Старший сын

 
                Памяти А.Вампилова. Вспоминая о нем...
               
                Здесь описана жизнь настоящих, не выдуманных людей.

                Рассказ.

            
          Димка в семье был старшим из троих детей. Недавно ему минуло 16. После окончания восьмого класса родители - в основном, конечно мать, устав от частых вызовов в школу к директору или, и того хуже, в детскую комнату милиции, опреде-лила его в ПТУ – учиться на автослесаря. И специальность приобретет для будущей взрослой жизни, и образование какое-никакое получит.
    Учился он так себе, не хуже других, перебиваясь с «тройки» на «четверку». Иногда прогуливал уроки, казавшиеся ему неинтересными. Русский язык там, литературу, физику с химией. Он, как и многие пацаны, не совсем понимал, к чему эти предметы будущему автомеханику. А вот все, что касалось машин и двигателей, ему нравилось очень. Он даже просил мать, чтобы она выписала для него журнал «За рулем», но на это денег у них пока не было, и он зачастил в библиотеку при училище и там мог подолгу листать подшивки этого журнала.
        Библиотекарь Анна Ивановна, заметив его интерес, стала предлагать ему и художественную литературу, в которой рассказывалось о различных изобретениях и новинках техники. Так он стал завсегдатаем библиотеки и уже не только сидел в читальном зале, но и выписывал книги и читал их дома.
  На своей «днюхе» Димка едва не подрался с отцом. Тот, отметив день рождения своего старшего сына где-то на стороне, пришел домой пьяным и стал требовать от матери, чтобы она сбегала за бутылкой или дала ему на это денег. Мать не захотела делать ни того, ни другого, отец начал хватать ее за руки, обзывать по- всякому и даже замахнулся для удара. Димка подскочил как ужаленный, перехватил руку отца и оттолкнул его в угол комнаты. Сделал он это впервые в жизни, словно исполнившиеся 16 лет дали ему право на такой поступок. Отец не удержался на ногах и упал, ударившись об угол табуретки. Он рассек щеку под глазом и две недели ходил с «фингалом».   Интересное в этой ситуации было то, что после своего падения отец, смыв кровь, улегся спать и потом не помнил, откуда у него синяк. Мать сказала ему, что он схватился с Димкой и в излишние  подробности не стала вдаваться, а отец, видимо, подумал, что это старший сын поставил ему «фонарь», заступаясь за мать, и  с тех пор лезть к ней с кулаками перестал. 
     Раньше, когда Димка был маленьким, он сильно любил отца и был к нему очень привязан. Жили они тогда на Алтае, в небольшой деревушке, отец работал механизатором в совхозе, в который входило еще три соседние деревни,  ездил на грузовой машине, возил и зерно, и молоко, и всякую другую всячину. Он часто брал Димку с собой в поездки, и это было для мальчишки самой большой радостью- сидеть в кабине грузовика, крепко держась ручонками за поручень и с видом победителя смотреть в окошко на поля и леса, проплывающие за ним. Он сидел рядом с отцом, они ехали вместе на отцовской машине, и разве это не может быть предметом гордости для мальчишки 4-5 лет и предметом зависти для мальчишек, у которых нет таких отцов и таких машин?
             Но со временем сильная любовь к отцу переросла у Димки в сильную неприязнь, а потом и в ненависть. Произошло это так же незаметно, как незаметно вроде бы несет свои воды речка Куркурек, в которой Димка по малолетству чуть не утонул, не заметив ее сильного течения, и,  забыв про запрет отца, зашел в прохладную воду. Течение сбило его с ног и потащило на своей спине за собой, отец вовремя заметил это и спас сына, еле успев схватить его за шкирку, но мальчонка нахлебался воды и сильно испугался, не говоря уже про синяки и ссадины на ножках и теле, который долго еще не заживали.
          Отец все чаще начал приходить домой под хмельком, а потом и бить мать. Их с отцом совместные поездки, которые так ждал мальчишка, становились все реже, а подзатыльники от отца все чаще.  И мальчик часто плакал бессильными детскими слезами, не понимая, куда пропал тот знакомый и добрый человек, который любил высоко, так что у Димки заходилось сердце от страха, подбрасывать его в небо и ловить его сильными руками.   Димка понимал, что этот пьяный небритый злой дядька и есть его отец, но он не хотел и не мог признать это.  И он поклялся себе самой страшной детской клятвой, что никогда не станет таким, как он, что не будет пить вино и курить эти вонючие папиросы, и что когда он вырастет и у него будет своя жена, он никогда не будет ее обижать и тем более бить, а когда будет свой сын, он никогда не будет разлучаться с ним надолго и всегда будет играть с ним.
                Димка видел иногда, как отец бьет мать , как она вся сжимается в покорный бессловесный комочек, прикрывая руками лицо. Когда у него появился младший брат и мать кормила его грудью, она чаще прикрывала именно грудь, а не лицо во время отцовских дебошей.  Потом, протрезвев, отец долго извинялся за свое поведение и мать его вроде бы прощала, согласно кивая головой, успокаивая отца и желая поскорее перевести разговор на что-то другое, но в глазах ее все чаще появлялось безысходность и неверие.  Димке хотелось заступиться за нее, такую маленькую и слабую, но у него сил было еще меньше, и он подгонял время, желая вырасти быстрее и прикрыть ее от отцовских кулаков. Он часто мечтал, что вот он вырастет и тогда, тогда… Он не знал, что будет тогда, но он был уверен, что что-то обязательно сделает…
              Конечно же, если бы отец перестал пить эту вонючую жидкость, после которой он становился  злым на всех окружающих и высказывал это, придя домой, но бил почему-то за это мать, а не тех, кого так ненавидел, если бы он не трогал маму и не хлестал сына ремнем, стараясь сделать это побольнее, что бы увидеть, как мальчик заплачет и начнет просить пощады, если бы он опять стал играть с ним в его любимые игры, выстругивать из дерева красивые музыкальные фигурки и они бы иногда устраивали, как бывало раньше, концерт с этими игрушками, держа их в охапке в ладонях и поочередно прикладывая каждую к губам, а мама слушала бы эту ни на что не похожую музыку и весело смеялась бы – Димкино сердечко забыло бы все обиды от отца, простило бы его и к нему потянулось бы опять, как цветок тянет свой стебелек к свету. Но.. Отец словно бы забыл о том, как хорошо и весело жилось им раньше и делал все для того, чтобы озлобить сердце своего старшего сына. И  Димка отложил в себе, что не простит отцу ничего этого, и особенно слез, которые он еле сдерживал, не показывая, как ему больно и особен-но обидно после порки ремнем, а потом, уйдя к себе в комнату и спрятавшись под одеялом,  долго не мог побороть их, и они вытекали из его глаз тихо, словно сочилась роса.
              После того случая с отцом на своем дне рождения Димка долго не мог уснуть, ворочаясь в кровати.  Наступившие 16 лет были для него некой отправной точкой в другую, будущую жизнь. Мысли об этом еще не сформулировались в какие-то точные фразы в его сознании, но он чувствовал, что она, иная жизнь, уже совсем рядом, что он подходит к ней все ближе и ближе.  Он, будучи по природе своей внимательным, обращал внимание на изменения, происходящие в нем. Дело было не только в появляющемся басе и начавшей расти после пробного бритья щетине – менялось что-то внутри него. Все меньше ему нравилось бессмысленное шатание по вечерам после занятий по улицам города, не нравился вкус и запах табака, не нравился вкус пива и портвейна, который они тянули, прячась от посторонних глаз в подворотне. И все чаще вспоминались данные самому себе в детстве клятвы, кото-рые он бессовестно нарушал.  И еще где-то глубоко в его сознании засели слова преподавателя воскресной школы при церкви, в которую Димка ходил по настоянию уверовавшей матери и закончил два года назад, о том, что все, что люди пытаются запрятать от других и делают втайне от них является греховным и плохим, и что Бог видит все это, и видит даже помыслы сердца человеческого. Как Он это делает – Димка не знал, но опасался, что когда-нибудь все сотворенное им откроется и он будет за это наказан. 
     В нем словно жило два разных человека: один был знакомым с раннего детства, своим до последней черточки, любил мать и, как ни не хотелось ему это признавать, и отца тоже, ему нравилось читать книжки про приключения и представлять себя в гуще описываемых в них событий, его тянуло ко всей технике сразу – и к велосипедам-мопедам, и к машинам, и он уже не раз сам чинил дома то сгоревший утюг,то старенькую электроплиту на кухне,то пылесос - другой же подбивал то прогулять неинтересные уроки, то расписать стену магазина рожами жутких монстров, то сделать какую-нибудь пакость просто так, без всякого смысла, просто что бы громко над этим посмеяться.    Его тянуло к тому, первому, знакомому с детства, но второй  не хотел его отпускать, и почти каждый день предлагал ему различные соблазнительные для подростков дела,  и Димке все тяжелее было жить в таком раздвоенном состоянии. Но он уже понимал, что как ни оттягивай – но придется все же выбирать какую-то одну сторону.
          И так он «дотянул» до своего 16 – летия. Ненависть свою к отцу он скрывал, в открытую не проявлял, но всем своим поведением показывал, что тот для него стал чужим. Не раз он уже выговаривал матери, особенно после очередного отцовского запоя, что та зря вновь сошлась с ним, и даже настаивал на разводе. 10 лет назад мать нашла в себе силы подать на развод, не побоявшись остаться с двумя детьми, и после него они и уехали сюда, в Сибирь, к маминому старшему брату, который работал на хорошей работе у нефтяников и давно звал их к себе. Первое время они: мать, Димка и маленький Кирилл жили у дядьки в трехкомнатной квартире, потом мать устроилась на работу в городскую коммунальную службу, им выделили в общежитии большую просторную комнату, дядька отдал им свою старую мебель, поделился посудой и стали они жить спокойной, без нервотрепки и слез, жизнью.
        Отец, оставшийся на Алтае, попутешествовал с бригадой строителей по России, вроде бы начал подниматься на ноги, и неожиданно начал звонить и писать матери, расспрашивал про сыновей, про ее жизнь матери-одиночки, присылал несколько раз им посылки с подарками, а потом начал проситься обратно в семейную жизнь. Он клялся, что пить бросил, осознал все совершенные им ошибки и очень по ним скучает. Мать, разжалобившись и поверив его словам, согласилась на его приезд и они опять начали жить семьей.
     Вскоре родилась Светка.Незадолго до ее рождения родители расписались во второй раз. Отец в самом деле не пил, сначала брался за любую работу, потом устроился водителем на самосвал. Какое-то время все было хорошо, их поставили в льготную очередь на получение квартиры, и мать и отец работали, дети были пристроены – живи да радуйся. Но потом отец опять начал « срываться», делал это все чаще и прошлая жизнь, вернувшись в их семью, опять начала отравлять их наладившиеся было отношения.
             И в Димкином открывшемся к отцу сердце опять поселилась ненависть. Иногда ему хотелось сделать что - нибудь ужасное, чтобы у отца волосы на голове встали дыбом, но, подумав, что от этого будет страдать и мать, он усмирял в себе это желание.
        …. И вот теперь, когда Димка был зол на отца за его пьяные выходки, а на мать за то, что позволяет ему так себя вести и ничего не делает, чтобы заставить отца подумать о своем поведении и перестать пить и бродить где-то, ища «халявную» выпивку, а только молится за него, за человека, обижающего ее так часто, что Димка уже сбился со счета,  мать, вместо того, чтобы ругать отца – пристала к нему из-за каких-то пятен на брюках, пусть они у него и единственные для занятий, а потом уже вспомнила до кучи и про пропущенные уроки, и про двойку по геометрии, и про его прогулки допоздна по улицам, и про то, что он него пахнет табаком и пивом, и ругала его так, словно  это все было самым большим в мире недостатком…  Димке все это надоело, и он начал отворачиваться от матери, всем своим видом показывая, как ему это все надоело…
             А мать продолжала зудеть как муха и все не могла никак успокоиться.  …И вдруг он поймал себя на мысли( она была для него словно не родной, не ЕГО, пришедшей словно не в его голову, совершенно новой и неожиданной настолько, что запомнится на всю жизнь),что ненавидит эту женщину, с седыми уже космами давно не мытых волос, просительно и как-то униженно  выговаривающую давно уже знакомые и надоевшие ему слова, шепелявя из-за нехватки верхнего зуба, выбитого ей когда-то пьяным отцом,толстую, неряшливо одетую, в мятой застиранной футболке, сквозь которую отчетливо просматривались бретельки и лямки ставшего ей тесным лифчика, в потерявшей форму старинной юбке, которая была едва ли не старше его. И это к ней когда-то он, маленький, едва научившийся ходить, тянул свои ручонки, стоя на нетвердых ножках,шатаясь из стороны в сторону и пытаясь поймать равновесие; это ее он начинал выискивать глазенками, ища защиты, попав в неизвестную и непонятную для ребенка ситуацию; это ее он звал на помощь, плача и крича на детском своем, понятным только им двоим, языке, когда ему было страшно и больно; это ее он выглядывал в окошко,закрывшись в самой крайней туалетной кабинке в садике, когда у него уже не хватало сил ждать ее.  Тогда он и придумал себе это занятие: надышать на стекло, чтобы оно стало мутным от дыхания, и писать, писать на нем то единственное слово, которое он знал, как писать,  в свои 5 лет, водя пальцем по влажному стеклу и наблюдая, как черточки и кружочки, соединяясь, превращались в такое дорогое и любимое понятие, принадлежащее только ему – в слово «мама». Ему тогда казалось, что если он напишет это слово много-много раз – она как-то сумеет прочесть его, поймет, как он скучает и быстрее придет в садик и заберет его домой.
  Его захлестнуло стыдом за свои мысли, захотелось заплакать, как когда-то в детстве, когда его обижали, а он не знал, как справиться с обидой и что для этого надо сделать, он резко отвернулся и отошел в сторону, к окну, пытаясь незаметно вытереть глаза, и машинально подышал на стекло. Оно тут же покрылось влажной матовой пленкой, он вывел на ней пальцем палочку, с которой начиналось то давнее слово, и понял, что никому и никогда в жизни  не спустит, что кинется в драку на любого, пусть он будет хоть в три, пять раз больше и сильнее его, а если не сможет справиться сам, один на один, то выцелит его, того, неизвестного, и взяв в руки какую-нибудь палку или позвав кого-то из пацанов на помощь, отделает его как Бог черепаху, что он никому не простит даже попытку обидеть его мать. И со странным спокойствием, словно о чем-то нормальном и обыденном,  он еще подумал, что сможет , наверное, даже убить кого-то неизвестного за это, если у него не будет возможности как-то по-другому защитить мать.
      - Ну ладно, мам, ну чего ты, я исправлюсь, честное слово,- начал Димка успокаивать ее, а сам старательно не смотрел ей в глаза, боясь, что она сможет прочитать в его взгляде те недавние нехорошие мысли о ней.
    - Я решил на работу устроиться,- зачастил он, стараясь перевести разговор в другое русло.
   - Ну, не совсем на работу, на подработку, на рынке помогать продавцам, снег там почистить, подмести и помыть полы, мусор вынести, помочь товар разгрузить. Пацаны говорят, деньги сразу отдают. Рублей по 200-300 можно за раз заработать. Нам ведь деньги лишними не будут?- решился наконец он посмотреть ей в глаза.
       Мать, не ожидавшая, что начавшийся совсем о другом разговор перейдет в такую плоскость, тяжело вздохнула, губы ее тронула усталая улыбка, и не улыбка даже, а так, штришок мягким карандашом. Она погладила подошедшего Димку по плечу, поправила воротник рубашки. Он замер от прикосновения ее руки, боясь пошевелиться. Не смотря на всю свою ершистость и показную независимость, ему были приятны эти прикосновения, ему не хватало такого простого проявления заботы.
 - Совсем ты у меня взрослым стал,- распевно сказала мать. – Работу вот нашел, не то что отец...- протяжно вздохнула она, и по лбу ее заходили-забегали морщинки, а губы скривились в горькую складку.
         Отец после очередного «залета» по пьянке сидел опять без работы, был зол на весь мир и бегал по общаге в поисках комнаты, в которой «бухали» и можно было «сесть на хвост» и выпить-покурить на халяву.
    - Ладно, мам, все образуется,- удивил он и себя и ее новым словом в своем лексиконе- услышал его где-то на близлежащем рынке -, и отец работу найдет, и пить бросит,-успокаивал он ее, поглаживая ее руку. Она только вздыхала и согласно кивала.
   - Мам, я пойду по поводу работы договариваться,- сообщил-спросил он. Мать покивала головой, потом, спохватившись, спросила с тревогой в голосе:   - А ты не голодный? Я там рыбу пожарила и макароны сварила, поешь иди сперва.
                Рыбой их частенько угощали или дядька – мамин брат, охотник и рыбак,или знакомые из церкви, куда ходила мать. Часто она  была их единственным пропитанием. Мать варила из нее уху, жарила, запекала в духовке с овощами, тушила со сметаной или майонезом, солила наподобие селедки. Сказать, что рыба приелась Димке и остальным детям – почти ничего не сказать. Но у них опять в семье трудные времена – отец запил, получив аванс, и опять потерял работу. А мать опять возьмет себе какую-нибудь подработку, еще где-нибудь подъезды мыть, семью-то соблюдать надо…         
 - Да нет, я не хочу пока. Потом приду и поем,- Димке не терпелось уйти из дома. Слова матери о том, что он стал взрослым, понравились ему, взбудоражили своей новизной, запали в самое сердце и требовали немедленного серьезного действия. А недавние собственные мысли о ней показались ему настолько дикими, словно их говорил кто-то чужой, плохой до невозможности, пытающийся унизить Димку и его семью.
               


                Часть 3.
        На рынке он подошел к дяде Самвелу, пожилому армянину, торгующему обувью, одеждой, сумками и многими другими товарами и предложил ему свои услуги на постоянной основе. Они были знакомы уже больше года,Димка иногда помогал ему разгрузить коробки и баулы с товаром, а торговец – настоящий армянин с мясистым крючковатым носом и ярко блестевшими из- под кустистых бровей черными добрыми глазами - всегда исправно расплачивался с ним, добавляя иногда сверх денег то немного конфет, то пачку печенья. И всегда предлагал ему выпить чая. Он так умело и со знанием дела подбирал разные сорта чая, всякие травки и добавки,что запах в его магазинчике – стеклянном по моде кубе - стоял такой, что был слышен уже от входа на рынок.
     Получив принципиальное согласие от дяди Самвела, Димка, потея от смущения,  перешел к наиболее важной для него фазе переговоров.
              - Дядя Самвел, а можно будет сделать так, чтобы вы мне за работу не деньги отдали, а товар?- спросил он робко и пугливо посмотрел на хозяина и работодателя.
- О каком товаре ты говоришь?- посмотрел на него дядя Самвел.
- Я хочу у вас сапоги женские купить, у матери скоро день рождения, а сапоги у нее уже старые, я ей хочу подарок сделать,- выложил Димка свою мечту и с надеждой посмотрел на хозяина магазина.
- Дело хорошее,- внимательно глядя Димке в глаза, ответил армянин.   - Молодец, что о маме заботишься. Мужчина должен о семье думать. Мой сын тоже о матери и сестре заботился, ему столько же, сколько и тебе было, - тихо добавил он и лицо его стало каменеть. Димка подумал, что у дяди Самвела дети, наверное, поздно родились, ему ведь лет шестьдесят уже, а сын – его, Димкин, ровесник.
- А где ваша семья, дядя Самвел ? – скорее из вежливости, чем из настоящего интереса спросил он.
- Там, на родине, в Карабахе все остались, и жена, и сын,  дочь,- отвернувшись от Димки, нехотя ответил дядя Самвел. -  Выбирай,  какие тебе больше нравятся.
Димка прошел перед стеллажами с товаром и остановился возле сапог, которые - он был уверен - должны понравиться матери.
- Вот эти, размер 38 нужен. Есть такие?- с волнением он посмотрел на дядю Самвела. А вдруг не окажется нужного размера и придется выбирать другие? А ему хочется подарить маме именно такие.
- Найдем,  дорогой, обязательно найдем,- успокоил тот его. – Ты видишь, сколько они стоят?- спросил его дядя Самвел. – Это сколько дней тебе надо будет работать?
- Ничего, я буду работать сколько понадобится,- зачастил радостно Димка. И решился на самое трудное:
- А вы отдадите мне их раньше, чем я за них смогу отработать? День рождения через три дня, и я хотел ей подарок сделать именно в день рождения…
Торговец не спешил ответить, он выжидательно молчал и внимательно смотрел на Димку. Его надежды на благополучный ответ таяли с каждой секундой.
- Я смогу тебе помочь, дорогой. Будет твоя мама с подарком,- усмехнулся в бороду хозяин. - Ты ведь не обманешь меня, не сбежишь, а отработаешь ? – хитро прищурившись, спросил он Димку.
- Конечно не обману,- в радостном возбуждении заговорил мальчишка. – Я буду работать сколько скажете. И делать буду все, что надо. Спасибо вам большое, дядя Самвел.
                Димка был готов обнять этого пожилого бородатого дядьку, оказавшегося таким добрым. Он представил, как обрадуется нежданному подарку мать, как обязательно заплачет, увидев его, и Димке захотелось принести сапоги домой сегодня же, чтобы увидеть радость на ее изможденном лице, но он решил набраться терпения и подождать еще три дня. Всего три дня. Или целых три дня? Ведь когда хочешь сделать близкому человеку что-то приятное – хочется сделать это как можно быстрее, а время иногда идет так не спеша…
В этот день Димка помогал не только дяде Самвелу, он подходил ко всем торговцам на рынке и предлагал свою помощь. Никто из них не отказал мальчишке, для кого-то он подмел и вынес мусор, кому-то помог принести из контейнеров, расположенных на «заднем» дворе, коробки с товаром, кому-то переставить стеллажи и перевесить полки. Заработал он почти тысячу рублей и все деньги, придя домой, отдал матери.
- Это тебе на хозяйство,- немного небрежно сказал он ей, протягивая стопку купюр.- Завтра еще заработаю и принесу.
         Мать утерла появившиеся вдруг слезы, обняла и поцеловала его. Он стоял, прижавшись к ее мягкому теплому телу, и, как в детстве, чувствовал себя защищенным от всех бед и несчастий, какие только возможны на свете.

               
                Часть 4.
    События  этого неожиданно для него насыщенного дня взбудоражили его сердце и Димка долго не мог уснуть, вспоминая все, что происходило с ним сегодня. Он ясно осознавал, что что-то в его жизни изменилось, словно внутри него раздался щелчок и он начал вести непривычным для себя  образом.               
       Он отказался вечером «потусить» с пацанами- хотел было купить на зарабо-танные  деньги пива и дорогих сигарет, чтобы как следует шикануть перед ними, небрежно предложив закурить, а потом слоняться бессмысленно по улицам города, громко говорить и так же громко смеяться, неосознанно привлекая к себе внимание встречных людей – но не стал этого делать, подумав как-раз о бессмысленности подобного времяпрепровождения.
          Он сам, без принуждения, ходил по рынку и без стеснения выпрашивал себе какую-нибудь работу. И ему стало почему-то наплевать, что его за под-метанием пола  в магазинчике или выносом мусора  может увидеть кто-нибудь  из знакомых пацанов или девчонок и потом долго «подкалывать» его на все лады.
    За все оставшиеся полдня, проведенные на рынке, он ни разу привычно не выругался матом, хотя для этого и была парочка подходящих моментов – когда он больно ударился о дверь локтем- аж в глазах потемнело- и когда порвался тонкий пакет, в котором он нес мусор, и все просыпалось на пол.
             Он поймал себя на том, что ни разу не подумал о торговавших на рын-ке людях, большинство из которых были из бывших «солнечных» республик, как о каких-то недостойных особях, понаехавших сюда на заработки, и старающихся везде, где они оказываются, выстраивать порядки, присущие их пониманию привычной жизни.
    И ни разу он не употребил в их адрес ставшее уже привычным слово, которым называли всех без исключения выходцев из этих республик. Сегодня он, находясь среди них, стал невольным слушателем их разговоров, многие говорили на русском языке с разной степенью акцента. Димка слушал их рассказы про свои семьи, оставшиеся на далекой родине, про засилье и наглость чиновников на местах, про поборы, без которых там у них невозможно и шагу шагнуть, и начинал понимать, что это – такие же простые люди, как его мать или отец, такие же работящие или ленивые, ответственные или нет, также любящие своих детей, и до него дошло, как им бывает несладко здесь, в России, стране, приютившей их, давшей им работу и возможность содержать свои семьи.
               Димка начал понимать, что  он словно становился другим, не таким, каким его привыкли видеть приятели из тусовки, он начал отличаться сам от себя, словно отходить потихоньку в сторону, и это понимание и влекло его своей новизной, и пугало одновременно.
                Он уснул, не успев сформулировать для себя какое-то приемлемое объяснение своих ощущений. Мать,тихо вошедшая к ним в комнату, прикрыла одеялом разметавшуюся Светку – одиннадцать лет уже девчонке, нечего ей заголяться даже перед родными братьями, надо ей занавеску хотя бы повесить, да и скорей бы уже получить долгожданную обещанную им отдельную квартиру да съехать из этой общаги!- поправила подушку у среднего, Кирилла и некоторое время постояла возле Димкиной кровати, разглядывая его такое знакомое и любимое лицо, расслабившее во сне, ставшее беззащитным и таким детским. Казалось, вся его насупленность и напускная независимость и серьезность ушли, оставшись в прожитом дне, и она видела  лицо своего мальчика, ставшее естественным и настоящим, простым и бесхитростным, таким, каким оно было в недалеком еще его детстве. Из всех троих детей он дался ей тяжелее всех, изначально он был очень крупным, свою первую беременность она отходила тяжело, был постоянный токсикоз, и пошел он не так, как надо было – попкой, а рожала она  в своей деревне, где они тогда жили, роды начались неожиданно и преждевременно, и  муж не успел отвезти ее в райцентровский роддом. Из всех медиков в их деревне была молоденькая девчонка-фельдшер, чуть старше ее, незамужняя, приехавшая по распределению из Барнаула, и она, бледная от страха и волнения, и приняла Димку на руки. Во время родов она заученно повторяла : «… Какой крупный младенец, вас бы кесарить надо,» - но времени на это просто не было. Димка, выходя, порвал ее всю, но боли от этих разрывов, какой-то отдельной от остальной боли, она не чувствовала. Фельдшерица, не смотря на молодость, быстро и умело зашила ее, где надо, но какое-то время все же Людмила не могла ходить от боли и первые сутки после родов просто проспа- ла, просыпаясь лишь для того, что бы покормить Димку.
                Людмила чувствовала, что ее с Димкой связывает что-то гораздо сильнее, чем с Кириллом и Светой, ей было неловко , словно она была виновата перед другими своими детьми за это, словно она любит их меньше,  но она никак не могла побороть в себе это ощущение.
   И вот она молча смотрела на разгладившееся лицо своего старшенького и на губах ее появлялась слабая улыбка, то вспыхивая, как огонек в ночи, то угасая.
   Она видела, как изменяется его характер, и с тревогой в сердце наблюдала, в какую сторону качнется его сердечко, начнет ли он становиться похожим на своего отца, станет ли таким же, как он, любителем выпить и покуралесить. Сын уже пробовал пиво, она не раз улавливала от него этот запах, который он старательно пытался заесть лаврушкой, и истово молила Бога, что бы Он не позволил сыну впасть в грех пьянства.
               В последнее время, после того, как Димке исполнилось 16, она стала замечать, что в нем начали происходить изменения, и насторожившие ее, и радующие. Настораживало то, что он начал все больше отдаляться от отца, начал дерзить ему, огрызаться на замечания, всем своим видом показывая, что тот перестает быть для него авторитетом. Он даже начал высказывать ей свое недовольство тем, что она до сих пор терпит отцовские загулы, потери работы, что молча сносит его пьяные оскорбления и пусть и  не частые, но попытки распустить руки. Димка начал все тверже настаивать на том, что бы она опять подала на развод.  После первого развода она уехала из родной деревни сюда, в Сибирь, к старшему брату, устроилась работать дворником к коммунальщикам, получила комнату в общежитии, детям выделили места в детском садике, и так, втроем, они прожили два спокойных года. Потом заявился с покаянием муж, валялся в ногах, умолял простить и принять обратно, обещал бросить пить, и она, устав от одинокой жизни без мужчины в доме и решив, что детям все-таки нужен родной отец, поверила ему и они стали опять жить вместе. Муж устроился работать сначала грузчиком на базу, потом водителем на самосвал, не пил, как и обещал,им выделили в общежитии уже целую секцию, а когда она поняла, что опять беременна и сообщила эту новость мужу – он тут же предложил им опять расписаться, что бы третий ребенок появился в полноценной законной семье.
     Вскоре родилась дочь, мальчишки приняли сестру хорошо, ухаживали, как могли, за ней, и Людмила смело оставляла в случае надобности Димку за старшего в доме, не опасаясь, что он сделает что-то не так. Муж радовался дочери и при первой возможности тетешкался с ней, беря на себя все хлопоты о ней, давая Людмиле отдохнуть и просто поспать. Но но но…   Работа на самосвале оказалась для него соблазном, с которым он не смог справиться. С одобрения властей у них в городе начался бум по освоению участков тайги под сады и огороды, самосвалы стали весьма востребованы, людям надо было привезти то песок для отсыпки, то лес для строительства, то еще какие-нибудь материалы, у мужа стали появляться лишние деньги, он почувствовал себя важной птицей, незаменимым, и опять начал пить.    Сначала изредка и немного, потом все чаще и больше, и вскоре все покатилось по уже знакомой дорожке. Запои, потеря работы, безденежье, трое детей, чувство бессилия и отчаяния у нее, и он, становившийся опять для нее, только-только поверившей, что жизнь у них начала налаживаться, неприятным и отвратительным типом, которого часто не хотелось ни видеть, ни слышать. И такая жизнь продолжалась уже несколько лет, с недолгими перерывами на трезвый и осмысленный период, заботу о семье и нормальное и правильное поведение неплохого мужика, мужа и отца. Но Людмила видела, как на ее глазах из мужа уходит безвозвратно все то хорошее, что в нем еще оставалось, как он, не задумываясь, меняет это все на водку.
      «Кодироваться», как это делали некоторые их знакомые, он наотрез отка-зывался, не желая признавать себя за алкоголика, говорил, что может в любое время бросить пить, но такие « трезвые» перерывы бывали все реже.
       Она к этому времени уже уверовала и развестись с ним опять уже не могла, жизнь по Библии не давала верующим такого легкого выхода из непростой ситуации, и ей оставалось только обращаться к Господу за помощью, молиться за мужа, брать посты и верить, что Бог коснется и его сердца, покажет ему всю пагубу такой жизни и освободит от этого греха.
    А терпеливее и смиренней русской женщины может быть только другая русская женщина, наделенная такими же качествами в еще большей степени.
      Людмила домолилась за детей, поблагодарила Господа за прожитый день и за все испытания, которые Он дал ей в этом дне пройти, и пошла спать. Завтра у нее будет длинный рабочий день, пришлось опять брать подработку - мыть подъезды в соседней девятиэтажке, а там их семь штук. Тяжело, конечно, но нужны деньги,  а Господь даст силы и на это…
                Часть 5.
   С утра и до обеда Димка «грыз» гранит наук в своей «хабзайне». Он, как и многие пацаны в его группе, не совсем понимал, зачем автослесарю вникать в страдания Анны Карениной,  знать наизусть, о чем Татьяна написала Онегину, или выводить квадратный корень из каких-то замысловатых чисел. То ли дело устройство автомобиля! Никто из пацанов не пропускал эти уроки, все старательно штудировали учебники по машинам дома, ведь на самом же деле интересно, как различные детальки и механизмы взаимодействуют друг с другом, и чем слаженней и надежней их работа – тем быстрее едет автомобиль, тем послушнее он выполняет команды водителя. По этому предмету у них в группе троечников не было, а Димка вообще был отличник.
      Когда  прозвенел очередной звонок и учащиеся не спеша потянулись на пару по русскому языку, он не пошел с пацанами, решившими пересидеть эти полтора часа в одной из комнат общаги за игрой на гитаре и куревом, а, удивив их, тоже пошел на урок. Он решил для себя, что исправит полученную недавно «двойку» по изложению и попросит «русичку» Татьяну Ивановну дать ему эту возможность. Димка хотел на материн день рождения показать ей свой дневник, в котором хотя бы на одном развороте не будет стоять «двоек.» Татьяна Ивановна внимательно выслушала его неожиданную просьбу и зачитала из учебника другой отрывок. Димка  слушал ее внимательно, чтобы запомнить и не упустить, где надо ставить запятые, с ними у него дело было швах. Потом он, от старания прикусывая язык и потея, излагал  услышанное, пытаясь поточнее и красивыми словами описать отрывок.
  Неожиданно для себя он получил «четверку» и, довольный этим, подумал, что это, оказывается, интересно – писать без ошибок и правильные слова.
          Быстро проглотив в столовой нехитрый обед, он заспешил домой. После обеда он планировал поработать на рынке у дядя Самвела в счет своего долга  за сапоги, а к вечеру надеялся на другой работе уже заработать денег.
             Через знакомого пацана он напросился в бригаду, которая занималась переездами и вывозом строительного мусора. Заказы у них были всегда, каждый день людям надо было переезжать, строить или вывозить то, что осталось от стройки.
        Деньги обещали хорошие, 350 рублей на человека за час, и Димка захотел пристроить в этот бизнес и своего отца, хотел работать с ним в паре, только не знал, как того уговорить, не очень-то отец хотел утруждаться, ходит, поди , опять по общаге в поисках халявной выпивки.
          Отец, к его удивлению, был дома, мрачный, а значит- трезвый. Лежал на продавленном  диване и читал какую-то книжку. Он часто так делал после запоев, не находя приложения своим силам.
  - Пап,- Димка с усилием произнес это когда-то любимое им слово, в последнее время он старался не разговаривать с отцом без особой надобности, а в разговоре старательно обходил слова «отец», «батя», «папа»- настолько изменилось у него отношение к отцу,- я тут работу нашел, платят хорошо, нам ведь деньги нужны, но проблема одна есть,- он помолчал, ожидая реакцию отца на свои слова.
   - Какая?- спросил тот сиплым пропитым голосом.
  - Меня одного не берут в бригаду, говорят, что молодой еще, не хотят за меня отвечать, если чего вдруг случится. Сказали, что вот если бы я пришел со старшим братом или с отцом – взяли бы обоих с радостью,- врал он, стараясь говорить как можно убедительнее. 
   - А что делать надо?- уже с интересом спросил отец.
   - Да мусор строительный вывозить, кому мебель в квартиру занести, кому телевизор или холодильник, кому с перевозкой вещей помочь, - бойко отвечал Димка. – Заказы всегда есть, каждый день с работой будем,- говорил он так, словно отец уже согласился на эту работу. – Платят сразу, в этот же день.
   - А сколько платят?- оживился отец.
   - По 350 рублей на человека за час. Представляешь, если мы с тобой всего час поработаем – семьсот рублей домой принесем. А если 2-3 часа… Представляешь?
              Отец заинтересованно смотрел на Димку. В его голове, наверное, уже складывались рубли и представлялось, что он может на них купить.
      - Давай пойдем в бригаду, а, пап?- просительно, с надеждой сказал Димка.
      - А что, давай, - вдруг весело согласился отец. – Я ведь когда-то по моло-дости мог коня в совхозе поднять, вот так под него садился,- отец вскочил с дивана и показал, как он садился под коня,- и поднимал его на закорках. Поди, осталась еще сила,- уверенно закончил он. – А когда идти надо?- уже по деловому спросил он у Димки.
     - Сейчас пойду позвоню и узнаю. Ты готовься, собирайся, надо в рабочую одежду переодеться, мало ли что. И попить с собой взять,- добавил он, подумав, что отцу с похмелья да после физической работы захочется пить.
     Димка ушел в коридор и позвонил своему знакомому. Тот сказал, что есть заказ на доставку мебели и если они готовы, то в течении 20 минут за ними заедет машина. Димка втайне от отца попросил, чтобы деньги за работу отдали  лично ему в руки – отец может не удержаться и пропить их.
      Когда он с радостным известием вернулся в свою секцию, на кухне сидел с отцом за столом знакомый дядя Коля со второго этажа – такой же любитель выпить, и уговаривал отца пойти с ним «посидеть» за компанию. По лицу отца было видно, что ему хочется туда пойти, и он борется с этим желанием, но ему было неловко сделать так после недавнего обещания Димке пойти с ним на работу. У Димки похолодело внутри.
    - Пап, надо собираться, сейчас за нами машина придет и поедем работать,- напористо заговорил он, а у самого внутри бухало от волнения сердце.
   Отец с видимым облегчением поднялся с табуретки и засуетился, начав со-бираться.
  - Видишь, Колян, некогда мне, давай в следующий раз,- уже спокойно, без надрыва сказал он знакомому, видно было, что он, отказавшись от «халявной» попойки, даже немного зауважал себя за проявленную твердость.
         У Димки отлегло внутри, исчезло что-то, заставлявшее дрожать сердце.
Димка зашел в комнату к младшим и наказал им, чтобы они пошли помогать матери мыть полы в соседнем доме, пообещав купить им по шоколадке и мороженому.
      Работа заняла у них почти два часа. Отцу с похмелья да с непривычки было тяжеловато таскать по лестницам мебель, и Димка, взяв на себя функции распределителя работ,  отрядил его возить на лифте то, что в него влазило, чем тот с удовольствием и занялся.
За расчетом Димка подошел к старшему сам, пока отец отдыхал, сидя на подоконнике и пил воду из принесенной с собой бутылки. Денег в руки отцу он не отдал, а когда тот встрепенулся было спросить о них, Димка тихо, но твердо сказал ему, что деньги эти пойдут матери на подарок ко дню рождения, про который отец, скорее всего, забыл.
- Чего это я забыл?- неловко заерзал он, и по всему было видно, что действительно забыл. Отец даже покраснел от неловкости.
 - А что мы ей дарить будем?- немного погодя спросил он у Димки.
           - Давай ей сумку новую купим, у нее сумки все драные уже, изолентой перетянутые,- предложил отцу Димка. Он присмотрел хорошую женскую сумку у того же дяди Самвела, еще один такой же заказ – и на нее денег хватит.
Отец после Димкиных слов покраснел еще гуще, и Димка вдруг понял, что ему стыдно и за то, что забыл про день рождения жены, и про затерханные сумки с изолентой, и вообще… Дальше он думать не стал, но сердце его повернулось, пусть и всего на чуточку, в сторону отца.
Домой, в общагу, они входили усталой после работы походкой мужчин – добытчиков. Вся семья встретила их у порога, мать, суетясь, стала помогать им снять рабочую одежду, взгляд ее бегал по лицам то мужа, то сына, младшие с интересом смотрели на отца, который пытался шутить и вести себя так, словно бы он был хозяином этого дома не просто по старшинству, а по праву.
Димка выложил на стол обещанные младшим гостинцы, которые они пробовали не часто. Для матери он купил воздушный ванильный зефир, который она очень любила, и выставил еще большую пачку мультифруктового сока и вафли к чаю. Купил он еще и небольшой кусочек колбасы и сыр, редких гостей в этом доме. Младшие принялись уплетать пломбир, а мать смущенно оглядывала заполненный покупками стол и с гордостью посматривала на своих мужчин.
         Уснул Димка мгновенно, лишь стоило голове коснуться подушки. Сон его был крепок, как у хорошо и честно потрудившегося человека.
               
                Часть 6.
            Следующий его день прошел по такому же расписанию: с утра и до обеда он учился, потом, быстро проглотив обед, спешил домой, делал уроки и бежал работать на рынок. Ближе к вечеру они с отцом опять поехали на заказ, выносили и вывозили из квартиры на 3 этаже мусор. Отец, пока Димки не было дома, подтянул все расшатавшиеся стулья и табуретки, отремонтировал розетку и заменил выключатель, вкрутил в люстру недостающие лампочки, прочистил слив в душевой.
            В этот раз работали они уже три часа, и заработанных денег хватало на сумку для матери, и Димка уже предвкушал завтрашний день, как он придет домой с подарками и они с отцом  преподнесут их ей, а она, не ожидающая такого внимания и не привыкшая к нему, будет с растерянностью что-то им говорить, благодарить и обязательно не удержится и заплачет тихими слезами.  Почему-то некоторые женщины не могут при этом сдержать слез.
      В день рождения матери,  с утра, куда-то исчез отец. У Димки на сердце вновь появилось нехорошее предчувствие. Но к обеду отец появился и трезвый. Он принес курицу и свежие помидоры с огурцами. Мать  была на работе, и Димка предложил отцу попить вместе, за одним столом, чаю, что они не делали довольно долго. Сидели молча, прихлебывая напиток. Отец не выдержал молчания первым:
   - Я решил «закодироваться», - сообщил он Димке. – Надоела такая жизнь. Пьянки эти, «залеты». Хватит. – Он махнул рукой, словно рубанул саблей, отсекая от себя прежнюю жизнь. 
   - Узнал, сколько это стоить будет и когда приходить можно. Денег вот с тобой заработаем и пойду через недельку.
   Димку обрадовала такая новость. Наконец-то отец решился на это.
   - А продукты откуда?- спросил он.
   - На рынке в долг взял у знакомого, деньги получу-отдам. Давай мы с тобой для матери праздничный стол устроим, вот ей сюрприз будет,- возбужденно заговорил отец. – Заслужила она праздник, их у нее мало бывает…
    Он отвернулся и отер ладонью глаза.
  - Ты прости меня, сынок,- сказал он еле слышно, но Димка расслышал эти слова, и от неожиданности от услышанного у него зачесались от слез глаза. Он тоже поспешил их вытереть.
                - Прости за все плохое, что я сделал вам, за то, что мать обижал,- продолжал отец. Было видно, с каким трудом ему даются эти слова, он не привык в своей жизни извиняться искренне, от сердца, и если раньше и делал это, то формально, не вкладывая в произнесенное ничего, а лишь бы сказать.
       - Ладно, пап, считай, что я тебя простил,- рассудительно, по-взрослому ответил Димка. Сердце его заполнила любовь к этому несуразному человеку, выпившему столько крови у матери. Димка подумал, что это приятно – прощать человека, извиняющегося по-настоящему.
        - Вот и хорошо,- успокоился отец. – Давай сделаем так: я буду готовить, а вы наведите порядок дома. Тортик бы еще купить к чаю,- мечтательно сказал он.- Младшие бы порадовались, нечасто они его пробуют…
     - Ладно, за тортиком я схожу и куплю,- решил Димка. – Да за подарками надо сходить. Я младшим я скажу, чтобы прибрались.
     Отец пошел на кухню и начал чистить картошку, а Димка отправился на рынок, за подарками.
               
                Часть 7.
                На рынке в одном из отделов, на иностранный манер называемых «бутиками», играла громкая восточная музыка и сладким юношеским голосом со слезой надрывно пел о любви парень. А о чем, как не о любви, можно петь таким голосом с такими интонациями да под такую музыку?
               Димка, проходя по коридору, здоровался, как взрослый, за руку со всеми продавцами, всех их он уже знал по именам, многие из них  называли себя на «русский» манер, Мишами и Сашами. Некоторые из них относились к этому немногословному пареньку почти по - свойски, с видимым уважением.  Он подкупал тем, что не брезговал никакой работой и все старался делать быстро и хорошо. К тому же ни разу не был замечен в воровстве, даже самом мелком.
        Димка споро подмел пол в отделе у дяди Самвела, вынес на мусорку пустые картонные ящики из-под обуви, помог тому принести из контейнера коробки с товаром и остановился передохнуть и посмотреть, как его работодатель играет в шахматы с соседом по рынку, Нориком, который торговал восточными сладостями. Димка играть в шахматы не умел, знал только названия фигур да как они ходят, но ему стало интересно, кто же станет победителем в партии?
     Судя по всему, побеждал дядя Самвел. Его белые фигуры все теснее над –вигались на черного короля, Норик что-то про себя шептал на каком-то из нескольких знакомых ему языков ( Димка уже знал, что у себя на родине Норик закончил институт и какое-то время работал физруком в школе, был КМС по вольной борьбе и знал, помимо родного азербайджанского и, естественно, русского языка еще персидский и турецкий, и, кроме этого,был многодетным отцом- у него было четверо детей, оставшихся на родине).
           И вот он после долгого раздумья положил своего короля набок в знак признания своего поражения и пожал руку дяде Самвелу.Тот довольно усмехался в прокуренные усы, пряча в карман выигранные 100 рублей.
    - Кто еще желает пополнить мой кошелек?- оглядывая окруживших их земляков спросил дядя Самвел. Желающих не нашлось, мужчины разбрелись по своим «бутикам».
    - А ты умеешь играть в шахматы?- спросил дядя Самвел у Димки.
    - Нет,- ответил тот, почему-то испытывая от этого неловкость. – Знаю только, как фигуры называются да как они ходят. А вы меня научите? - неожиданно даже для самого себя спросил Димка. Ему нравился этот заросший буйной бородой пожилой армянин, чем-то напоминавший ему персонаж из когда-то увиденного им мультика. И еще Димке хотелось, чтобы их связывали не только разговоры про работу да сколько коробок с товаром принести из контейнера, стоящего во дворе, а какое-то еще дело, интересное им обоим.
   - Конечно научу,- не раздумывая, ответил дядя Самвел. Лицо его засветилось еще больше, было видно, что ему просьба Димки пришлась по сердцу.
   - Иди пока поработай, там ребятам помочь надо товар выгрузить, а потом приходи за подарками. У мамы твоей ведь сегодня день рождения? – участливо спросил он, глядя Димке в глаза.
- Да, сегодня. Мы решили ей праздник устроить,- не удержался Димка и начал рассказывать дяде Самвелу  их семейные планы на вечер.  - Отец готовит ужин, младшие убираются в секции, я вот сюда пришел…- он замолчал, не зная, как закончить предложение.
   Дядя Самвел с интересом слушал его, внимательно глядя в глаза.
   - Ладно, Дима, иди пока, я твои подарки приготовлю, упакую их покрасивее, сделаешь маме приятное.
   Димка помог выгрузить из грузовой машины,  не в первый раз привозившей сюда заказанный товар, тюки с одеждой, коробки с обувью, посуду и много чего еще. У них на рынке чем только не торговали! Хозяева «бутиков» тут же расплатились с ним. На заработанные деньги он прикупил вкусный шоколадный торт, купил еще несколько яблок и апельсинов с бананами для младших.
       В отделе у дяди Самвела на витрине стояли две коробки, обернутые в красивую яркую бумагу и перевязанные подарочными лентами. У Димки аж захватило дух – никогда еще в своей недолгой жизни он не дарил таких красиво упакованных подарков. Вот мать-то обрадуется! Получается совсем настоящий праздник для нее!
   Увидев Димку с покупками, дядя Самвел слегка покачал головой, на лице его появилось сомнение.
     - И как ты собираешься все это нести? У тебя что, три руки?
Димка, не зная что ответить, смущенно пожал плечами.
   - Ладно, не переживай, я тебя на машине довезу,- решительно сказал дядя Самвел. – И не спорь со мной,- строго посмотрел он на Димку, который спорить и не собирался. – Норик, давай неси в мою машину коробку!- громко скомандовал он, и Норик подхватил стоявшую у него в «бутике» увесистую коробку и понес ее на «задний двор», где была стоянка для  автомобилей.
    - А что в коробке?- не удержал любопытства Димка.
   - В свое время узнаешь,- скупо ответил дядя Самвел.- Показывай дорогу.
    Они доехали до общаги, и когда Димка, выходя с коробками и покупками в руках стал благодарить дядю Самвела и попытался попрощаться с ним, тот вышел из машины и достал из багажника ту самую загадочную коробку.
   - Давай веди в дом,- без тени сомнения в лице сказал дядя Самвел Димке, и тот словно во сне открыл входную дверь и впустил его в теплое нутро подъезда.
     У дверей их секции дядя Самвел опустил коробку на пол и пригладил свои буйные волосы, оправил одежду, и только после этого сказал Димке открыть дверь.
     В нос проголодавшемусе Димке шибанул вкусный дух томящейся в духовке курицы с овощами, коридор и комнаты встретили их вымытыми полами и выбитыми дорожками. Мать уже была дома и, удивленная неожиданным праздничным приемом, устроенным семьей в ее честь, с рдеющим от волнения и удовольствия лицом и блестевшими от слез глазами, ходила по комнатам и по кухне, не имея праздной привычки  и ища себе какое ни то занятие.
                Услышав звук открывшейся двери, все вышли встретить Димку и посмотреть, что еще он принес домой. Мать, увидев рядом с сыном незнако-мого пожилого мужчину армянской наружности и не ожидая этого, в растерянности остановилась. Отец, выглянувший из кухни, тоже вопросительно оглядывал гостя.
    - Здравствуйте, хозяева,- взял в свои руки инициативу дядя Самвел. – Мир вашему дому. Давайте знакомиться, сын ваш у меня на рынке теперь работает, и я им очень доволен.
       Мать радостно и довольно заулыбалась, переводя взгляд с Димки на его работодателя.  Взрослые познакомились.
     - Мы узнали, что у вас,- дядя Самвел посмотрел на мать и наклонил голову в знак уважения, прижав правую руку к груди,- сегодня день рождения и приготовили для вас эти скромные подарки.
    Только теперь мать обратила внимание на красочно убранные коробки с подарками, перевязанные по-праздничному лентой, и от смущения покраснела еще больше.
   
- Ну, эти подарки вам сын сам вручит, хочу сказать, что он их честно заработал,  а от меня и моих земляков разрешите вам вручить вот эту коробочку,- с этими словами дядя Самвел поставил увесистую коробку на стоящую рядом со столом табуретку и собрался уходить.
    - Не уходите,- пунцовая от всеобщего внимания мать произнесла это мягко, но уверенно.
   - Останьтесь с нами, сейчас поужинаем, чаю попьем,-  продолжила она, глядя на дядю  Самвела.
  - Нет-нет, спасибо, конечно, но у вас семейный праздник, чего я вам мешать буду,- выставив перед собой ладони отказался дядя  Самвел.
   - Празднуйте, веселитесь, я поеду к себе… Да, Дима, ты завтра можешь взять выходной.
  Они попрощались и дядя Самвел ушел.
       - Мам, свои подарки мы тебе за столом вручим, давайте посмотрим что в этой коробке?! – Димке самому было интересно узнать, что в ней находится.
         Они вскрыли коробку, аккуратно разрезав канцелярским ножом скотч, и Димка начал доставать и выкладывать на стол ее содержимое. Чего в ней только не было! И банки тушенки, и компоты в банках, и коробки конфет и печенья, и вафельный тортик, и красивый чайный сервиз на 6 персон, и разнообразные восточные сладости, и наборы салфеток и полотенец для кухни, и шикарный набор кухонных ножей. И много чего еще полезного и нужного для любого дома. А сверху лежала большая, как альбом для рисования, с нарисованным красивым букетом ярких цветов поздравительная открытка с единственным написанным словом : «Поздравляем!!!». Мать, не ожидавшая всего этого великолепия, заплакала, прижала к себе  и начала целовать Димку, словно это все было от него, потом принялась тормошить и целовать младших детей. Отец смотрел на все молча, отворачивая взгляд, словно стыдясь, что не имеет к этому никакого отношения. Кирилл со Свет-кой перебирали подарки, возбужденно переговариваясь.
                У Димки на глаза навернулись слезы, он еле сдерживался, чтобы не заплакать, он не ожидал, что им, его маме надарят столько всего красивого, вкусного и полезного совершенно незнакомые ей люди, к тому же говорящие по-русски с акцентом. Он готов был обнять их всех разом, и в голове его забегали мысли – как он сможет отплатить им за их неожиданную заботу и щедрость.
    « Это дядя Самвел все организовал,- подумал с теплотой о нем Димка.- Какие они хорошие все…»
              Потом, когда волнение у всех поутихло, и семья, принаряженная по случаю праздника, расселась вокруг круглого стола, стоящего посредине кухни, а Кирилл со Светкой подарили матери по традиции собственноручно изготовленные поздравительные открытки,  отец, запинаясь от волнения, произнес тост за мать, родители скромно поцеловались, все, как взрослые, чокнулись старыми, оставшимися еще от бабушки по матери, хрустальными фужерами с соком и принялись за праздничный ужин.
          Потом, решив сделать небольшой перерыв, Димка объявил о вручении оставшихся подарков. Первым преподнес свой подарок отец, сильно волнуясь, трясущимися руками вручив жене коробку с сумочкой. Мать аккуратно развязала ленту и развернула красивую яркую бумагу – это все у них в семье не выбрасывали, а старались сохранить для дальнейшего возможного использования.  Мать, увидев изящную сумочку, пусть и под »кожу», а не из кожи,  засмущалась и начала лепетать про то, что не надо было так тратиться на нее, у нее и старые сумки еще пригодны вполне, но потом смешалась и просто крепко поцеловала отца. Тот, довольный произведенным эффектом, радостно подмигнул Димке и сидел за столом, не скрывая улыбки.
         Так же аккуратно достав  из коробки сапоги, мать еще больше раскрас-нелась и разнервничалась, на ее глазах опять выступили слезы.
  - Димочка, сынок, они же такие дорогие, не надо было так тратиться,- начала она, но Димка прервал ее тираду:                - Не дороже денег, мам, и тебе они нужны, и не спорь, пожалуйста, лучше примеряй их.
            Сапоги пришлись впору и удачно гармонировали с сумочкой, и Димка подумал, что дядя Самвел имеет вкус в таких вещах,  правильно помог выбрать.
     И им так хорошо было сидеть рядом, за одним столом, и есть вкусную еду, а Кирилл со Светкой во все глаза смотрели,как отец ухаживает за мамой,предлагая ей то салатик, то картошечки, то тортик, а она, смущаясь от внимания, кокетливо даже соглашается попробовать то одно, то другое блюдо, и изредка с любовью оглядывает их, своих детей… И никому из них не хотелось, что-бы пришли  гости и своим появлением нарушили этот хрупкий мир семьи. Конечно же, гостей бы приняли, и посадили бы за стол, и праздник бы продолжался, но никому из них этого все-таки не хотелось…
              Потом родители даже потанцевали немного, отец, отвыкнув от такого занятия, несколько раз наступал маме на ноги и смущенно улыбался, извиняясь,  а она весело и беззлобно смеялась и подшучивала необидно над его неуклюжестью.
       После дети отправились спать - завтра всем им нужно было на занятия, отец вымыл посуду и все улеглись отдыхать, полные впечатлений от такого насыщенного приятными событиями дня. Вечер, безусловно, удался…
   Димке снилось, как он помогает Норику и другим торговцам с рынка чем-то, чем- во сне видно не было, но Димка знал, что он делает для этих людей что-то хорошее. Например, сдает кровь. И сон его был спокоен и крепок.

               

               
                Часть 8.
           Людмила никак не могла уснуть. Такой праздник в ее жизни случился впервые, разве что только их с мужем свадьба могла стать вровень с прошедшим вечером, но она была так давно, а после нее вроде бы как и не было ничего, по эмоциям похожего в ее жизни. Она ворочалась и так и сяк, укладывалась по-разному, но сон никак не шел к ней. Остывая после недавних мужниных  ласк, она размышляла о своей жизни, о годах, неумолимо бегущих, и о том, довольна ли она тем, как их прожила. Чтобы не расстраивать себя уж очень сильно, она не стала размышлять ни о квартире, которую ей до сих пор обещают, да никак не выделят в администрации как нуждающейся, но на получение которой она в этом году все же надеется, ни о машине, которой у них , скорее всего, уже не будет, а она так нужна для поездок на дачу, ни о хорошей, со стабильной зарплатой и гарантированной социалкой работе для мужа, который не очень-то и хотел работать, и получалось, что единственное,  что доставляло ей радость и как-то примиряло с такой жизнью – это ее дети.  Но самым главным, конечно же, было в ее жизни то, что она уверовала 5 лет назад. И хотя жизнь ее не изменилась моментально в лучшую сторону и не потекла молочной рекой в кисельных берегах, но ежедневное чтение Библии и молитвы приносили успокоение сердцу и давали надежду на то, что все  у нее в жизни образуется и встанет на свои, нужные места.
         Она начала замечать происходящие в ее жизни изменения. Муж пока пить совсем не бросил, но запои его становились реже, и из дома он последнее не выносил, как это бывало раньше, а сегодняшнее его сообщение о том, что он решил закодироваться на 5 лет и в этом случае найти постоянную приличную работу ему будет легче, порадовало ее, и это сообщение в дополнение к его подарку и вниманию грело ее сердце; неожиданная для нее Димкина оборотистость и умение организовать пространство вокруг себя тоже радовали ее, как и то, что младшие стали слушаться его и выполнять все его приказания, не споря и не пререкаясь, как было раньше; и еще Людмила удивлялась, как быстро, всего ведь чуть больше месяца минуло, как ему исполнилось 16, Димка стал вести себя как почти взрослый человек, в нем появилась ответственность и обязательность, присущие людям с серьезным подходом к жизни. Он почти отказался от своих «тусовок» с компанией и теперь по вечерам либо был на работе, либо проводил время дома за чтением книг, либо ходил на секцию борьбы, которую забросил пару лет назад. Людмила начала видеть в нем мужскую обстоятельность во всем, чем он начинал заниматься, и любое дело он старался довести до конца без подсказок и напоминаний. Но мало того, что он сам так делал – он заставлял и младших поступать так же, и даже отец, видя за старшим сыном такое поведение, хочешь - не хочешь, а тоже старался  соответствовать и поступать подобным образом.
       Людмила подумала, что как естественно и на первый взгляд незаметно и без больших усилий  Димка стал в их семье центром, вокруг которого они все вращаются и о  редком умении этого мальчишки направлять это вращение в правильную и нужную для всех сторону.
   « Все-таки принесли мои молитвы и обращения к Господу свой плод,- думала она, засыпая. – Не зря это все было. И не зря он три года посещал воскресную школу при церкви, коснулся Господь его сердечка. А иначе как бы он так быстро из нарушителя и хулигана, состоящего на учете в детской комнате милиции, стал вот таким парнем, которому незнакомые в принципе люди собирают и дарят коробку с такими хорошими подарками?– вспомнила Людмила. Ей было приятно принимать все эти подарки, но она понимала, что собрали их потому, что к ее старшему сыну у этих людей появилось какое-то особое отношение, что он сумел расположить их к себе и им захотелось сделать для него что-то приятное. Чувство гордости за сына заполнило ее сердце, но тут же подступил и страх, и чтобы прогнать его, она начала молится за него:         
  - Господи, благослови моего сыночка Диму на его жизненном пути, касайся его сердца, не оставляй его одного среди всех житейских соблазнов, не дай ему загордиться собой и приписать себе то, что производишь в его жизни Ты…»
Так, в молитве, она и уснула. Лицо ее стало умиротворенным,  разгладились морщины, и от ее лица начал исходить теплый свет, какой исходит от лиц счастливых женщин.
25.11.22