Эволюция или завоевание?

  ...Ни в какой другой области наука не оказалась так зависима от летописной повести, как в суждениях о возникновении Киевского государства.  (А. П. Толочко)
 
      История России есть история страны, которая колонизуется. (В. О. Ключевский)
 
     В одной стране они грабят, в другой сбывают...  (Дудо Сен-Кантенский)
 
   Вторая половина IX века... Время начала имперской истории, когда политические и государственные институты и атрибуты стремительно, по историческим меркам разумеется, пришли на смену потестарным1 формам организации власти в разрозненных славянских, финно-угорских и балтских племенах, а на политической карте средневековой Европы возникла Киевская Русь. Чем были вызваны эти эпохальные события? Были ли они предопределены объективными факторами (и если да, то какими?), или перед нами столь часто встречающаяся в истории «игра случая»?
 
     Однозначного ответа на эти вопросы до сих пор нет и главная причина тому - отсутствие современных рождению Империи русов письменных источников. (Мы вывели за пределы нашей работы анализ более ранних периодов, связанных с легендарным основателем «матери городов русских» Кием и полулегендарным Киевским каганатом. И хотя многие историки начинают отсчет древнерусской государственности именно с этого момента, воссоздать сколько-нибудь достоверную историю того времени не представляется возможным, а заниматься пересказом всем хорошо известных преданий не входит в наши задачи.) Ведущаяся с XVIII века полемика, носит хотя и ожесточенный, но исключительно отвлеченный характер и отягощена...
 
     Наверняка, читатель уже понял, что без политики и идеологии не обойдется и в этом очерке. Споры идут одновременно по нескольким направлениям – «вследствие чего», «кто» и «каким образом».

   Карта 4. Славяне и их соседи накануне прихода Рюрика

   На сегодняшний день насчитывается более двух десятков теорий происхождения государства, но ни одна из них не может достаточно убедительно пояснить, что привело к его возникновению на Восточно-Европейской равнине. Во всяком случае, нам ничего доподлинно не известно ни о войнах с соседями2, ни о природных катаклизмах на ее территории в середине IX века, ни о каких-либо экологических кризисах («теория вызова»), ни о строительстве там гигантских ирригационных сооружений («ирригационная теория») или достижении ее населением определенного порога плотности («демографическая теория»).
 
   Историки-марксисты, чьи взгляды господствовали в имперской историографии с 30-х годов ХХ века, утверждали, что в восточнославянском обществе к IX–X векам произошли глубокие изменения, связанные с социальным расслоением и распадом родоплеменного строя, и именно этот фактор, а не описанный в летописи приход варягов, явился определяющим для образования Древнерусского государства. Как и все основанные на марксистском учении концепции, данная теория подкупает своей безупречной, на первый взгляд, логикой, основанной на рациональных аргументах, доказанных или, по крайней мере, декларируемых в качестве таковых, фактах. Но именно в отношении этих фактов сразу же возникает ряд сомнений и вопросов. В частности, на каком уровне социально-экономического развития находились восточноевропейские славяне? И как было устроено их общество?
 
   Участников спора на тему «кто» занимает вопрос о привнесенном или автохтонном характере древнерусской государственности. И если дискуссии «марксистов» и «антимарксистов» после распада СССР потеряли былую остроту и практически сошли на нет, то баталии на другом фронте, открытом еще в XVIII веке, по-прежнему не затухают. Сторонники первой концепции, основываясь, возможно, на словах летописца, что «славяне живяху звериным образом', представляли себе первоначальный быт славян не выше быта дикарей ирокезцев»3. При большом желании из этого летописного сообщения легко проложить дорожку к утверждению о том, что славяне без посторонней помощи не могли создать государство, а от него к выводу о «некой расовой неполноценности» славян. Сторонники автохтонного пути, напротив, говорят о высоком уровне развития восточных славян, обращаясь... к все той же ПВЛ: «Некоторые же, не зная, говорили, что Кий был перевозчиком; был-де тогда у Киева перевоз с той стороны Днепра, отчего и говорили: «На перевоз на Киев». Если бы был Кий перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду; а этот Кий княжил в роде своем...»4. 
 
     Между тем, на наш взгляд, по-своему правы обе стороны – ведь говорить о каком-либо общем уровне развития этих условных «восточнославянских племен» вряд ли правомерно. (Кстати, об этом прямо говорит летопись.) Одни из них, пребывая в симбиозе с природой, вели «лесной образ жизни», занимаясь охотой, рыболовством и собирательством. Водоемы были полны рыбой, леса – зверем и ягодами, а пчелы исправно «производили» мед и воск. Имущественного расслоения, по крайней мере такого, которое по марксистской концепции должно было привести к возникновению государства, не было. Не было и внешних врагов, а для решения внутриплеменных проблем вполне хватало совета старейшин. Вероятно, такую же размеренную жизнь вели и соседствующие со славянами на этих редконаселенных, но богатых дарами природы территориях балтские и финно-угорские племена. Исходя из этого, можно предположить, что вряд ли эти обитатели лесов и пойм рек испытывали потребность в сложной общественной организации своей жизни. Другие племена, такие как поляне и ильменские словене, могли находиться на более высокой ступеньке социального развития, хотя и здесь можно до бесконечности спорить о наличии у них «внутренних предпосылок» для зарождения государства. Во всяком случае, как отмечал С. Ф. Платонов5, «у нас нет никакой возможности доказать, что этот быт достигал высоких степеней общественной культуры»6.
      
     В то же время уже само расселение славян на новые земли свидетельствует о наличии у них этих самых «внутренних предпосылок», поскольку переселение не могло не сопровождаться столкновением с «аборигенами», что, в свою очередь, делало неизбежным выделение из общей массы переселенцев военных предводителей и их ближайшего окружения. В результате у восточных славян должна была неизбежно возникнуть переходная структура между племенем и государством, так называемое «вождество» (chiefdom)7, которое и открывает путь к имущественному расслоению в результате неравномерного распределения военной добычи. (Добавим, что аналогичный процесс наблюдался во всей мировой истории: дорийцы, кельты, германцы, гунны, монголы, западные и южные славяне, датские и норвежские викинги…)

     В качестве небольшого отступления заметим, что в «имперской» историографии бытует мнение о якобы мирном характере славянской колонизации Восточно-Европейской равнины. В соответствии с этими представлениями аборигены и пришельцы существовали в полной гармонии друг с другом, заполняя различные ландшафтные зоны. Однако простой здравый смысл и житейская логика заставляют усомниться в столь идиллической картине хотя бы по той причине, что подавляющее большинство из известных истории подобных переселений сопровождалась войнами, этноцидом и вытеснением побежденных народов на менее пригодные для обитания территории. Нет никаких оснований считать, что славяне были хоть сколько-нибудь гуманнее, чем евреи времен Иисуса Навина, германские рыцари, монголы Чингисхана или североамериканские колонисты. Об отнюдь не мирном характере подобных переселений свидетельствуют и археологические исследования. Вот, например, как описывает одно из них П. Н. Третьяков8: «Зарубинецкие раннеславянские племена шаг за шагом продвигались к северу, достигнув на Днепре устья Березины, заняв значительные пространства в бассейне Сожа и поречье Десны на всем его протяжении. С их появлением жизнь на старых милоградских и многих юхновских поселениях полностью прекратилась. Местное население оказывало, вероятно, сопротивление пришельцам, но было вынуждено отступить на мелкие реки в глубинах водораздела, а главным образом к северу на земли других племен»9.




     Теперь о термине «восточнославянский». Мы не случайно определили его как условный, поскольку дифференциация славян на восточную, западную и южную ветви в отношении к тому временному периоду носит, скорее, географический, нежели этнический характер. По крайней мере, во время создания общеславянской письменности Кириллом и Мефодием (это вторая половина IX века) дело обстояло именно так. Реальное, а не условное разделение расселившихся на огромной территории от Эльбы до верховьев Волги и от Ладоги до Балканских гор славян началось позже. И связано оно было, прежде всего, с различиями в природных реалиях колонизованных территорий, что, в свою очередь, обуславливало те или иные методы ведения хозяйства. Важнейшим, а, возможно, и решающим фактором в разъединении славянства по линии Восток – Запад стал конфессиональный раскол – разделение на католичество и православие.
 
   В последнее время все более популярными становятся теории, согласно которым заселение славянами Восточно-Европейской равнины шло несколькими волнами из разных мест, в разное время и гораздо позднее, чем это считалось прежде. И если ранее «классической» считалась летописная версия прихода славян с Дуная в бассейн Днепра с последующим расселением по всей территории будущей Киевской Руси, то ныне в историческом сообществе превалирует мнение, что кривичи и ильменские словене, «призвавшие», согласно летописи, Рюрика, пришли на свою новую родину из западнославянских («венедских») земель, расположенных в районе Южного побережья Балтийского моря. Более того, ряд историков считает, что произошло это уже в норманское время.

     В этой связи сразу же возникает ряд вопросов, на которые, увы, не существует однозначных ответов:

а\каким был социальный багаж переселенцев (с достаточной степенью уверенности можно утверждать, что у кривичей и, прежде всего, у ильменских словен он был достаточно солидным);

б\когда произошло переселение (т. е. имелись ли в распоряжении славян несколько столетий для «закономерного» развития на новой родине, и, если «да», то не случился ли за это время, наоборот, откат от «вождества» к традиционной племенной структуре);

в\не стала ли легенда о «призвании» отголоском миграции полабских славян?
   
     Итак, ни одна из рассмотренных выше теорий не дает нам однозначного ответа на вопрос, что побудило местное население к столь резкому отказу от полностью соответствующих его быту потестарных форм организации общественной жизни и почему во главе образованного государства оказалась балтийская династия Рюриковичей. Но если обратиться к теории, согласно которой государство возникает в результате внешнего завоевания, в результате насилия победителей над побежденными и установления совершенно иных принципов организации жизни на завоеванных территориях (при этом завоеватели и их потомки составляют привилегированное меньшинство), как все сразу становится на свои места. Полагаем, что и в нашем случае это было обычное завоевание, которое лояльный к Рюриковичам летописец изобразил так хорошо знакомым нам по 20–30-м годам XX века актом «народного волеизъявления».
 
     Подведем некоторые итоги:

        1. Приходится констатировать, что ни норманисты/антимарксисты, говорящие о низком уровне общественного развития у восточных славян, ни антинорманисты/марксисты, утверждающие обратное, не могут подкрепить свое мнение неоспоримыми доказательствами.

     2. Историки не случайно облюбовали ПВЛ (как мы знаем, скорее литературное, чем хроникально-документальное произведение) в качестве основного поля для своих баталий. Многие сообщения этого текста, имеющие важнейшее значение для затрагиваемой нами темы, допускают неоднозначное толкование. Да и сам летописец зачастую опровергает на последующих страницах то, что поведал на предыдущих. Это открывает великолепный простор для авторов научных статей и диссертаций, где и норманисты, и антинорманисты без труда найдут нужную цитату для подтверждения своих взглядов, используя магическую формулировку – «как указывает летописец». Если же по каким-то причинам текст ПВЛ не удовлетворяет ученого, то тогда историк немедленно вспоминает, что летопись – «источник ненадежный» и применяет не менее универсальную формулировку: «здесь летописец ошибался».
 
     3. Теория насилия дает непротиворечивое и аргументированное объяснение, почему у населения Восточно-Европейской равнины вдруг резко обозначилась тяга к государственному строительству10.


     1. Потестарность - форма организации общественной власти в доклассовых и раннеклассовых обществах, не имевших политических и государственных институтов и атрибутов.

     2. Некоторые историки пытаются объяснить возникновение древнеславянской государственности сложными отношениями живущих в лесостепной зоне полян с их степными соседями, но отсутствие письменных свидетельств позволяет лишь пофантазировать на эту тему.
 
     3. Платонов С. Ф. Полный курс лекций по русской истории. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 19.
 
     4. ПСРЛ. Санкт-Петербург: Типография Эдуарда Праца, 1846. Т. 1. С. 4.

  5. Платонов С. Ф. (1860–1933) – доктор исторических наук, член-корреспондент Петербургской академии наук. Один из виднейших историков империи начала XX века. Монархист. Считал, что «нет нужды вносить в историографию какие бы то ни было предвзятые точки зрения; субъективная идея не есть идея научная, а только научный труд может быть полезен общественному самосознанию». (Платонов С. Ф. Полный курс лекций по русской истории. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 8.)
 
   6. Платонов С. Ф. Полный курс лекций по русской истории. Т. 1. С. 21.

     7. Более подробно тема «вождества» будет раскрыта при рассказе о возникновении Монгольской империи.

     8. Третьяков П. Н. (1909–1975) – член-корреспондент АН СССР, лауреат Сталинской премии. Сфера научных интересов – происхождение и древнейшая история восточных славян.

     9. См.: Третьяков П. Н. У истоков древнерусской народности. МИА. 1970. С. 179; Славяне и балты в Поднепровье на рубеже и в начале нашей эры. С. 27–43.

   Носители Зарубинецкой археологической культуре (III / II в. до н. э. – II в. н. э.) проживали на территории современной Западной и Центральной Украины, юге и востоке Белоруссии, в западном приграничье России. В имперской историографии ее однозначно считают славянской, однако за пределами Империи распространены альтернативные мнения (кельтские, германские, балтские племена).

     10. Одним из самых известных примеров государств, появившихся подобным образом, является Спарта, где завоеватели-дорийцы властвовали над остальным населением. Так же возникло государство, вошедшее в историю под именем Древний Рим, и имеющая самое прямое отношение к теме нашей книги Монгольская империя.