Ангел с треснутым крылом

 Я снова сильно пью. Ничего не могу с собой поделать. Когда приоткрываются глаза и хоть на самую малую секунду включается сознание - мне тут же хочется погасить дневной свет, залить свой мозг спиртом, заглушить любой всполох сознания. А тут ещё эта дальняя поездка и девятнадцать часов на трясущемся поезде, хорошо хоть Шаман достал билеты в купе. Он также настоял, чтоб со мной поехала Катюха. Я был категорически против, и вообще, стараюсь её не посвящать в нашу работу, потому что уж больно она, эта работа,; специфическая и простым людям лучше ничего не знать про наши странные дела. Катюха, конечно, баба отличная, мне однозначно повезло; она никогда не выпытывала у меня ничего о работе, хоть иногда ей и приходилось отстирывать с моей одежды самые необычные пятна, а несколько раз она становилась невольным свидетелем моих диких перевоплощений, например таких, как огромные клыки, с которыми я как-то вернулся из "похода", или рудиментарный хвостообразный отросток из копчика, похожий на член без головки, только торчащий со спины. И она, конечно же, высказывала своё удивление и даже тревогу, но никогда не настаивала на моих объяснениях, если я сам этого не хотел. Надо отдать ей должное - у неё была врождённая деликатность. Вот и сейчас она без эмоций смотрела на проплывающие; за окном деревни, а руками гладила мою голову, лежащую у неё на коленях. Шаман взял Катюху с нами, чтобы она поддерживала и следила за моим состоянием, пока я так оголтело напиваюсь вот уже вторую неделю. Сам он что-то усердно записывал в большой блокнот, чертил странные схемы и усердно выискивал какую-то информацию в потрёпанных книгах, которыми был забит его дорожный рюкзак. Там же лежала и моя бутылка водки, Шаман благосколонно купил её, чтоб мне было легче выйти из запоя. Ещё он купил все четыре места в купе, чтоб к нам никто не подсел. Было бы неудобно находиться долгое время с незнакомым человеком в таком тесном пространстве, когда у меня такое состояние и периодически рыгаю чем-то кислым; двое моих верных спутников реагировали на это спокойно и терпеливо.

 Ночь в поезде для меня была тяжёлая, я метался в бреду, даже кричал на Шамана и Катю, обвинял их во всех грехах, материл, требовал у них водки и всё прочее. Они, с периодичностью в час, наливали мне на дно стакана, я жадно глотал, потом боролся с рвотным рефлексом, потом затихал на короткое время и начинал по новой свой концерт.

 А на рассвете меня начало понемногу отпускать и сознание просочилось в мой воспалённый мозг. Мои спутники уже пили чай, так как через час мы должны были прибыть на станцию Лесной угол, а потом ещё восемьдесят километров на попутках. Я попросил крепкий кофе и сказал, чтобы Катя вылила остатки водки. Шаман на это ласково улыбнулся, он всё понимал и рассказывал, что раньше тоже пил после трудных заданий, хотя назвать ту ситуацию в которой я оказался две недели назад трудной - значит ничего не сказать. Но урок я вынес на всю жизнь и теперь точно знаю, что ни в коем случае нельзя примешивать к "походам" личное, как минимум нельзя выполнять задание, например, перейдя в свою прошлую жизнь или предыдущее воплощение; именно это я и сделал, проявив личный интерес. Шаман, конечно, пытался отговорить меня, но азарт взял верх и теперь мне приходится напиваться вусмерть, чтоб забыть тот ад, который творили со мной монахи по указу владыки под сводами древнего собора, где-то на окраине Константинополя, причём, как бы это сказать, я был женщиной.

 Был бы героин, я бы колол его, но была только водка и она немного помогала стереть тот позор и ужас, испытанные мной.

 Я давился кофе, а есть ничего вообще не мог, при этом все мои чувства и мысли были поразительно ясны, чисты и оголены, как высоковольтные провода. Шаман задумчиво накручивал на палец свою тонкую длинную бородёнку и рассматривал влажные стволы деревьев, пролетающие за окном. Я заговорил первый, выразив опасение, что мы ничего не найдём там, куда направляемся. Шаман закивал и тоже выразил свои сомнения на этот счёт. Я сказал, что не чувствую "присутствия", хотя оно однозначно было, ещё пол года назад, когда мы только вносили в график эту поездку и посылали запрос на одобрение и финансирование нашему, так сказать, руководству. Одобрили быстро и денег выделили гораздо больше, чем мы запрашивали. У нас никогда не было недостатка в деньгах и меня это бодрило и возбуждало, я представлял свои будущие большие квартиры, загородные дома и дорогие машины, но сейчас понимаю, что все эти мечты могут, как лопнувший шарик, остаться только мечтами и надо бы усиленно вложиться в своё здоровье и нервную систему. Шаман давно намекал мне на психологическую поддержку нашей конторы, но я только отшучивался.

 На станции Лесной угол мы быстро нашли машину, таксист заломил космическую сумму, раза в четыре превышающую реальные расценки, но шаман не стал торговаться, а широко улыбнувшись толстяку за рулём, закинул наши вещи в багажник и уселся на переднее сиденье.

 Ехали мы больше двух часов, пока не упёрлись в лес, у которого дорога превращалась в залитые вечными лужами ямы и канавы. Дальше нам предстояло идти сквозь лес пешком. Шаман двигался впереди уверенно, словно по навигатору, мы шли сзади и Катюха придерживала меня, а я был ей до слёз благодарен, но высказать этого не умел. Меня удивлял наш союз: Катя непонятным образом прибилась ко мне, как уличный котёнок, появилась сама собой в моей жизни и уже совсем скоро я стал просыпаться и засыпать с ней на одной кровати. Я её не любил, но с ней мне было спокойно и хорошо и она по большей части молчала и была внимательна ко мне.

 Примерно через сорок минут мы вышли к деревне из пятнадцати домов, из которых жилые были всего три, остальные рассыпались и медленно уходили в землю почерневшими от времени стенами.

 Мы постучали в ближайшие ворота и это оказался именно тот дом, который нам и был нужен. Нас впустил бодрый и на удивление общительный дед и без прилюдий сразу нам всё рассказал:

; - Ну, а што я вам скажу то, был ангел, у меня жил, во, недолго, правда, помёр он потом, во, месяца три как помёр. Я его то в лесу и закопал, могилку то бугорок сделал, во. На кладбище, думаю то, не надо лучше, а в лесу самое оно. Я же его первый раз то в лесе то и нашёл; голый совсем сидит то, к дереву прислонился и дрожит, а на спине крылья то большиущие, как у птицы то страуса, только серые, а одно крыло треснуто, переломано будто бы, во. А на улице подморозило, а вон голый весь то. Я его кой как до дома доволок, дрожит, как цуцик, во; растирал его, травами выпаивал то, думал помрёть, так он хрипел. Да и странен он конечно был, скажу я вам то, глазища огромные, каждый, думаю то, как три моих, с кулак, во, кажный глаз, да такие синие, что аж смотреть в них больно то, от чегойто сразу плакоть то хотелось, кхе-кхе, как в глаза то евойные посмотришь. Я и крыло ему то туго перемотал, вообщем то лечил его, а он и оклимался то. По русскому то, по человечьи не говорил он, словно, во, со звезды какой свалился, только звук какой-то, как свист, или музыка то тихая, такой во разговор он говорил. Но, што сказать то могу, какой же он добренький был то, ох и добряк же, я вам скажу то, вечно улыбается так хорошо, благодарил меня кажную минуту, всё руку мне жал по сто раз на дню, эт я его так здороваться по человечьи научил, а ему понравилось, вот он и жал постоянно то и улыбался. Ел как котёнок то, совсем мало, и мясо вообще не ел, картошку то отварную любил больше всего то. А ещё икону любил, деву Марию то казанскую матушку то, от бабки мне ещё досталась то и оклад красивый. Так он мог часами так сидеть перед иконой то и всё улыбается, гладит икону, песню свою свистит. А крыло то его не зажило, а наоборот то, хуже только сталось, гнить пошло, да и почернело то всё. Он то улыбался, да улыбался, но я ж вижу, что хереть он стал то, и падает и запинается нога то об ногу, жалко его было. А потом и есть совсем бросил то, и сердце мне кровью то залил, глядючи то на него, а он плакать вздумал то, как ребёнок, ей богу, во. Я ему икону уже к кровати на стул поставил то, он уже и не вставал тогда, а всё лежит, смотрит на матушку Богородицу и плачет то и плачет слезами крупными такими, во. Я и сам много плакал, глядючи на него то, уж больно жалко его мне было, видно ж, что зла он в жизни то никому не сделал и жил, наверное, как птица небесная то. Да и помер то, бедняга, на руках моих то помер, смотрел так прямо то через глаза мои да в самое сердце, ох, и штойто шевелилось там у меня, надрывалося то. А он улыбнулся то мне и помер, во. Так с улыбкой и лежал мёртвый, хорошо, што глаза сам закрыл то. Из носилок я телегу сладил, да отвёз его в лес, там где первый то раз нашёл его. Такая во история, голубчики то.

 Мы, немного очахнув с дороги пошли искать его могилу. Старик заохал и схватился за голову, когда увидел разрытую яму, на месте холмика с крестом из досок. Мы переглянулись с Шаманом, он кивнул мне и я понял, что наша история с ангелом только начинается.