Золотые тазики

     Всегда хотела замуж, что нормально для русской девушки. Готова была на всё и сразу, но больше попадались такие, которые в отношениях рассчитывали на материнскую заботу, на плач в жилетку, на тихий островок в бурной жизни, но женились на других. Почему так? Трудный вопрос. Чего-то она так и не поняла, что-то в ней так и не вызрело, не достаточно воспиталось умение кокетничать и притворяться слабой. А может быть наоборот, слишком рано вызрело желание заботиться, опекать, голубить. А им, мужчинам, жениться хотелось для того, чтобы самим защищать и лелеять, доказывая свою самость, во всяком случае на первых порах. Но вот что странно: все объекты, покинув её, на десятилетия оставались друзьями или вообще периодически горестно вздыхали ей куда-то в шею, в завиток, в теплоту ушка (что уже давно не трогало, давно уже был другой!), обнимая при встрече: «Блин, какой дурак был! И почему мы с тобой тогда?..» На что она неизменно отвечала: «Не мы, а ты!». Ну, да, ну, да! – кивал очередной, поздно прозревший, хотя всё равно понимал, что другой исход давней истории был почему-то невозможен.

     Существует, конечно, и другая версия, тоже многократно обоснованная как научно, так и на бытовом уровне. Мы выбираем одних и тех же, постоянно воспроизводя ситуацию «тазиков» (или у каждого что-то своё!). Наверное, любить других, сильных, разрывающих ленточку грудью, не жалующихся на жизнь, не ищущих тёплого пристанища, пусть и временного, она не могла. Или не хотела? Или не умела?

     А тот, давний, первый, задавший эту череду тазиков, был всем хорош! И совсем не предполагалось, что череда эта будет бесконечной, горестно осознаваемой, но фатальной в своей неизбежности. Всё началось с его слов после первого сближения: «Ну, Людка, ты свой парень! На тебя можно положиться!» После романтических отношений, когда всё остро и всё впервые, слова эти неприятно резанули по сердцу, но тут же были погребены под грудой приятных воспоминаний и будущих перспектив частых сближений. Аспирантская общага, где на одном этаже соседствовали мужские и женские комнаты, вполне к этому располагала, а острые любовные переживания было принято обсуждать и скрывать под циничными словечками типа «ну его, надоел совсем!». Людка уже представляла, как будет его подкармливать домашним, выслушивать, поглаживать и утешать в нелёгком аспирантском труде, сочетаемом с подработками сторожем, охранником или грузчиком (кому как повезёт!). Рисовались ей и более приятные перспективы, связанные с переездом в одну комнату, со сватовством- женитьбой. Никаких колечек, вставания на колено и клятв конечно же тогда и не предполагалось, и вообще как-то было не принято. Но если уж возникала беременность, то женились, не отказывались, конечно, если оба этого хотели, то есть предполагалось, что любили.

     Ребёнка тогда не случилось, а случились тазики, поразив в первый раз и заставив давать себе самые страшные клятвы, что «такого больше – никогда». Но она ещё плохо знала саму себя, не знала ещё на что способна и на что может пойти в отношениях ради сохранения любви. Тазики возникали всегда неожиданно, и этот эффект приводил к инстинктивной линии поведения, которая слабо контролировалась рассудком. И только потом, по прошествии нескольких лет, она могла сокрушаться: «Ну не дура ли?». Но тогда, таская тазики, она на всё была готова ради любимого.

     Месяца не прошло, как он постучал поздно ночью в её комнатку, где она по случаю отъезда соседки, находилась одна. За его спиной покачивалась тщедушная и взлохмаченная девица, неместная. «Людка, ты же свой парень», – забормотал он заплетающимся языком. Как смог, поведал, что пришли ночевать, а сосед неожиданно оказался на своём месте, не уехал почему-то на праздники и девать его (или её) совсем некуда. «Постели нам на вторую кровать, сказали, что ты одна сегодня. Ты же своя в доску!» – всё елозил он языком по сухим губам. Видимо, уже наступало похмелье и погуляли они где-то во всю силу имеющихся рублей. Людка застыла столбом, пытаясь рассердиться, но инстинктивная радость – что «пришёл всё же к ней!» – оказалась сильнее. Она шагнула от двери и махнула на пустой матрас, куда оба сразу же и свалились. Эмоции взбодрили, прогнали сон, мысли лезли всякие, и через пару часов Людка услышала, что девице поплохело. «Тазик, тазик тащи!» – заорал любимый, наклоняя башку девицы над полом. Людка метнулась в душевую и припёрла первый в своей жизни тазик, вместо того, чтобы послать их к чёрту и пойти бродить в утреннем рассвете университетского парка. «Лучше бы белочек кормила, чем подтирать за ней» – думала она через полгода, когда отпивала шампанское на их свадьбе. Ещё ведь и организовала им почти всё, даже немного своих денег потратила. Она ведь была мировой парень, и он это знал, на это и рассчитывал.

     А ведь это именно он первый забормотал «ну, да, ну, да» при встрече через несколько лет, когда неожиданно его карьера по комсомольской линии вдруг стала зависеть от её решения. А она немного поразмышляла на тему возврата в те отношения, но поняла, что новая история ещё не идёт на спад и пока доставляет больше радости, чем разочарования. А тут – как ещё будет? И эта ситуация потом многократно воспроизводилась, только тазики становились всё тяжелее и дороже, золотые просто!