Из жизни деревни Чемодановки. 3. Любочка

   Раз уж я начала говорить про тетку Марусю, так и про подружку ее скажу, тетку Любочку. Хотя на самом деле она и не Любочка вовсе, а кто, про то ей и самой лучше не помнить. Не потому что люди поганые в роду водились, а потому, что из роду никого не осталось. Немец всех подчистую вычистил. Белорусь она, почитай, дольше всех под немцем стояла. А Любочка, как ихний дом со всей родней сгорел, так и ушла. Ей тогда, небось, и шестнадцати не было. Ни родни, ни бумаг, ни денег, ни одёжи. Ее одну в погреб спрятали, боялись, чтоб девку не спортили. А оно, вишь, как.  Все сгорели, она одна осталась.
- Иду, говорит, куда глаза глядят, лишь бы родительский дом перед глазами не стоял. Страшно, голодно, но шла. Получится, в хате заночует, нет — в лесу притаится. Вы ж понимаете, каково это девчонке в лесу одной. Думать и то страшно. И надо ж было случиться, что две девчонки под одной елкой встретились: Любочка и Любочка. Настоящая и наша. Наша-то сама не знала, куда идет, а настоящая та к нам в Чемодановку. Она сюда чего направлялась? Жених отправил. Из самого Бреста. Его туда в армию призвали. За три года до того освоился, что невесту нашел. Хотели по-человечески с родителями свадьбу сыграть, а тут, вишь, война. У невесты мать с отцом военные, дочку в поезд и в нашу сторону. Жених в Чемодановку только письмо успел написать: «Примите, родители, жену любимую, а я за вас, за Отечество иду жизнью расплачиваться. Ваш А.». Адрес на конверте написал и брошку для матери туда сунул. Бабочка с синими крылышками. Словно изнутри светится. Думал, приедет, сам подарит, а тут вон как. Ну, еще мыла в гостинец передал, шоколад и пару банок тушенки. Только далеко невеста не уехала, остались от ее поезда рожки, да ножки. Вот и встретились они под одной елочкой Любочка и не Любочка. Вдвоем-то в лесу не так страшно, вот они и сдружились. Почитай,  месяц друг с дружкой шли, про все тайны переговорили.  Секретов у каждой — кот наплакал, все больше про парней да про родителей. Ясное дело, сказали, кто куда и откуда. Вот по рассказам и вышло, что одна к жениховой родне, которой в жизни никогда не видала, а второй и вовсе некуда. Решили вместе до нас добираться, авось, не прогонят. Та, которая к родителям, только о женихе и говорит: любимый, да замечательный, соколик ясный, а по имени ни разу не назвала. А вторая про имя и не спрашивала. Соколик, так соколик, ей-то что? У нее у самой ни имени, ни фамилии, документов нет, а на слово поверят ли? Шли девчонки, шли, а как в эшелон влезли, так на другой день их и разбомбило. Наша-то Любочка ничего, а молодуху убило. Погоревала бедная, подружкины документы забрала и пошла в Чемодановку. А куда ж еше?  Письмо с гостинцем, с брошкой-бабочкой родителям жениховым доставить надобно, может, у них больше ничего от сына не осталось? Идет, а сама думает, как про беду людям скажет. Думала, думала,

                - 8 -
решила все, как есть сказать, письмо оставить и уйти. Чтоб не стоять у них перед глазами, как у нее дом родительский стоит.
   Пришла. А у них горе. Похоронка на сына. Не говорить же им, что и невестки не стало? Тем более, они ее, как родную приняли, решили, что она и есть та самая Любочка, про которую сын писал. А она даже  имени жениха не знает. На письме к родителям вместо подписи «А.» стоит. Андрей, Антон, Алеша? Поглядела на похоронку, - та на Валерия пришла. Значит, не он. Ну, слава Богу. Живет она у жениховых родителей, те на нее чуть не  молятся. Она — все, что у них от трех сыновей осталось. Как ей стариков бросить? Но и без имени как-то неловко — мало того, что сама не Любочка Любочкой назвалась, так еще на одном «соколике» да «милом» далеко не уедешь. Вдруг в сельсовете или еще где спросят? Не у родни же имя узнавать. Ну, думает, рано или поздно вызнаю. Стала аккуратненько соседей расспрашивать. По-соседски выходит - Виктор, Вениамин да Валерий. Кто ж такой А.? Может, кличка какая, а может, она вовсе не по адресу попала? Давай альбомы домашние разглядывать. Дескать, это кто маленький? А это? Мать ей:               
- Да это ж твой, соколик ясный, нешто не признала?!
Поди, признай, кого в глаза не видала, особенно если ему на фотографии два года от роду. Ну, ладно, авось родители по имени вспомянут. Они и вспомянули.
- Садись, говорят, Любочка, пиши соколику, а мы подиктуем.
Обрадовалась Любочка. «Ну, думает, теперь точно имя узнаю.» Ручку с бумагой взяла, а мать диктует:
- Здравствуй, дорогой сыночка!
Ну, сыночка, так сыночка. Авось сам в письме отзовется. На всякий случай приписала: «Дорогой соколик, все хорошо, только случайно палец сломала так, что  даже почерк изменился.»  Авось сам в письме отзовется. А он в письмах по-прежнему «Твой А.» Не Вениамин, не Виктор. А так А. Крыша над головой есть, родня, хоть и чужая, а любящая. Еще неизвестно, что с ней бы стало, узнай кто, что она по чужому  паспорту. В общем, прожила так Любочка до самого сорок пятого, до победы, то есть. Ну, думает, жених вернется, кем я перед ним предстану? Сбежать хотела, да хотей не велел. Письма от милого приходить перестали. Родители невестку пуще прежнего берегут. Полгода прошло с победы, а Соколика нет. Уже вокруг нее другие птицы-вороны вьются, а она жениха ждет. Она по его письмам так полюбила, что ни на кого другого и глядеть не хочет. Запрос бы про него начальству дать, а она имени не знает. А родители про сыновей только — старшой, да меньшой, как догадаться, который? Прямо хоть к соседям беги! У Маруси и у той не спросила, хотя сдружились — не разлей вода. Так бы, может, и дожила до старой девы, а тут раз — и один из сыновей вернулся. Только ее ли милый, или другой? Она ж-то как звать его не знает и в глаза никогда не видала. Мать к сыну кинулась:
- Витечка, сынку!
Он вошел в хату, с родителями целуется, а на Любочку, как на пустое место, ноль внимания.
Ага, думает Любочка, значит, мой соколик — Вениамин. Аж гора с плеч свалилась. Кинулась на радостях стол накрывать, да между делом платье выходное надела и брошку-бабочку нацепила. Свекруха ей сынов подарок дала поносить — на что ей брошка, старухе? Сын, как увидел, аж побледнел — что это его брошку чужая девка носит? 
- Где ж, говорит, невеста моя? Или не дождалась, другие кавалеры…
Не договорил. Любочка ему на шею кинулась:
- Соколик мой, единственный! - А  сама в ухо шепчет. - Только не удивляйся, все после скажу…
Ему чего удивляться, он на войне  повидал сколько…
Вот так судьба их и свела. Больше полувека вместе прожили. Потом уж Любочка Марусе рассказала, что она и не Любочка вовсе, а по секрету и другие узнали. Она даже документы получила на прежнее имя, но у нас так теткой Любочкой и осталась. А мужа ейного Виктором звали. Кондратьевичем. А она его Аюшка, да Аюшка. Видать потому, что А — первая буква в алфавите, а он сызмальства на любое дело первым бежал. Небось, с таким нравом единственным через весь фронт прошел, да живым остался. Аюшка.  Недаром же — из Чемодановки.