Дао Дэ цзин. Толкования. Глава 28

Л А О – Ц З Ы

Д А О   Д Э   Ц З И Н
               

Т О Л К О В А Н И Я
ДЛЯ
ДОМОХОЗЯЕК


Посвящается:
Великому коту Косте и
Великим Пекинесам Ян Чжу-цзы и Чун Чун-цзы.


Записано со слов Великого Пекинеса Ян Чжу-цзы
с безразлично-молчаливого благословения Великого Пекинеса Чун Чун-цзы
в год плодовитой свиньи – 2007 от рождения Иисуса Христа.
(16. 02. 2007 – ……… )


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДАО

Главы 28


(1)       Зная свое мужество, хранить свою женственность –
            (чжи ци сюн шоу ци сы)
(2)       Стать руслом реки [для всего, что] под Небесами.
            (вэй тянь ся си)
(3)       Стать руслом реки [для всего, что] под Небесами –
            (вэй тянь ся си)
(4)       С постоянным Дэ [уже] не разлучаться.
            (хэн дэ бу ли)
(5)       С постоянным Дэ не разлучаясь,
            (хэн дэ бу ли)
(6)       Вновь вернешься в новорожденного.
            (фу гуй юй ин эр)

(7)       Зная свою чистоту, хранить свой позор –
            (чжи ци бай шоу ци жу)
(8)       Стать долиной [для всего, что] под Небесами.
            (вэй тянь ся гу)
(9)       Стать долиной [для всего, что] под Небесами –
            (вэй тянь ся гу)
(10)     Постоянное Дэ тогда [станет] полным.
            (хэн дэ най цзу)
(11)     [Когда] постоянное Дэ [уж] в достатке,
            (хэн дэ най цзу)
(12)     Вновь вернешься к простоте древа.
            (фу гуй юй пу)

(13)     Зная свое белое, хранить свое черное –
            (чжи ци бай шоу ци хэй)
(14)     Стать образцом [всему, что] под Небесами.
            (вэй тянь ся ши)
(15)     Стать образцом [всему, что] под Небесами – 
            (вэй тянь ся ши)
(16)     Постоянное Дэ [уж] не ошибется.
            (хэн дэ бу дай)
(17)     [Когда] безошибочно постоянное Дэ,
            (хэн дэ бу дай)
(18)     Вновь к Беспредельному возвратишься.
            (фу гуй юй у цзи)

(19)     Раскалывая дерево целое, получаешь сосуды.
            (пу сань цзэ вэй ци)
(20)     Применение Мудрого – во главе [всех] чинов.
            (шэн жэнь юн цзэ вэй гуань чжан)
(21)     Ведь Великий Закон не режет.
            (фу да чжи у гэ)



«I never know what I think about something until I read what I’ve written on it»
                William Faulkner

              Из всех запутанных эпизодов «Дао Дэ цзин», что мы, с Великим Пекинесом, успели обнюхать старательно и беспристрастно, эта глава являет собой наивысшую неразбериху. Причем, до обнаружения мавантуйских шелковых свитков никакой суматохи и не было, но, как говорит вольный мудрокот Костя, все тайное иногда стремительно становится еще более таинственным. Обычно, философская озабоченность хитрокотика совпадает с внезапными исчезновениями сметаны у схимников-огородников. Так надысь расплывчатые подозрения Неразумного вылились в резкое осуждение этих мистических пропаж. Грозно размахивая веником, он наобещал установить вдоль забора жестокие таможенные барьеры вплоть до аннулирования входной визы отдельным хитрофилософам. Белоснежный Костя расстроился, приспустил хвост и учинил покаянные мурлыканья, тем самым полностью опровергнув свою же глубокомысленную сентенцию. Все тайное, как всегда, стало явным, а котик был тотчас помилован и обласкан.
              На годянском бамбуке главы нет, поэтому ее мавантуйские версии пока являются наидревнейшими, вызывая у нас теплое чувство наивного доверия просто уж в силу того, что с момента их захоронения к ним никто не прикасался. Наш перевод сей главы в основном соответствует второму мавантуйскому свитку (в свитке «А» сохранилось меньше иероглифов). Пристальный же взор на стандартный вариант этой поэмы позволяет догадаться, что он претерпел обширное «хирургическое» вмешательство со стороны никому не известных, но добрых древнекитайцев. Судя по характеру случившихся с ним трансформаций, они были вызваны исключительно благими намерениями. Впрочем, все по порядку.
              Допуская, что на живописных просторах древнего Китая мавантуйские тексты существовали не в единственном экземпляре, самое время весело наябедничать, что от их возможных аналогов в процессе дальнейшего копирования были без всяких вменяемых оснований отлучены строки (5), (11) и (17). Возможно, древний писарь ослаб от скучных повторов и, сочтя их не влияющими на общий смысл повествования, решил избавить себя от лишних хлопот. Созерцая такую безответственность, мы, с Великим Пекинесом, испытываем жгучую потребность испустить грозный самурайский рык. Подумаешь, строки не влияют на смысл, а ритмика песни разве несущественна? Дальше – больше. Второй фрагмент главы (строки 7-12) вдруг оказывается на месте третьего (строки 13-18). Зачем? Да, чтобы иероглиф «пу» (необработанное дерево, естественность и простота), завершающий строку (12), оказался рядом с «пу» в начале строки (19). Древнекитайские домохозяйки почитали такие благозвучные конструкции за верх литературного изящества. Наконец, если во втором мавантуйском тексте мудрорыцарь за ради исполнения роли плодородной долины знает свой «бай» (белый, ясный, чистый), а хранит свое «жу» (позор и оскорбление), то в стандартном случае он уже знает свой «жун» (слава, почесть), правда, продолжает хранить «жу». Безусловно, «позору» (жу) в качестве наиболее сочного противовеса соответствует «слава» и «почет» (жун), поэтому на каком-то этапе эволюции главы знак «жун» вытеснил иероглиф «бай». Но участвовал ли в этих эволюционных процессах Лао-цзы? Очень похоже, что нет. Иероглиф «жу» помимо стыда и позора означает «быть испачканным, запятнанным и посрамленным», что прекрасно сочетается с мавантуйским «бай», если видеть в нем эталон морально-нравственной чистоты древнего китайца. Например, в переводе Роджера Эймса и Дэвида Холла: «Know the clean Yet safeguard the soiled». Или вот Роберт Хенрикс: «When you know the pure yet hold on to the soiled…» Кстати, в первом мавантуйском тексте нерадивый писарь, вообще, пропустил знак «бай». Что ему за это было? Возможно, его торжественно высекли на конюшне, а может быть никто и не заметил. Науке это неизвестно.
               Если сознаться, то все три поэтических этюда настоящей главы говорят на разные лады об одном и том же. Белое и черное (чистое и грязное), мужские и женские суперкачества (сила и слабость), позор и слава – все это относительные противоположности из мира сансарической печали, никаким боком не совместимые с божественным Дэ-совершенством (гл.38). Дэ – это не христианское добротоделание с его культивацией пассивного благоутробия. Дэ – это функция Дао-субстанции (OmniPotent De of the OmniPresent Dao) или манифестация недуального Дао в неисчислимом множестве изменчивых феноменов. Конечно, смелые попытки упаковать все эго-крайности в одном мудрокитайском организме заслуживают всяческого уважения, удивления и почти восторга, но не стоит путать куриный вздор с самой яйценесущей пеструшкой. Взять, for example, вольные практики в стиле «знать одно, хранить другое», выступающие во всех трех куплетах в качестве катализатора роста «постоянного Дэ» в сердце-уме мудрокитайца. При всей медицинской неопределенности этих процедур, строка (4) гарантирует, что ежедневное их исполнение обеспечивает созревание Дэ-совершенства до той героической стадии, когда внешние обстоятельства уже не разлучают его со своим мудроносителем (бу ли). Те же упражнения в строке (10) помогают постоянному Дэ достичь уровня заветной достаточной (цзу), а в строке (16) стать безошибочно-неуязвимым (бу дай). Что можно взвизгнуть, глядя на всю эту многообещающую «физиотерапию»? Только то, что буйные фантазии древнекитайских домохозяек не знали себе удержу. Причем, мы, с Великопушистым, и рады бы воспеть хвалу, да вот Заратустра не дозволяет. Даже соседским курам, мыслящим в террористическом режиме под патриотические лозунги, прекрасно известно, что все постоянное постоянно именно потому, что постоянно. Соответственно, ни при какой погоде «постоянное Дэ» (в мавантуйских текстах «хэн дэ», в стандартном – «чан дэ») не подвержено переменам и не предполагает разнообразных уровней своей ароматной насыщенности (гл.38). Внимая же сим народным гимнам, придется признать, что до момента перетекания в окончательную безошибочность, достаточность и полноту «постоянное Дэ» было вяло-сомнительным и с признаками коварного недолива. Ох-ох. Пробуждение любой честной домохозяйки к Дао или недвойственной Дхарме автоматически привносит в ее поведение и пищеварение… ой, sorry, мироощущение всю полноту божественной безошибочности. С ее сознанием случается нечто подобное фазовому переходу: Бодхи обрушивается на нее как гром с ясного неба, мгновенно и стремглав, без каких-либо промежуточных стадий. К сожалению, древнекитайцы были не в курсе, что такое «фазовая трансформация», поэтому, например, в период расцвета Чань-буддизма истерзали себя дурацким вопросом о внезапном или постепенном характере пробуждения к истинной Дхарме. Шестой Патриарх, Великий Хуэй-нэн, видел эту ситуацию насквозь, и для него не было секретом, что иллюзорно-двойственное мировосприятие ни в каком рафинированном виде не способно медленно и целеустремленно переползти в прямое Видение недуальной Реальности (Сутра Помоста, гл.4).
              Аналогичная картина просматривается и в отношении различных ступеней древнекитайской святости: новорожденный младенец, безупречная цельность необработанного древа (пу) и на закуску возвращение к ощущению собственной беспредельности. Ох-ох. Дэ-совершенство не ощущает самого себя, любимого, так же, как и любой уважающий себя младенец или представитель древесной флоры. Из главы 38 можно без напряжения уяснить, что высшее Дэ потому и высшее, что безжалостно расстается со всем своим ощущаемым совершенством. Позабыв саму себя безбоязненно и безоглядно (гл.22), дерзновенная домохозяйка оставляет медитативное самошлифование и взращивание безупречной чистоты своей моральной нравственности. «Я, Хой, преуспел! Сидел, и забыл самого себя», – ошарашил никому не известный Янь Хой всем известного господина Конфуция, погрязшего в условных представлениях о человечности, справедливости и интенсивности чувства долга (Чжуан-цзы, Гл.6). Поэтому стать как новорожденный младенец, быть как дерево-недотрога и раствориться в беспредельности Дао-ума – что звонко в лоб, что тихо по лбу. «Здесь, о Шарипутра, все дхармы отмечены пустотой. Они не возникают и не прекращаются, ни загрязнены и ни чисты, ни совершенны, ни несовершенны. Потому, о Шарипутра, в пустоте нет форм, нет чувств, нет восприятия, нет умственных конструкций и нет сознания; нет глаза, уха, носа, языка, тела, ума; нет форм, звуков, запахов, вкусов, осязаемого и нет дхарм (объектов ума); нет осознания зримого, и так далее до осознания мыслимого», – элементарно проясняет создавшуюся ситуацию Сутра Сердца Праджняпарамиты.

(19). (20). (21).        Эти загадочные строки выглядят совершенно самостоятельными, и нам невдомек, на каком основании они были склеены вместе со сладкозвучной балладой про перманентное Дэ. Тем не менее, согласно сообщению строки (19) измельчение «цельного древа» Дао-единства (пу сань) неминуемо ведет к тому, что под Небесами как на дрожжах образуются всевозможные «сосуды» (ци) или узкопрофильные специалисты, вполне пригодные для «малых дел», но не способные на что-либо грандиозное. Для «великих дел», как-то управление королевством во имя его максимальной гармонии с агрессивной средой обитания, если исключить коррупционные составляющие этой забавы, уже следовало привлекать граждан с более широким кругозором. Вот строка (20) и намекает, что совершенномудрый субъект как раз и подходит для того, чтобы эффективно возглавлять «сосуды» помельче. Он не похож на дохлую рыбу, подверженную гниению и развращающую вокруг себя все, что дышит и шевелится; он не ворует, не интригует лукаво и беспрерывно, не берет взятки (в том числе борзыми щенками), принципиально не врет и не испускает мыльную пургу в глаза окружающим. Его пребывание на вершине властной пирамиды максимально способствует расцвету и благоуханию любого гособразования, озабоченного не паразитированием на собственных членах населения, а бурным их процветанием во благо любимой отчизны (гл.3).
              На этом этапе наших расследований мы просто обязаны взвизгнуть, что первая половинка строки (20) в мавантуйском исполнении читается как «шэн жэнь юн», а в стандартном варианте плюс у Хэшан-гуна и Фу И – «шэн жэнь юн чжи», где «чжи» означает «этот и такой». То есть, вместо «мудрый человек использует (используется)» мы имеем «мудрый человек использует это». Wing-tsit Chan: «When the uncarved wood is broken up, it is turned into concrete things. But when the sage uses it, he becomes the leading official» (Когда необработанная древесина расколота, она превращается в конкретные вещи. Но, когда мудрец использует это, он становится главным чиновником). Lau Din-cheuk: «When the uncarved block shatters it becomes vessels. The sage makes use of these and becomes the lord over the officials» (Когда необработанный ствол раскалывается, он становится сосудами. Мудрец использует их и становится господином над чиновниками). Мы, с Великим Пекинесом, этот «чжи» откровенно недолюбливаем. Сама мысль о том, что мудрокитаец что-то использовал ради того, чтобы кем-то стать, вызывает у нас лишь брезгливые пофыркивания. Чжуан-цзы ведь не захотел воспользоваться заманчивым предложением президента царства Чу, предпочтя усиленному кормлению у кормила власти беззаботное, но нищенское существование на грязных грядках. Вот и легендарный Яо передал бразды правления не менее легендарному Шуню отнюдь не по причине того, что внезапно разглядел в нем замечательную способность всех лицемерных карьеристов использовать любые средства, чтобы стать главным начальником. Лучезарный Шунь, как сообщает Конфуций, руководил мирным населением исключительно в волшебном стиле «У-вэй» (Луньюй. Гл.2,3). «У-вэй» – это поведение мудрорыцаря, чье сознание непоколебимо пребывает в Колее Дао. «Использовать, чтобы стать» – это повадки «голодных духов», чье сознание увязло в болоте ненасытного эгоизма. Роберт Хенрикс: «One small grammatical change in line 20 makes clear the parallel structure of lines 19 and 20 and clarifies what those lines mean. In most other editions of Lao-tzu, in line 20 we are told – «When the sage uses it» (yung-chih); here it says when he «is used» (yung)» (Маленькое грамматическое отличие в строке 20 проясняет параллелизм строк 19 и 20, делая их более понятными. В большинстве других вариантов «Лао-цзы» в строке 20 сказано «Когда мудрец использует это» (юн чжи); здесь же говорится о том, когда он «используется» (юн)).
                Неизвестно, откуда взялся сей подозрительный «чжи», но легко догадаться, что свою руку добрый писарь приложил и здесь. Обычно, китайцы выражают страдательный залог с помощью служебного глагола, предлога или изменения порядка слов в предложении. Но иногда пассивный залог вытекает из самого смысла повествования. В принципе, «шэн жэнь юн» можно читать и так и сяк: «мудрый использует» или «мудрый используется». Но толкование этой фразы в пассивном залоге требует осознания того, о чем идет речь. Древний писец был обычным обывателем, привыкшим использовать в личных целях все, что попадалось ему на глаза. Поэтому после сытного обеда, столкнувшись с «шэн жэнь юн», он и прочитал это сочетание иероглифов в привычном для него активном виде: «мудрец использует». Разумеется, его сонное сознание посетило вялое любопытство: что же мудрец тут использует? Ясно дело, «сосуды», что скопились в предыдущей строке. Вот из лучших побуждений он и добавляет к «шэн жэнь юн» иероглиф «чжи», при этом неприлично ругая предыдущего переписчика за то, что тот пропустил очень важный по его меркам иероглиф. Собственно, вторая половинка строки «цзэ вэй гуань чжан» однозначно извещает, что «ТОГДА становится главным чиновником». То есть, мудрокитаец, только при «использовании» его на госслужбе (шэн жэнь юн), становится командиром разнокалиберных бюрократов. Допустить куриный вздор, что мудрец использовал «сосуды» (шэн жэнь юн чжи), прежде чем стать их руководителем, мы, с Великим Пекинесом, смиренно отказываемся.
                Кроме прочего, иероглиф «ци» может означать как «сосуд», так и «инструмент», «вещь» или «способность». Артур Уэйли: «Now when a block is sawed up it is made into implements; But when the Sage uses it, it becomes Chief of all Ministers». Но, если задумчиво вдуматься, то применение неопределенных инструментов ради того, чтобы стать во главе всех министров, также не развеивает вздорную облачность вокруг иероглифа «чжи». Поэтому, смело прочитав «шэнь жэнь юн» в страдательном залоге, мы имеем отчетливое заявление о том, что, когда дело доходит до использования мудрофилософа, он или волочит свой хвост по грязным грядкам, или становится главным дирижером хорового коллектива разношерстных «сосудов». К слову, Лао-цзы в исполнении Сыма Цяня сообщает Конфуцию почти то же самое: когда на то воля Небес, мудромудрец выезжает на деревню в колеснице под праздничный звон бубенцов и колокольчиков. В противном же случае он словно несется по ветру над грешной и замусоренной поверхностью планеты, а все сто родов ему, что «соломенные собаки» (гл.5). Короче, применение мудрого – во главе всех чинов!
                В последней строке «фу да чжи у гэ» иероглиф «чжи» пишется иначе, чем в строке (20), означая «порядок и закон, управлять, резать и рубить». Знак «гэ» – резать, разделять и отторгать. Иероглиф «да» – великий, «у» – отрицание. Знак «фу» (муж, мужчина) выступает здесь как служебное слово в начале предложения – итак, ведь, если. В стандартном варианте текста вместо знака «фу» стоит «гу» (поэтому, по причине), а вместо отрицания «у» – отрицание «бу». Иероглифы «фу» и «гу» однозначно намекают на то, что строка (21) является логическим продолжением предыдущих размышлений, объявляя всем домохозяйкам, что великий Закон или великое Управление (да чжи) никогда ничего не обрезает. Дело в том, что любой закон отсекает тех, кто ему следует от тех, кто его нарушает. Поэтому «чем больше примут законов, тем больше станет разбойников, да воров» (гл.57). Править Великим Царством, что варить уху из мелко-склизкой рыбешки (гл.60). Регулирование этого процесса с помощью «законотворческих обрезаний», во все века заканчивается отвратительной кашеобразной бурдой.
                Толкования этой строки настолько разнообразны, что мы не рискуем на закате дня углубляться в них со всей тщательностью. Отметим лишь перевод Рихарда Вильгельма, слегка вдохновивший нас на исследование этой главы: «Therefore: Great Design has no need for pruning».