I - III

   Наступал вечер. Город накрыло облаком электрических светлячков. Джим и Билл медленно брели по аллее аккуратно постриженных газонов. Окаймлявшие улицу белые домики не сверкали богатством, но от них веяло достоинством и порядком. По одной стороне шли двухэтажные, с другой одноэтажные — город как бы плавно скатывался от центра к окраине. Некоторые сухо и строго взирали на соседей, другие стараясь не отставать, но всё же с некоторой стыдливой скромностью прикрывались цветастыми занавесками. На подъездных дорожках встречались по две, а то и три машины.
   В семье Джима автомобили были у обоих родителей. Второй, для Лидии, они купили уже после переезда. Подержанный Фольксваген идеально вписывался в местное автосообщество. Дребезжа стёклами, его можно было увидеть как у недешёвого «Платья от Розмари» так и у местного аналога «Уолмарта», особенно в дни распродаж. Порой, его каким-то ветром заносило к ратуше, в актовом зале которой проходили собрания местного клуба феминисток, суть которого Джимми понимал слабо.
   Друзья распрощались и побрели каждый в свою сторону. Подходя к своему дому Джимми замедлил шаг, ему не хотелось возвращаться. Мысль, что ему придётся общаться с матерью, что она найдёт к чему прицепиться, превращалась в огромный чугунный шар от которого к его ноге змеёй тянулась цепь, обволакивала её и впивалась в щиколотку. Чем дальше он шёл, тем труднее становилось передвигать ногами. Дыхание перехватывало, он задыхался, а в глазах темнело и начинали ходить круги.
   Каждый следующий день не отличался от предыдущего. Он входит в дом из которого ему навстречу несётся прохладный воздух. В доме — тишина, словно на кладбище, только из гостиной еле слышно доносится голос телевизора. Он пытается на цыпочках, чтобы его не заметили, подняться наверх в свою комнату, даже готов остаться без ужина. Но его неизменно замечают, ведь на ужин он сам.
   Взрослея Джим стал чаще замечать, что его отец, даже не подкаблучник, а просто тень человека, не появлялся дома раньше десяти, объясняя это загруженностью на работе. Вот только работал он продавцом ковров. И Джимми постепенно стал догадываться, что ковры не могут пользоваться такой популярностью. Что отец, такой же забитый в угол мышонок, боящийся лишний раз раскрыть рот в присутствии жены.
   Ещё Джимми заметил, что раньше мать больше срывалась на отца, но когда тот нашёл оправдание не появляться дома, она переключилась на сына и он сполна глотнул родительской любви. Если раньше справляться ему помогал Расти, подобранный с улицы ещё до переезда из Такомы, то после пропажи собаки он остался один на один с матерью.
   Мальчик остановился перевести дыхание у старой ивы, росшей на границе участка Блэкторнов. Он осторожно выглянул из-за дерева, но сквозь плотные занавески решительно ничего нельзя было разглядеть. Оставаться ночевать на улице нельзя. В самом деле, не лезть же в дупло.
   Делать нечего. Гремя цепью Джимми поплёлся домой. По-кошачьи тихо, не скрипнув дверью он собрался было прокрасться мимо, казалось задремавшей в кресле, матери.
 - Джеймс? - вполне бодрым голосом спросила Лидия Блэкторн. - Почему ты крадёшься? Подойди ко мне. Ты же не бандит, покажи себя!
   Мальчик качнулся, но вовремя совладал с собой и шагнул в гостиную. Чугунный шар с грохотом, собирая коврик прихожей в гармошку, потащился следом. В кожаном кресле с откинутой подставкой для ног окружённая полутьмой сидела женщина. В линзах очков отражался экран телевизора, по которому в это время традиционно шёл её сериал. Сколько Джим помнил себя, мать не пропустила ни одной серии. Это время было безраздельно её временем, и беспокоить Лидию было опасно.
   Однажды он возвращался из кухни со стаканом молока, запнулся о складку ковра и стакан полетел на пол. Со звоном разбился, разлетевшись на тысячу осколков и оставив после себя безбрежное море белой тоски и страха. Из преисподней восстал самый жуткий из демонов и вселился в и без того страшную мать. Свет заходящего солнца бил ей в спину оттеняя лицо. И вот из мрака глазниц вспыхнули два пылающих огонька, сомкнутые губы зашевелились, отступая под напором вырастающих клыков. Уши заострившись вытянулись и встали торчком. Руки, треща рукавами домашнего халата, выросли до колен. Когти, разрывая воздух перед собой, потянулись к испуганному мальчику.
   Ну, или почти так. Она устроила ему знатную выволочку на повышенных тонах. Лидия никогда не кричала, но каждое слово отдавалось молотом по наковальне. С тех пор с наступлением вечера Джим старался обходить гостиную десятой дорогой.
 - Подойди ближе, Джеймс, смелее, - голос Лидии был на удивление спокойным.
   Джим на секунду забылся, но тут же вспомнил кто перед ним. В горле пересохло. Маленькие хищные глазки осмотрели его с головы до ног.
 - Покажи руки, - ни синяка, ни ссадины. Только еле заметное пятно автобусной пыли на штанине. - Иди, умойся и садись есть.
   Найди она хоть царапину, его ждала бы долгая лекция о необходимости уметь постоять за себя, а холодный ужин остался бы нетронут. Со временем Джимми научился выкручиваться, упреждая её рассказом как он выходил из автобуса, запнулся и упал на тротуар. Или отвечая на уроке поднялся и неудачно зацепился за угол парты, от чего появлялись различные ушибы и царапины.
 - Да, мама, - голос Джима прозвучал гулким эхом из груди.
   Осторожно, стараясь ничего не задеть, не привлечь к себе внимания он поднялся на второй этаж. Проходя мимо родительской спальни он заметил, что дверь обычно запертая была приоткрыта и через щель, блестя лаком, виднелась висевшая на спинке стула сумка Лидии. Джим остановился. Ему нужны были деньги, чтобы заплатить Балджеру. Иначе его изобьют. Может даже как в первый раз, когда он вернулся домой с заплывшим глазом. Мать тогда не пожалела его. Наоборот, она накинулась словно ястреб на мышь, то рвя на части словами: «Ты должен постоять за себя, не будь тряпкой», то заглатывая его целиком, причитая как ей не повезло с сыном. Что сын — один в один копия убожества, его отца. Роджер Блэкторн, тогда ещё приходивший домой рано, растаял словно мороженое на полуденном солнце. Растаял и стёк куда-то под диван, стыдливо опустив голову перед женой, изо всех сил таращась в газету. Джимми не испытывал ненависти к отцу. Тот был тряпкой, и его сын стал таким же. Как не было и презрения или даже жалости.
   Глядя на отца, Джимми смотрелся в зеркало, откуда на него смотрел сутулый лысый он, забитый жалкий неудачник. О, это слово! Неудачник — едва ли не самое обидное оскорбление для среднего американца. Как-то раз Джимми пришёл домой с разбитой коленкой — исследуя завалы брошенного строительного мусора у котлована, где их банда часто зависала, он, неудачно подскользнувшись, упал в траву, коленкой прямо на торчавший из земли осколок кирпича. Джимми рассказал правду, тогда он ещё был способен на это. Мать не поверила, решив, что его опять доставали хулиганы. Не сумев хоть как-то это доказать отпустила его, бросив в спину: «Неудачник». Джимми не ожидал такого. Он опешил. Ему просто не поверили, заклеймив унизительным титулом.
   С тех пор он стал получать странное удовольствие от вранья. Даже не от страха перед матерью. Он стал врать всем. Он — неудачник Джимми, теперь мог размазывать тонны дерьма по ушам людей, не опасаясь, что его назовут лжецом. Ведь он врёт по умолчанию, даже когда говорит правду.
   Рука скользнула в святая святых сумки Лидии. Маленький кошелёк туго открылся. В нём лежали четыре купюры по двадцать долларов и кредитная карта. Джим замер, зависнув над деньгами словно каменный истукан. В нём боролись страх перед наказанием и странное гадливое чувство, что он испытывал каждый раз, когда говорил неправду. Помешкав, достал одну двадцатку и положил кошелёк обратно. Неслышно вышел, прикрыв за собой дверь, и направился в свою комнату.