Дао Дэ цзин. Толкования. Глава 29

Л А О – Ц З Ы

Д А О   Д Э   Ц З И Н
               

Т О Л К О В А Н И Я
ДЛЯ
ДОМОХОЗЯЕК


Посвящается:
Великому коту Косте и
Великим Пекинесам Ян Чжу-цзы и Чун Чун-цзы.


Записано со слов Великого Пекинеса Ян Чжу-цзы
с безразлично-молчаливого благословения Великого Пекинеса Чун Чун-цзы
в год плодовитой свиньи – 2007 от рождения Иисуса Христа.
(16. 02. 2007 – ……… )


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДАО

Глава 29


(1)           [Кто] возжелает взять в жены [все, что] под Небесами 
                И на это воздействовать,
                (цзян юй цюй тянь ся эр вэй чжи)
(2)           Вижу я, не преуспеет.
                (у цзянь ци бу дэ и)
(3)           [Все, что] под Небесами – сосуд божественного Духа.
                (тянь ся шэнь ци)
(4)           Никто [на него] не может воздействовать.
                (фэй кэ вэй чжэ е)
(5)           Кто на него воздействует, разрушит его.
                (вэй чжи чжэ бай чжи)
(6)           Кто удерживает его, утратит его.
                (чжи чжи чжэ ши чжи)

(7)           Вещи либо вперед идут, либо следуют,
                (у хо син хо суй)
(8)           Или сопят, или дуют,
                (хо сюй хо чуй)
(9)           Одни сильны, а другие слабые,
                (хо цян хо лэй)
(10)         Одни разрушают, другие [же] разрушаются.
                (хо цо хо hui)
(11)         Поэтому Мудрый оставляет [все] лишнее,
                Избегает крайностей [и всего] великого.
                (ши и шэн жэнь цюй шэнь цюй шэ цюй тай)



«Я скажу тебе с последней прямотой:
Всё лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой»
                Мандельштам Осип Эмильевич, 147

«If you don’t live on the edge, you are taking up too much space»
                Древняя англосаксонская прибаутка

(1) – (6).     В мавантуйском тексте «В» от первой строки осталось лишь три иероглифа. На годянском бамбуке главы нет, а в стандартном, мавантуйском «А», копиях Хэшан-гуна и Фу И она записана почти одинаково: «цзян юй цюй тянь ся эр вэй чжи», где «цзян юй» – это «собираться желать» или без лишнего косноязычия просто «собираться» или просто «желать»; «цюй тянь ся» – владеть, управлять и даже жениться на всем, что под Небесами. Замыкает все это удовольствие «эр вэй чжи» – и действовать на это.
              Иероглиф «вэй» олицетворяет собой умышленно-целенаправленные действия активного эго-субъекта в направлении окружающих его вялопассивных объектов. Поскольку в первой строке объектом является «тянь ся», то возникает вопрос, что под этим выражением тут понимать. Обычно, «тянь ся» – это «весь белый свет» или «все, что под Небесами». Рихард Вильгельм: «Conquering and handling the world: I have experienced that this fails» (Завоевать и управлять миром: я испытал, что это не удастся). Роберт Хенрикс: «For those who would like to take control of the world and act on it – I see that with this they simply will not succeed» (Те, кто желали бы взять под контроль весь мир и воздействовать на него – я вижу, что в этом они просто не преуспеют). Также «тянь ся» может означать любое поднебесное царство, например, империю Цинь во всем ее беспощадном великолепии. Lau Din-cheuk: «Whoever takes the empire and wishes to do anything to it» (Кто бы ни взял империю и желал что-нибудь с нею сделать). Ян Хин-шун: «Если кто-нибудь силой пытается овладеть страной, то, вижу я, он не достигнет своей цели». Известно, что первая китайская империя сформировалась к 221 году до н. э. вокруг царства Цинь. Мавантуйский свиток «А» датируется тем же периодом, а годянская находка старше его лет на сто. Соответственно, корни «пяти тысяч иероглифов» уходят глубоко глубже даты возникновения в Китае «имперских амбиций», и мы, с Великим Пекинесом, вынуждены сознаться, что «тянь ся» во всех вышеперечисленных качествах вызывает у нас лишь сострадательные пофыркивания.
              Лао-цзы не был кухонным обывателем, и для него не являлся военным секретом тот незатейливый факт, что любая держава управляется преднамеренными вэй-действиями, какую бы утонченную философию ее президент при этом ни исповедовал. Поэтому в отличие от Конфуция, он и не спешил возложить на себя «бремя государственных дел» за ради внедрения прямого Видения Дао-реальности в лицемерные недра бюрократической машины (гл.28). Глава 3 строго и доходчиво определяет общие принципы управления слоями и массами непослушных членов населения. Во-первых, дабы у гордых граждан не закипал их разум возмущенный, желательно кормить их пожирней и погуще не папуасским пальмовым маслом, сдобренным ароматизированными химикалиями, а продуктами натуральными и дружественными их нежному пищеварению. В режиме усиленного экобиопитания бурлящая кровь неминуемо отхлынет от их пламенных сердец к переполненным желудкам, а мятежные устремления к братской свободе и поголовному равенству утихнут самостоятельно. Во-вторых, чем царство меньше, тем меньше нужды на что-либо воздействовать. Поэтому Дао-республике во имя сохранения полноты изначального счастья в сердцах ее честных граждан, предписывалось быть небольшой и малонаселенной (гл.80). Редким же ее обитателям надлежало безвылазно сидеть дома (гл.47), восторженно внимая невооруженным ухом пению задиристых петухов и веселому визгу мудропушистых собачек, доносящимся из сопредельных миницарств (гл.80). Что до особой роли личности внутри таких исторических процессов, то мы уж докладывали вслед за Сыма Цянем, что во времена, благоприятные великим свершениям, мудрокитаец выезжал на деревню в колеснице под звон серебряных бубенчиков и аплодисменты восторженных домохозяек. Если же холодный ветер дул ему прямо в лицо, то мудрец седлал и его, без печали и сожалений уносясь вдаль от многолюдных мест вместе со своим любимым, но очень черным буйволом. К чему мы все это? Да к тому, что вопреки прогнозам строк (3), (4), (5) и (6), незаметно, чтобы древнекитайские султанаты стремительно разрушались от какого-либо на них воздействия. Как правило, они видоизменялись, принимая новые, а порой и причудливые формы. Снова обратим пламенный взор на империю Цинь: ее возникновению предшествовали самые что ни на есть активные вэй-действия ее жестоковыйного президента Ин Чжэня (Цинь Шихуанди). Не тратясь на проведение лживых референдумов, он предпочел сразу действовать хорошо заточенным холодным оружием. В итоге, все соседние королевства кровопролитно «воссоединились» в огромную империю. И что чего лучше?
              Собственно, нет нужды бегать в древний Китай по любому поводу. Если ослушавшись Лао-цзы, украдкой выглянуть в окно (гл.47), то можно без труда насладиться созерцанием отечественных процессов дегенеративной мутации под общим названием «рыба тухнет с головы». Невзирая на ярко выраженную криминально-маразматическую окраску вэй-действий вечно любимого главаря и всех тех, кто кормится у его трона, сие дурнопахнущее мероприятие протекает хоть и вяло, но разнонаправлено. Вот что тут делает сосуд божественного Духа (шэнь ци), которому любой «вэй» обязан наносить непоправимый ущерб в автоматическом режиме. Ай? Честно взвизгнуть, толкование «тянь ся» как гособразований, содержимое которых испытывал на прочность гиперактивный администратор, начисто лишает эти строки всякого пищеварительного смысла. Тогда, что же у ветхозаветных китайцев разрушалось и утрачивалось при малейшем к нему прикосновении неумытыми лапами? Мы, с Мудропушистым, не обнаружили в их аграрно-индустриальной и общественно-политической сферах жизни ничего, что бы в ощутимой степени повиновалось гипотетическим императивам строк (5) и (6). Соседские куры, наблюдая наши философские страдания сквозь дырку в заборе, присоветовали перенести изыскания из грубой материально-хозяйственной плоскости в мистические глубины древнекитайской задушевности. Причем, строки (5) и (6) присутствуют еще и в главе 64, где мудрый «жэнь» не действует (у вэй) и ничего не удерживает (у чжи), тем самым избегая разрушений (у бай) и потерь (у ши) в окружающей его среде обитания. Вот только там его пассивная активность носит исключительно приватный характер, никак не распространяясь на все, что под Небесами.
              Для бодрых домохозяек вряд ли является внезапной неожиданностью та прописная истина, что всякое вэй-действие в силу своей обусловленной целеустремленности раскалывает Дао-единство на десять тысяч дискретных вещей и явлений. Упорные старания с помощью того же «вэй» склеить обратно все эти фрагментарные осколки, закономерно обречены на отсутствие успеха. Поэтому в главе 48 Лао-цзы сразу предупреждает, что взять в жены все, что под Небесами (цюй тянь ся) возможно только в одном, но восхитительном случае – «постоянно не имея дел» (чан и у ши). Пуркуа? Да любое дело – это порождающий карму причинно-следственный «вэй», и потому Дао-философ, уклоняясь от сансарической активности, действует на просторах «Дао Дэ цзин» «Не Действием» или в спонтанно освежающем стиле «У-вэй» (гл.2,3). Как это выглядело на свежем воздухе изложено в главах 1, 2 и 10: «шэн жэнь» (мудрокитаец) на зависть окружающим ничего не желал, ничем не обладал и никуда как баран не усердствовал. Его Дао-ум не опирался на пять скандх двойственного восприятия Реальности и, соответственно, не испытывал ни к чему никакой привязанности. Столь самозабвенные манеры не только сохраняли его нервную систему вдали от сансарических треволнений, но и позволяли гармонично вписываться в течение беспокойных феноменов по «границе» Дао-реальности (гл.1) на благо и во спасение всей здравомыслящей фауны. Возможно и даже вероятно, что сочетание «цюй тянь ся» в те ветхозаветные времена выступало поэтическим синонимом знакомства древнекитайца с Великим Дао, однако и в этом расчудесном случае остается широко невдомек, что же там у них разрушалось и утрачивалось. Ведь Дао не ломается даже в деструктивных обстоятельствах, а обронить его уж и вовсе некуда: Дао на удивление постоянно и абсолютно неуязвимо.
              На наш крестьянский нюх, только сосредоточенный эго-субъект, медитативно блуждающий вокруг да около Дао, мог пожаловаться на то, что его рафинированное мировосприятие выскальзывает у него из передних лап всякий раз при встрече с нерафинированными соседями. Обычно, прознав про Дао на базаре, но, не ощущая его божественных флюидов на своей любимой кухне, уставшая от забот домохозяйка испытывает своеобразное духовное жжение. Дабы унять сей жар она, по совету друзей, принимается упражнять себя всеми доступными ей религиозными способами, которые вполне могут закончиться высокодуховной экзальтацией ее психодушевных сил. Поскольку в кухонном быту такие восторги не встречаются и совершенно не похожи на единение с природой у пионерского костра, счастливая особь, отхлебнув этого пьянящего нектара, «теряет» свою пушистую голову. Она оказывается в эдемском саду без предупреждения, а белокрылые ангелы поют ей серенады в оба уха, не позволяя оставаться беспристрастной к своему сладкому пению. Весь этот «экстаз святой Терезы» как раз и является для «опьяненной» домохозяйки «божественным сосудом», за который она будет цепляться всеми фибрами своей медитативной души, боясь расплескать его эфемерное содержимое. Это духовная наркозависимость, и на «другой берег» с таким головокружением не переплыть. В этой ситуации, как говорит «Книга Перемен» (И цзин), благоприятно свидание с Великим Человеком, не благоприятно переправляться через Великую Речку.
              Пока Неразумный напевал эту главу соседским курам, мудрокролик Пи-Пу энергично изучал, чем сочная морковка отличается от сочной капусты. Неожиданно упоминание о «божественном сосуде» вызвало всплеск протестных настроений в яйценесущем мудросообществе. «Ко-ко-ко! Ко-ко-ко! Что летать нам далеко!» – кудахтали возмущенные пеструшки. – «Мы, куры свободного племени, являя собой вершину эволюции, клюем все, что попадается нам под Небесами. Даже наш жидкий помет божественен в самой высшей божественной степени. Что еще за «сосуд» выдумали эти коварные двуногие?» Благородный кролик, заслышав птичий гам, выронил морковку и тихо всхлипнул: «О любимый двуногий, дозволены ли курам столь недозволенные речи?» «О любезнейший Пи-Пу, – ответствовал Неразумный, сострадательно опираясь на палку-копалку, – курам, с их точки зрения, можно все. И хотя их вседозволенность почти всегда заканчивается куриным бульоном, они отчасти правы. «Божественный сосуд», способный разрушаться, да утрачиваться, ничего божественного в себе не содержит. Святой Дух не имеет фиксированной формы, и определить, где он в целости и сохранности, а где разлетелся на измельченные дребезги, не под силу даже Великому Пекинесу. Недуальная Дхарма «проживает» вне медитативных состояний эго-сознания – «It is wholly beyond» (Алмазная Сутра)».
              Следует упомянуть, что в обоих мавантуйских вариантах «Лао-цзы» строка (4) записана как «фэй кэ вэй чжэ е», что может означать «нет того, кто мог бы на это воздействовать». В стандартном тексте просто «бу кэ вэй е» – воздействовать нельзя и даже невозможно.

(7).      Строка «у хо син хо суй», за исключением первого иероглифа, во всех рассматриваемых текстах выглядит одинаково. У Хэшан-гуна и в стандартном варианте в начале строки стоит знак «гу» (поэтому, по причине), а в тексте Фу И – «фань» (в итоге, всегда, всякий раз). Что в этом замечательного? Эти безобидные иероглифы прямо указывают на логическую связь всего того, что случилось до и после их употребления. Вот только, рассматривая вторую часть главы как продолжение первой, выходит, что на все, что под Небесами, невозможно воздействовать по тривиальной причине того, что одни вещи такие, а другие сякие. Мы, с Великим Пекинесом, не усматриваем ничего общего между этими событиями. Да и не мы одни. Мавантуйские тексты полностью с нами солидарны. Каким образом? Да, нет в них ни «гу», ни «фань». Строка начинается просто «вещи ля-ля-ля…», причем в обоих вариантах текста. Шелковые свитки, хоть и были обнаружены в одном захоронении и оба начинаются с части «Дэ», скопированы с разных источников и в разное время. Тяжело допустить отсутствие в них этих знаков в силу каких-либо закономерных случайностей. Короче, все вышеизложенное позволяет нам взирать на две части этой главы, как на совершенно независимые друг от друга явления древнекитайской народной лирики.

(8).       В стандартном тексте строка выглядит как «хо сюй хо чуй», где «хо» – или-или, либо-либо; «сюй» – дышать носом, всхлипывать и жалобно сопеть; «чуй» – дышать, дуть, раздуть, надуть. В мавантуйском варианте «А» сохранились три иероглифа «хо гуй хо», где «гуй» – тепло, жар, в том числе и душевный.  В тексте «В» другая картина – «хо жэ хо цо», где «жэ» – это горячий, жаркий; «цо» – разрушать, унижать, сломить (дух), to push down, to deflate, defeat. Причем, если в тексте «А» есть пустое место для следующей строки, то в версии «В» древний писарь строку (9) пропустил, заодно попутав последовательность перечисляемых крайностей. В результате обнюхивания всего этого «винегрета» мы обнаружили следующую аэродинамическую картину: одни существа сопят и всхлипывают, производя эти плаксивые процедуры, закрыв рот и строго носом, а другие, важно раздувая щеки, выпускают воздух через рот. Или максимально близко к тексту: «одни сопят, а другие дуют». Маслов А.А. решается прояснить эти дыхательные упражнения: «Одни выдыхают через нос, другие дуют ртом». Семененко И.И. полагает, что тут все дело тут в скорости выдыхания: «Одни выдыхают медленно, а другие – быстро». Перевод Лукъянова А.Е. нервным домохозяйкам лучше не читать: «Одни фыркают, другие трубят». Ух! Мы, с Великим Пекинесом, как истинные ценители всех оттенков художественного фырканья, с мрачной серьезностью во взгляде заявляем, что фыркать можно как носом, так и ртом.  For example, вздорные слоны на берегу реки Лимпопо способны оглушительно трубить, беззастенчиво используя свой длинный хобот. Фырканье сквозь хобот является частным случаем дыхания через нос. Частные же случаи в «Дао Дэ цзин» не рассматриваются.
              В тексте Фу И строка записана как «хо цзинь хо чуй», где «цзинь» – закрыть рот, помалкивать и дрожать от холода. Смешав все тексты в общую кучу, можно получить следующее: «Одни пышут жаром, другие источают холод» (Малявин В.В.) или «Some breathe to warm themselves while others breathe to cool themselves down» («Одни дышат, чтобы себя согреть, другие дышат, чтобы себя охладить», Роджер Эймс и Дэвид Холл).

(9). (10).         Строка (9) в стандартном исполнении – «хо цян хо лэй». Иероглиф «цян» – сильный, крепкий и здоровый; «лэй» – слабый, тощий и усталый. На мавантуйских шелковых свитках строки (9) нет, а строка (10) в вариантах Ван Пи и Хэшан-гуна прописана как «хо цо хо hui». Первый мавантуйский текст – «хо хвай хо hui». Иероглиф «цо» уже встречался в строке (8). Знак «hui» – уничтожать-разрушать; «хвай» – ломать-разрушать. Второй мавантуйский текст – «хо пэй хо до», где «пэй» означает «помогать, сопровождать, вознаграждать», а знак «до» – падать и ронять. В тексте Фу И все то же, но знак «пэй» выглядит чуть иначе и означает «растить, насыпать курган или холм, подсыпать». Соответственно, мало-мальски ощутимые противоположности заметны лишь у Фу И и во втором мавантуйском тексте, если учитывать фонетическую схожесть иероглифов «пэй»: нечто растущее вверх против того, что падает вниз. Роберт Хенрикс: «Some rise up while others fall down» (Одни возвышаются, другие падают вниз). В остальных текстах в строке (10) наблюдается сплошь унылая разруха. Шутка! Просто одна разруха активна, а другая пассивна, как в переводе Lau Din-cheuk, которому мы дружным хором и подпеваем: «Some destroy and some are destroyed». Впрочем, никому не запрещается пропеть строку невразумительно, но дословно: «Some may break and some may fall» («Одни могут сломаться, а другие могут упасть», Wing-tsit Chan).

(11).       В этой строке (ши и шэн жэнь цюй шэнь цюй шэ цюй тай) первые семь иероглифов везде одинаковы. «Ши и шэн жэнь» означает «поэтому мудрый человек». Знак «цюй» – отказаться, уходить, to go away, to depart, to get rid of, to avoid. «Шэнь» – больше, лучше, в высшей степени, very, extremely, too much. Далее на восьмой позиции в стандартном тексте, а также у Хэшан-гуна и Фу И стоит «шэ» – чрезмерный, расточительный, роскошный, extravagant, wasteful. В мавантуйских копиях вместо «шэ» заметен знак «да» – большой, великий, главный, great, big. Затем везде снова «цюй». Последний знак у Ван Би, Фу И и Хэшан-гуна – «тай» (великий, огромный, процветающий, чрезмерный, роскошный). В мавантуйском тексте «А» вместо «тай» стоит странный иероглиф «чу» (бумага), а в варианте «В» знак «чжу» (много, все).      
                Короче, мудрый Жэнь (шэн жэнь) был не рад всему тому, чего было слишком много, и Рихард Вильгельм зафиксировал в своем переводе именно такие его минималистские настроения: «Therefore the Man of Calling avoids what is too intense, too much, too big». Роберт Хенрикс слышит строку в мавантуйском исполнении так: «Therefore the Sage: Rejects the extreme, the excessive, and the extravagant» (Поэтому Мудрый отвергает крайности, излишества и расточительность). Малявин В.В.: «Вот почему премудрый человек отвергает крайности, отвергает излишества, отвергает роскошь». Ян Хин-шун: «Поэтому совершенномудрый отказывается от излишеств, устраняет роскошь и расточительность». Иероглифы «шэнь» и «шэ» говорят о крайностях и всем что ни есть излишне расточительном. Поэтому принимать последний знак «тай» за очередную чрезмерность и экстравагантную роскошь, лично у нас хвост не поворачивается. Соответственно, мы и упорствуем в том, что мудрорыцарь избегал как любые крайности, так и все супер великое. Иероглиф «тай» встречается в «Дао Дэ цзин» очень редко. Хотя он и может вещать про что-нибудь чрезмерно роскошное, в основном обозначает нечто великое и огромное. Все «великое» в тексте, обычно, выражается знаком «да», и не будь его в мавантуйских копиях, мы бы тоже были вынуждены спеть популярный речитатив про устранение мудрокитайцем излишней роскоши из своих древнекитайских апартаментов. В главе 25 Лао-цзы называет Великим только Дао. И хотя в строчках (13-15) объявляются великими еще и Небо, Земля и ван-государь, мы склонны принимать этот фрагмент главы 25 за инородное вкрапление или аграрно-хозяйственный фолклор, вклееный в текст на основании наличия иероглифа «да» как в строчках (9-10), так и (13-15). Не секрет, что древнекитайские домохозяйки таяли и млели от столь монотонного благозвучия. Так в главе 63 мудрый мудрец никогда не стремится к великим подвигам, победам и свершениям, и именно поэтому способен их совершить. Что до излишеств и чрезмерностей в повседневной жизни Дао-философа, то, конечно, он их избегал, причем, вовсе не от желания следовать каким-либо религиозным предписаниям. Святой Дух не терпит ничего лишнего, и, поселившись в твоем сердце, Он без промедления выветрит из него все, что не соответствует Его божественным преференциям. Как говорили древние и не очень древние англосаксы, «If you don’t live on the edge, you are taking up too much space». Ух!