Из жизни деревни Чемодановка. 5. ДУРА

   Светка-то не одна из колонии вернулась - с двумя малютками. Большая только-только на ноги встала, а другая едва народилась. Мы сначала думали, она от какого охранника деток прижила, а после прикинули, по срокам не сходится, выходит, она в тюрьму уже беременная села. Ка же мы не заметили? Вроде, греха за ней не водилось — из своих никто не ходил, чужих вовсе не было, разве только Иван Данилович по соседски заглядывал. И тут  до нас дошло — не стала бы она за чужого человека на себя срок вешать. А так, вроде и милого спасла, и грех прикрыла, думала, мы поверим про охранника. В женской тюрьме откуда мужику взяться? Там и охранники бабы. Иван-то Данилович ходок какой? Ему семьдесят, ей — двадцать пять. Ну, ладно, было бы на десятку больше, тогда захочешь, от черта родишь, а она бы и помоложе нашла. Но что обидно, тетка Матрёна к ней, как к родной, а малюток и вовсе полюбила, нянькалась с ними с утра до ночи. Мы ей и так и этак намекали, а она ни в какую, вроде и знать ничего не знает. Это после до нас допёрло — у неё-то самой с Иван Даниловичем деток не было, а тут какие никакие свои, родненькие, всё ж-таки  пятьдесят лет вместе прожили. Кстати, со второй дочкой тоже все выяснилось — Иван Данилович, видать, не даром ездил Светку проведывать: всем арестантам раз в году раз в году три дня с родственниками полагается, вот он и съездил. Светка вообще баба тихая, но иногда такое выкинет… Она даже родилась в самое неподходящее время — мало того, что на два месяца раньше срока, так ещё за неделю до того свет во всей округе выключился. Хорошо,  тетка Маруся дома была, медсестра наша местная, приняла Светку. В самый старый Новый год. Обмыла, запеленала, спрашивает:
- Как девку назовёте?
Бабки Светкины переглядываются, плечами пожимают:
- Машенька? Дашенька? Сашенька?
Мать вовсе молчит, помалкивает. Тетка  Маруся на  новорожденную глаз кинула:
- Какая она вам Дашечка-Машечка? Она у вас Светлана, смотрите, светленькая какая.               
А та лежит,  глазенками лупает.
- Света,  Светочка… - чуть повитуха к ней наклонилась, а тут и свет зажёгся во всей округе. Как тут было её по другому назвать, так и осталась — Светка.
Училась Светка хорошо. Да и с чего ей плохо учиться, если вокруг неё семь нянек с утра до вечера вьётся. Семь, не семь, а две бабки, каждая из которых семерых стоила,   да мать и все в ней души не чают. Правда, отца вовсе не было, так это мало у кого чего не хватает?  А мамашу её к нам библиотекаршей  прислали.  Вот она с бабками и приехала. Светку мы один раз даже поколотили. Не сильно, а так, для острастки — виданное ли дело, чтобы в деревне до  третьего класса в школу за ручку водили? По утрам мать Светку доводила до школы, а после уроков  встречали две бабки — одна родная, другая — родная сестра родной, и тоже родная. За это Светку и поколотили.  Других претензий у нас к ней не было: и списать давала, и подсказывала, и  бабкиными пирожками делилась. А на Светкин день рождения приглашали всю деревенскую ораву, и на выходе каждому вручали подарок — это ж не только Светкины именины, это ж ещё и старый Новый год! Ещё  у них за столом всегда был торт наполеон с пьяными вишнями и  салат оливье. Это сейчас его за каждым столом едят, а тогда мы и майонеза в глаза не видали, не то что оливье. А у Светки был. Только все равно до конца она нашей так и не стала. То ли сама по себе, то ли из-за бабок, то ли из-за всего вместе? Они же  не местные были, питерские, их сюда на работу выслали.  Представляете, мы Светку у бабок отбили, а те вокруг бегают, к совести взывают:
- Молодые люди, это не благородно!
Да любая наша бабка взяла бы дрын и отходила каждого по очереди, а они:
- Ах, молодой человек! Ах, барышня!
Да еще на «вы». Тут кто-то из наших баб прибежал:
- Вы, говорит, придурки, вас же больше на оливье не пригласят, и наполеона не получите, - разогнала всех.
Мы, конечно, не из-за оливье, мы сами по себе разбежались, было бы за что бить, так просто она бы от нас не отделалась. Но на следующий день в школу пришла одна. Поняла. И обратно, как люди, с подружками. Вообще, хоть Светка и дура, особых странностей за ней не водилось. Один раз только, когда гражданскую войну проходили и белых генералов, которые бунтовали против Красной армии, выступила. Нам училка  про одно, а Светка встает, доказывает, что они Отечество защищали, что она это точно знает, потому что её бабка, та, которая родная сестра родной, была невестой одного из тех генералов, про кого в учебниках написано, и сама в Смольном институте училась. После того Светкину мать  в город вызывали на прочистку мозгов, но библиотекаршей в Чемодановке оставили, потому что дальше уже высылать некуда было. Светке пару влепили, и обошлось. Потом она в институт поступила в библиотечный, а потом  бабки с матерью уходить начали. Одна за другой — за четыре года троих похоронила, Светке даже на заочный перевестись пришлось. Вот тогда-то Иван Данилович с тёткой Матрёной к ним захаживать и стали. Светка на работу, а они по очереди возле бабки с матерью дежурили. Вот и додежурились. А как Ивана Даниловича судить стали, Светка возьми и выдай.
- Я, дескать, документы подписывала, я и в тюрьму сяду.
Все знали, что врёт -  и судья, и прокурор, но спорить не стали. Оно и в самом деле, на воле от Светки никакого толку, а Иван Данилович как никак, а колхоз-таки до новой председательши додержал, и потом тоже помогал ей, председательше новой. И хату Светкину починил, а то б совсем развалилась. То, что не всё так просто, это мы потом поняли, когда Светка вернулась. Она ж на то и рассчитывала, что все на какого-нибудь охранника подумают, вроде как и греха большого не было. Мы Светку жалеем:
- Что ты, дура, на охранника в суд на алименты не подаешь? - Она смеётся. Прошло четыре года, глядим,  Светка широкий сарафан нацепила, в городе после работы задерживаться начала, а после вовсе исчезла. И вот тебе на — Иван Данилович  её через неделю привозит. С лялькой. А ему к тому времени восьмой десяток пошел. Тётка Матрёна опять радуется, да за малыми, как за родными ходит. Тут мы догадываться стали, тётке Матрёне намекать, та молчит,  деток жалеет, мало того,  велела Ивану Даниловичу завещание на Светку написать, а сама слегла. Мы Светке напрямую:
   - Ты что ж, дура, делаешь? На что тебе столько девок? - А она смеётся:
- Жизненное пространство, говорит, заполнять. Ваши дети, говорит, из деревни бегут, а мои новых чемодановцев нарожают и Чемодановку возродят. - После в лице изменилась и говорит: - Тётку Матрёну не трогайте! Меня можете в грязи хоть утопить, а к ней, говорит, с вашими намёками не подходите, убью. Я, говорит, в тюрьме много чему научилась.
Ну, бабы и приумолкли, мало ли, что ей в голову стукнет? Надо отдать должное,  Светка до конца дней за Матрёной доглядала,  видать, вину чувствовала. А Иван Данилович ей завещание на дом и доверенность на пенсию отписал. Да и что не отписать-то? Девки-то —  одно лицо с ним. Всяко в жизни случается, может, в самом деле у них любовь?  Только за тётку Матрёну обидно, та к ней по-человечески, а тут ...  Нужен  мужик, пускай, где хочет шалается, лишь бы наших не трогала. 
  Девки-то в школу пошли, учиться начали.  Чужие-то они растут быстро. На них Светка вроде остановилась. Не отчибучивала ничего. А тут к нам в деревню диспансеризацию запустили по государственной программе, чтоб население на селе не убывало, велели следить за нашим здоровьем. Светка всех врачей обошла, а на гинекологе затормозила:
— Не пойду, говорит, к мужчине, стесняюсь.               
Мы ей:
- Стесняться надо было, когда с чужим мужем путалась, - а она ни в какую.               
Тут Алёнка прибегает, старшая её.   
- Уговорите, говорит, мамку, к доктору сходить, а то я чувствую, что у неё проблемы, а она боится.
- Кого, спрашиваем, мужика боится?
- Нет, говорит, вас.
- Мы-то при чём? Пусть хоть от марсианина рожает, мы и этому не удивимся.
Алёнка своё:
- Боится, говорит, что вы узнаете, что она ещё девушка.               
- Как так — девушка? А вы все от святого духа что ли?               
- Нет, говорит, мы из тюрьмы. Точнее, из тюремного роддома. Мамки от нас отказались, а она взяла.
- Ты откуда знаешь?
- Я, говорит, на практике в нашем роддоме была и поняла, что никто из нас там не рождался. - Алёнка тогда уже в медицинском училище училась. - Вот, говорит, и начала копать дальше свою автобиографию.
Ну, Светка, ну, даёт! Только нас-то она чего боится?
- Как чего? Боится, что вы узнаете и нам расскажете, что мы тюремные.
- Так ты и сама это знаешь.
- Но она-то не знает, что я знаю, и знать ей про это не надо. А сёстрам, говорит, я сама  все расскажу, когда время придёт. Только вы скажите мамке, что с самого начала всё знали, и если столько времени молчали, значит, и дальше молчать будете. Вы ведь никому про нас не скажете, да?
 Стоит, на нас смотрит, а сама чуть не плачет, так ей мамку жалко.  Тут я и сама чуть не разревелась, что ж мы, не бабы, что ли? Мало ли с кем что случается.  А Светка-то, Светка? Сказано — дура, она дура и есть.