5. Тамара

      — Эль, я знаю, что тебе это надо! Ты просто обязана пойти на этот семинар. Тебе надо учиться самой заботиться о себе — стать самостоятельной. Я не могу опекать тебя вечно — учись справляться с жизнью сама. Если не пойдёшь на семинар, ко мне со своими вопросами не приходи — я помогать тебе не буду.
Тамара писала портрет Элины в образе лихой наездницы с кнутом. Элина сидела на спинке кресла в позе «Незнакомки» Ивана Крамского и старалась смотреть на художника взглядом вселенской любви и абсолютного присутствия. Она надела на Элину фиолетовое платье пажа, а мягкую шляпу, похожую на бублик, кокетливо сдвинула набок. Овальной брошью с увесистым изумрудом Тамара приколола к шляпе полосатое перо фазана.

       Элина хотела «Женщину вамп», но Тамара сказала, что для такой женщины ей нужно дорасти.

      — Ты уже не наивная упрямая дурочка. Смотри! ты умудрилась уцелеть и выйти из-под мужского давления. Ты превратилась в независимую фигуру и встала на путь трансформации. Ты — паж жезлов. У пажа нет оружия и коня, зато у него есть мечта, энергия и страсть. Путь пажа ведёт к рыцарству, а рыцарь приведет тебя к королеве. Я дарю тебе коня и кнут с тремя хлыстами — ты их заслужила. Сможешь удержаться на коне и управлять своей жизнью — станешь сильной и уверенной в себе королевой. Ты будешь сама заботиться о себе, подчинять себе мужчин и больше никто не посмеет взять тебя силой. Элина плохо разбиралась в символике Таро, но образ наездницы ей понравился и она согласилась позировать.

       Элина познакомилась с Тамарой почти десять лет назад на своей первой работе в отделе главного архитектора КамАза. Там они вместе работали художниками-оформителями. Оформители обитали на первом этаже одноподъездной башни. Это был самый непрезентабельный этаж из трёх — туда не водили важных гостей и уполномоченные комиссии. Зато пожарники заявлялись к ним без спроса и обнюхивали каждый уголок — ацетон и скипидар флягами, краска бочками, ватман рулонами и беспечное курение на рабочих местах — взрывоопасные были эти художники и никак не хотели меняться.

       В больших мастерских по углам сидел младший персонал — низкоразрядные художники-исполнители — всегда на подхвате. По отдельным кабинетам обитали создатели — прожженные и прокуренные художники шестого разряда. Перьями, тушью, резаками и под линеечку они разрабатывали, придумывали, сочиняли и ходили на худсоветы. Исполнители же в обязательном порядке приносили им почеркушки с идеями, не претендуя на авторство, и исполняли всё, что приходило в ясные головы создателям. И всё ради того, чтобы пропаганда КамАза вызывала гордость камазовцев и не потеряла свой фирменный стиль.

       Тамара стремилась к творческой свободе в мире богемы. Но коммунистическое общество упорно пыталось загнать её в чулан вместе со всеми. Отдельного кабинета она так и не заслужила, несмотря на талант, опыт и шестой разряд, которые обеспечивали ей высокую зарплату. Мужчины не желали принимать Тамару в свой мужской клуб и, при любой возможности, отправляли её на массовые работы — шлёпать ацетоновой краской по трафаретам. Не могла женщина, даже в восьмидесятых, к богеме принадлежать, вот и гнули они её к земле при любой возможности.

       Говорила Тамара быстро, порой срываясь на высокий тон, что придавало её речи нервозный, но живой и искренний оттенок. В её высоком, слегка дрожащем, иногда прерывающемся голосе, чувствовалось ощущение тревоги и смятения. Казалось, что Тамара играет на сцене. Её движения зачастую казались неустойчивыми и порывистыми. И чтобы подчеркнуть драматический эффект, она энергично жестикулировала, пытаясь найти выход накопившейся внутри энергии и отчаяния.

      — Я так больше не могу-у, — рыдала Тамара, вбегая утром в мастерскую. Я опять опоздала на пятнадцать минут! Выхожу из дома в полвосьмого — четыре остановки! — но всё равно опаздываю. Каждый день — ровно на пятнадцать минут! Я не понимаю, как так получается? Меня опять премии лишат!

      Новенькие коллеги молчали, не в силах объяснить странное, почти мистическое утреннее явление Тамары. Старенькие же ехидно усмехались в усы и не обращали на её концерты никакого внимания.

       Охристым августовским днём Элина гуляла с дочерью по своему второму комплексу и наткнулась на интересный дом. Вернее это была самая обычная двенадцатиэтажная башня — а вот её фасад был оформлен интересно. Входной торец первого этажа был обшит досками, изображая огромную букву «А», в серо-синих тонах с горизонтальной красной полосой вдоль всей стены. Что это? Она повернула коляску за угол — мутные окна первого этажа были заставлены бутылками, бумажными рулонами, банками с краской и кистями. До окон высоко, а как бы хотелось заглянуть. Эти чумазые окна показались ей знакомыми и даже родными.

       В третьем классе на летних каникулах Лина помогала маме мыть полы в совхозной конторе. Контора была большая — трехэтажная — с дощатым крашеным полом. На первом этаже в конце длинного коридора одну дверь нельзя было открывать — кабинет за той дверью уборке не подлежал ни в коем случае! Когда Лина запретную дверь всё-таки открыла — ну, мам, я только посмотрю — так сразу и влюбилась. Там столько всего! Это был не бардак, про который говорила мама, это был рай неизвестного художника-оформителя: краски, кисти, планшеты, бумага и запах. Ах, какой это был запах! Масляной краски и скипидара, пыли и бумаги, прокуренных стен и одеколона «Шипр», пузырьки от которого копились в углу за шкафом.

       После такой находки десятилетняя Лина ходила с мамой на работу вприпрыжку. Она заходила в кабинет не подлежащий уборке, закрывала дверь и садилась на краешек забрызганного краской старого табурета. Сидела, разглядывала добро неизвестного художника, и всё дышала — дышала — и дышала. Напоследок она подходила к окну, на котором стояла литровая банка с кистями и бережно, одним пальчиком, гладила самую мягкую кисточку в мире. Ей казалось, что кто-то постоянно наблюдает за ней сверху, поэтому она была осторожна и ничего кроме кисточки, руками не трогала. Вот здесь я хочу работать, — решила Элина, разглядывая знакомый беспорядок за мутными стеклами окон первого этажа — в недрах гигантской буквы А.

      «Требуется художник-оформитель». Объявление было написано от руки плоским пером — буквы чёткие каллиграфические — одна к одной. Никогда она не видела столько творчества в уличных объявлениях. Элина с дочкой, мужем и свекровью ждали автобус на остановке — они уезжали на неделю в деревню навестить его старенькую абику. Записать номер телефона было нечем — поэтому до появления автобуса Элина постаралась этот номер запомнить. Как-же долго тянулась неделя, а вдруг я опоздала и там нашли уже художника — черные цифры на белом альбомном листе вписались в память Элины навечно.

       В городе, при первой же возможности, Элина нашла телефонную будку и позвонила по объявлению. Вежливый мужчина пригласил её прийти с дипломом на интервью. Как же она обомлела, увидев искомый адрес на углу дома с буквой А на фасаде. Это здесь?! И было уже не важно какой разряд и зарплату предложит ей главный художник — Да!

       В бюро художественного отдела, короче в БХО, работало десять мужчин и три женщины. Женщины сидели в некурящей комнате — где было всегда светло и чисто. Мужчины поздравляли своих женщин два раза в году — восьмого марта и тринадцатого января. Так уж совпало, что все женщины отдела бык, лошадь и дракон — родились в один день января.

       Я не Бык, — уточняла Тамара, — я корова. Её блестящие подводно-синие глаза под широкими бровями, в обрамлении длинных прямых ресниц, действительно могли принадлежать корове. Хотя Элина считала, что Тамара похожа на лошадку пони: маленькая с прямой спиной и тяжелым грушевидным задом на полноватых коротких ногах.

       Стригла она себя сама — под Гаврош: короткая до ушей жесткая соломенная чёлка торчала свободно, а густая жесткая грива слегка касалась крепких прямых плеч. Её короткую шею, словно след от уздечки, перетягивали две глубокие горизонтальные линии, которые Тамара ласково называла кольцами Венеры. Она была единственным человеком в жизни Элины с кем можно было поговорить по душам, кто мог ответить на важные вопросы о смысле жизни, которые всё больше и больше волновали нашу героиню.
      
       Позже, в 92-м году, Тамара с работы уволилась из-за аллергии на краску, и трио козерогов распалось. Элина с разлукой не смирилась и напросилась к ней в подруги. Летом Тамара жила на даче: писала акварелью натюрморты, курила тонкие ментоловые сигареты, составляла гороскопы и раскладывала Таро. Курила Тамара сексуально: бледные крупные губы она складывала трубочкой и торжественно вставляла в рот желанную сигарету: затяжка — долгая пауза — выдох — философия, прищуренный взгляд. Вы когда-нибудь видели курящего пони? Это красиво!

      — Никогда не продавай оригиналы своих картин, — рассуждала Тамара, медленно освобождая лёгкие от табачного дыма. В оригиналах находится твоя душа — твоя энергия. Оригиналы нужно выставлять, а продавать их копии — они чище, легче и проще для восприятия. Обычный покупатель никогда не заметит разницы, а твоя энергия останется при тебе. Художники пишут по-разному: одни в своих картинах восхищаются собой, а другие восхищаются присутствием Бога. Некоторые картины после смерти художника умирают вместе с ним — они блекнут и жизнь из них уходит. Вот например наш Константин Васильев — техника шикарная, говорят художник от Бога, а глаза на картинах мертвые. Понимаешь о чём я? Если художник восхищается собой, своей техникой — картина умрёт вместе с ним.

       С легкой руки Тамары Элина влюбилась в Кастанеду и дона Хуана, её мир расширялся и окрашивался новыми красками, обогащался новыми словами и замысловатыми метафорами. Коллеги считали Тамару странной, а Марат, теперь уже бывший муж Элины, Тамару открыто ненавидел: — Она сумасшедшая и голову тебе всякой хернёй забивает. Будь моя воля — я бы её прибил! Марат Тамару не прибил, но та же легкая рука Тамары нанесла яркий и жирный мазок в картине их развода: — Эль, девочка моя, ты давно его переросла, — говорила Тамара, — и здесь уже ничего не перепишешь.

       Элине нравилось, как Тамара произносит её имя — “Эль”, растягивая и смакуя каждый звук: Э-э-ль, как свою сигарету. У тебя волнующее, золотистое имя, — говорила Тамара, — из вереска напиток, забыт давным-давно. А был он слаще мёда, пьянее чем вино… — Ты — Эль — Мёд — Хмель. Тамара щурилась, смотрела то на Элину, то на наездницу в шляпе — растирала пальцем графит и мечтательно покусывала карандаш, словно курительную трубку.

      — Как это называется, ты говоришь? — спросила Элина.
      
      — Дианетика — это современная духовная философия, у нас в городе недавно появилась, — ответила Тамара.

      — А что это значит? Чему там учат?

      — Избавить мозг от гипноза, — легко объяснила Тамара.

      — Как это? Я думала, что гипноз это хорошо, зачем тогда разгипнотизировать?

      — У всех нас есть трудности или болезни, а у них есть причины. Но все они спрятаны где-то в подсознании, поэтому мы и страдаем. Там ты научишься находить причины своих затруднений и с ними разбираться. Я бы хотела, например, своего Сергея от алкоголизма вылечить, но для нас это дорого. Может у него и не алкоголизм вовсе, а какое-то слово или словосочетание которое ум не правильно трактует.

       Несколько лет назад, когда Марат ещё маячил на орбите, Тамара приглашала Элину в лагерь, где участники занимались капитальной чисткой тела, йогой и медитацией. Такие выездные семинары до сих пор проходят летом на Лесной поляне в Челнах под руководством местных эзотериков и приезжих шаманов. Десять дней сухого голодания — без капли воды, даже зубы нельзя чистить, чтобы случайно не проглотить воду или кровь из дёсен. Элине хотелось поучаствовать в таких сборищах, но голодать! Да ещё за деньги… Она всё же намекнула мужу, что Тамара пригласила её в летний лагерь почиститься за восемь тысяч рублей, надеясь, что он отпустит — но Марат смачно выматерился в адрес Тамары и больше эту тему не поднимали. К тому же Элине казалось, что от эзотерики веяло чем-то запретным и странным — так считали в семье мужа, да и коллеги относились к Тамаре как к слегка сумасшедшей.
То, что говорила Тамара на этот раз, показалось Элине логичным, но уж слишком простым.

      — Что вот так вот запросто алкоголик бросит пить? Как это возможно?

      — Вот смотри например: ребенок в детстве болеет, а мать дает ему лекарство и говорит: “На выпей, тебе легче будет”. И сейчас, когда этот, уже взрослый ребенок чувствует себя плохо — фраза: “На выпей, тебе легче будет” заставляет его пить, но не лекарство, а водку. Если его ум найдет самый первый случай, время когда эта фраза была сказана впервые и поймёт взаимосвязь своей зависимости с этой фразой, то человек бросит пить. Так можно вылечить даже эпилепсию. Эль, сходи на семинар, послушай, а потом уже решишь твоё это или не твоё.

      — Звучит логично. Получается, что с любой болезнью или ещё какой-нибудь заморочкой можно справиться самой?

      — А я о чём тебе уже целый час толкую? Ну может не со всеми заморочками, но процентов семьдесят разрешить можно. Мне самой сейчас не до учёбы, да и денег у нас лишних нету, а ты молодая — ты всё сможешь. Так что иди и учись.
Если человек сможет создавать такие чудеса, что остается делать Богу?