Дао Дэ цзин. Толкования. Глава 40

Л А О – Ц З Ы

Д А О   Д Э   Ц З И Н
          
               
Т О Л К О В А Н И Я
ДЛЯ
ДОМОХОЗЯЕК


Посвящается:
Великому коту Косте и
Великим Пекинесам Ян Чжу-цзы и Чун Чун-цзы.


Записано со слов Великого Пекинеса Ян Чжу-цзы
с безразлично-молчаливого благословения Великого Пекинеса Чун Чун-цзы
в год плодовитой свиньи – 2007 от рождения Иисуса Христа.
(16. 02. 2007 – ……… )

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДЭ

Глава 40

(1)            «Отступление» – [так] движется Дао.
                (фань е чжэ дао чжи дун е)
(2)            «Ослабление» – [так] действует Дао.
                (жо е чжэ дао чжи юн е)
(3)            Под Небесами десять тысяч вещей
                существуют [по отношению к тому], что есть.
                (тянь ся вань у шэн юй ю).
(4)            То, что есть, существует [по отношению к тому], чего нет.
                (ю шэн юй у)


«As far as the laws of mathematics refer to reality, they are not certain;
and as far as they are certain, they do not refer to reality»
                Albert Einstein
 
«Цзи Вэнь-цзы обдумывал каждое дело три раза, а потом уже действовал.
Учитель, узнав об этом, сказал: «Достаточно обдумывать два раза»
                «ЛУНЬ ЮЙ», Древнекитайская Философия, перевод Кривцова В.А., том 1, 1972

Andante Maestoso

«Страдал Гаврила энтропией...»

Известно каждому Гавриле,
Что Ньютон, Максвелл и Эйнштейн,
Свои законы сочиняя,
Забыли в них предусмотреть
Одно невинное условие.
Пустяк! Их хоть какую связь
С движением времени неспешным.
Сюда, из глубины веков,
К нам – их потомкам безутешным.
Без разницы законам этим
Течение времени вперед,
И их счастливое забвение
Сбивало с толку всякий раз
Всех, кто пытался безуспешно,
Штурмуя тайны Бытия,
Причину временного направления
В пространстве отыскать без промедления.
Тут мудрый Больцман к нам на помощь
Спешит, и жизни не щадя,
Божественною энтропией связует времени поток.
Термодинамики законом строжайше запрещая всем,
Увеличению энтропии препятствовать.

И по Вселенной всей Указ сей оглашен немедля,
И исполнению подлежит с начала Времени течения.

(1). (2).     Если весело покаяться, то мы, с Великим Пекинесом, не ожидали столь напряженной задумчивости от этой миниатюрной главы. Соседские куры относят ее к средней категории сложности, но схимники-огородники не разделяют их легкомысленного кудахтания. Что до мудрокота Кости, то по всем вопросам он предпочитает занимать хитропозицию обделенного сметаной философа-недотроги. Вот и сейчас, молниеносно умяв заветную порцию этого кисломолочного продукта, он бессовестно ослаб, уронив себя в беспробудное «Самадхи» до самого ужина. Не дождавшись его принципиального мнения, пушистые схимники в сотый раз приняли сердитую декларацию об ущемлении прав и свобод всех ненасытных котов в пределах юрисдикции их вольного огорода.
              В мавантуйском тексте «А» первые три иероглифа строки (1) не сохранились, но в версиях Хэшан-гуна, Фу И, Ван Би и в мавантуйском тексте «В» строка начинается знаком «фань», символизирующим реверсивное движение и обладающим следующими восхитительными значениями: возвращаться, отступать, пятиться назад, опрокидываться, уходить в себя и выворачиваться наизнанку. На годянских дощечках знак «фань» выглядит чуть иначе, откровенно тяготея к значению «возвращаться», но годянский бамбук, как говорят соседские пеструшки, погоду на деревне не делает.
              Решительное «возвращение», превалирующее в толкованиях первой строки, очевидно, является следствием беззастенчивой экстраполяции природоведческих наблюдений царя Екклесиаста (Книга Екклесиаста или Проповедника, гл.1-5,6,7) на философскую почву древнего Китая. Раз Солнце, ветер и реки возвращаются на круги своя, то, почему бы и Дао не вести себя тем же ветхозаветным образом? «Return is the movement of the Way», – считают Рихард Вильгельм и Томас Клири. Lau Din-cheuk: «Turning back is how the way moves». Артур Уэйли: «In Tao the only motion is returning». Чудесно! Но, что и куда «return» и «turning back»? For example, в главе 16 десять тысяч вещей безропотно и в порядке общей очереди возвращаются к своему Дао-корню. Здесь же их передвижения Совершенномудрым не рассматриваются. Здесь он говорит о том, как «движется» постоянное Дао сквозь пестрый мир нестабильной множественности. Так ежели допустить, что «возвращение» – это то, как Дао ведет себя в гуще дискретных предметов, то относительно чего трезвые китайцы ощущали направление этого судьбоносного движения? Неужто, относительно лунных фаз, времен года и круговорота жидкости в водоемах Поднебесной? Маловероятно. Природные циклы – это все те же перемещения вещей и предметов в пространственно-временном континууме вокруг задумчивых древнекитайцев. Универсальный характер Дао-активности должен был прослеживаться во всем многообразии благоухающего Сущего, а не только в явлениях, вовлеченных в какую-либо циркуляцию круговращения («циркуляция круговращения» – емконаучное выражение мудрокота Кости, коим он живописует передвижения двуногих лемуров у деревенского магазина в дни их шовинистических торжеств). Начиная с Большого Взрыва, мироздание развивается асимметрично, по причине чего «возвращение» уж никак не в состоянии исполнять функцию глобального масштаба. Собственно, в «Дао Дэ цзин» нет и намека на возвращение Дао куда бы то ни было. Ах-ах.
              Накал философских страстей ощутим и при ином истолковании знака «фань». Ян Хин-шун: «Превращение в противоположное есть действие Дао». Лукьянов А.Е.: «Переход в противоположность (опрокидывание) – движение Дао». Не скроем, жгучий антагонизм непримиримых крайностей посреди их завуалированного единства время от времени вдохновлял древнекитайский пролетариат на рукопашную борьбу со своими эксплуататорами. Но вряд ли Лао-цзы страдал по молодости буйным марксизмом. И хотя диалектические настроения присутствуют в «Дао Дэ цзин» не однажды (гл.22,36,58,63), утверждать, что в патриархальном Китае «опрокидывание» противоположностей друг на друга случалось так часто и повсеместно, чтобы быть возведенным в ранг вечного движения, мы не поспешим.  Ведь перетекание одних крайностей в другие случается лишь на фоне неподвижно стоящего обывателя, чья неподвижность также со всех сторон обусловлена. Признаться, любые действия и передвижения относительны во всех случаях. Оттого и невозможно вразумительно определить, куда и как «движется» недуальное Дао. Какую точку отсчета ни выбирай, она будет слаба и уязвима.
              В строке (2) древнемудрые желтокитайцы продолжают с помощью иероглифического письма отображать волшебные «проявления» фундаментальной Реальности в иллюзорном мире динамического дуализма. Если иероглиф «фань» напоминал им то, как «движется» Дао, то для описания «образа действий» Великого Тождества они уже выбрали знак «жо» (слабость, мягкость, ослабление). Это восхитительно, но очень удивительно. Why? Да, обычно, у Лао-цзы Дао действует «Не Действием» (У-вэй), мистические же его «передвижения», вообще, нигде в тексте более не обсуждаются. Перевод Ян Хин-шуна строг и поучителен: «Слабость есть свойство Дао». Правда, если Дао – это «Не Вещь» (гл.14), то к чему же привязывать свойства? Малявин В.В.: «… слабость – это применение Пути». Ах! Даже толстые утки с другого конца деревни в курсе той прописной истины, что «одинокая» слабость не способна участвовать в мероприятиях по применению точно так же, как абстрактная сырость и сивокуриная глупость.
              Почему мы, с Мудропушистым, не ощущаем здесь иероглиф «жо» как «слабость»? Потому, что «слабость» – это условно-статическое качество или, на худой конец, результат проявления чьих-либо замечательных свойств, а во второй строке так же, как и в первой, Лао-цзы повествует о процессах непрерывных и в высшей степени универсальных. На просторах русского языка любые процессы наиболее отчетливо описываются отглагольными существительными (возвращение, отступление, ослабление). Маслов А.А.: «Ослабление – это использование Дао». Торчинов Е.А.: «Ослабление – вот в чем использование Дао-Пути». Лукьянов А.Е. против применения Дао: «Ослабление – действие Дао». Иероглиф «юн» (применять, использовать, расходовать, действовать, to use, to employ, to act, to function) дозволяет использовать все, что нравится. Но двуногих зверюшек Всевышний к применению Формы Бесформенного (гл.14) не адаптировал. Извлекать что-нибудь себе на пользу можно лишь из десяти тысяч вещей. Поэтому глаголы «использовать» и «применять» в отношении Дао просто неуместны.
              Лао-цзы, как любой грандиозный путешественник по Колее Дао-пути, не сильно переживая о собственном спасении из иллюзорного круговорота рождения и смерти, живо интересовался насущными проблемами божественного природоведения. Вот сия глава и посвящена главному вопросу этой чарующей дисциплины: каким таким тихим образом постоянное Дао проявляет свое волшебное постоянство в мире стремительных метаморфоз? Нежданно получается, что уже в те замшелые времена мудрые китайцы с поразительной гениальностью подметили нечто для всех изменений и перемен общее – ослабление или деградацию во времени всего, повсюду и везде. В пределах еврозоны задумчивые граждане пришли к такому же слапсшибательному выводу во второй половине 19 века, назвав древнегреческим словом «энтропия» меру необратимого выветривания энергии в термодинамических процессах. В широконаучном смысле энтропия любой замкнутой системы, будь то паровоз, человеческое тело, банка квашеной капусты или наша хрупкая вселенная, всегда растет, знаменуя собой неотвратимую победу свободолюбивого хаоса над законопослушным порядком. Почему? Да вероятность устремления сложной системы к беспорядку множественно превышает вероятность ее развития в обратном направлении. Порядок постоянно требует вливания в него энергии, а беспорядок расходует то, что есть. Возьмем за ради примера огород схимников-огородников… Вот не дай ему воды, заботы и внимания… Сразу про энтропию все уроки выучишь. Кроме прочего, всяк любознательный Гаврила каждое мгновение своего существования ощущал, собственно, что? Ай? Время! Он не испытывал ни малейших сомнений в том, что вчера было вчера, а завтра наступит именно завтра. Однако, прослушав курс лекций по элементарной древнекитайской физике, Гаврила тут же впадал в недоумение: «Pourquoi ни один из физических законов не реагирует на «стрелу времени» или его размеренное течение в направлении светлого будущего?» «Как это никто не реагирует?» – строго отвечал ему Совершенномудрый, – «А энтропия? Ведь она только и делает, что растет. Это ли не повод для безжалостного времени быть безжалостным и неумолимым?» Короче, коль расстараться и опрометчиво определить, как ведет себя постоянное Дао в изменчивом мире своего же обусловленного восприятия, то именно неотвратимое повышение энтропии всего, от альфы до омеги, выступает в роли самой общей вселенской закономерности. Как поют любимые соседскими курами вокально-плясовые ансамбли «Boney M» и «Eruption», «One way ticket! One way ticket! Chu-chu train, ля-ля-ля!»    
              Соответственно, мы, с Великим Пекинесом, из всего ассортимента реверсивного движения, обозначаемого иероглифом «фань», выбираем «отступление» по всем фронтам. Ведь все субъекты и объекты, выпукло выделяясь на фоне гомогенно-изотропного космического пространства, так или иначе отстаивают свои права на обособленное существование. И только Дао будто в испуге и унижении беспрекословно пятится назад, уступая абсолютно всем и абсолютно во всем. По мере своего отступления Дао ослабляет десять тысяч вещей, стачивая их острые края, смягчая их яркий блеск и, в конце концов, изматывая до окончательного изнеможения (гл.4). «Дао Неба – не сражаясь, искусно всех побеждать» – по-секрету сообщает Лао-цзы благую весть всем упрямым и неуступчивым домохозяйкам (гл.73).         

(3). (4).       

«Hey Jude, don't make it bad.
Take a sad song and make it better.
Remember to let her into your heart,
Then you can start to make it better»
                «Hey Jude», The Beatles, 1968

              В мавантуйском тексте «А» от этих строк остался лишь первый иероглиф. Строка (3) у Хэшан-гуна и Ван Би – «тянь ся вань у шэн юй ю», где «тянь ся» – под Небесами; «вань у» – десять тысяч вещей; «шэн» – жить-существовать, возникать-рождаться; «юй» – универсальный предлог (в, на, от, из, ради чего-либо, по сравнению, по отношению); «ю» – то, что существует и есть в наличии. В годянском, мавантуйском «В» и тексте Фу И вместо десяти тысяч вещей наблюдаются просто вещи – «тянь ся чжи у шэн юй ю».
              Обычно, сочетание иероглифов «шэн юй» ощущается как «рождаться из». В результате этого ощущения любопытное человечество имеет ветхокитайское послание, со всей серьезностью рапортующее о том, что десять тысяч вещей возникают из иероглифа «ю» или того, что и так уже есть на белом Свете. Поскольку «то, что есть», ничем особо удивительным от десяти тысяч вещей (вань у) не отличается, строка (3) невольно выливается в понурую банальность а-ля «десять тысяч вещей рождаются из тех же самых десяти тысяч вещей». Строка (4), развивая эту глубокомысленную мысль, выносит окончательный диагноз размножению древнекитайских предметов, причем, на первый взгляд в двух различных вариантах. В стандартном и втором мавантуйском текстах это «ю шэн юй у» – «то, что есть (ю), рождается из того, чего нет (у)». В годянской версии иероглиф «ю» отсутствует, а вместо отрицания «у» наблюдается знак «ван» – погибать, исчезать и спасаться быстрым бегством (шэн юй ван). Соответственно, вещи (у) под Небесами (тянь ся) рождаются (шэн) как из того, что есть (юй ю), так и из того, что исчезло с глаз долой (юй ван). Возможно, годянский вариант этих строк случился из-за ошибки переписчика, но в равной степени нельзя исключать, что он как раз и является оригинальным.               
              Сумбурные истолкования этой мистики представлены в следующих шедеврах отечественного производителя: «В мире все вещи рождаются в бытии, а бытие рождается в небытии» (Ян Хин-шун); «Мириады существ в Поднебесной рождаются из бытия. Бытие же рождается из небытия» (Маслов А.А.); «Все в Поднебесной сущее рождается из наличия, но само наличие рождается из отсутствия» (Торчинов Е.А). «Все вещи в мире исходят из сущего, а сущее исходит из отсутствующего» (Малявин В.В.). Ах! Философская интенсивность этаких деклараций настолько интенсивна, что впечатлительным домохозяйкам нелегко устоять перед их кажущейся значимостью. For example, сиротливые «наличие» и «отсутствие» в переводе Торчинова Е.А. на просторах русского языка бессмысленны без поясняющих дополнений: абстрактное «наличие» – это вовсе не шуршащая наличность. Вещи, исходящие у Малявина В.В. из сущего – это даже не смешно. Если профессор не в курсе, что Сущее – это и есть десять тысяч вещей, то, как он, вообще, оказался возле «Дао Дэ цзин»? Что до «бытия» с «небытием», то древние китайцы, ввиду регулярной нерегулярности культурно-караванного сообщения между их родной Поднебесной и почти неведомой им Грецией, слов таких диковинных и слыхом не слыхивали. Парменид Элейский хоть и жил во времена Конфуция, но допустить, что он телепатировал свою философию в древний Китай мы, с Великим Пекинесом, не захотим. К счастью, Парменид не был ни членом-корреспондентом, ни профессором «кислых щей» и, очевидно, поэтому его философские прозрения так же, как прозрения Лао-цзы, точны, свежи и ароматны даже спустя две с половиной тысячи лет с момента их провозглашения. При том, что его знаменитые «бытие» и «небытие» претерпели во времени всевозможные умозрительные мутации, именно их оригинальное содержание, на наш инфантильный нюх, заслуживает искреннего восхищения. Итак, Парменид оставил домохозяйкам всех времен следующие максимы в нашем, с Мудропушистым, вольном их изложении:

– Во всех четырех пределах есть только БЫТИЕ, которое никогда не рождалось и не способно умереть.
– У БЫТИЯ нет ни прошлого, ни будущего. Оно абсолютно однородно, совершенно и имеет форму шара, безмятежно пребывая в постоянстве ТАКОВОСТИ.
– Все, о чем возможно помыслить – это Бытие. НЕБЫТИЯ же в дикой природе просто нет.

              За исключением «формы шара», все это очень напоминает рассуждения из одной знакомой нам книжки в пять тысяч иероглифов. Вот как тут избежать сеансов телепатии из древнегреческого времени в древнекитайское пространство? Причем, современная физика полностью поддерживает Парменида в его отрицании НЕБЫТИЯ. Все, что угодно: вакуум из виртуальных частиц, струны из немыслимых измерений, но никакого мутного небытия на просторах цветущего мироздания. 
              Согласно философской терминологии, «бытие» – это и есть существующее Сущее или в нашем случае все те же беспокойные китайцы с их бесконечными вещами и родственниками. Многозначительная констатация очевидного факта, что все они рождаются из бытия, хоть и звучит безапелляционно и строго, на самом деле ничем не отличается от прозаической аксиомы, согласно которой кошки рождаются посреди кошек, а мышки возникают в обществе мышек. В патриархальном Китае иероглифы «ю» и «у» обладали исключительно бытовыми значениями, не неся на своих плечах никаких онтологических наслоений (гл.2,11). «Ю» – это то, что есть или элементарное наличие чего угодно, а «у» – то, чего нет или элементарное отсутствие чего-либо в пространственно-временном континууме. То есть, вслед за возникновением в строке (3) пушистых кошек и их блошек изнутри таких же кошек и блошек (тянься вань у шэн юй ю), строка (4) резко озадачивает свежей неожиданностью. Оказывается, все десять тысяч вещей обладали непростой магической способностью возникать и появляться из заколдованного небытия (ю шэн юй у) или, на худой конец, из того, что предварительно исчезло в этом безутешном направлении по завету годянских бамбуковых палочек (шэн юй ван).
              Мы, с Мудропушистым, даже по революционным праздникам не поощряя грешные помыслы о существовании несуществующего, честно принимаем отрицание «у» за свободные от китайских вещей атмосферные пустоты. Однако и в этом случае картина вырисовывается унылой и безжизненной, если не взвизгнуть большего. Почему? Да никогда у нас на огороде морковка, свекла и капуста, уж не говоря о легкомысленных одуванчиках и незабудках, не возникали из свежего воздуха. Хотя, если насупиться, то запротоколированное образование материальных и, что самое удивительное, съедобных объектов из отсутствия всяческого присутствия встречается как в Ветхом, так и в Новом Завете. Сначала это хлебобулочное вещество белого цвета, сорок лет без устали осыпающееся с небосклона на головы вечно голодных иудеев (Исход.16). Затем чудесное размножение реквизированных у запасливого мальчика пяти ячменных хлебов с двумя дохлыми рыбешками во имя насыщения неуправляемой толпы религиозно-взволнованных граждан, куда менее запасливых, но столь изнурительных, что даже Сын Божий поспешил скрыться от них без жарких проповедей и пылких наставлений (Евангелие от Иоанна, 6).
              Так куды крестьянину податься после обнюхивания всей этой «несъедобной фигни», по меткому выражению мудрокота Кости, надысь отлизнувшего патриотической сметаны из папуасского пальмового масла. Ужель Великий Лао-цзы к строкам сим руку приложил? Иль мы толкуем иероглифы неверно? Ай-яй! Пускай на нас наложат епитимью. Скорей! Страдать за правду – это наслаждение! Короче, если унять внезапную поэзию, мы, с Великим Пекинесом, видим только два варианта благополучного исхода из создавшейся ситуации. Либо до конца кальпы вкушать пафосную чепуху про рождение наличия из отсутствующего присутствия, либо пристально ощутить сочетание «шэн юй» под совершенно иным философским наклоном.
              Конечно, «шэн юй» – это «когда-то и куда-то уродиться», но знак «шэн» в одинаковых пропорциях означает как «рождаться-возникать», так и «жить-существовать» (гл.2), а мультиобширный предлог «юй» помимо прочего способен передавать степени сравнения или означать «по отношению к чему-либо» (with reference to; in regard to). Современному китайцу «шэн юй» как «рождаться или существовать по отношению к чему-либо» будет резать слух, но две с лишним тысячи лет назад… Кто может знать? Собственно, релятивистские переживания терзали древнекитайцев не так уж и часто. Вот нахлынь они на них без предупреждения, какими бы иероглифами они их выразили? Лично мы кроме предлога «юй» ничего предложить им не в состоянии. Так либо фиолетовый трюизм на грани отсутствия всяческого смысла, либо качественная переоценка бинома «шэн юй», мгновенно преображающая весь этот мучительный вздор в мудрокосмическую декларацию относительности и обусловленности всего и вся под прозрачными Небесами. При таком восприятии этой проблемы все версии «Дао Дэ цзин» смысловой разницы не содержат, и любая домохозяйка, мыслящая усердно и отчетливо, легко разглядит на своей любимой кухне, что возникновение и существование любых вещей и явлений обусловлено как наличием таких же вещей в строке (3), так и их тривиальным отсутствием в строке (4).
              Возьмем для пущей наглядности оранжево-пищащую резиновую морковку Мудропушистого. Морковка является морковкой только потому, что на огороде растут другие овощи, скажем, бананы или персики. Только по отношению к чему-либо иному морковка приобретает в сознании хомоособи свой аппетитно-привлекательный образ. Так на бескрайних просторах вселенной все зеленые лягушки и пушистые зверюшки, нахальные куры, саблезубые тигры и ленивые двуногие лемуры рождаются, живут и умирают лишь как относительные рупа-формы, которые ни в коей мере не обладают мало-мальски ощутимым независимым существованием. В дикорастущем мироздании нет таких одиноко торчащих сущностей, как «абсолютный лемур» или «вечнополосатый тигр». Существование любого субъекта и объекта неминуемо обусловлено как присутствием вокруг него разнообразных мышек и кошек, так и их прозаическим отсутствием. Кроме того, обособленные существа и предметы обладают потрясающей способностью внезапно появляться там, где их до этого не было. При этом суеверной домохозяйке всегда кажется, что возникают они прямиком из тревожного небытия, прячущегося где-то там, за обрывистым краем вселенной. Навязчивая галлюцинация, согласно которой помимо многообразия Сущего, существует еще и его зияющее отсутствие, настолько устойчива в сознании обывателя, что выветрить ее оттуда почти невозможно. К слову, стандартная теория Большого Взрыва при всей ее несомненной гениальности бессовестно поощряет мрачную идею существования несуществующего, всячески провоцируя беззащитных домохозяек на поиски того, что же этому странному взрыву, в конце концов, предшествовало.
              Помимо вышевзвизгнутого, нестерпимо напрашивается тревожная задумчивость: про что, вообще, хотел сказать автор этой маленькой, но очень загадочной главы. Если допустить, что в строках (3) и (4) затрагивается проблема генезиса десяти тысяч вещей, то глава рассыпается на две не связанные друг с другом части. Вот тут Дао куда-то движется и зачем-то действует, а там все и в изобилии рождается из древнегреческого небытия. Как говорят веселые французы, «Was ist das?» Что означают эти разношерстные мысли об самом главном?
              Религиозный восторг, ежедневно испытываемый вислоухим кроликом Пи-Пу после вкушения первой морковки, достиг своего апогея в прошлую пятницу в виде хвалебного гимна во славу Благодатного и всех честнопорядочных святых:

Будда, Будда, ты могуч!
Ты гоняешь стаи туч
В дождик с неба воду льешь
И морковку нам даешь!
Тру-ля-ля,
Тру-ля-ля,
Очень любим мы тебя.

              Пушистые схимники возрадовались этой освежающей мантре, и теперь поют ее хором перед ужином в благодарность за еще один беззаботно прожитый день на вольном огороде, что рядом с грибной опушкой березового леса на маленькой, но прекрасной планете Земля. Вольный кот Костя, в начале главы бессовестно уронивший себя в беспробудное «Самадхи», резво очнулся на последнем «тру-ля-ля» и тут же объявил о новой порции своих лучезарных сновидений, в коих он чудесным образом узрел все ответы на загадки главы под номером 40: «О добрые братья во истинной Дхарме, все уважающие себя котики, пристально наблюдая в строках (1) и (2) за «движением» и «действием» Дао, задают себе закономерный вопрос о системе отсчета, внутри которой эти процессы текут, журчат и тихо происходят. Вот относительно чего Дао повсюду отступает и все при этом ослабляет? Ай? Конечно, относительно гордых двуногих лемуров и их нескончаемых вещей. Так в строчках (3) и (4) Лао-цзы и доносит до древнекитайских домохозяек благую весть именно о том, что Дао хоть и движется так, а действует этак, выбранная им система отсчета нехороша: она ущербна и неустойчива. Почему? Да потому, что вся тьма вещей и зверюшек существует не сама по себе, спонтанно и самостоятельно, а относительно и в зависимости от того, что есть, и от того, чего нет, от кошек и мошек, от дождика в четверг и снегопада во вторник, от сострадания честной домохозяйки и от жадности очередного, но снова подлого ван-султана, паразитирующего на членах населения, вверенного ему Всевышним королевства. Что до Дао-реальности, то за неимением себе противоположности, ей и передвигаться-то некуда. Именно поэтому истинносущий Татхагата приходит из ниоткуда и уходит в никуда (Алмазная Сутра). «Действует» же Дао исключительно в общеукрепляющем стиле «У-вэй» (Не Действие) (гл.37). Как выглядел «У-вэй» в исполнении мощного мудрокитайца, чьи нехитрые повадки были идеально синхронизированы с божественным потоком Сермяжной Реальности, в общих чертах озвучено в главе 2: рыцарь сей ничего не начинал и не удерживал, ни за что не цеплялся и ничем не обладал, никуда как баран не упирался и не испытывал головокружения от успехов и рыцарских побед. Собственно, последняя строка главы 3 прекрасно отвечает на все обнюхиваемые здесь вопросы древнекитайского естествознания: «Вэй У-вэй (действуй Не Действием), и нет ничего, чем править». Если нет ничего, чем править, то с таким же успехом нет ничего, что бы действовало или двигалось сквозь иллюзорный мир десяти тысяч вещей и явлений. Мяу, я все сказал».
              Если от избытка вегетарианской любознательности озаботить себя реконструкцией этой главы из случайного нагромождение древнекитайских недоумений в нечто осмысленно единое, то мы, с Великим Пекинесом, поспешим звонко взвизгнуть, что в середине главы не хватает одной, но судьбоносной строчки. Все, что необходимо для привязки строк (3) и (4) к строкам (1) и (2), так это элементарное указание на систему отсчета. For example: Дао (дао) действует (юн) и (эр) движется (дун) относительно (юй) десяти тысяч вещей (вань у). Почему в тексте нет такой подсказки? Ну либо древнекитайские домохозяйки были так шустры и догадливы, что она им не требовалась, либо глава представляет собой сугубо личные зарисовки, сделанные Лао-цзы после наплыва на него лучезарных прозрений. Записки сии не были предназначены для всеобщего обозрения, а ему самому все и так было ясно как пареная редиска в древнекитайский полдень. У мудрокотика Кости тоже есть такая тетрадка, в которую он на смех соседским курам записывает свои пронзительные сны. Куры на то и куры, что громко хохочут (гл.41). Вот только им в волшебную тетрадь записывать нечего.