Адам и Ева

Ну и пусть его звали не Адам, а Алексей, но она-то на самом деле носила библейское имя Ева — Евка, как он часто называл её. Любил крикнуть ей что-нибудь с задней площадки через весь троллейбус,назвав по имени, и поразить всех, чтобы оглядывались — что же за девушка с таким именем, а что же за парень, у которого такая девушка?
Когда у девушки такое имя, то и вся любовь с ней как бы напоказ,на выставку: посмотрите, как у нас всё необычно, не как у вас, простых смертных. Да он и сам был склонен к такому позированию. Что сказать: поэт, а она — Ева. Куда уж сильнее! В общаге и так всё на виду, всё эпатаж, вся душа и вся любовь наизнанку, всё проходит проверку на публичность, ничего подслушивать не надо, всё без того видно. А они ещё, испив сухого вина, на дискотеку вламываются в позе «она у него на плечах сидит», а он заранее в такт пританцовывает — здоровый был. Обзавидоваться, да и только! Такая любовь!
Многие девчонки завидовали, ведь поэт Алексей был красавчик, целых три года любимец всех женских комнат. А в начале четвёртого курса она, Ева, как чёрт из табакерки,откуда-то взялась. Поступила на первый курс. И ничего в ней нет, кроме
имени библейского, как и сам он потом говорил: «Видел, что чурбанчик безфигурный, а что-то зацепило». Вот она магия имени!
А дальше всё быстро и просто. Поэт в своей безалаберности сильно простудился и заболел. Опять же напоказ полез танцевать голыми ногами в фонтан, и под вечер — высоченная температура. Увезли на скорой и заперли в больнице надолго, пошли осложнения, что-то непредвиденное вылезло. Мама из далёкого города приехала ухаживать.
Всё было плохо, в универе шептались о его близкой смерти. Мама даже была вынуждена в ответ на записку друга: «Неужели, правда, что он в палате реанимации и умирает?», собрав остатки сил ответить: «Слухи о его смерти сильно преувеличены!» Но не о друзьях речь, а о любимой.
В общем, первое время Ева преданно приходила к нему в больницу, смело, называясь невестой. Но лечение затягивалось, Алексей нервничал,боялся своих новых и непонятных диагнозов, раздражался, видя цветущую Еву, которая хотела благодарности за своё подвижничество у его кровати, часто в ущерб учёбе, кстати. И, как водится, её любовь пошла на убыль. Всю жизнь, что ли, у его кровати сидеть? Другие тоже на её имя реагируют, тоже хотят кричать его на весь троллейбус. Ну, может,таких сумасшедших больше и не было, но один нашёлся, сын декана факультета, где Ева училась. Неплохо, да и квартира ей, приезжей, не
помешает, учиться-то ещё долго.
Не сразу решилась всё это на больного поэта вывалить, стала реже приходить, ссылаясь на сессию, на долги,на курсовую. А там и товарищи-сокурсники худые вести о ней понесли.
Поэт замкнулся, ушёл в себя, стал в гордости гнать всех. Наконец почти выздоровел — выписался из больницы, по крайней мере.Вспоминая Еву, которая уже вышла замуж, через год развелась,разменяв квартиру, он написал много хороших и грустных стихов, но никогда уже не был таким безудержным, стал соразмерным, научился говорить тихим голосом, пленяя вахтёрш, кадровичек, библиотекарш
и женщин, работающих в архивах, всех, кто хотел слушать его тихий интеллигентный голос.
Были в его жизни и другие страстные приключения, но никогда он больше не танцевал в фонтане под дождём и не сажал своих подруг на плечи, пританцовывая. А что Ева? Да ничего такого в ней, кроме имени, и не было, не стоила она его стихов, но Музу не выбирают, она сама приходит и уходит, когда захочет.