташе.
Наташа пошевелилась, но не проснулась.
Отрезанную половину косы с белым бантом Танечка зашвырнула под кровать к Чепрасовой, ножницы отнесла обратно в группу и после этого вернувшись в спальню, легла и молниеносно уснула.
Перед тем, как заснуть, успела подумать: "Тоже мне, принцесса...Теперь, как все, будешь..."