VI - I

   Высокий худощавый мужчина склонился перешагивая порожек. Впалые щеки, выступающие скулы. Маленькие птичьи глазки, беспокойно бегали от отца к сыну. Челюсть зашевелилась, словно дожёвывала завтрак. Джим отвлёкся и гадал как зазвучит голос этого человека-тростинки. Но тот молчал. Наклонившись, он на длинных руках передал Роджеру урну и вернулся в зал.
   Пылающий шар, испепеляющий всё на что посмотрит, медленно поднимался над Калифорнией. Новый день распалялся зноем. Птицы попрятались в тень и одна за другой стихали, убаюканные шумом города. Лексингтон стрит была едва ли не самым тихим местом во всей округе. Старое одноэтажное здание морга с пристроенным к нему крематорием белым мрамором прикрывало собой обширное кладбище. За чугунной изгородью мрачными силуэтами вырастали обугленные солнцем истерзанные ветром каменные надгробия. Любимое место паломничества местных детишек, одевавшихся во всё чёрное и больше походивших на хранителей потустороннего мира. Которых, впрочем, каждый раз гонял кладбищенский сторож. Завидев его они спешили ретироваться, потому как не к лицу стражу смерти сидеть в отделении полиции в ожидании когда его заберут родители.
   Джим сидел на тротуаре и отрешённо смотрел на начинавший плавиться асфальт. По нему, задрав лапы кверху, двигался здоровенный жук. Присмотревшись, можно было заметить множество мелких ножек — муравьи, поднатужившись, тащили свой провиант.
   Мать, не став дожидаться, уехала первой. Отец присел рядом. В его руках, поглощая солнечный свет, лежала серая керамическая урна. Незамысловатая, с ребристой поверхностью у самого горлышка, и крышкой, походившей на крышку заварника, стоявшего в доме Блэкторнов рядом с сувенирной тарелкой.
   Роджер Блэкторн старший умер ночью. Тихо, во сне, не разбудив соседей за ширмой. Вся его жизнь была приключением, в котором ни для кого не было места. После смерти жены он и вовсе превратился в затворника. Нелюдимый, даже угрюмый он вдруг преображался когда родители оставляли Джима на него. Его дом оживал, наполнялся весёлым гомоном, красками. С полок соскакивали фигурки европейских гномов. Со стен, глупо щерясь, рассказывали свои истории, на первый взгляд, страшные маски африканских племён. Дед махал кривой саблей, изображая схватку двух арабов. Джимми хлопал в ладоши заливаясь смехом.
   Когда заученные наизусть истории иссякали, старик сажал внука за письменный стол, давал ему бумагу с карандашами, а сам садился рядом в кресло и под монотонный шум вентилятора перечитывал старые газеты, которые зачем-то хранил всё это время. Иногда посиделки дома резко сменялись на экскурсию к лавке мороженщика. Сквозь заляпанное стекло на Джима смотрели видов двадцать разноцветных шариков, часть которых спустя несколько минут, плавясь, блаженно обволакивали горло, щекоча нос то дынным, то лимонным запахом. Порой и тем, и другим, и третьим одновременно.
   А иногда, они тайком наведывались в местную пиццерию. В их первую вылазку дед взял с Джима слово, что тот не расскажет родителям. Узнай про это мать, она наверняка обвинила бы деда в том, что Джим так стремительно набирает вес. Он и не говорил.
   Затем приезжал отец и забирал уставшего Джима домой. Деда словно подменяли. Из весёлого, не по годам заводного, он превращался в мрачного, скрюченного старца, с сухим пергаментом вместо кожи. Смеющиеся глаза тонули в двух колодцах, а руки, высекавшие искры из воздуха, падали плетьми.
   Он не часто их навещал. Бывал на Рождество, изредка на День Благодарения. Но не пропускал ни одного дня рождения Джимми. Несмотря на тогда свои неполные шесть лет, мальчик понимал, что между дедушкой и его матерью не всё гладко. Он ни разу не слышал, чтобы они ругались или даже разговаривали на повышенных тонах. Однако каждый раз в воздухе повисало напряжение, готовое выстрелить дуговым разрядом. Со временем на ноль сошли и отношения с отцом. Блэкторн старший в их присутствии предпочитал отмалчиваться. Но стоило Джиму навестить деда …
   Мимо них молча прошли трое, исчезнув за дверьми морга.
   Тысяча миль в дышащую жаром Калифорнию стала последним его путешествием. Зубная щётка, паста и тапочки, были его последней просьбой. Джимми душили слёзы. Он был готов отдать всё на свете, лишь бы вернуться во вчерашний день. Взять морщинистую руку в свою, обнять, поговорить, да что угодно, лишь бы быть с ним рядом! Сквозь мутную пелену он посмотрел на урну и увидел усталую улыбку старика.
   Отец казался растерянным, словно надел чужие ботинки. Ничего не говоря он приобнял сына.
 - Почему? - задыхаясь спросил Джим. - Почему он?
 - Твой дедушка любил тебя, не смотря ни на что, - подумав он придал дрогнувшему голосу твёрдости. - Знаешь, он как-то сказал, что жизнь и без того короткая, чтобы тратить её на ссоры и обиды.
 - В каком смысле?
 - С тобой что-то произошло. Случай с матерью. С друзьями поссорился.
 - Откуда ты знаешь?
   Вместо ответа отец погладил урну, Джим понял.
 - Там я сам виноват.
 - Не важно. Речь про то, что ты отдаляешься от нас. Твоя мама и я, мы больше не понимаем с кем живём под одной крышей.
 - Она ещё обижается?
 - Эй, - Роджер понял шутку и не сердился. - Ты её испугал, это не смешно.
   Он испугал мать? Того тирана, самого страшного задиру, что он сам до дрожи в коленях старался избегать? Это не укладывалось в голове. Джим подумал, что отец просто принял на себя роль примирителя, переняв эстафету деда. Но как-то уж складно у него получалось. Мальчик с недоверием посмотрел в лицо родителя, но там читалась только сосредоточенность в выборе правильных слов. Лидия его боится? Вот это номер!
 - Ты знаешь куда она вчера утром срывалась? - Джимми мотнул головой. - В Мисти Ридж.
   Отвалилась челюсть. «Её не взяли?», - хотел было грустно пошутить Джим, но прикусил язык.
   Роджер потирал крышку урны глядя перед собой в пустоту.
 - Такие вещи влияют на людей куда сильнее чем ты можешь себе представить. Поэтому, - Роджер поднялся с края тротуара. - Что бы с тобой ни произошло, прекращай. Верни нам прежнего Джима. Нам, своим друзьям. Они, я уверен, уже по тебе скучают.
   Скучают. Да чего уж, он и сам по ним соскучился. Джимми не мог подолгу быть один. Всё же была одна серьёзная загвоздка — он не знал с чего начать примирение. Мелкие ссоры случались, не часто, но бывало. Тогда оно само собой как-то сглаживалось. Этот раз — из ряда вон выходящий. Будто прочитав мысли сына Роджер сказал:
 - Просто заговори с ними. Порой, этого бывает достаточно.
 - А мама?
   Отец тяжело вздохнул.
 - Ты её знаешь. Знаешь какой она человек. Поэтому тебе придётся постараться, - увидев скисшее лицо Джима назидательно добавил. - За каждый поступок нужно уметь нести ответственность, Джеймс. А сейчас за работу.
 - Что?
 - Ты, конечно, можешь сидеть здесь и бесконечно горевать над своей судьбой. Тогда тебе придётся сдавать экзамены позже всех. Ты пропустишь каникулы, пропустишь всё веселье, - он выдержал паузу. - Либо, отправишься сейчас в школу и сдашь английский. Так, ты сохранишь ритм и отвлечёшься от похорон. Работа помогает пережить такие моменты, поверь.
 - Но я не …
 - С мистером Адамсом уже договорились. Он согласился принять у тебя экзамен. Но тебе придётся поторопиться.
 - Но … дом … далеко, - заволновался Джим.
 - Я тебя подброшу до дома. Мне нужно обратно на работу, поэтому до школы доберёшься сам. Не будешь тянуть — успеешь.
   Пока Джим соображал, в воздухе возник и стал нарастать жуткий скрежет. Вскоре мимо них проехал эвакуатор. Следом, задрав морду, волочился фургончик мороженщика. Его задний бампер, зацепившись за одну из припаркованных машин, отогнулся и теперь корябал асфальт, не желая ехать на штрафстоянку. Висевшие на крыше колокольчики уныло брякали на каждой неровности.
   Отец с сыном как по команде посмотрели друг на друга и громко, на всю улицу рассмеялись. Сидевшая на крыше крематория птица взмыла ввысь.