Глава 4 Праздник к нам приходит, но не всегда один

Здоровье ко мне возвращалось не по дням, а по часам. Да у него не вернуться и шансов то не было, потому что лечили меня всем бабским коллективом. Даже фрау Гретта иногда заглядывала ко мне в лазарет и слишком уж подозрительно-настойчиво предлагала свою помощь, презрительно поглядывая на мою юную сиделку и демонстративно выпячивая свои округлые прелести и прелестные округлости. Но эти психическо-эротические атаки, мы с моей сестрой милосердия, пока что успешно отбивали. Благо что её приближение вовремя отслеживалось через щёлочку между занавесками, и я пулей залетал в койку, начиная усиленно помирать, со стонами и демонстративным предсмертным закатыванием глаз, от чего старая жаба старалась  побыстрее слинять, дабы не подцепить какую заразу, и понимая, что предмет её воздыхания ещё недостаточно набрался сил для его использования в мирных целях.

Но я чувствовал нутром, что нам ещё предстоит столкнуться с ней на узенькой дорожке, и судьба моя после этого будет явно незавиднее, чем у предыдущего кузнеца, по рассказам Марты, не устоявшего перед её чарами, и за это чуть не застреленного паном Генрихом. После чего кузнец-бедолага был сослан обратно в концлагерь, где, зная гнилой характерец её сынули, думаю участь его была крайне-неблагополучна.

Потихоньку я начал вставать, и даже попытался работать, ибо работы накопилось немерено, и её надо было начинать разгребать понемногу, кроме меня это делать явно никто не собирался. Видимо слух о кузнеце-рукодельнике, в моём лице, разнёсся по всей округе, потому что герр Генрих постоянно приводил ко мне своих соседей с их кузнечными бедами и проблемами. Меня поразила их патологическая скупость. Максимум что мне светило по окончании выполнения их заказов, это либо простое «данке», либо усиленное голосовой интонацией «данке шон» - одним словом жмотьё оно и в Африке жмотьё, для их «данке» уже не хватало места в кузне, где их можно было складировать. С русскими их нельзя даже и сравнивать. Наши, как минимум пузырь самогонки принесли бы, хоть я и стараюсь не употреблять эту отраву, но как было когда-то и у нас, так и тут, это зелье является твёрдой валютой, не хуже, чем их бумажные марки.

Прислуги в нашем кулацком хозяйстве прибыло. В результате первых же разгромов немцами, войск союзников, после высадки их шайки в Нормандии, к нам прибыло двое цветных пленных из состава союзных войск. Один - здоровенный иссиня-чёрный негр по имени Майк, второй - щуплый, жёлто-зелёный филиппинец по имени Сэм.

Негр, тот мне как-то сразу очень даже не понравился. Заискивающе глядя в глаза, своими шелудивыми, бегающими глазёнками, он отличался говорливостью, шумным нравом, напоминая мне когда-то виденного мною в зоопарке самца-орангутанга. Хотя тот, ещё и своими фекалиями швырялся в посетителей, а этот - пока что воздерживался от этого. Он вроде бы и был согласен на всё ради жрачки, но при первом же удобном случае норовил завалиться где нибудь в тенёчке, и лежать, напевая свои дурацкие песенки, а в душе его чувствовалась какая-то червоточинка, и почему-то я был уверен, случись какая оказия, он не задумываясь сунул бы в спину ножик любому из нас.

Филиппинец же, наоборот, был нем как рыба, но работящ до безобразия. Если ему дать приказ красить забор, то этим делом он будет заниматься, пока не кончатся: либо краска, либо не будут выкрашены все заборы в округе. Но что-то было в них общее, что делало их как бы братьями, вот только я долго всё никак не мог понять, что именно.

Однажды, почти дотемна, задержавшись в своей кузне, я уже было собирался уходить, когда, случайно глянув в окно, неожиданно заметил, крадущуюся в сторону моей ночлежки, пышную бабскую фигуру в белой ночной рубашке. Как-то мне сразу это показалось весьма тревожным сигналом, кажется, это сама фрау изволила пожаловать ко мне в гости, посчитавши меня окончательно выздоровевшим. Похоже час расплаты таки настал.

Тихонько выйдя из кузницы и подкравшись к окну своего жилища, я с ужасом увидел, как она, откинув край одеяла, разжиревшей щучкой сиганула в мою койку, и накрылась этим одеялом с головой.

Я был в полном шоке. При любом раскладе мне не светило ничего хорошего, но как обычно из двух зол пришлось выбрать наименьшее, и я твёрдой походкой направился в жилище хозяев. Как я и предполагал, входная дверь была не заперта на случай экстренной эвакуации мадам Гретты. Воспользовавшись этим, я тихонько прокрался в спальню Пауля. Тот, видать изрядно приняв на грудь, для улучшения качества просмотра сновидений, мирно храпел себе, и от этого мирного храпа, слегка дребезжали стёкла в оконных рамах.

Первым делом засунув руку под подушку, я вытащил оттуда его кольт, от греха подальше, дабы, проснувшись, он сначала не пристрелил меня, а потом лишь начал спрашивать в чём мои проблемы заключаются. Долго мне пришлось приводить его в чувство, но как только на лице его появилось первое осознанное выражение, рука его первым делом юркнула под подушку, но не найдя там ничего серьёзного, он решил начать мирные переговоры. Но я начал их первым:

- Ты только не подумай ничего плохого, пан. Я пришёл к тебе исключительно с миром. И дай слово, что сегодня ты никого с горя случайно не пристрелишь, тогда я верну тебе твой любимый револьвер. Ну извини, не привык я крысятничать и чужим добром на шару пользоваться. Так уж меня воспитали.

- Я тебе согласен давать честное слово, не стрелять никого, по крайней мере не делать этого сегодня. Ты может теперь говорить понятным мне языком?

- Может. Может, я говорить тебе понятно. Слушай же меня внимательно: «Твоя жёнушка-стерва, только что запрыгнула ко мне в койку, пока меня, к моему счастью, в ней не было, и лежит сейчас там, дожидается, когда я наконец то приду и её приголублю. Хорошо, что я её заранее засёк, а то ведь, даже и не знаю, как бы я смог от неё отбиться, если бы она неожиданно этак, накинулась вдруг. Я ведь только с виду суровый, а в душе безотказный, наивный и доверчивый, прям таки как ребёнок. Ферштейн, герр Пауль?

- Я. Я… Я. Я иду убивайт эта похотливый тварь! Вернуть мне немедленно мой пистолет!

- Ну ты же только что мне честное слово дал, что не будешь этого делать?!

- А, ну да, я давать тебе слово. Но когда я есть в гневе, то имею быстро забирать все свои честные слова обратно.

- Тогда, для начала, успокойся. Гнев — это худший советчик солидных мужчин, с огромными, пышными, ветвистыми рогами. Ими можно, в этом самом гневе, случайно, за линию электропередач зацепиться и погибнуть ни за грош. Оно того явно не стоит.

- Яволь. Карашо – сказал толстяк, и сняв со стены здоровенный кнут, быстро накинув на себя шинель, энергично выскочил на улицу, аки разъярённый бык, выдыхая из раздутых гневом ноздрей, перегарно-самогонный пар.

Я, бочком, проскочил в свою кузню и из окна стал свидетелем весьма грустной трагикомедии. Видимо это была новая версия «Отеллы и Дроздофиллы», либо даже «Ромео и Джульбарса». Сначала, первозданную тишину ночи, прорезал оглушительный хлопок кнута, а потом раздался ещё более громкий, прям таки душераздирающий, поросячий визг, и на пороге моего холостяцкого жилища появилась почти ничем не прикрытая пышная девица бальзаковского возраста.

Яростно используя свои мощные, но обвисшие, видимо от интенсивного использования, груди как балансиры, для ускорения своего и так весьма стремительного бега, она пронеслась как трепетная лань мимо меня, но шансов спастись у неё практически не было бы, если бы разъярённый бык, по кличке Отелла, не споткнулся о мой высокий дверной порог и не уткнулся мордой лица в грунтовую дорожку, расквасив себе весь свой «фэйс об тэйбол», как любил говаривать негр Сэм в аналогичных случаях.

Мне стало немножко даже смешно, а потом даже множко грустно, представив, насколько опасного очередного врага я себе нажил в сей несчастный миг. И даже потянуло немного пофилософствовать напоследок. Уж эта гюрза наверняка найдёт сто третий способ лишить меня моей никчёмной жизни. Тут я даже не строил ни малейших иллюзий, ибо слишком хорошо знал коварство женщин, чтобы надеяться на милостивое прощение.

Вот, наверное, пройдёт совсем немного времени, закончится война, и мудрые немецкие профессора дадут этому феномену научные названия и даже подведут под это дело теоретическое обоснование. Что-то, наверное, напишут в диагнозе, типа: «Физиологические особенности хронически неудовлетворённого женского организма». А вот у нас в деревне, это злодейство называли всего одним словом. Уж не помню точно, как оно произносилось, но помню, что на букву «ш» начиналось, и на букву «а» заканчивалось. Вспомнил. Это слово было: "Шалава"

В один прекрасный момент мне даже стало немного жалко эту несчастную нимфоманку, и даже появилось сомнение: «Не слишком ли я жестоко с ней поступил? Может быть надо было просто поговорить с ней по душам, тихо, мирно, решить все её проблемы мирным путём и без рукоприкладства». Но чуть поразмыслив, я таки понял, что иного выхода у меня просто не было. Откажи я ей в этот миг, и попытайся мирно решить проблему, она тут же настучала бы мужу, а уж участь моя в концлагере была бы крайне незавидной, в этом я ни секунды не сомневался. А так у меня появилось в запасе немного времени, чтобы выкрутиться, пока она до меня дотянется своими жирными щупальцами. А там, как говаривал великий Ходжа Посерединов: «То ли шах помрёть, то ли ишак окочурится».

Дальше наша жизнь продолжалась без особых происшествий. По ночам нас пытались бомбить самолёты союзников, но зенитчики пока успешно отражали их атаки, и особых проблем они нам не приносили.

Однажды, под конец субботнего рабочего дня, ко мне в кузню влетела перевозбуждённая Марта и сбивчиво начала рассказывать, что завтра у неё по плану намечается отметить свой день рождения, ей наконец то стукнет целых двадцать лет, она становится взрослой особью женского пола, и ей теперь терять в принципе нечего, поэтому она желает отпраздновать этот знаменательный день вместе со мною, причём обязательно на природе, и непременно возле речки. С хозяевами всё ею было обговорено, и даже грудастая жаба, по имени Гретта, неожиданно с радостью согласилась на такой вариант празднования, тем более что их завтра и самих дома не будет, они с Паулем идут в кирху на богослужение, при этом аж до самого обеда.

Как это ни прискорбно, но мне пришлось обречённо согласиться на предложенные мне условия почётной капитуляции, хотя душу мою почему-то стали терзать смутные сомненья, пока ещё весьма смутные, и неопределённого характера. Но выбора у меня особого не было, и я грустно повиновался её натиску, за что и получил награду - она смачно чмокнула меня в щёку и полетела как бабочка готовиться к завтрашнему грандиозному празднеству своей первой осознанной круглой даты.

Рано утром, счастливая и нарядная, снова прямо как кукла Мальвина, она пришла будить престарелого пёсика Артемона, дабы выгулять его на речку и скорее всего, как минимум, накормить вкусными пирожками с капустой. Как ни тяжело было просыпаться после трудовой недели, но если девица так настойчиво просит, то выбора как правило и не бывает.

На ещё нетвёрдых, после сна, ногах я грустно брёл за весело щебечущей птичкой, которая привела меня на песчаный берег местной речушки, где эта самая, тихая и мелкая речка, встретив преграду из брёвен, похоже возведённую местными бобрами, поскольку везде валялись недоеденные ветки от этих деревьев, превратилась в неглубокое озерцо, в котором мирно плескалась какая-то мелкая немецко-фашистская рыбёшка.

Расположившись в самой глуши, у кромки леса, в двух шагах от воды, на коврике, предусмотрительно захваченном Мартой, мы принялись завтракать тем, что принесли с собой. Моя спутница подозрительно-предусмотрительно захватила с собой бутылочку какой-то самодельной наливочки, дабы празднование юбилея было полным, окончательным, и бесповоротным.

После пары рюмок этого сладкого дурмана, похоже, что вишнёвого бальзама, глаза мои начали усиленно смыкаться, причём независимо от моей воли, а моя спутница, тоже потянувшая рюмочку, принялась заливаться соловьём обо всём на свете, и ни о чём, одновременно.

Нам просто было хорошо, и это давно забытое чувство меня расслабило и почти убаюкало, когда сквозь сладкую дремоту я каким-то шестым чувством, скорее не услышал, а почуял, как сзади меня, где то в лесу, тихонько треснула под чьей-то ногой веточка, и это меня немного насторожило, но встрепенулся я слишком поздно, и сделал это лишь тогда, когда Марта неожиданно прервалась на полуслове. Я резко открыл глаза, предчувствуя нависшую надо мной смертельную опасность, рука автоматически потянулась к поясу, где обычно хранился когда-то мой верный друг системы Наган, но тут неожиданно, невероятной силы удар по голове, отключил моё сознание.

В полубессознательном состоянии я услышал душераздирающий женский крик, и тут же в мозгу стала пульсировать единственная навязчивая мысль: «Надо срочно прийти в себя и спасать девушку». Кое - как, мне удалось немого вернуть себе сознание и даже получилось приоткрыть залитые кровью глаза, прямо перед которыми я увидел ноги в немецких офицерских сапогах, а потом и руку, схватившую мою птичку за волосы и волочившую её по воде на середину запруды. Мысль продолжала пульсировать дальше, но уже немного другая: «Надо её спасать, а для этого надо прийти в себя, и как минимум встать на ноги».

Неимоверным усилием воли я заставил себя подняться с земли и увидел душераздирающую картину, как один из сынков потаскушки Гретты топит, дико извивающуюся и пытающуюся спастись, мою Марту посередине плёса, а чтобы тело не всплыло, придавливает его огромным булыжником.

После того как он закончил расправу, с мерзкой ухмылочкой на лице вернулся за мной, и ехидно прошепелявил: «Тебе передавать привет моя мутер Гретта. Вот, русише швайнэ, и твой очередь настал отправиться за своей подружкой, но тебья я не буду так бистро убивать, ты у менья будешь долго пить вода, пока не выпить половина речка» - произнёс, мерзко ухмыляясь, фашист, слегка толкая меня пальцем в лоб, от чего я, ещё не пришедший в себя после удара по голове, как подкошенный рухнул ему прямо под ноги.

Тот расслабился, и дико заржал, видимо от какой-то садисткой радости своей, и это было как бы командой для меня, выплеснуться всей моей давнишней ненависти прямо ему в харю.

Старым, многократно проверенным, приёмом я встал в гимнастическую позу под названием «берёзка», и для верности, сразу двумя ботинками попытался достать до его горла.

Видимо, ненависть моя была так велика, что оба ботинка точно достали ему до шеи, голова его резко откинулась назад, а шейные позвонки сломались с каким-то громким, сухим треском, после чего бездыханное тело рухнуло прямо на мелководье, с неестественно-запрокинутой головой.

«Надо найти Марту» - как вроде кто-то мною командовал, и я на четвереньках принялся прощупывать неглубокий водоём, пока наконец и наткнулся на её ногу. Скинув тяжёлый камень, которым этот гад её придавил, я вытащил останки на берег. Вид у неё был ужасающий. Неестественно разинутый в последнем крике рот, был набит илом и водорослями и со мною, от всего увиденного, неожиданно случился припадок, так что я, упав на колени истерично заорал: «Неееееет! Нееет Господи! Всё что угодно, только не это! Почему опять вместо меня ты забрал этого невинного ребёнка? Я так не могу больше! Как мне дальше то жить на этом свете с таким страшным грузом памяти? Спаси её Отец наш небесный! Ты же можешь всё, и нет для тебя ничего невозможного!»

Неожиданно истерика моя сменилась чётким движением извилин, и я принялся судорожно, указательным пальцем очищать рот девушки от грязи и травы, и когда окончательно вычистил, перегнул тело через своё колено и выдавил всю воду из лёгких.

Мне вспомнился случай из далёкого детства, когда так однажды оживили утопленника в нашей деревне. Выдавив всю воду из лёгких, я положил её на спину, и начал усиленно делать массаж сердца с такой силой, что похоже стали ломаться рёбра, и одновременно делать ей искусственное дыхание. Не знаю сколько продолжалась сия экзекуция, как по мне, то, наверное, целую вечность, но вдруг, совершенно неожиданно, Марта сделала некое судорожное подобие вздоха и тут же сильно закашлялась, после чего сознание моё помутилось, и я, как бесформенный мешок, плашмя рухнул на землю рядом с ней.

В беспамятстве ко мне явился Яков Моисеич и сочувственно-ехидно произнёс: «Ну вот хорошо, что голова-кость, что ей будет? А вот ежали бы по коленке так дрыном долбануть, то наверняка больно было бы».

- Шутить изволите, сэр? Нет, чтобы пожалеть своего старого, изрядно покалеченного друга, да посочувствовать, так нет же, прямо сходу ехидничать обязательно надо. Девчушка, хоть сама, жива там осталась?

- А шо ей будет, радёмой? Бабы, они как те кошки, живучие. С одного раза её точно утопить не получится. Ну попила немного водички, травкой закусила, жива-здорова, побежала на хутор за подмогой, тебя пришибленного сама не смогла даже приподнять, а вот тело Фрица в плотину замуровать сил таки хватило.

- Ну да. Всё хорошо, что хорошо кончается, а ведь зря ты шутишь так, я как вспомню её мёртвое лицо тогда, так и не верится, что она ожить могла даже.

- Экий ты пессимист. А я вот тут, на досуге, выдалась мне как-то свободная вечность, что-то типа отпуска получил, и не поленился, проштудировал, все местные архивы. Прямо от сотворения мира и да самых наших дней. И что характерно, так это то, что ещё ни одному, кто бы так молил Его о помощи, как это сделал в тот момент ты, за всю историю человечества не было отказано ни разу. Бывали даже случаи, когда Бог по частям собирал разрушенные человеческие организмы, когда так же его об этом молили, а тут практически всё целое, и на месте осталось, чепуховая проблема, душу, удравшую из тела со страха, вернули обратно в её тело, и как новенькая стала баба. Но в другой раз ей бы, конечно, поосмотрительнее надо быть, и не праздновать свои юбилеи где попало, по лесам, да по болотам. Оно ведь система одна: «Всё что нас не убивает окончательно, делает нас только умнее и крепче. По крайней мере должно делать».

Пришёл в себя я от того, что кто-то надо мной громко ругался и спорил. Это были негр с филиппинцем, и моя не до конца утопленная Марта. Она привела этих двоих дабы те оттащили меня на хутор, но в них неожиданно, а главное не вовремя, проснулась их буржуинская коммерческая жилка, и те стали требовать некую сумму за доставку моего тела в мои апартаменты. Возжелали эти двое субчиков получить по два пирожка, да ещё и с картошкой. А Марта отчаянно торговалась и больше двух, и с капустой, не давала. Я был слегка шокирован таким поворотом событий, как же эти гады дёшево оценили мою потрёпанную шкуру, аж противно стало. А как же дружеская помощь и братская поддержка? Вот уж этот гнилой запад, там и посрать похоже никто не сядет бесплатно, а лишь за деньги и обязательно по предоплате. Но похоже моя спасительница готова была на всё, лишь бы меня спасти, и я тихо закачался на носилках по дороге к своему жилищу.