Глава 15. Победа в небе куется на земле

Глава 15. Победа в небе куется на земле

Во вторник была предварительная на три дня полетов – среда, четверг и пятница. На пятницу, как озвучено ранее, спланирована короткая четырехчасовая летная смена и два оставшихся часа будут посвящены нам. Лядов сказал, что в соответствии с плановой таблицей будем отрабатывать упражнение в порядке возрастания позывных: начиная с «413-го», то бишь, с меня, и заканчивая жарковским «418-ым».
А в субботу аэродром Моспино погрузится в пучину международных соревнований по парашютному спорту и начнет этот период торжественным открытием. С сегодняшнего дня инфраструктура аэродрома полностью переходит в режим обеспечения этого международного мероприятия, и на его территорию уже потянулись вереницы автомобилей с продуктами, постельным бельем, телевизорами и даже с раковинами голубого цвета для новенького узла с санитарными функциями.
Недовольный Лядов, которому не дали возможность полноценно поиздеваться над нами на предварительной подготовке, выполняя указание Тютюнника, раздраженно отправил нашу банду в распоряжение завхоза, под руководством которого мы расставляли мебель в гостинице и общежитии, где были организованы помещения отдыха участников чемпионата и их обслуги, разносили по комнатам вожделенные телевизоры, небольшие холодильники и даже вазоны с цветами, коих привезли целых два грузовых ЗИЛ-130. В коридоре расставляли автоматы с газированной водой, кресла и диваны, расстилали ковровые дорожки. Нашу ленкомнату переформатировали в помещение для общения с прессой, сняв портреты вождей, и прибив на двери табличку с непонятными словами «Офис для брифинга», причем, на двух языках, родном и супостатском. Мы в ускоренном режиме наводили шмон в комнатах от потолка до пола, подметали дорожки и тротуары, белили бордюры и деревья, стригли кусты. Под руководством какого-то заумняченного очкатого дядьки в костюме развешивали на флагштоках флаги государств – участников соревнований. Дядька нудил, что «флаги надо развесить в определенной последовательности и не дай бог вверх ногами, так как это может вызвать международный конфуз». В общем, до ужина умотались «по самое не могу». Но и после ужина покоя не обрели, так как несгибаемо принципиальный Лядов загнал нас в класс и продолжил прерванную утром предварительную подготовку, ибо «процесс необратимый, и матч должен состояться при любой погоде». Привычным полетом по кругу на этот раз пытать не стал, а загрузил изучением радиообмена, порядка распределения и переключения внимания на этапах, которые будем практически отрабатывать в пятницу: выруливание, руление по аэродрому, разбег до отрыва и пробег с последующим заруливанием. Фразеологию ведения радиообмена отрабатывали досконально. Не допускалось изменение даже окончания слов. Сергеныч, недовольный нами после нескольких наших попыток вести радиообмен с руководителем полетов, роль которого он же и исполнял, раздраженно прекратил «эту порнографию», по его личному выражению, и усадил нас десять раз переписать радиообмен, при этом использовать свой собственный позывной, записывая его прописью «для лучшего запоминания». Данное воспитательное действо принесло определенные плоды и к исходу девятого часа вечера у нас более-менее стало получаться, за исключением, конечно же, нашего уникума – «418-го».
И только благодаря Владыкину, непонятно за каким случаем поздно вечером зашедшим в учебно-летный отдел, наши пытки прекратились, и Лядов, безнадежно махнув рукой, отправил нас спать. Завтра первая смена и аэродромные наряды для нас никто не отменял.
Утро среды порадовало хорошей и нежаркой погодой. Я с костомановцами разбивал старт, причем, он сегодня был поперек аэродрома. Костоманов сказал, что сегодня на полетах будет отрабатываться взлет и посадка с боковым ветром, мол, «давно не летали с боковиком».
Половину из нас опять отправили в рабство к завхозу, который носился по аэродромному городку с красной рожей и потной лысиной, оравший и на нас, и на поваров, разбивших какие-то фильдеперсовые тарелки, «за которые они не рассчитаются». Кстати, неожиданно обнаружились большое количество затаившихся куч мусора, которые мы, вроде как до этого считалось, полностью искоренили. Забегая немного вперед - неосвоенных  мусорных куч обнаружилось столько, что последнюю мы бегом на носилках выносили в субботу, когда на территорию аэродрома уже въезжали автобусы со спортсменами.
Полеты среды мало чем отличались от предыдущих. Одна из наших Ленок ковырялась над точкой, пытаясь крутить «сложняк», получалось не очень даже на наш дилетантский взгляд. Вторая Ленка летала с Лядовым «допы» (так в авиационном обиходе называют дополнительные полеты), и, судя по метающему молнии Сергенычу, не очень-то преуспевала.
Весь аэродром жил в состоянии тревожного ожидания предстоящих международных соревнований. Завхоз психовал, понимая всю проблематику и невозможность полного ее решения, летный состав переживал за то, что две недели будет сидеть на земле, а время идет, и на кону не только полеты с нами, но и еще их личная подготовка к предстоящему в начале октября чемпионату СССР по самолетному спорту. То, что мы даже при самом лучшем раскладе не успеем вылететь самостоятельно до конца летних каникул, уже никто и не скрывал. Возможно, в лучшем случае вылететь самостоятельно получится на осенних каникулах нового учебного года или в апреле следующего до выпускных экзаменов, которые уже начнутся в мае. Если, конечно же, у кого-то появится желание разменять подготовку к экзаменам на полеты. Или более прагматично – если это позволят родители… В общем, настрой у нас был так себе.
Лядов приказал не унывать, мол, как он и раньше говорил – все зависит от нас. «А пока готовиться к пятнице, дальше - разберемся».
В четверг с утра небо терзали парашютисты. Наши местные «тряпичники» - как мы за глаза называли спортсменов-парашютистов, оказалось, тоже были намерены выступать на чемпионате, тем более что для нас стало новостью - в аэроклубе тренировались три действующих члена сборной СССР, причем вполне даже титулованных.
А мы с Лядовым до обеда находились на стоянке, где он опять истязал нас тренажами и пытал радиообменом. Под его руководством мы практически учились создавать взлетное положение самолета на разбеге - подъем носового колеса до заданного угла по самолично им же разработанной методике: обучаемый находится в передней кабине и по одному человеку с каждого борта усаживались на стабилизатор. Я ведь выше писал о предельно-задней центровке? Так вот, один человек по команде Лядова повисал на швартовочной серьге под килем, которая имела вид дверной ручки. Самолет начинал оседать на хвост, под который для страховки был подставлен подъемник, и Лядов, наблюдая отклонение обучаемым руля высоты, давал команду на ослабление или усиление тянущих усилий. Таким образом, очень примитивно, но сложный этап создания взлетного положения нами кое-как был отработан, и какое-то понятие моторики в сознании все же осело.
На сегодняшних четверговых полетах Лядов, слетав с Ленкой ее оставшиеся «допы», пересел в «84-ый», и носился вокруг аэродрома почти три с половиной часа - к пятнице руководство аэроклуба поставило задачу полностью облетать борт «84»  и допустить его к плановым полетам.
К концу смены зарядил дождь, но полеты не прекратили, несмотря на существенное ухудшение видимости. Сейчас каждая смена была на вес золота. По этой причине запланированные для Ленки два тренировочных полета опять переформатировались в контрольные. Заднюю кабину вместо Лядова, облетывающего «84-ый», занял Владыкин, уже задолбавшийся от постоянного сидения в кресле руководителя полетов, а на его место сел Тютюнник.
Полеты в пятницу, как и в четверг, были спланированы во вторую смену. С утра наши парашютисты продолжали готовиться к предстоящим соревнованиям, отрабатывали акробатику и точность приземления. Акробатику мы не видели, так как нас не подпускали к мощной оптике, для этих целей выделенной со склада Кузьмичом, а вот на точность приземления налюбовались вдоволь. Наш самый маститый парашютист Юрий Курусь, входивший в сборную СССР, и один из немногих в Союзе имевший в арсенале более десятка тысяч прыжков, удивил нас тем, что на приземлении уселся прямо в кресло арбитра. Его жена на восьмом месяце беременности тоже находилась на старте, помогала спортсменам облачаться парашютами, инструктировала, улыбалась, и параллельно огорчаясь от того, что сама уже прыгать по понятной причине не в состоянии. Удивительная женщина за плечами имела несколько тысяч прыжков, причем, говорили, что она продолжала прыгать даже с животом на ранних сроках. С будущим мужем познакомилась здесь же, свадьба была сыграна также в строгом соответствии с парашютистскими канонами и традициями, и будущего ребенка, скорее всего, из роддома крестить притащат сюда же.
Для оценки точности приземления в центре песчаного круга уложен датчик размером с шайбу, который был соединен с табло, и при его обжатии табло загоралось зеленым цветом. Вереницы парашютистов на «матрасах», встав в очередь в заходе на парашютный круг, на приземлении пытались дотянуться до него пяткой. Получалось далеко не у всех. Был забавный случай у того же Куруся, кстати, единственного обладателя американским «парафойэлом» - уникальной на тот момент парашютной системой с тандемным ранцевым расположением основного и запасного куполов. Он умудрился точно поразить мишень – пресловутый датчик в центре круга на треугольной американской «запаске», которая, как, оказалось, тоже отлично управлялась.
До начала долгожданных  полетов Сергеныч продолжал в интенсивном режиме гонять нас на технике, заставляя до автоматизма вести радиообмен в нужном темпе и с нужной интонацией, а также отрабатывать действия с арматурой кабины на различных этапах полета. Конечно же, только процессом руления он не ограничился, и мы работали с органами управления, «переключали и распределяли внимание» применительно к полету по кругу и в зону на пилотаж. Для чистоты эксперимента Сергеныч отправил нас за аккумуляторами, которые мы установили на «106-ой» и «84-ый». Включив радиостанции на нерабочую частоту, дабы не мешать руководить прыжками, мы вели радиообмен с «руководителем полетов», роль которого в «84-ом» исполнял Лядов.
И вот теперь на предполетных указаниях мы присутствовали как полноправные участники. Тютюнник довел цели сегодняшних полетов и, конечно же, остановился на их важности для нас, невзирая на то, что сегодня мы только катаемся по земле. Довел меры безопасности, от себя добавив то, что если он кого-то увидит перед работающими винтами – отчислит сразу. Он продолжил, что уже сегодня для наших инструкторов частично станут понятны наши способности, и что после этой смены можно будет делать определенные выводы. В конце концов он подытожил: для нас начался новый этап обучения, гораздо более сложный, но интересный, и что от инструктора наши успехи будет зависеть только наполовину, а остальное  - это эквивалент нашего труда, прилежания, дисциплины и  прочие бла-, бла-, бла….
Лядов отвел нас в сторону:
- Значитца так, орлы мои, как сказал Тютюнник – начинается новая жизнь. Но я с ним в одном не согласен – практически все зависит от вас и только от вас. От меня будет решено лишь то, в какой последовательности вы будете вылетать самостоятельно. Сегодня первым «полетит» Пожитков, согласно его позывному, но, - Лядов выразительно посмотрел на меня, - очередность в плановой таблице может быть изменена, если товарищ Пожитков не будет показывать качество. Это касается и Жаркова. Саша, если не начнешь опять дурковать, у тебя есть шанс проявить себя и нормально втянуться в полеты.
Сергеныч открыл принесенную с собой парашютную сумку:
- Выдаю во временное пользование шлемофоны и ларинги к ним. Один на две головы, всех обеспечить не получается, весной много шлемофонов списали из-за окончания срока службы. Итак, Чистик и Шлыков – этот вам, у вас бошки одинакового размера, тоже самое - Грудин и Прокопчук. Пожитков и Жарков – вы стали обладателями совершенно новой говорящей шапки, Сереня, держи.
Я взял протянутый Лядовым шлемофон и понял, что он какой-то не такой.
- Это шлемофон для летчиков транспортной и дальней авиации, отличается от остальных отсутствием верхнего поперечного амортизатора и наличием кучи ремешков, а также тем, что на него нельзя надеть защитный шлем.
Я, конечно же, сразу его примерил. Да… Запах кожи… Новенькой… И еще чего-то… Наверно, нафталина.
- Всем проверить шлемофоны. Для этого подключиться к борту в обеих кабинах и включить СПУ. Время на все 10 минут.
Мы помчались на якорную к нашим самолетам. Привычно выполнили манипуляции с СПУ, все работало, однако Ромка Грудинин сказал, что меня было плохо слышно. Я об этом доложил нашему технику Вите, на что он посоветовал постучать ларингами об борт самолета:
- Внутри их уголь. От долгого лежания уголь спекается, и чувствительность ларингофонов ухудшается.
Я последовал его совету, и по докладу Ромки меня стало слышно гораздо лучше.
А к этому времен непонятный и чужой народ на вереницах автобусов уже начал съезжаться на аэродром. Это были и повара, и обслуга гостиничная, и бармены с врачами.
Похоже, что из тех двух красных Икарусов высаживается наша сборная. Сборная СССР по парашютному спорту, судя по тому, как местные «тряпичники» подобострастно к ним рванули. Тут же на двух крытых Уралах к складу подвезли их парашюты и какое-то еще имущество. А вон из того Рафика выгружаются люди с аппаратурой. Гляди-ка, и телевидение будет!
Все приезжие следовали в гостиницу и там размещались. Ночевать будут на аэродроме, открытие чемпионата завтра в 10 утра.
Сегодня очень сложный день предстоит и у нашей Ленки, до сих пор не вылетевшей самостоятельно. Лядов без обиняков предупредил ее, что если Тютюнник ее сегодня зарубит, то неизвестно когда она вылетит самостоятельно вообще, возможно, даже не в этом году, так как Лядов после чемпионата будет заниматься исключительно нами.
- Так, что Елена, иди, готовься, на кону судьба твоя. Не волнуйся, Тютюнник на счет тебя настроен оптимистично. Верю, у тебя все получится, - Лядов одобряюще улыбнулся и с неизменной травинкой в зубах пошел на «84-ый». У него сегодня только облет и занятия по рулению с нами.
Полеты начали без разведки - в первую смену были прыжки и доразведку погоды перед началом второй смены выполнил экипаж прыжкового Ан-2.
Мы в привычных своих аэродромных функциях носились по стоянке, наверно, вдвое быстрее, воодушевленные предстоящими процессами, в которые (о, наконец-то!), вовлекут и нас. Всё! Меньше двух недель и аэроклуб начнет работать только на нас! Облеты борта «84» Лядов сегодня добьет, и будет работать только на нас! Осталось совсем немного – пережить эти долбанные соревнования – как же они нам все испортили! Кстати, нам так и не объяснили, чем мы будем все это время заниматься.
А Ленка – молодец. Не подвела Лядова на этот раз. Тютюнник вылез из самолета с парашютом и дал указание Вите завязывать заднюю кабину, готовить машину к тренировочному полету. Парашют снял на земле и оставил возле флажка предварительного старта.
Запрыгнувший на крыло Лядов приказал нам к Ленке не приближаться, и долго о чем-то с ней говорил. Думаю, это и была та самая «морально-психологическая подготовка к полетам», то, что мы еще не понимали, что это такое. Единственное, что я сумел услышать – это вопрос, заданный Сергенычем: «сама-то, как считаешь, справишься?»
Ленка слетала запланированных два полета с обруливанием. Это когда после посадки обруливаешь аэродром, занимаешь исполнительный старт и опять уходишь на взлет. После нескольких успешных тренировочных полетов решением инструктора курсант допускался к взлетам с «конвейера» - взлет сразу после посадки, то есть после посадки убираются посадочные щитки, выводятся обороты «максимал», и пробег переходит в разбег. Таких «конвейеров» за заправку допускалось до пяти.
Ленка слетала, можно сказать, нормально, в соответствии с  принципом: «Летчик жив, самолет цел - полет удался». Правда первая посадка у нее вышла под углом градусов сорок к оси полосы, вследствие чего она в  эфир взвизгнула «Ой!». Руководитель полетов – неизменный Владыкин, ответил одобряюще: «Молодец!». После подруливания ее к линии исполнительного старта Лядов дал знак притормозить, открыть фонарь, и запрыгнул на крыло. Буквально несколько секунд в оттопыренный клапан шлемофона ей что-то говорил, и по-отечески легонько по нему похлопав, спрыгнув с крыла, пошел к руководителю полетов. Ленка минуту стояла на линии предварительного старта, молотя воздух винтом, ожидая решения руководителя полетов на второй вылет. Владыкин, переговорив с Лядовым, дал ей «добро».
Мы бесконечно были рады за Ленку, осознавая то, что свои первые тренировочные полеты вот так пережить, придется и нам. И как мы будем чувствовать себя в этой ситуации – даже не предполагали.
А Ленка светилась и плакала от счастья, обнималась со всеми и, бережно прижимая к груди собранный нами огромный букет полевых цветов (как хорошо проблема с цветами решалась на аэродроме!), с разрешения Лядова досрочно убыла в Донецк. Завтра на открытие чемпионата Сергеныч ей разрешил не присутствовать. Целых два года полетов потребовалось ей, чтобы наконец-то вылететь самостоятельно! Ну а что, в то время аэроклуб и действующий социалистический строй могли позволить себе начислить на одно лицо две, три, да хоть десять вывозных программ. Честь и хвала Ленке за ее упорство. А звали нашу сегодняшнюю именинницу – Елена Сологуб.
…Незаметно подошел к концу четвертый час плановой таблицы. Сергеныч на «84-ом» после окончания облета сразу зарулил на якорную и оттуда, свиснув мне, махнул рукой в сторону «106-го». Я, наспех напялив шлемофон, помчался к самолету, возле которого Виктор меня уже ждал и сразу дал понять, что без предполетного осмотра самолета в кабину опять не пустит.
Быстро пробежав вокруг Яшки, энергично пошатав рули, я рванул в кабину, но тут опять меня перехватил Витя, всучив в руки журнал подготовки самолета и ручку:
- Расписывайся. И готовь кабину Лядову.
Сергеныч, так и не снявши шлемофон, уже подошел. Перекинувшись парой слов с Виктором, передо мною демонстративно по-старчески кряхтя и улыбаясь, забрался в заднюю кабину, но пристегиваться не стал.
- А ты, Сереня, как положено, привязывайся к кабине, тренируйся, - выплюнул изжеванную травинку Лядов. – Запускаем без опробования, Ленка недавно летала. Радиообмен – все как положено. Готов?
- Готов!
- Поехали. Запрашивай запуск.
В деле запуска двигателя я уже достаточно поднаторел, поэтому, получив от Владыкина «…шаю!», лихо заорал «От винта!», закрыл фонарь и утопил кнопку «Пуск». Прогретый движок завелся «с полтычка», и ровно, басовито заревел.
Пока Витя убирал колодки, я привычным движением включил левый борт и запросил разрешение на выруливание. Рулить у меня получалось уже сносно, и без особого труда я зарулил в ворота предварительного старта.
- Сереня, согласуй гирокомпас! Нажми на приборе кнопку «согласование ГПК»!
И правда, после нажатия кнопки шкала прибора провернулась почти на 90 градусов и стала показывать правильный курс взлета.
- Все делаем по моей команде, –  продолжал Сергеныч.- Осмотри пространство, особенно в направлении взлета. Ничего по курсу взлета не наблюдаешь?
- Нет.
- Плохо, вон наша санитарка парашютистов собирает. Смотри внимательнее следующий раз. Запрашивай «413-ый, на исполнительный».
Занять исполнительный старт - это прорулить вперед 15-20 метров до следующей линии белых флажков.
- Плавно притормаживай, старайся не завалить колесо вправо, тебе будет проще на разбеге.
Как можно плавнее я зажал гашетку тормоза.
- Ну, не настолько плавно. Смотри, на пять метров линию старта проскочил, это тоже оценивается. После остановки еще раз осмотри пространство, особенно в направлении взлета. На этот раз ничего не мешает. Еще раз согласуй компас, постучи по обечайке фонаря, проверь надежность его закрытия. На какой скорости начинаешь поднимать носовое колесо?
- На 90.
- Скорость растет очень быстро, секунды 4-5 в запасе будут, но не забывай, что на эти 4-5 секунд тебе необходимо работать - выдержать направление. Первый раз делаю я, ты только мягко держишься. Потом дважды обруливаем и два раза все выполняешь сам. Ферштейн?
Так вот ты какой, адреналин! Сердце готово было выскочить, ноги предательски тряслись, а в внизу живота что-то неприятно заныло. Даже перед прыжком не было таких ощущений…
- Запрашивай взлет. Да не путай ты кнопки! Кнопка «радио» верхняя! А ты давишь на «СПУ» и просишься в небо не у руководителя полетов, а у меня. Так, смотри и запоминай: намечаем ориентир – вон та водонапорная башня на краю аэродрома, РУД ставим на малый газ, сразу же отпускаем тормоза. Левая ножка пошла вперед, плавно перемещаем РУД на максимал. Вот, носик пошел вправо, коротким нажатием тормозов возвращаем на направление – совмещай шов капота с башней и постоянный контроль за скоростью! 50, 60, 70, 90 – ручка пошла на себя и сразу левой ножкой направление! Капот 10-12 сантиметров над линией горизонта – коротким двойным движением устанавливаем угол и выдерживаем его. Постепенно уменьшаем давление на левую педаль, эффективность руля направления с разгоном увеличивается. Мягко держись, я сказал, не зажимай ручку! Направление! Скорость растет! Тряска ослабевает! Отрыв!
- 413-ый, малый газ! – заорал в эфир Владыкин.
Я рывком сдернул РУД и самолет опять заколбасило по неровностям аэродромного грунта.
- Ха, можно сказать, взлетели! Ну не надо так напрягаться, старайся быть раскованнее. Притормаживай, не забывай про левую ногу, самолет по-прежнему будет разворачивать в…. Бля! Да держи ты направление!
Лядов сунул левую ногу и придавил тормоз. Самолет выровнялся и постепенно остановился.
Меня неприятно удивило то, что алюминиевая обшивка Яка на кочках гремела – играл металл. Очень похожий звук, когда взять лист жести и трясти его. Неожиданно…
- Давай правым разворотом на 180 градусов, рули к исполнительному. Все понял? Не забывай про скорость, когда будешь гоняться за направлением. Упустить контроль за скоростью при выдерживании направления - самая распространенная ошибка. Даже если очень сильно отклонился от оси взлета - про скорость забывать не смей! Бейся головой об фонарь, щипай себя за ухо, но три момента на разбеге ты должен всегда контролировать. Какие?
- Направление, скорость…
- А третье?
- Ммм…
- Контроль работы двигателя на слух, балда! Забыл?
- Забыл…
- Плохо. Разворачивайся на курс взлета, занимай исполнительный.
Я чувствовал то, что все это у меня все это не очень хорошо получилось. Спина была настолько мокрой, что даже хлюпала. Мысль о том, что на разбеге теперь  придется ковыряться самому, откровенно пугала.
- Сергей Геннадьевич?
- Ну?
- Может, вместе сейчас? А то как-то…
- Страшно стало? Ни фига, управляй сам, а я буду нежно вмешиваться и грубо ругаться...
Мне страшно захотелось все это немедленно прекратить и выйти из кабины. Романтика полетов оказалась фикцией  и ежесекундно рухнула.… Не таким сложным когда-то мне предполагался процесс обучения, пока я не столкнулся с практической отработкой даже относительно несложного элемента – разбега на взлете. А что будет, когда я дойду до посадки?! Предательская мысль в башке в ужасе отчаянно заскулила: «может, действительно, это не мое?»
На исполнительном старте стоял и вращал винтом самолет Тертычного, на предварительном ждали своей очереди матчасти Костоманова и Кривоноса. Мы заняли пустые ворота.
- Так, Сереня, так и быть, сейчас опять все делаем вместе. И, ради бога, не напрягайся так! Самолет  должен бояться тебя, а не ты его. Давай, подруливай к исполнительному, вот Кривонос уже побежал. Почему не запросил разрешения на исполнительный?! Что, мало радиообмен переписывал, хочешь повторить?!
Пот по лицу валил градом. Мысли в голове застопорились и я понял, что перестал соображать и ничего не помню. Как мне захотелось, чтобы все это закончилось прямо сейчас!
У исполнительного старта стояла толпа зевак из числа нашей братии. Ромка Грудинин кивнул мне и показал большой палец. Видимо, обратил внимание на мою пунцовую рожу или заметил то, что мы на разбеге оторвались от земли.
- 413-ому, взлет!
- 413-ый, взлет разрешил, - ответил Владыкин.
Я, осмотрев направление разбега, и, предварительно отпустив тормоза, начал плавно увеличивать обороты двигателя. Капот привычно пошел вправо, но я был к этому готов и придержал его левой педалью с тормозом. Примерно на скорости 50 я вывел обороты до максимального значения. Самолет безобразно болтало, все-таки подпортили грунт недавние дожди. Я шуровал педалями и пшикал тормозами, пытаясь загнать самолет на ориентир – водонапорную башню, про себя как мантру повторяя: «скорость-направление, скорость-направление …». И на скорости 90 слишком энергично потянул ручку, да так, что в управление сразу же вмешался Лядов и, пересилив меня, двойным отточенным движением установил взлетный угол. На удивление, очень спокойно сказал:
- Плавнее. И не нужно таких больших расходов ручкой. Скорость растет - постепенно придавливай ручку от себя, не давай взлетному углу увеличиваться.
Разбег длится в среднем секунд 18-20. За это время, я как-то позже не поленился и подсчитал, летчик выполняет около трех сотен операций: считывает показания приборов, контролирует параметры, обнаруживает и устраняет отклонения, ведет осмотрительность, слушает двигатель и др. Качество летчика как раз и заключается в том, как быстро по времени он выявит возникшее отклонение, с какой скоростью примет правильное решение на его нейтрализацию, и как скоро он это отклонение устранит. В будущем, проходя профессиональное обучение в летном училище, и изучая литературу, связанную с психологией летной работы, узнал, что за минуту горизонтального полета, что считается самым простым элементом, летчик среднего уровня совершает до двух тысяч различных операций. Вот такие вот интересные цифры.
Как только толчки самолета стали уменьшатся и сглаживаться, я без напоминания убрал РУД на малый газ и приступил к торможению. Кстати, на Яшке процесс торможения имеет свою специфику: из-за отсутствия антиюзовой автоматики тормозить приходится кратковременным пульсирующим нажатием на тормоз, иначе колеса стопорятся. В результате чего можно  попасть в неуправляемый разворот, что в купе с повышенной скоростью грозит вылиться в нехорошую «каку» - например, уйти с направления, с чем-нибудь столкнуться, поломать шасси и даже перевернуться.
На исполнительном старте мы вновь встали в очередь за самолетом Кривоноса.
А вот на третий раз Сергеныч действительно в управление не вмешивался даже тогда, когда я опять чересчур задрал капот выше требуемого, однако отклонение увидел вовремя и его быстро исправил, уменьшив взлетный угол до заданного. Правда, из-за этого раскачал самолет и ушел по направлению от оси взлета вправо, которое также коряво, но все-таки выровнял. По крайней мере, свои ошибки я увидел и даже их пытался исправить. Коряво, грязно, но, тем не менее, исправил. Сам. Я…
Конечно же, это увидел и Лядов.
Мы зарулили на заправочную, где нас встречали пацаны и Витя с красными флажками.
- Не забудь прожечь свечи, - буркнул Лядов, открыл фонарь своей кабины и спрыгнул на землю.
Я же, пытаясь совладать с неслабым тремором нижних конечностей, чуть не навернулся с плоскости, запутавшись ногой в вытяжной фале парашюта, карабином пристегнутой к креслу. Витя, как всегда, был рядом, меня поймал и назидательно шлепнул по шлемофону.
- Ну, Сереня, рассказывай о своих впечатлениях, а главное, как оно учиться летать? Вы же все нечто другое ожидали? – обратился Сергеныч к остальным. – Глядите на него, мокрый, как цуцик. Да, мальчики, учится летному делу очень не просто и, что самое печальное, не каждому дано. Можете поинтересоваться у Сологуб, каково это, когда бог не вложил нужную косточку. Сереня, - Лядов опять обратился ко мне, - ты все увидел и попробовал, теперь прокручивай в голове, запоминай движения, вспоминай все ошибки и то, как с ними бороться. Как можно больше тренажей в кабине, только так можно чему-то научиться. Победа в воздухе куется на земле, - продолжил нравоучения с нами Сергеныч. - Не слышали такое? Ну, теперь-то вы в курсе. Две недели самолеты в вашем полном распоряжении. Три наших борта с двумя кабинами. В итоге – шесть рабочих мест. Если увижу, что кто-то вылез из кабины и шатается без дела – пойдет чистить туалеты, возможно женские. А во время чемпионата они будут так… Гм… Всем все понятно? Что касается тебя, тезка, - Лядов с прищуром посмотрел на меня, - ты, конечно, «не фонтан», но и не «дундук» полный. А молчал я на третьем разбеге потому, что расцепилась фишка моего шлемофона, - улыбаясь, соврал Сергеныч. - Грудинин, в кабину!
Меня отпустило. Я понял, что Лядов остался доволен. Я приложу все усилия, чтобы не сидеть в самолете болваном в дальнейшем, а показывать, как говорит Лядов – «качество», пусть мне придется жить в кабине. Все две недели, пока идет чемпионат.
Вот и прошли наши первые неполноценные, но все-таки, настоящие полеты. Наконец-то мы попали в плановую таблицу, и пусть небо нас еще не приняло… Опачки! Да я же оторвался от земли на первом разбеге! «И Лядов, скорее всего, отгребет за это на разборе», -  подумал я. – «Надо будет его как-нибудь, потом об этом спросить».
Итак, наша первая летная смена завершена. Все отработали по три разбега, за исключением, угадайте кого? Конечно, Жаркова. Или «418-го». Они с Лядовым сделали всего два и перед третьим Лядов, высадив его в чистом поле, сам зарулил на якорь. Обычно, он  заруливал на стоянку с кем-то из нас. Санек, видимо, опять его из себя вывел.
Выполнив привычные послеполетные работы, мы, весело переговариваясь, пошли на ужин. Я все думал над словами Лядова о «неполном дундуке» и о том, что у него «случайно» расцепилась фишка шлемофона, и поэтому он молчал.
Я забрал у Жаркова мокрый шлемофон и вывернул его наизнанку, пусть сохнет. Вот он, соленый пот летной работы. Кузьмич как-то сказал, что парашют под пятой точкой летом за неделю полетов становится тяжелее на два килограмма. По этому, их нужно раз в месяц распускать, сушить и переукладывать.
  Завтра открытие чемпионата. Наш авиационный дом наполнился чужими людьми, бессовестно оккупировавшими спортгородок и столовую. В столовую мы так и не попали, ждали на улице, когда повара вынесут нам армейские термосы с кашей и чаем. Ужин умяли на стартовом квадрате, на свежем воздухе. Ну, хоть так… Обидно… Ничего… Переживем…


Продолжение
http://proza.ru/2023/02/03/1333