Из жизни деревни чемодановка. 4. везунчик

   Во, Иван Данилович вышел. На солнышке погреться.
- Здрасте, Иван Данилович.
Специалист наш. По любому вопросу. И, главное, в тюрьме ни разу не сидел.  Думаете, просто такую жизнь прожить и ни разу не сесть? Ему по жизни везёт. Везунчик.  У него мать в тридцать третьем скончалась, в самый голод, а он старший, тринадцати лет от роду. За ним последышей пятеро, одни пацаны, и на всех по сусекам наскрести надо, пока батька на заработках. Так он  к объездчикам приспособился - те на  конях колхозные поля  от колхозников охраняют, чтоб колоски упавшие не воровали, а он их не брал, он за объездчиковым конём навоз собирал - за колоски поймают, душу вытряхнут, а за дерьмо, что будет? Сторож пацана за ухо, а у того в кульке лошадиные отходы.
- Я, говорит, дяденька, вам проезд убираю, чтоб конь случайно не вляпался.
Тот и рад, чего ему в дерьме копаться? А Иван Данилович мало, что не переварившиеся зерна отмоет, он в тот же кулёк и с поля, что под руку попадет, накидает. Взрослые до того не докумекали, а он допёр. С детства умный был. Другие за каждое зёрнышко по году отсиживали, а Иван Данилович  и сам выжил и братьёв до ума довёл. Везунчик. А что руки попачкал, так нам не привыкать, до сих пор в иной хате кизяками топят. И вообще ему по жизни везло. Отец второй раз женился, мачеха такая язва была, что мы по сии времена каждый год осиновый кол ей в могилку вбиваем, не к ночи будь сказано, спаси Господи. Лупила приёмышей. Спать, есть не давала, но  Иван Данилович и её обошел. Проследил, когда она колдовские штучки с клиентами  начнёт, влез на крышу, голову в трубу сунул. А внизу  Петьку поставил, брата меньшего. Тот дыру в занавеске проделал и глазом к окну, в дыру эту, а в нужный момент Ивану Даниловичу по верёвке сигнал подаёт. Мачеха только ворожить, да за зелье, а он ей сверху:
- Положи на место, нечистая сила.
Тут не то у клиентки, из самой ведьмы чуть дух не вышел. Но она, зараза, быстро очухалась и давай полуживую бабу своей силой стращать. После пасынка поймала, уговаривала, с ней тёмные дела творить, а он ни сном, ни духом, вроде не знает ничего, не взял греха на душу. С тех пор мачеха Ивана Даниловича заопасалась и братьёв лупить перестала, а мужа уговорила  парня  в город на учёбу отправить. Тому только того и надо.  Везунчик же.  В техникуме отучился, работать пошел, младших туда же, в техникум пристроил, а сам влюбился. В театр. Уж больно жизнь на сцене была интересная, такая, как ему самому прожить хотелось. Устроился он в театр электриком, согласно полученному образованию. Да так  к нему прирос, что скоро не только рабочие сцены, но именитые артисты без Ивана Даниловича  театра не представляли - он не только лампочки менял, он и костюмы поправлял, и текст подсказывал, и лучше всех знал, где что спрятано. Вдруг в один день встречает  Иван Данилович тетку Матрёну, которая тогда еще Мотькой была.  И так ему голову вскружило, что он у неё спрашивает:
- Чего, мол, Мотечка, ты больше всего на свете хочешь?
А ей, как она сама после рассказывала, больше всего хотелось замуж. За Ивана Даниловича. Но так просто парню об этом не скажешь, вот она и ответила:
- Больше всего, говорит, хочу платье синее. Из бархата, как на одной вашей артистке видала.  Только, говорит, сейчас не то, что бархата, простого ситца без труда не достанешь.
Подумал Иван Данилович, затылок почесал. Можно, конечно, к артистке подойти, поторговаться насчёт платья. Может, продаст, может,  задаром отдаст, только как он невесте ношенное платье подарит?  Вот и нашёл выход. Занавес у них в театре был. Из синего бархата. С двух сторон друг на друга ехал. И вдруг в один день одна сторона застряла. То есть, она не застряла, она двигалась, но вместо занавеса образовалась лысина. Ну, все туда, сюда, театр на                ноги поставили:
- Как так занавес пропал? Не какое-нибудь перо от шляпы, не платье примадонны, а занавес!
И Иван Данилович тут. Бегает со всеми, ищет, а найти не может. Артисты, понятное дело, в панике, а Иван Данилович  - раз! - и предложение внёс.

                - 10 -
- Смотрите, говорит, у нас оставшаяся половина занавеса гармошкой едет, а если ее разрезать да растянуть, как раз на всю сцену хватит.
Так и сделали. В выходной день повёз Иван Данилович невесту с отцом знакомить.  Она в синем бархатном платье, татьяночкой, рукава три четверти, поясок бантиком, а спереди брошка бабочка. В деревне, как увидали её, думали, совсем Иван Данилович  сдурел, какую заслуженную или народную привез. А она нормальная оказалась - на свадьбу всю Чемодановку пригласила. Ну, и Иван Данилович, понятное дело, всем поклонился. Получил благословение у отца с братьями. Мачеха зубами заскрежетала, но тоже сделала вид, что радуется. Только девки чемодановские загрустили: во-первых, лучшего кавалера из-под носа увели,  а во-вторых, им, бедным, и покрасоваться на свадьбе не в чем.  Но тут Иван Данилович на радостях всем по отрезу подарил. Синего бархата.  А когда свадьбу играли, гости, как в униформе пришли — в синих платьицах татьяночкой, рукава три четверти, поясок бантиком, а спереди, кто на что горазд.  Это потом, сколько раз перешивали платья эти, кто на юбку, кто на кофту, кто на брюки детям малым, а на свадьбе все, как подбор сидели, одна только невеста в белой фате и в платье белом. Ровно ромашка среди васильков.  И все, может быть, хорошо бы было, да только Иван Данилович  забылся, от счастья гостей из театра пригласил. Но и тут ему повезло. Через неделю за ним следователь приехал, а он в военкомате повестку получил - война началась.  Кого б другого, может, и на фронт не пустили, в тюрьме сгноили бы, а Ивана Даниловича простили.
   Воевал Иван Данилович чуть не с первого дня до последнего. От Бреста до Бухареста. Из плена бежал, по лесам партизанил, пока с армией не соединился, а дальше с Красной армией до Берлина дошел. Опять ему повезло, плена никто не припомнил! Да и что поминать, если он всё время на передовой? Сколько друзей потерял, товарищей, а самого только раз шарахнуло, три пальца на руке оторвало.
  С Победой вернулся Иван Данилович  в  Чемодановку. Хату рядом с отцовским домом поставил. Хозяйство завёл. Ульи, коровы. Всё хорошо у них, единственное, что Мотечка уже в тётку Матрёну выросла, а деток так ни одного не родила. Видать, не прошли ей даром труды военные, ну-ка,  поди, потаскай плуг вместо лошади! Да они и так не унывали: сколько у Ивана Даниловича братьёв было, столько же и племянников. И тут ему повезло: все братья на фронтах побывали, но хоть и покалеченные, а домой вернулись…
Вот так и дожили до перестройки. А как она началась, все прахом посыпалось. Первый председатель кооператив открыл, да половину колхозного добра заграбастал, другой туда же, третий... А, чего говорить…  Как только не то - колхоз, земля под ногами от стыда не провалилась? Собрались мы сходом,  написали в обком, профком  и в другие места, куда вспомнили, чтоб не присылали нам  председателей новых, а то у нас такой пьяни, как последний был, в каждом дому по кому валяется, мы, дескать, сами себе председателя найдём. Нам отвечают:
- Делайте, что хотите, берите свободы, сколько ухватите.
В общем, плюнули на нас.   А мы в председатели Ивана Даниловича наметили. Хоть ему и к семидесяти подкатило, лучше никого не нашли. Во-первых, умный мужик, хозяйственный, корова у них у одних в деревне сохранилась, а во-вторых, везучий.  Где только не побывал,  отовсюду сухой из воды вышел.  Авось, и колхоз вывезет. Он  в  официальные председатели идти отказался, а то, говорит, пенсию отнимут, но на И.О. согласился, в дело впрягся. Да так, что через пару лет  областное начальство на нас внимание обратило. Приехали проверять, а там… Мы ему, начальству, объясняем:
  - Вы, говорим, не на бумаги, а на дела смотрите, а они свое: - У вас, говорят, такой бардак в документах, что всех до единого судить надо.
Ну, и взяли его,  Ивана Даниловича нашего. Почти три месяца под следствием продержали. Тетка Матрёна исхудала так, что  впору снова синее платье надевать, а Иван Данилович  вовсе за это время постарел, но сам молодцом держится.               
- Не всё ж, говорит, коту масленица, не всегда  мне везти должно. Пару лет, говорит, посижу, отдохну. Не всё равно, на лавочке сидеть или на нарах?               
Адвокат на суде к совести взывает:

                - 11 -
- Граждане, говорит, он вас на фронтах защищал, колхоз  от разорения спас, а что касается документов, так они и до Ивана Даниловича в таком состоянии были, что умный человек ни за чтобы за них не взялся.
Ну, судье чего, ему, как начальство скажет. Должен же кто-то за обкомовскую глупость ответить. А адвокат свое:
- Граждане, говорит, неужели никто не хочет за Ивана Даниловича вступиться, подтвердить, что вы ему сами полномочия давали?
Мы давать-то давали, но и его на аркане не волокли, кому охота за чужие грехи отдуваться, если и от своих не убежать?  В общем, ещё чуть-чуть и приговор вынесут. И тут Светка, библиотекарша наша:
- Я, говорит, хочу заявить, что все эти бумаги не Иван Данилович, а я самолично подписывала.
- А почему, судья спрашивает,  подпись не ваша и печать стоит, которая у И.О. хранилась?
- Да очень просто,- отвечает Светка, - я, - говорит, - подпись подделала, подумаешь, закорючку черкнуть, а печать в открытом кабинете на столе лежала.
Тут даже судья оторопел:
- Зачем вы, - говорит, - так? Там же не один документ?
А она:
- Подумаешь, - говорит, - мне и несколько раз в кабинет зайти не трудно. И вообще, говорит, мне терять нечего: клуб закрыли, библиотеку содержать не на что, ничего другого я делать не умею, а Иван Данилович, - говорит, - ещё много добрых дел сделает.
Хотел прокурор ей ещё год за мошенничество прибавить,  но судья только на два года решение вынес. Иван Данилович, было, сопротивляться стал, а Светка одно сказала:
- Вы, - говорит, - односельчане, когда книги брать из библиотеки будете, возвращайте их, пожалуйста, на полочки. И листы не рвите.
Вот так Ивану Даниловичу и на этот раз повезло.