Истории с собаками

Хочу  сообщить  любопытнейшее  событие,  которое  произошло  со  мною,  в  теплое  ночное  время  летом,  в  Бессарабке.  По – привычке,  загулялся,  поэтому поздно  возвращался  домой  (а  ключ  от  дверей  квартиры  лежал  у  меня  всегда  в  кармане).  Никто  меня  не  ругал,  не  выговаривал  дома,  что  я  прихожу  поздно.  Вот  такой  я  был  самостоятельный…  Семенов – в  паровозных  поездках,  мама  очень  уставала  от  работы  в  магазине,  где  стояла  целый  рабочий  день  на  ногах.  А  я - сам  по  себе.   Так  вот,  продолжаю,  уже  вышел  на  улицу  Маяковского,  до  дома  оставалось  метров  сто  пятьдесят.  Глядь,  а  на  тротуаре  лежит  большая  кавказская  овчарка  у  своей,  хозяйской,  калитки.  Я  замедлил  ход,  стал  быстро  думать:  “вперед – нападет,  назад – побежит  за  мной.  Тот  же  результат.  Резко  повернуть  влево  и  на  другую  сторону – будет  тот  же  результат.  Что  делать?”  Я  понял,  что  собаке  нужно  общение,  человеческое  участие.  Я  стал  с  ней  ласково  и  по – взрослому,  не  заискивая,  беседовать.  Рассказывал  ей  разные  истории,  говорил  о  ней,  о  ее  жизни,  о  своей.  А  сам  медленно  приближался  и  вытянул  руки  с  раскрытыми  ладонями.  Говорил  тихо,  мирно,  доверчиво,  без  боязни.  так  как  вспомнил  перевод  из  учебника  английского  языка:  “Корабль  потерпел  кораблекрушение,  на  плоту  спаслись  мужчина,  хозяин  собаки  и  дог.  Хозяин  собаки  умер.  На  плоту  остались:  подплывший,  так  же  спасшийся  мужчина,  который  выполз    из  последних  сил  на  этот  же  плот,  но  там  продолжалась  трагедия – мертвый  хозяин  собаки и дог,  который  рычал  и  свирепел,  глядя  на  появившегося  человека  и,  готовый  броситься  на  пришельца.  Разговор  с  собакой  при  долгом  плавании,  привел  к  победе – дружбе  дога  и  мужчины”.  Вот  и  я,  не  жалел  уже  того,  что нужно  было  давным  давно  спать,  а  “попал  на  эту  встречу”.  Мне  необходима  была  только  победа.  Так  как  поражение  привело  бы  к  тяжелым  последствиям.  Победа  пришла – мы ,  искренне,  подружились  с  этим  великаном. Я  оказался  рядом  с  собакой,  которую  гладил  без боязни  и  во  взаимном  доверии.  Она,  потом,  положила  мне  свою  голову  на  колено,  прижавшись  к  моей  груди.  Светало…  Когда  мы  поверили  в  искренность  наших  отношений,  я  попросил  у  собаки  прощения,  что  нужно  уходить,  так  как   наступало  утро,  я   не  останавливался  в  беседе,  а  продолжал  с  собакой  разговаривать.  Попрощался  и  ушел. Чтобы  наша  дружба  и  дальше  укреплялась,  я  больше  домой  не  ходил  с  той  стороны  улицы,  а  делал  большой  крюк,  кварталом  выше.  Для  меня  хватило  того,  что  я  об  этом  пишу  сейчас,  как  свидетельство  и  урок  к  назиданию.  Но  думаю,  что  будет  верным  и  сейчас  написать – ведь  я  был  рожден  для  милости.
Чтобы  завершить  “собачью”  тему,  опишу  еще  одно  событие,  которое  произошло  со  мною,  несколькими  годами  позже  на  Украине  в  селе  Сидаво,  во  дворе  дома  моей  тети  Мани.
Володя  Андрюхин,  мой  дядя,  проживал  уже  один,  так  как  свою  бабушку  и  маму  похоронил.  Однажды   поздним вечером  сидел  он  на  ступеньках  веранды,  отдыхал  перед  сном.  Вдруг,  услышал  скуление  собаки,  а  потом  увидел,  что  она  покорно,  выбиваясь  из  сил,  ползет  к  нему  на  брюхе,  прося  у  него  милости  на  свою  жизнь.  А  жизнь   Володи  складывалась  подобно  этому  брошенному  псу.  Пес  оказался  женского  пола,  как  потом  выяснилось,  напоил,  накормил,  прилелеял,  обласкал.  Собака  была  молодой,  но  большой  овчаркой  и  стал,  Володя,  называть  собаку  разными  именами,  но  она,  всем  видом,  показывала,  что  имя  у  нее  другое.  Когда  уже  иссякал  запас  собачьих  имен,  он  назвал  ее  Дэзей – она  обрадовалась,  подпрыгнула  к  нему  и  стала  его  облизывать.  Так  Дэзя  стала  жить  у  Володи,  благо,  что  и  будка  была  из  камня – ракушечника,  где,  когда –то  я  спал  в  ней  с  Джульбарсом.  Прошло  время  и  Володя  был  вынужден  завести  Дэзю  в  село  Сидаво  и  отдать  ее  тете  Мане,  сестре  своей.  Там  был  для  нее  харч  и  работа  по  охране  хозяйства.  Кормили  свиней,  корову,  уток,  гусей  -  перепадало  и  ей.  Дэзя,   благодарная  тем,  что  она  определена  на  службу,  отдавала,  всю   себя  делу,  на  которую  ее  поставили,  она  была  усердна  со  всей  собачьей  верностью.    Многие  годы  Дэзя  просидела  на  крепкой  цепи,  бегала  вдоль  толстого  провода,  длиною  метров  двенадцать,  туда  и  сюда.  Однажды  я  приехал  в  Жмеринку  и  пошел  навестить  родных  в  Сидаво  (что  всегда,  неизменно,  старался  делать).  Вот,  Дэзя  меня  и  встретила  со  всею  строгостью. Прожил  я  у  тети  Мани  несколько  дней,  а  вижу,  что  я  не  завоевал  доверия,  как  свой.  Подумал  я  и  решил  поступить  так:  залез,  со  стороны  забора,  на  столб,  где  была  закреплена,  хозяйской  рукой,  проволока,  а  Дэзя  рвалась,  подпрыгивая,  и  лаяла.  Но  я  продолжал  с  ней  разговаривать  и  увещевать,  что  цель  моя - благая,  именно  для  нее  (а  с  хозяевами  я  договорюсь)  и  пояснял,  что  сниму  провод  и  освобожу  ее  от  этой  обузы  и  пойдем  мы  с  ней  гулять.  А,  точнее,  купаться,  внизу,  на  ставке  (водоеме).  Знаете,  сработало!  Она  поняла  мой,  точнее  наш,  замысел,  не  долго  “думая”.  Я  освободил  провод  и  бросил  на  землю,  спрыгнул  к  собаке,  взял  цепь  в  руки,  вынул  из  провода  и  побежали  с  Дэзей  под  гору,  она  прыгала,  подбегала  ко  мне,  облизывала  руки,  щеки.  Когда  же  прибежали  к  водоему,  то    вместе,  без  страха,  бросились  в  воду.   Ликованию  Дэзи  не  было  конца,  накупавшись  и  выйдя  из  воды,  она  встряхнулась  от  носа  до   конца  хвоста.  Потом  мы  с  ней  гуляли  и  я  с  ней  беседовал,  а  затем  пошли  домой,  где  она  должна  была  нести  свою  службу,  Дэзя  покорно  дала  вставить  кольцо  цепи  в  провод,  я  залез  снова  на  столб,  все  закрепил  как  было. Собака  стала  моим  хорошим  другом.   Помнила  меня,  еще  долгие  годы,  до  конца  ее  дней,  пока  не  возвратилась  в  свою  персть.
Мораль:  слово,  могущее  совершить  многое,  когда  говоришь  и  поступаешь  по  совести  и  чистоте,  разумно  и  открыто.  Когда  твои  слова,  соответствуют  ко  благу – приходит  неожиданный  ответ  и  успех.
  Только  поставил  многоточие,  чтобы  прервать  свое  повествование,  как  пришел  на  память  случай,  снова  с  собакой.  Уже,  под  пятьдесят,  а  точнее  в  1997  году,  я  стал  работать  в  Московском  Теологическом  Институте,  Пятидесятников,  находящийся  в районе Косино, г. Москвы.  Я  жил  в  бытовках  “Церкви  Святой  Троицы”,  переживательное  и  счастливое   время.  Рано  вставал,  передавал  место  нашего  церковного общения  дежурной  и,  пешком  следовал  на  улицу  Оренбургскую  к  дому  10 “а”,  где  в  напряженной  обстановке,  работал  завхозом  этого  Богословского  учебного  заведения.  Однажды  пройдя  по  полю,  от  церковного  участка,  вышел  на   Большую  Косинскую,  прошел  метров  пятьдесят,  почему – то  остановился  и  оглянулся,  а  за  моей  спиной  стоял  рябой  пес  с  головою  теленка,  высотою  мне  по плечо(!),  лапы    толстущие.  Благодарение  Богу!  Я  мирно  и  властно  сказал:  “Именем  Иисуса  Христа – отойди.”  Пес  также  мирно  повернулся  и  ушел,  а  я  пошел  дальше,  не  оглядываясь,  по  тропке,  в  сторону  института.
Продолжаю  “собачью”  тему.  Проживал  я  в  вагончиках  бытовочного  комплекса  церкви  с  февраля  по  сентябрь  того  же  года.  Собак  в  округе  было  очень  много.  Они  жили  под  вагончиками,  рядом  строящегося   Ново – Косино.  Шел  я  и  молился:   “Храни,  Господи,    и  от  собак. Аминь.”  Что  сотворил  Иисус  для  меня.  Кто – то,  из  членов  церкви,  уехал  далеко  и  безвозвратно  и,  перед  этим,  привел  на  участок  красивую,  белую,  в  черных  пятнах,  охотничью  и  породистую  собаку.  Звали ее  Брамс.  Она  стала  любимицей  всех  членов  церкви.  Встречала  с  радостью.  Перебирала  лапами  и   трясла  челюстью,  как  бы  выговаривая  своей  собачьей  пастью  слова  радости  и  благодарности,  что  снова  всех  нас  видит.    И  что  вы  думаете?  Как  результат,  по  моим  молитвам,  Брамс  стал  провожать меня  к  рейсовому  автобусу,  до  которого  нужно  было  идти  мимо  скопища  злых  собак.  Шел,  а  Брамс  прижимался  к  моей  ноге  и  строго  рычал  на  них,  они  и  отходили.  Однажды,  когда  Брамс  отбежал,  я  оглянулся  и  увидел,  что  он  среди  дворняг  завсегдатай и дружен  с  ними.  Они  его  “уважали”, а   множество  собачьей  малышни,  в  радости,  прыгали  к  нему,  а  он  их  ласкал.  И  мне  показалось,  что  Брамс подбежал  и  стал  им  “рассказывать”:  “ Не  обижайтесь  на  меня,  что  рычу.  Это  мой  друг,  человек  живет  со  мною  на  участке,  постоянно  молится,  чтобы  Господь  сохранил  его  от  злых  псов.  Вот  я  и  выполняю,  для  него,  поручение  Иисуса  не  трогайте  его.”  Я  засмеялся  про  себя.  А  Брамс  увидел,  что  я  гляжу  на  него  и  собак,  сделал  вид  строгого  пса  и  побежал  ко  мне,  прижавшись  к  ноге,  и  довел  меня  к  автобусной  остановке. А  когда  было  время,  я  шел  в  институт  на  работу  пешком,  то пес  не  отставал  от  меня  ни  на  шаг,  получив  угощение,  бежал  назад  на  участок,  а ,  порою,  ни  за  что,  не  хотел  уходить  от  меня.
 Чтобы  закончить  повествование  о  Брамсе,  засвидетельствую  еще  об  одном  случае.  На  участке   церкви  жил  и  работал   брат.  У  него  была  машина  и  прицеп.  Звали  брата  - Юрий.  Бывало,  что  по  делам,  он  отлучался  с  участка,  оставляя  бодрствовать  Брамса.  Уехал,  сделал  дела,  ради  которых  отлучался,  возвращается  и,  видит,  что  “церковный  сторож”  несется  через  поле  от  Косино,  в  сторону  участка  церкви,  так  как  из  далека  увидел  машину  Юры,  едущей  по  Большой  Косинской.  Когда  же  он  въехал  на  участок  и  поставил  машину,  то  Брамс,  как  ни  в  чем  не  бывало,  традиционно,  встретил  его  в  радости,  но  Юра  стал  журить  пса  за  обман,  за  то,  что  он  оставил  пост  и  убежал  по  своим  собачьим  делам  в  Косино,  где  дружился  с  местными  собаками.  Пес,  видя,  что  он  разоблачен,  стал  “казниться  и   каяться”  в  своем  обмане  и  потере  бдительности  и,  в  собачьей,  хитрости.  Все,  как  у  людей,  но  часто  люди,  живя  собачьей  жизнью,  совершая  аналогичные  поступки  обмана,  никогда  не  хотят,  искренне,  каяться.
Мысли  мои  ушли  из  юности  бессарабского  периода  жизни  и  перелетели  на  тридцать  лет  вперед,  к  московскому  периоду  жизнедеятельности,  но  ради  повествования,  вернемся,  в   пространстве  и  времени,  назад  к  событиям  моей  учебы  в  школе .
  А  что  отец,  и  его  семя?  Бывало,  что  я  писал  письма  “ему”  и “им”,  то  есть - отцу  и -  отцу  и  маме  Нине.  Сообщения  были  редкие,  мне  никто  не  писал,  а  я  писал  злостные  повествования  с  издевкой,  а  порою и с  угрозами  в  их  адрес.  Так  как  Муся,  моя  сводная  сестра,  говорила  не   “тетя”,  а  “цець”.  То  я,  через слово  и  строку,  добивал    маму  Нину – “цець  Ниной”,  а  то  и  угрозами,  что  “вот,  вырасту, стану  прокурором  и  вас  таких,  какие  вы  есть,  буду  судить  и  жечь  в  огне”.  Ненависть  и  обида,  к   ним, за  все  прошлое, во  мне  клокотала.
Один  раз,  под  видом,  что  уезжаем,   с  Мусей, в  пионерлагерь  “Бугаз”,  по  согласованию  с  мамой, мы  поехали  в  Жмеринку. Она дала  нам  деньги,  купила  билеты.  Срок  нашего  отпуска  был  длиною  в  месяц.  Но,  дяде  Саше,  об  этом  не  сказала,  так  как  он  не  отпустил  бы  нас одних.  Жили  мы   у  Володи  Андрюхина ,  моего  дяди.  Были  мы  ему  и  в  радость  и  обузой.  Володя  жил  очень  скромно  и  бедно.  К  отцу  я  не  ходил,  так  как  имел  к  ним  “свое”  отношение,  да   и  не  тянуло  меня  туда  вовсе.  Почувствовав  самостоятельность,  Муся,  как  весенняя  кошка,  пошла  в  разгул.  Вскоре  появились  “ухажеры”  во  дворе,  гуляла  ночи  напролет.  Я и Володя  переживали  за  нее,  поэтому    стали  ее упрашивать:  “давай  вернемся   в  Бессарабскую”. Хозяйкой,  и  в  деньгах,  она  оказалась  плохой,  поэтому  скоро  “промотались” деньги,  поэтому  она  уговорила  меня  написать  письмо,  чтобы  мама  переслала  нам  определенную  сумму  на  билеты  и  уехать  из  Жмеринки.  Это  был  ее  обман,  я  поверил  и  написал,  получили  деньги,  а  она  продолжала  жизнь  в  оргиях.  Как – то  разозлившись,  от  бессилия  и  отсутствия  влияния  на  нее,  я  пошел  в  сад,  срезал  две  ветки  крыжовника  и  положил  ей   под  простынь  ее  кровати,  на  которой  она  спала.  Это  была  глубокая  ночь.  Сделав  это,  я  уснул  от  усталости,  в  ожиданиях  и  переживаниях   за  нее.  Ведь  она  была  мне  сестра.  Утром  проснулся,  забыв  о  своей  “маленькой  пакости”,  как  сказал  бы  герой  известного  советского  мультфильма,  и  ничего  не  мог  понять:  Муся,   упорно,  молчала,  не  разговаривала  со  мной  и  “дулась”  на  меня,   а  я  думал:  с  чего  бы  это?
 Потом  мы  примирились,  она  вразумилась  в  своем  поведении,  и  мы  уехали  назад  в  Бессарабскую.  Муся  была  эмоциональной,  доброй,  веселой  и  хохотушкой.  Я  любил  ее,  как  свою  сестру.  Мы  часто  спали  на одной  кровати  “вальтом”  (она  в  одну  сторону,  а  я  в  другую).  Она  очень   любила,  чтобы  я  ей  чесал  подошву  и  пятку,  так  и  засыпали.  Я  благодарен  ей,  что  она,  тогда   ночью, в  Жмеринке,  не  отхлестала   меня,   сонного,  теми  колючими  ветками  крыжовника.    Тогда  она  проявила  благоразумие.  Что  удивительно,  так  это  то,  что  эти  ветки   колючего крыжовника дали  ей  импульс  к  благоразумию  и  скорейшему  уезду  из  города  моего  рождения. Что  же,   на  самом  деле,  происходило  с  ней  и  в  ее  голове,  знала  только  она   и  Бог.
Приехали  домой  здоровыми  и  невредимыми.  Все  было  мирно,  только  дядя  Саша  смеялся  над  мамой  и  нами,  что  “не  смогли  провести  его  вокруг  пальца.”  Обычно  письма  он  никогда  не  вскрывал.  Да и порядок  был  такой в  доме – вскрывает  тот,  кому  они  адресованы.  Мама  бала  на  работе.  А  тут  почтальон  принесла  письмо,  да  еще  с  радостью  и  громко:  “Семенов,  тебе  письмо  от  детей  со  Жмеринки”.  Положила  конверт,  по  привычке,  на  выступы  веранды,  где  мы  все  любили  сидеть,  и  ушла.  “Как  со  Жмеринки?” - взял  да  вскрыл.  Прочел  и  понял.  что  его  обманули…  Выговорил  Аньке,  но  она   нашла  свой  способ  к  нему  и  умилостивила,  потом  долго  смеялись  над  этим  поступком.  Конечно,  по  уговору  с  Мусей,  я  ничего  родителям  о  ее  поведении  не  говорил.
А  уже,  будучи  курсантом   второго  курса  военного  училища,  возвращался  из  отпуска,  где  был  у  мамы  в  Бессарабской  и  заехал  на  несколько  дней  в  Жмеринку.  Я  остановился  у  отца  и  мамы  Нины,  Олежика  и  Вити.  Копали  картошку,  а  в  тот  год  был  великий  урожай  на  картофель.  Клубни  были  большие, не  охватить  двумя  ладонями.  На  поле,  где  мы  убирали  урожай,  приехали  друзья  церкви.  Там  был  муж  маленькой  тети  Оли  Милка. Она  вышла  замуж  за  брата,  во  Христе,  Петра  Печеного,  отбывавшего  большой  срок  за  веру  в  Бога.  Дядя  Петр  пытался   со  мною  беседовать  о  Боге  и  о  Христе…  Потом  мы  беседовали  с  отцом.  Тогда  я  сказал,  что  так  насаживаться,  в  беседе,  нельзя.  Нужно  тоньше  и  осторожнее,  а    не  сокрушать  перегородки  непонимания.
Одним  из  вечерних  занятий,  которые  мы  совершали  с  одноклассниками,  девчонками  и  мальчишками,  это  походы  и  лазанья  по  чужим  садам  за  новым  урожаем,  так  как  в  округе  колхозных  садов  не  было.  А  садовник  я  был  более опытный  среди  своих  сверстников.  Набирал  фруктов  больше  всех,  так  как  знал  и  понимал,  как  плоды  растут.  Бывало,  залезем  за  сливами,  никто  из  группы  ничего  не  нарывал,  а  у  меня  полная  пазуха.  Рвали  яблоки,  абрикосы,  персики,  айву  (по–молдавски  “гута”).  Мастером  по  виноградникам  была  и  моя  сестра  Муся.  Это  шаловство  было  для  нас  чем – то,  наподобие,  соревнований  с  азартом  и  дерзновением,  и  бездумьем.  Это  был  грех,  называемый  воровством, но  о  грехе  никто  не  думал. Хотя  каждый,  все  таки,  понимал,  на  подсознательном  уровне,  что  это  зло.  Разведку  делали  днем.  Рассматривали  все  пути  подхода  и  отхода,  наличие охраны  и  собак.  Летом  я  спал  во  дворе,  на  раскладушке,  под  стеной  дома или на  веранде.  Тазы  под  раскладушкой  всегда  были  полны  плодов,  из  чужих  садов,  которые  я  и  уплетал…  Так  же  было  и  у  моих  одноклассников:  Светки  Ложкиной,  Томки  Колосуниной,  соседки – Лариски  Павловой,  Женьки  Подгорного,  Вовки  Выходцева,  Юрки  Фомина,  друга  моего - Вовки  Макарова  и  других.
  Отношения  в  семье  были  ровными.  Я   охотно  слушался  дядю  Сашу  и  маму. Не  знаю  такого  случая,  чтобы  я  был  им  непослушен.  Это  было  для  меня  и  в  понимании  и  в  совести.    “Они  мои  родители,  а  я  их  сын”.  Семенов  любил  и  выпивать,  и  гульнуть…  Мама  знала  о  всех  его  похождениях.  Терпела  и  все  сносила, скрытно переживала, периодически  делала  “профилактические”  разборки,  но  всегда, сводила  к  миру.  Как – то,  я  был  в  доме  один,  зазвонил  телефон,  подняв  трубку - я  узнал  какая  женщина  звонила.  Она  была  пьяная,  голос  мой  не   узнала,  приняла  меня  за  “Сашку  Семенова”  и  говорила  открытым  текстом  о  своем  к  нему  желании.  Так  я  ей    по  телефону   “сделал  профилактику”:  предупредил,  что  повыворачиваю  ноги  и  так  далее  и  тому  подобное.  Но  не  назвал  ее  по  имени.  Прошло  время,  в  школе  был  вечер,  где   училась  и  ее  дочь,  уважаемая  девочка  в  школе,  отличная  спортсменка  и  моя  сверстница  из  другого  класса.  Было  много  учащихся  и  родителей,  мест  всем  сидеть  не  хватало.  Я  увидел,  что  она стоит и пошел, нашел  стул,  принес  и  попросил  ее  вежливо,  чтобы  она  села,  а  сам  отошел. Поблагодарив, она  присела,  но  по  покрасневшему  лицу  и  ее  глазам  я  понял,  что  она  все  правильно  поняла.  Потом, по  истечении  некоторого  времени,  она  сказала  моей  маме,  что  я  у  нее  хороший  сын.  Маме  же,  о  нашем  разговоре, с  этой  блудницей  я ничего  не  говорил.  Она  была  женою  большого  человека  в  Бессарабской.  Та  женщина  хорошо  поняла  мое  “джентльменство”.
        Запомнился  последний  год  учебы  в  одиннадцатом  классе  и  мои  размышления  о  грядущем.  В  феврале  мне  исполнилось  восемнадцать  лет,  поэтому  из  военкомата  пришла  повестка  о  том,  что  мне  разрешают  закончить  школу.  На  военно–медицинской  комиссии  меня  признали  годным  к  службе  подводником  в  ВМФ  (военно–морском  флоте).  По  тем  временам,  на  флоте  служили  пять  лет,  а  в  других  видах  Вооруженных  Сил  СССР  -  три  года.  Я  и  до  этого  переживал,  более  своих  сверстников,  о  своем  будущем,  а  в  выпускном  классе,   уже  со  всеми.  Решение  созрело  твердое – идти  в военное  училище,  которое  находилось  в  Одессе.  Усердие  в  учебе  я  проявлял  не  эпизодическое,  а  работал  над  уроками  добросовестно  и  упорно.  Мне  не  удавалось  писать  сочинения  по  литературе,  поэтому  я  собирал  у  всех  сочинения,  которые  прошли  проверку  и  были  оценены  учителями.  Я  переписывал  их  на  маленькие  книжечки – шпаргалки.  Таких  книжечек,  размером  в  ладонь,  у  меня  было  много.  Не  все  разумел  я  по  физике (в  решении  задач).  В  этом  мне  помогал  Вовка  Симинский.  Аналогично,  и  с  задачами  по  химии,  а  по  математике,  во  всех  ее  предметах,  я  преуспевал  более.


  ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2022/11/25/1459