Баб Вера
Григорий пробыл на Севере целую жизнь: отсидел двадцать лет с перерывами.
До мозга костей пропитался этой лагерной жизнью.
Другого не знал ничего.
Он вобрал в себя всё плохое, что есть на свете, и не предполагал, что где-то глубоко в сердце и у него заложены какие-то крупицы добра.
Его в жизни любило одно лишь живое существо и то непонятно за что.
Это была кошка Мурка.
Баб Вера не была ему тёткой, только она об этом не знала и считала его Гришаней, своим племянником, то есть сыном своей родной сестры.
Только полуслепая деревенская бабка и могла признать в нём своего племянника.
Душе её было наказано творить добро, вот она его и творила.
Она была уже на грани между жизнью и смертью, и ей было ничего не страшно: уж столько раз жизнь била по больным местам, а она всё живет.
Понимал Григорий, что сел не в свои сани без спросу и разрешения, а куда ему было деваться, выбора не было.
Устала душа взаперти, на свободу хотела, на простор.
Чтобы солнце было с пылу с жару, как блины из русской печки, а не таким тонким лучиком, как в зоне через решетку…
Вот и бежал он как-то из лагеря и целый год хоронился где попало: в лесах, в скирдах, в заброшенных деревнях, где люди уже не жили.
Здесь он и встретился с таким же бедолагой Гришей.
Есть было нечего, денег не было, одежда вся поизносилась.
Они были похожи на страшных призраков, и оба устали от такой жизни.
Как же Григорий жалел, что сбежал из лагеря.
И, главное, зачем?
Лагерь стал ему домом.
Там была крыша, еда и хозяин, который думал за них за всех.
Григорий-тёзка свободы уже напился вдоволь и заскучал.
Он был не беглый, но без паспорта.
Ему становилось всё хуже и хуже.
Перед смертью он рассказал беглому Григорию, что у него есть родители в деревне, которых он не видел двадцать лет, и есть родная тетка в той же деревне.
Даже если они живы, они меня не помнят, да и померли небось от горя.
А тебя и зовут, как меня.
- Вот у них и объявись, признают – твоё счастье.
Про меня всё знаешь.
Меня искать никто не будет, я чистый.
Поклонись им от меня.
Может, жизнь твоя треклятая пожалеет и тебя горемычного.
Похоронил Григорий тёзку и пошёл в деревню за счастьем.
Как Григорий и предполагал, так и случилось. В живых осталась только баба Вера.
Ей и врать-то ничего не надо было: божья душа верила всему.
Она была настолько стара, что без раздумий согласилась племяннику помочь.
Видела: намыкался парень.
Сходили на погост к родителям, поплакали, как водится.
Окаменелое сердце Григория начало оттаивать.
Он впервые в жизни почувствовал искреннюю заботу о себе.
У него начала появляться улыбка на его изможденном лице.
Он ходил по деревне и помогал всем, кто просил.
Руки сами хватались за работу.
В доме у баб Веры повеселело, запахло мужиком, а не плесенью.
А она ему то блинков испечёт, то оладушков со сметаной.
А Григорий бывало обнимет её крепко и только вздохнет:
- Что, Гришенька, душа болит? Так сходи в церковь, помолись.
И стал ездить Гриша в церковь то на телеге, а то и пешком.
С паспортом дела затягивались.
А в церкви благодать, тихо, как на кладбище, душа отдыхает.
Григорий всё собирался баб Вере рассказать правду, да подумал, что сердце её не выдержит.
Взял и рассказал все Богу, стало легче.
Часто ему Гриша снился, говорил, как на том свете хорошо, звал к себе.
- Не могу я, Гриша, я баб Вере слово дал, что её похороню, больше ведь некому.
Однажды, придя в церковь, он увидел дым, валивший из приходской школы.
Долго не раздумывая, он бросился спасать школу, где учились приютские дети.
Крыша рухнула и погребла под собой Григория.
Долго горевала баба Вера и каждый день ходила к Григорию на могилку.
Прощаясь, всегда перекрестит его и скажет:
- Спи, сынок, спокойно. Хоть ты и не Гриша, но ты дал мне почувствовать себя матерью, и я очень горжусь тобой.
На Конкурс "Мгновенья жизни кружат, как снежинки" http://proza.ru/2022/10/01/172 Международного Фонда Великий Странник Молодым
Свидетельство о публикации №222112400925