*Убедительная просьба не читать вендорские тексты в этом кошмарном формате - здесь они просто для знакомства, а читать их неизмеримо лучше уже в заботливом пдф, который ждет всех по внешней ссылке на ВК и, разумеется, абсолютно бесплатно, как всегда было, есть и, очень надеюсь, будет с любыми вендорскими текстами*
Не без волнения приступаем к рассказу об одном из самых непонятных читателю народов – лесных эльфах. Если большинство исторических очерков Вендорской энциклопедии, так или иначе, имело схожую композицию, основанную на простейшем хронологическом принципе, то в данном случае – придется изменить подход. История Мефалы и ее обитателей по человеческим меркам скудна на события и крайне статична с точки зрения ярких дат, смен эпох или хотя бы войн. Как и язык эльфов, их история – это собрание застывших узоров, кажущихся нам спутанными и избыточно переплетенными, однако очень простых и понятных самим эльфам. Уже поэтому, а также с учетом отличающегося от нашего отношения эльфов ко времени – есть смысл рассказ о них построить в форме как раз-таки сложившихся узоров – переплетенных культурно-бытовых срезов, а не временных волн .
И так как обзор ситуации к моменту повествования был вынесен в отдельную статью, только первая часть данного материала будет связана со временем – ведь речь пойдет о тех днях, когда группа богов и титанов решила дать старт собственному проекту по созданию небольшой, но самобытной цивилизации.
Древняя история эльфов как отражение слияния демиургов
Два в одном
Чтобы рассказать, как появлялись эльфы – придется пронзить временную шкалу на почти недостижимую в истории других народов глубину: в те далекие и печальные дни, когда Золотой Век завершился Титаномахией, привычный мир раскололся по швам, а образы нового или новых еще не появились на горизонте. Это уже позже боги попытаются реализовать свои амбиции демиургов, создавая новые народы из осколков Золотовечья и сражаясь со своими недавними порождениями-союзниками. Это еще позже титаны примут решение сделать поворот в сторону синкретической цивилизации духа и технологий, которую начнут создавать вокруг Тартара. Это еще немного позже подавляющее большинство неудавшихся демиургов попросит принять их в Тартарский проект, а свои неудавшиеся народы бросит деградировать и выживать в непростых условиях малого постапокалипсиса, вызванного непростительно неуемной эксплуатацией Урана…
А тогда – почти сразу после завершения глобальной междоусобицы, подведшей черту под Золотым Веком и его ценностями – Вендор наполнял, в основном, лишь хаос постреволюционной свободы и полное непонимание, куда двигаться дальше, раз модель Золотого Века оказалась неидеальной. Бунтовавшие боги, получив полную свободу действий, уже начинали понимать, что трудности только начинаются, и новый порядок, о котором они заявляли, требует тщательнейших расчетов в моделировании и полнейшей самоотдачи в реализации замыслов, о которых сами они, говоря откровенно, имели крайне смутное представление. В свою очередь, приверженцы старых порядков, большинство из которых составляли титаны , очень болезненно переживали крах своей модели цивилизации (а отнюдь не приписанное им позже поражение в войне с мятежниками), неохотно приходя к мысли, что это все неспроста, и освоение Вендора, по неизвестным им причинам , должно, очевидно, происходить в разных цивилизационных моделях, а не в одной, пусть и похожей на идеальную.
Но все их проблемы нас в данном материале не волнуют. Нам гораздо интереснее короткая история любви между титаном Мефалой и богиней Альмалессией, во время Титаномахии сражавшимися по разные стороны (что интересно, Мефала – за богов, а Альмалессия – за титанов) и убившими друг друга в образном поединке во время одной из последних стычек Титаномахии.
Они не могли умереть, однако и возродиться, как обычно бывало, тоже теперь не получалось. Дело в том, что в бою они оба одновременно применили одинаковый образ: атакующий перемещал все свои тонкие тела внутрь противника, чтобы «разорвать» его изнутри. Возникший резонанс привел к слиянию их тонких тел в единую сплетенную «эмульсию», распутать которую не нашлось возможности. Этот узорчатый «инь-ян» усугубил еще и тот факт, что Альмалессия с Мефалой испытывали друг к другу серьезные чувства, заперли их в себе во время войны, но потеряли над ними власть во время своего необычного слияния…
Долгий диалог душ, детали которого нам неизвестны, привел к тому, что влюбленные договорились проявляться на материальном плане поочередно, и в этих проявлениях тандем теперь особо нуждался, так как поставил перед собой, возможно, первую конструктивную задачу, рожденную в послевоенном Вендоре. И задачей стало создание народа альфа…
Цивилизация номер А
В том, что создаваемый народ носил название альфа (переводилось как изначальный ), или эльфы, как повелось называть их позднее – нет особого пафоса его демиургов. Мефала и Альмалессия прекрасно знали, что их народ уж никак не первый, и вкладывали в его название лишь его предназначение: хранителей изначальных ценностей изначальной цивилизации – идеалов Золотого Века… Да-да!.. В ту пору, когда эти идеалы многим показались устарелыми, нашлась пара чудаков, решивших по возможности сохранить образ жизни и мировоззрение, долгое время считавшиеся идеальными. Боги-бунтари от такой задумки отмахивались, уверенные, что им непременно удастся найти куда более удачные и прогрессивные модели цивилизаций. Титаны одобрили задумку, хотя, ожегшись с Золотым Веком, постарались отстраниться от ее реализации, давая новоявленным демиургам карт-бланш. Но в любом случае все здравомыслящие существа того времени очень благосклонно относились к странно сплетенной паре титана и богини, видя в их любви символизм примирения.
Правда, нездравомыслящих существ в ту пору хватало с избытком. Из-за бессмертия как титанов, так и богов, Титаномахия была обречена стать крайне специфической войной, где главной задачей обеих сторон являлось создание условий столь весомого превосходства над другой, что сопротивление теряло бы смысл. Не здесь разбирать все методы достижения этой цели, поэтому просто упомянем, что, отчаявшись превзойти могучих титанов в силе образов, боги-бунтари стали эксплуатировать Уран для воплощения невероятных чудовищ, которых боги собирались использовать как орудия войны… Создавая эти изощренные плоды извращенных фантазий в спешке и впопыхах, мятежники наводнили Вендор сотнями агрессивных и плохо управляемых чудищ, заставив титанов реально ужаснуться тому, во что может превратиться мир, если это не прекратить. Более мудрые, они согласились с условиями богов (сейчас все равно куда более мягкими, нежели изначально желали мятежники), и война постепенно сошла на нет. Однако появилась новая проблема – в лице недавних помощников, которые, в силу своей мыслительной ущербности и ограниченности умений, продолжали искать способы проявления агрессии, ибо опции делать нечто иное, нежели воевать – не имели…
Боги еще сполна хлебнут горя с порождениями своих страхов и амбиций. Чудовища уничтожат не один зарождающийся народ, пленят и будут мучить не одного бога; наконец, именно масштабная битва с ними приведет к глобальному катаклизму, результатом которого станет сдвиг земной коры и, как следствие – череда эпических катаклизмов, которые перекроят карту Вендора и сотрут с лица земли большую часть людей и даже богов…
Но не все монстры, создаваемые для войны с титанами, были обречены сеять лишь хаос и страх. Некоторых богам удалось направить в нормальное жизненное русло, и первыми – стала группа сапфирных драконов, привлеченных демиургами для роли хранителей своего юного народца (тоже, что интересно, хранителей).
Стоит добавить, что остальные драконы на сотрудничество шли неохотно, но продемонстрировали слишком высокий (по сравнению с другими порождениями войны) уровень мышления и размножения, чтобы стать жертвами геноцида богов. Сначала было жаль стирать с карты Вендора столь разумный вид (еще и регулярно помогавший в борьбе с особо дикими монстрами), а затем выяснилось, что богам едва ли под силу такой трюк с расплодившимися крылатыми огнеплевами, эгоизм которых нивелирует их угрозу как вида, однако может уступить место объединению перед угрозой тотального уничтожения…
Сапфирные драконы – тоже не просто так прилетели и радостно присягнули защищать неизвестный народец. Причина проста: конкретно их созданием когда-то занимался именно Мефала. Именно он – один из самых лояльных бунтарей – старался вложить в геном гигантских ящеров поменьше агрессии и побольше отзывчивости… Поэтому творения Мефалы в количестве двадцати штук откликнулись на зов создателя и поклялись помогать народу альфа хранить традиции довоенного мира, о котором уже никто из этого народа не помнил иначе, как из рассказов родителей и откровений пары своих демиургов…
Лишь век спустя титан Ли начнет на востоке создавать собственный народ (ведь изначальные его планы были несколько иными), еще немного позже достигнет пика бум демиургов, названный историками Первой Попыткой. Однако настоящими альфа – стали именно подопечные Мефалы и Альмалессии: самый первый народ из тех, что доживут до Эры Богов.
И орел, и решка
Самое время сказать, что любовь Альмалессии и Мефалы лишь добавила мощный заряд готовности к взаимным компромиссам, но, что естественно, не стерла принципиальных отличий в их взглядах на мир и на пути его развития. Богиня была глубокой сторонницей самых архаичных идеалов ЗВ: полного вписывания в природу как ее части, образного мышления и незыблемости изначальных традиций. Мефала же в свое время поддержал бунтарей исключительно потому, что считал цивилизацию ЗВ достигшей точки застоя и искал пути развития в сфере именно материального мира… Да, он видел свой народ хранителями идеалов ЗВ, но считал, что на эти идеалы вполне можно было постепенно и мягко нанизывать новые слои отношений с миром.
- Мир меняется, - убеждал титан любимую во время их бесед на тонких планах. – Даже если бы я вдруг согласился полностью принять твой набор идеалов ЗВ (пусть время показало, что они себя изжили), нам никуда не деться от того, что сейчас – совершенно иные условия жизни!.. Вендор полон монстров, настроенных на чисто материальные атаки, энергетические поля ведут себя нестабильно, на закрытом Севере нарастают ледяные покровы, грозящие перевернуть землю… Нельзя жить без вектора в будущее – тогда вместо дерева останутся лишь корни, которые тоже зачахнут!..
Он был убедителен, и Альмалессия, души не чаявшая в растительном мире, не могла не согласиться с его «древесным» примером. А когда, спустя три века после начала их работы, полюса-таки сместились, и воды перекроили Вендор, смыв мимоходом многих их подопечных, приняла доводы титана полностью, и с того момента проект создания эльфов встал на строгие рельсы развития по согласованному плану.
Итак. Получалось, что в задачу демиургов входило создание специфического народа, обладавшего повышенной адаптивностью и пластичностью мировосприятия, при этом имевшего глубоко впитанную тягу к архивации и сохранению традиций, знаний и идеалов своих предков.
- Смотри, как наш народ быстро восстановился после Потопа, - улыбалась Альмалессия астральному аватару титана (это была неделя ее материального воплощения). – Если бы они были лишь адаптивными, то выжили, но начинали бы многое с нуля, как другие дикари. Если бы они лишь хранили традиции, то вымерли из-за резкой смены условий жизни… Хорошо, что мы, споря, давали им каждый свое.
- Еще лучше будет теперь: когда мы оба даем им синтез нашего компромисса…
***
Именно в этом кроется ответ на вопрос, почему эльфы отличаются от людей. Демиурги, не имея строгих традиций и правил работы с людьми – шли собственной дорогой и экспериментировали с их тонкими полями и генным аппаратом от всей души. И важный нюанс: длинные уши, стройные фигуры, особая форма глаз, обостренные органы чувств и все другие отличия – не закладывались демиургами. Это лишь следствие вложенной демиургами в народ повышенной адаптивности. И живи эльфы изначально не в буйных лесах, а в пещерах – их внешний вид отличался бы кардинально. Собственно, уже то, что дроу за несколько веков в подземельях обрели столь разительное отличие от предков – лишь дополнительное свидетельство.
Впрочем, если в этом разрезе демиурги нашли компромисс, то в большинстве остальных – действовали, словно наперегонки, видя в своем народе отражение личных увлечений и идеалов. Это проявлялось как в глобальных вопросах, так и в мелочах, и теплое противостояние любимых будет длиться еще очень долго. Мефала настаивал на большой свободе выбора каждого юного эльфа, в то время как Альмалессия желала прочно укоренить систему преемственности и родительского влияния. Альмалессия хотела видеть в эльфах оплот традиций, тогда как Мефала надеялся позиционировать свой народ как пример для подражания другим народам. Казалось бы, мелочь, но на дистанции – неминуем конфликт, ведь для сохранения традиций предпочтительна изоляция, а роль образца – требует активного и часто взаимного общения с другими…
В таких случаях, где компромисс был недостижим, демиурги находили его в более широком смысле. Скажем, титан согласился на высокую долю изоляции и роль оплота традиций, зато система воспитания была выстроена так, что каждый эльф всю свою затяжную юность имел право искать главное призвание, пробуя самые разные виды деятельности. Или, например, пресловутая встроенность в природу, культивируемая Альмалессией, была со скрипом принята Мефалой лишь тогда, когда богиня, вздыхая, дала добро на вручение эльфам первого их оружия – луков – с помощью которых человек как минимум уравнивал свои боевые способности с миром животных и стремительно вырывался из глубин пищевой цепочки, куда повсеместно угодил по завершении Золотого Века .
В этих половинчатых компромиссах таилась серьезная проблема: эльфы теряли цельность. Кто знает, насколько успешен был бы народ только Мефалы или народ только Альмалессии, но то, что оба они были бы более цельны, чем единый компромиссный народ эльфов – несомненно. Возможно, один стал бы примером, а другой – оплотом. Возможно, оба бы зачахли без того глубокого внутреннего диалога, который вели в нем столь разные демиурги… Так же, эльфы, пойдя одной ногой по одному пути, а второй – по другому – стали отражением этих демиургов: специфической эмульсией, которой в каждый момент своего существования не хватало чуть-чуть для полной гармонии. Находясь на пике развития, эльфы, вместо того чтобы становиться образцом – уходили в изоляцию. Достигнув точки высокой духовности – они перечеркивали ее самолюбованием в роли ориентира для людей. Пытаясь слиться воедино с природой – продолжали ощущать легкий зов цивилизации, а везде, за пределами леса – теряли взлелеянное благодушие, приходя, как, например, дроу – к ожесточенным культам и суровым перегибам в мировосприятии…
Рождение Мефальи
Но винить в этом демиургов – не хочется… Пример других народов – в том числе, более цельных – показывает, что проблемы возникают везде, и уж кто-кто, а эльфы – пусть и не стали идеальной нацией, но приблизились к такому званию очень сильно. И серьезная заслуга в этом Мефалы и Альмалессии не оспаривается никем. Они с каждым веком все сильнее растворялись в своем народе, и, если кому-то угодно видеть в этом игровое поле двух влюбленных – спорить не будем. Но любой из нас, имеющий хотя бы крохотное отношение к труду демиурга, знает, что свое творение в какой-то момент начинаешь любить и ценить больше, чем свое скромное «я».
Демиурги эльфов не имели шансов пройти мимо подобной точки. Их вклад в народ достиг высочайшего уровня, нация была сформирована, ее духовные скрепы казались незыблемыми, а традиции очень глубоко вплелись в жизненный уклад и образ мысли… В такой ситуации больше всего хотелось одного: слиться-таки друг с дружкой максимально тесно и, не вмешиваясь напрямую в ход развития своего народа – просто наблюдать, как он, достигнув зрелости, начинает жить сам и принимать уже свои личные решения. Это понятно каждому родителю, способному избежать искушения до конца дней лепить из своего ребенка то ли второго себя, то ли того себя, каким хотелось стать, но не вышло…
Отношения любимых вышли на новый уровень. Оба в определенном смысле максималисты, они искали способ принести еще больше пользы своему народу, поэтому стали первыми (как и полагалось), кто не просто осознанно ушел на тонкие планы, лишив себя возможности материального появления в мире (это делали и до них), но и слился с доменом своего народа, отдавая себя в его распоряжение. Причем, если в будущем титаны и боги будут преподносить подобные дары, чаще всего сохраняя хотя бы определенную долю свободы влияния на людей , то демиурги альфы целиком положились на выбор подопечных. Не исключено, что просто устав спорить лично и переведя этот спор-диалог в тезис «Пусть наши дети и определят свой путь сами»…
Перед уходом демиурги максимально сбалансировали свое влияние, не упустив и тот факт, что драконы, дававшие присягу всему народу – сохраняли дополнительную верность именно Мефале. Данный факт титан благородно согласился компенсировать целым рядом чисто лесных традиций, и это еще сыграет свою роль в истории острова. Острова, названного МефАльей…
Слившись в единый энергетический узор, демиурги сохранили и независимые уголки. Так, более «емкий» в энергетическом смысле титан – охватил собой весь остров в целом, включая недра, зато Альмалессии достался ее любимый Лес.
Эльфийские узоры
А теперь пора обратиться к сравнительно краткому описанию эльфийских особенностей, традиций и идеалов. Они, как и полагается, будут перекликаться, пересекаться и иногда дублировать одно и то же, имеющее отношение к разным сторонам жизни обитателей Мефальи.
Остров
С нее и начнем… Мефальей остров называют лишь сами эльфы, чтящие своих демиургов, как минимум, одинаково. Впрочем, и среди них единства нет. Полтора тысячелетия «независимого плавания» не могли не исказить историю, поэтому даже на слияние демиургов с энергетикой острова есть разные мнения. Одни считают, что титан в любом случае важнее, так что остров носит именно его имя, другие допускают, что раз богиня получила сам Лес, то Мефала заслужил право хотя бы назвать остров лишь своим именем – для баланса. Третьи снисходительно качают головами, парируя обрывками легенд о слиянии любимых и (в данном случае, совершенно верно) утверждая, что Мефала, слившись с любимой, не мог согласиться не слить в названии острова и начала их имен.
Людям же иногда банально проще не смягчать, поэтому называют кто как… Да и не суть… Интереснее тот факт, что до Большого Потопа (при сдвиге коры) остров был полуостровом и не только полноценно включал в себя Фермодон и Санторин, но и примыкал к землям, ныне относящимся к Ахее.
Из этого следует, как минимум, три нюанса.
Во-первых, небезосновательно названный Последним, пролив между Мефальей и Ионийским полуостровом – очень мелкий и полон скал и рифов. Они образуют капризные течения и водовороты, весело швыряя судна на камни, поэтому большинство мореплавателей с запада и востока – предпочитают обходить остров с юга. В то же время, для внутренней акватории гораздо удобнее пользоваться Рассветной бухтой, расположенной не только (что предсказуемо) на восточной части острова, но еще и в самой северной его точке… То есть, сложность именно в том, чтобы проскочить из Средиземного моря в Пустое, а так эта внутренняя акватория вполне популярна, цепляя Дорион, речной порт Ланисты, Олинер, Нартекс и Мумбай.
Второй фактор полуостровного прошлого – общая холмистость местности. Мефалья когда-то была пусть и не высокогорьем, конечно, но серьезной возвышенностью. Скалистых гор здесь почти не водится (они достались в сомнительное наследство Фермодону), зато перепады высот между холмами и долинами – радуют глаз, особенно ночью, когда леса активно подсвечиваются многочисленными светлячками и феями.
Третье наследие: пространство вокруг Мефальи – усеяно многими десятками (более сотни) разноразмерных клочков суши. Они-то как раз нередко являются не чем иным, как горными цепями. Именно острова служили эльфам источником камня и руды, хотя основные запасы мифриловых руд найдены внутри самой Мефальи, являясь, очевидно, огромными осколками древнего метеорита, разбросанными локально (еще в Мавритании есть, в подземельях у Сарагосы и фактически всё) и без малейшей геологической логики.
Мировоззрение
За полтора тысячелетия без участия в их жизни демиургов эльфы в целом изменились мало, сохранив заложенное в них Мефалой и Альмалессией. Они ощущают себя хранителями традиций, одновременно с этим неся горделивый отпечаток миссии быть камертоном для других народов. Правда, как уже упоминалось, за века это путаным образом перемешалось и привело к тому, что эльфы, заморозив себя в идеалах Золотого Века, хотят видеть, как люди именно в этом ищут образец для подражания. А поскольку подобного, мягко говоря, не происходит, все эти века наполняются прохладной гордыней отчуждения. Они стараются не осуждать людей за их варварское отношение к природе, однако получается это не у всех, и среди других народов эльфы по делу слывут холодными, пафосными гордецами.
У них самих (вплоть до событий, о которых отдельно, подробно и нескоро) сохраняется максимальная встроенность в природу с изрядной долей ощущения себя модераторами этой природы, но, разумеется, без хозяйского панибратства, свойственного людям. В то же время, от эпохи Золотого Века – отличия не меньшие по той причине, что уровень образности эльфов кардинально упал по сравнению не только с ЗВ, но и современными им ведруссами.
И тут причина еще и в демиургах. Если в Ведруссии дар образности и высокий уровень божественного мировосприятия передавала и сохраняла сама Лилу, то эльфам повезло меньше. Они в целом оставались гораздо духовнее большинства народов, но фундамент отношения к Творцу, Вселенной и миру в целом – все сильнее смещался вниз: туда, где жизнь – это не постоянная деятельная молитва Роду-Творцу, а способ развить душу и выполнить свою миссию передатчика идеалов прошлого новым поколениям. При всем сходстве, за века возникла немалая погрешность, умноженная на элементарное неумение поддерживать уровень образности.
Правда, нам достоверно известно, что как раз Мефала пытался внушить подопечным ощущение единства Всего мира и всех народов. Некоторое время мысль создателя ретранслировали драконы, но, когда они покинули эльфов – этот акцент постепенно затерся изолированным образом жизни, в который данный тезис не был встроен достаточно прочно.
Эльфам свойственно интересное сочетание беззаботности и чувства долга. В их генетической памяти отсутствует суровая борьба за выживание: во времена активности монстров – остров защищали драконы, отголоски гибели Гипербореи почти не зацепили катаклизмами (если не считать, конечно, опосредованных капризов недалекого Санторина), а другие народы с загадочной расой связываться не желали, отступая уже после грамотного упреждающего удара. Лес Мефальи дружелюбен, от внутренних противоречий спасала с запасом вложенная в народ терпимость, поэтому многим покажется странным, почему эльфы вообще не стали похожими на фей, порхающих и получающих от жизни прорву веселья… Но стать такими не дает все то же чувство долга. Эльф с малых лет ощущает себя причастным к национальной миссии: впитать, сохранить и передать ценности предков. Его жизнь выстраивается так, чтобы выполнить эту миссию, заодно обогатив душу новыми впечатлениями.
Заточенность народа эльфов на определенную изоляцию и вписанность в природный замкнутый цикл (в том числе, ресурсный) – добавляют столь весомое достоинство, как самодостаточность. Как личную, так и национальную… Если весь остальной мир внезапно исчезнет – на Мефалье не изменится почти ничего. По крайней мере, в худшую сторону… В индивидуальном плане – это не столь радикально: эльфы встроены в жизнь друг друга довольно прочно, и потеря одного из звеньев в этой многократно перепутанной кольчуге – заметна. Заметна, но не критична. При всей своей гордыне по отношению к людям, эльфы сохраняют скромность своей личности по отношению к Лесу и обществу в целом (популярен образ листочка на огромном дереве), и это отражает структуру общества эльфов, высокая адаптивность и взаимозаменяемость которых позволяет «не замечать отряду потери любого бойца». Касаемо же набора первичных навыков, нужных для самодостаточности – эльфам и вовсе мало равных. Успевая за юность перепробовать массу занятий, они до конца дней сохраняют высокую универсальность и не пропадут, выброшенные в незнакомой местности в полном одиночестве. Что особо любопытно, в чужом лесу эльфы будут бороться за жизнь и право вернуться домой – гораздо более рьяно, нежели в родном. Ведь свой опыт потомкам они передают, лишь умирая в родном Лесу, так что за это право будут сражаться до последнего, при всей своей невысокой, в общем-то, психологической боевой стойкости – следствии отсутствия в генах и в личной памяти навыков жесткой борьбы за выживание.
Характерная деталь к образу эльфов – это большое количество внутренних противоречий. Нередко и в одном эльфе, но куда чаще – в их обществе в целом. Продолжая былой диалог своих демиургов, они только постороннему человеку кажутся монолитным единством, но, как часто бывает в среде духовно богатых, очень резко выделяют те ценности, которым служат, из тех, которым служат другие. Даже те наследники взглядов Альмалессии, которые строго вовлечены в миссию хранения идеалов, могут сильно отличаться в позициях касаемо тончайших оттенков одного из этих идеалов, и это уже не даст им ощущать между собой нужную степень родства и единства.
Духовность – очень тонкое и опасное искушение, и многие не сумели справиться с ее побочным эффектом – гордыней и ощущением себя носителем «истинной истины». Большинство эльфов – в том числе. Правда, эльфам повезло иметь уже упомянутую терпимость, которая веками сглаживала различия во взглядах. Хуже, что терпимость не решает проблему, а передает ее дальше. Эльфы уходят от споров и конфликтов, в крайних случаях предпочитая попросту уплыть с острова, нежели объяснить другим свою позицию. Возможно, спорь эльфы почаще, и их система взглядов перетряхивалась бы, отбрасывая шелуху заблуждений и наросты домыслов. А так – она в конце концов обросла таким количеством сначала мелких, а затем и крупных противоречий, что привела к социокультурному анти-феномену, названному историками Лесным Обвалом.
Да. Еще можно добавить, что эльфы – фаталисты. Так что в их понимании этот обвал, вероятно, и должен был случиться. Кроме того, фатализм добавляет им еще больше их фирменного, равнодушного спокойствия и готовности умереть в любой момент. Второе отлично сглаживает обостренное чувство долга перед предками, чью мудрость нужно передать, но не мешает сражаться до последней стрелы: вдруг Лесом предначертано выжить?
Лесной рай
Убедившись, что без пояснения нюансов отношений с Лесом, непросто обосновать многие эльфийские особенности, мы, не откладывая, приступим к описанию этого ключевого в жизни эльфов явления.
Как часто бывает, важные поступки богов или даже пророков – откладывают отпечаток на весь социокультурный пласт традиций целых народов. Понятно, что слияние демиургов с островом и лесом (покрывавшим почти всю поверхность Мефальи) – стало знаковым событием эльфийской традиции. Причем титан и богиня, уходя, не давали указаний повторять их поступок, а просили сохранить лишь факт слияния: дескать, мы теперь всегда с вами.
Но неудивительно, что вскоре друиды (мудрецы, лично отвечавшие за сохранение традиций) разработали ритуал, с помощью которого любой эльф теперь мог после смерти влить свои тонкие тела в тонкое «тело» Леса, чтобы оставить осознанную часть себя родным и потомкам. Звучит красиво, но теперь нужно добавить чисто технические пояснения, особенно полезные тем, кто не осилил большо-о-ой такой материал, посвященный тонким планам Вендора.
Итак. Вообще-то у лесов чисто своего тонкого тела нет – только астральные отпечатки людской мысли, связанной с этим лесом. Но Альмалессия, пользуясь широкими полномочиями богов, всю свою огромную душу смогла связать именно с лесом Мефальи, что расширило тонкие границы этого самого леса аж до ментального плана… Более тонких планов нет, ибо сознание богини осталось именно на ментальном уровне, а возможности манипулировать более тонкими частями души, нежели частота самого сознания – невозможно. Запомните эту деталь: она важна как минимум в двух местах дальнейшего рассказа.
Правда, первое – прямо сейчас… Уже говорилось, что эльфы стараются насытить свою душу широким спектром впечатлений, и теперь это обретает особый смысл: подготовить максимально богатый дар Лесу – наполненную многогранным опытом душу. Долгие века сохранялся и второй, чрезвычайно важный оттенок: сохранить душу чистой, а сознание ясным, чтобы пожертвовать Лесу и потомкам – и самые прекрасные слои своей сущности… Однако вертикальный принцип медленно, но верно будет уступать место горизонтальному, ближе к МП дойдя до вульгарного: «надо испробовать все, чтобы передать опыт побогаче!».
Все тонкие энергии находятся, как и полагается, на соответствующих им тонких планах, но одна из особенностей Мефальи в том, что ее тонкий план чрезвычайно монолитен и удивительно плотно спаян с материальным миром острова. Если в разных частях Вендора существуют тысячи тонких проекций одних и тех же мест, и эти проекции плавают, как им вздумается, то тонкий мир Мефалы, хоть и тоже многослоен, но весь очень прочно притянут к гравитации острова, а его элементы, включая души дарителей, крепко привязаны к Лесу благодаря ритуалу…
…Поначалу это ритуал был не просто добровольным, но и элитарно ограниченным: мало было желать слиться с богами и островом – нужно было заслужить это право! Только самые мудрые эльфы могли считаться достаточно чистыми душой, чтобы отдать эту душу в дар острову. Интересно, что в то время (и еще довольно долго) эльфы думали, будто душа навсегда сливается с островом вместе с сознанием, и лишь через несколько веков выяснилось, что это происходит лишь вначале, но затем, насытившись пребыванием в своем лесном раю – сознание, подчиняясь высшим законам Бытия, отправляется в Вечный Мир, а остаток души – продолжает парить в тонких планах Леса.
Смеяться над безграмотностью эльфов не стоит, так как важно понять, что все это происходило во времена, когда вопросами смерти вообще никто не занимался!.. Лес стал первым в Вендоре фильтром для душ, ранее без исключений улетавших напрямую в Вечный Мир. А осознание, что Лесу надолго остается лишь пустая оболочка, без Искры – пришло примерно в то время, когда боги только начинали строить подземные резервации для душ, а опыты Кощея носили вполне себе кустарный характер (пусть и достаточно массовый, чтобы подтолкнуть богов к строительству).
Но гораздо раньше этого осознания Лес Мефальи стал полноценным вместилищем душ всех умирающих эльфов. Ограниченное вначале предложение сказалось, и эльфы, в своем мягком стиле, однако очень настойчиво – убедили друидов дать право слияния с Родиной – каждому, кто умирает на ее территории. Пришлось разработать гораздо более сложный ритуал, зато теперь все эльфы, достигнув тридцати лет, проходили особый обряд инициации, который связывал их с Лесом и позволял, умерев, повторить шаг своих демиургов… Затем получилось так, что пару эльфов случайно погибли в двадцать пять, и их родители, переживая, что не получат возможности общаться с детьми в Лесу, предложили снизить порог инициации хотя бы для других… Потом порог понизили еще раз, и еще… Ну, в общем, нам ли, крещеным в младенчестве – не знать…
Одним словом, теперь эльфы привязывались к Лесу поголовно и неосознанно – по воле родителей… И данный нюанс затем неоднократно даст о себе знать, когда особо независимые мефальянцы, узнавая, что весь их жизненный опыт будет затем отфильтрован от их сознания – огорчались. Им было грустно терять свою душу, и различные убеждающие «конфетки» в духе «таким образом ваше сознание очистится от всех былых ран и ошибок и сможет подняться еще выше или выбрать себе путь с глади воды » - срабатывали не с каждым…
Понимая, что слияние с Лесом состоится лишь в том случае, если умереть непосредственно в нем, эгоистичные эльфы делали очень простой и логичный шаг: покидали остров. В самых запущенных случаях – лишь для того, чтобы радостно умереть где-нибудь в Последнем проливе и вскоре узнать, что «конфетки» друидов в целом не врали. В остальных же – чтобы не только отвязать от Леса «умирающую» душу, но и наполнить ее чем-то новым, пока она еще жива. Что там – даже первый эльфийский побег будет иметь место как раз по этой причине. А отнюдь не потому, что несчастных эльфиек начала эры богов кто-то там притеснял, подтолкнув к роли предтечи для амазонок Фермодона.
Однако эти личные бунты носили единичный характер, и лишь оттеняли поголовную жажду эльфов оказаться после смерти в лесном раю родного острова. На тех, кто лишал себя этого права, смотрели с присущим нации терпением, но мысленно то ли осуждали, то ли жалели (очень типичное для эльфов сочетание чувств). Друиды небезосновательно считали, что без таких эгоистичных душ Лес будет только чище и лучше, поэтому позже выделят несколько небольших каменистых островков как места, куда могут уходить умирать все, кто не хочет оставлять свой высший дар Лесу. Островки будут медленно превращаться в кладбища, и постепенно получат народное название Мертвых островов.
Кстати, интересно, что сам Лес эльфы мертвым считать не будут почти до МП. Формально имели бы право, ведь Искры задерживаются в нем кто насколько, но никто (кроме демиургов) – не навсегда. Стало быть, пустых энергетических сгустков в нем несравнимо больше, чем еще цельных душ. Но тут все дело в акцентах. Да, когда сознание (Искра) покидает душу – она перестает считаться полноценной сущностью, но чем более богата слоями и оттенками душа, тем богаче ее запас образов, энергии и информации. Грубо говоря, общаясь с таким энергетическим слепком личности – далеко не каждый и уж явно не сразу отличит его от еще цельной, имеющей Искру души. Это как с Виртуальным Интеллектом высочайшего уровня переписываться: да, он отвечает в рамках вариантов оставшейся личности, но если эта личность была многогранна, то и вариаций ответов могут быть миллионы… А если помнить, что этот слепок Искра оставила добровольно и радостно, то назвать ее мертвой – язык не повернется. Правда, слепки с годами расплетаются-расслаиваются-рассеиваются, в какой-то момент тая почти бесследно, но, во-первых, это долгий процесс, и их место занимают души новоушедших дарителей, а во-вторых, энергетические процессы – не математика, и у каждой души – свой собственный срок: бывало, что особо духовным эльфам удавалось общаться со слепками душ давным-давно ушедших предков…
Живой Лес стал для эльфов своеобразным магнитом-якорем, удерживающим всех приверженцев древних традиций на родном острове. Если это был все-таки план демиургов, то он сработал с поразительной эффективностью. Впрочем, думается, они оставляли подопечным богатый выбор, и создание лесного рая не несло никаких оттенков божественной манипуляции. Кое-какие векторы этого пути подтверждают данный тезис, и, возможно, главный из них – это то, что, знай или прогнозируй демиурги, насколько огромный перекос в сторону именно Леса выберут эльфы – совсем иначе распределили бы свои собственные души. Но об этом уместнее поговорить уже в следующем узоре.
Серебряная ветвь
А точнее, мифриловая. Но для большей перекликаемости заголовка – можно пожертвовать точностью смысла, списав это на знаменитый серебристый оттенок мифрила – металла, оставленного эльфам как последний дар драконов-хранителей.
После ухода демиургов, драконы много веков исполняли свой долг. Драконы не бессмертны, поэтому умеренно размножались, передавая своим детям знания, что было особенно важно с учетом неизвестных самим драконам процессов, из-за которых их доступ к информационному полю Вендора был в какой-то момент сурово ограничен. К чести именно сапфирных драконов, они, имея доступ к Лесу, сохранили свою память лучше других и, более того, постарались поделиться ею с остальными. Это (наряду с умением держаться вместе и действовать всем прайдом) не только вывело их на весьма уважаемые позиции среди сородичей, но и крайне облегчило жизнь всему Вендору. Ведь память драконам стиралась осознанно: в условиях страшного отката человечества после гибели Гипербореи они могли решить взять реванш у богов и людей, если бы сохранили знание, что создавались для войн, а затем были вытеснены на задворки цивилизаций. Так же, одной очень мастеровитой сущностью в ментальные слои была вписана ложная информация, будто драконы – это нечто вроде древних хранителей мира. И в том, что эту программу приняло за истину большинство драконов – нечаянная заслуга сапфирного клана чрезвычайно велика: знавшие себя именно как хранители, сапфироны искренне убедили в подобном остальных своим примером.
Тот факт, что остальные драконы (по крайней мере, большинство), пусть и с погрешностью своего эгоизма, принимали сапфирных собратьев как авторитетов – оставлял тем все меньше времени на поддержку конкретно эльфов. К тому времени драконы, дававшие присягу, уже умерли, а их дети служили острову на добровольных началах… Увидев, что появилась возможность охранять уже весь Вендор, они посовещались с близкими им богами и приняли решение увести драконов жить подальше от людей – на Аргонианский полуостров (где и так уже давно скапливались крылатые беженцы) и в труднодоступные районы других территорий.
Чтобы не бросать миролюбивых и старомодных эльфов на произвол судьбы (пусть изначально Мефала и вел речь лишь о нескольких веках поддержки, дабы вообще никак не давить на свободу подопечных), драконы напоследок дали мощный толчок для выравнивания линий развития. Они показали места, где залегали мифриловые руды (назвав их лунным камнем ), а с помощью своего дыхания символически показали, как ее плавить, дав азы кузнечного дела, доселе незнакомого эльфам даже в зародыше.
Кроме чисто прикладного дара, драконы массу времени потратили на дары информационные. Они, прекрасно видя, что крен эльфийской традиции явно пошел в ту сторону, которую культивировала Альмалессия, и раньше старались выравнивать курс. Теперь же, уходя, как минимум, очень надолго – они попытались сформировать среди эльфов понимание, что развиваться нужно и в материальную сторону. Осваивать металлы, хотя бы знать камень, строить корабли и увеличивать роль ремесел… Одним словом, не замыкаться на своем Лесе, а идти дальше по линии времени, храня традиции, но развивая общество во всех направлениях.
Эти заветы помогут эльфам совершить мощный технологический рывок, надолго компенсировав уход драконов и тот неминуемый крен в сторону Леса, который начался после отлета последнего сапфирного хранителя, как и другие, поддерживавшего в первую очередь линию своего создателя, а не его любимой. Они научатся работать с мифрилом, который до МП останется одним из лучших металлов, еще и идеально подходя по своим свойствам именно эльфам. Они будут совершенствовать свои луки и стрелы, обратят взор на камень, неплохо уравновешивающий зыбучую энергию Леса. Их корабли всегда будут изрядно опережать человеческие по ряду основных качеств, домики станут небольшими произведениями древесного искусства, а общество в разное время проведет не одну реформу – каждая из которых будет мягкой, но позволит в социальной сфере не совсем уж критично отставать от постоянно экспериментирующих людей…
Печальный пример Аркадии, пытавшейся жить по канонам Золотого Века, но поглощенной соседними племенами, покажет, что эльфы вовремя подтянули технологический сектор, надолго обезопасив себя от бурлящего хаосом человеческого сообщества. Другое дело, что тот скачок, пусть и растянулся не на один век, в какой-то момент расплескал всю свою энергию, и серебряная ветвь развития засохла до самого МП, с каждым веком отставая от Лесной парадигмы все более критично.
Причин тому много , но главная – это давление Леса. Замечательного живого Леса, который за века напитки душами превратился в своеобразный растительный организм-«солярис», живущий по собственным принципам и обслуживающий в первую очередь сам себя. Этот чудесный Лес постепенно заслонил эльфам практически все, став не просто главным, а, по сути, исключительным стержнем всей их жизни, вытесняющим из нее практически все, что выходило за рамки его собственного существования, включая, к сожалению, даже Творца. Это не могло не дать в гармонии Мефалы трещинку, которая разрастется до настоящего разлома и приведет к печальным последствиям не только для Леса, но и для всех эльфов…
Впрочем, это случится гораздо позже, и долгие века эльфы будут упиваться этой чуть треснутой гармонией, находясь с Лесом в самом настоящем симбиозе.
Симбиоз
Религиозные оттенки
Надо уточнить, что религиозная система эльфов формально сохраняла изначальную задумку. Мефала отнюдь не был забыт или низведен в плане авторитета. Но так получилось, что его культ был вынесен как бы за рамки привычного образа жизни его народа. Как мы предполагали, демиурги не планировали строгих дорог своим подопечным, и ритуал слияния именно с Лесом, а в особенности его последствия – ими банально не просчитывались. Возможно, титан и богиня рассчитывали, что эльфы, если и последуют их примеру, то последуют в точности и непременно создадут ритуалы, которые позволят душам сливаться не только с Лесом, но и с островом в целом: с реками, озерами, горами и недрами… Однако этого не произошло, и роль сегмента Альмалессии выросла настолько, что, когда, как и хотел Мефала, «серебряная ветвь» временно догнала «лесную» – традиции и ритуалы были уже отточены и закреплены, подводя весь народ, включая друидов и ремесленников, под один знаменатель – лесной.
В итоге каждый эльф где-то глубоко хранил уважение к титану, однако ритуально и традиционно был настолько глубоко вписан в оттенки культа Альмалессии, что ее образ занимал в каждом эльфийском сердце куда больше места, нежели все более абстрактный и размытый образ Мефалы… Если ваш уважаемый отец будет допоздна работать и мотаться по командировкам, то роль в вашей жизни мамы-домохозяйки, постоянно крутящейся рядом, будет исключительно более важной, в независимости от степени уважения к отцу и его незаметного влияния на семейное благополучие. И в случае возможного развода вы непременно выберете более близкую маму, а не обожающего вас на расстоянии отца…
Демиурги Мефалы, безусловно, не хотели бы разводиться, однако можно не сомневаться, что подавляющее большинство эльфов, будучи припертыми к стенке необходимостью выбора монобога – отдало бы свои сердца Альмалессии, в крайнем случае выделив Мефале роль непонятного Бога-отца, но все ритуалы посвятив той, кто ближе и доступнее… Нечто подобное мы, в принципе, проходили и в нашей цивилизации, так что вряд ли имеет смысл останавливаться подробнее.
Итак, эльфы в своих многочисленных ритуалах-молитвах часто упоминали Мефалу, но в сердце выделяли место для Альмалессии, с которой и желали слиться после смерти. Количество ее культов росло с каждым веком, обрастая разными образами. Но самым ключевым всегда оставался немного путаный, как для людей, образ Доброй-матери-лесной-владычицы-охотницы. Сложность в постороннем восприятии давал именно последний оттенок. Нам при слове «охотница» традиционно представляется условная Артемида с луком, отстреливающая зверей и людей в зависимости от настроения и никому непонятных законов. Для эльфов же это слово несет более миролюбивый и многослойный оттенок. В их языке охотница – это куда ближе значению слова «егерь». Это не так и сложно понять, если знать, что эльфы – почти исключительно сыроеды, совершенно не признающие мясо и использующие кожу и прочие рога-копыта-кости лишь тех животных, которые, чувствуя скорую смерть, жертвуют ее так же, как эльфы жертвуют души самому Лесу.
Лесная гармония и полупозиция эльфов
Еще раз напомним, что Лес Мефальи – фактически живой. Чтобы осознать степень погруженности эльфов в лес, достаточно понять, что каждый листочек, гриб, олень, волк или цветок – ощущался каждым эльфом как близкий родственник. Причем в прямом смысле, ибо энергия бабушки, тети или преждевременно ушедшего брата – могла пульсировать в любом элементе Леса. Заяц мог посмотреть разумным взглядом, сесть на пенек и рассказать смешную историю, в которой легко угадывались когда-то умершие соседи или родственники. Листочек, падающий с дерева, мог нести в себе крохотные отголоски памяти великого друида, помнившего еще первых драконов, и эльф не простил бы себе, если бы не услышал едва различимый шепот последних крупинок мудрости этой растаявшей за века души… Поэтому легко объяснить холодный гнев эльфа, увидевшего, как человек без малейших колебаний засаживает стрелу в зверя или рубит случайное дерево. Для эльфа лес – это семейное собрание, и любым ушастым эмигрантам поначалу было страшно сложно вбить себе в голову, что людские леса, хоть и живые, по-своему, но находятся с человеком совсем в иной степени родства, нежели Лес – с эльфом…
Для эльфов степень родства тоже имела серьезную градацию. Но перед обращением к понятию «симбионтов» нужно еще немного поразмыслить над природной саморегуляцией и лесом как системой… Нам неплохо известно, что если не брать отдельные случаи (обычно связанные с масштабными катаклизмами, один из которых называется «хомо сапиенс»), то природа обычно превосходно поддерживает свой баланс, действуя, словно единый организм живущих в многослойном симбиозе существ и растений. На каждый скачок популяции мышей найдется ответ в виде бэби-бума у змей, который затем подчистится повышенным аппетитом птиц, кабанов или кого-то еще… Этот механизм иногда, как кажется, имеет инерцию, однако даже в этих случаях время показывает, что наблюдателю банально не хватило терпения, чтобы разглядеть растянутые причинно-следственные связи…
А когда в этот единый оркестр вмешивается разумное существо – баланс начинает скрипеть, трещать и в особо запущенных случаях – разваливаться. Животные и растения повинуются вложенным в них программам, человек же действует самостоятельно, выбиваясь из этих программ своей волей. Охотничьи промыслы, рост кожевенного ремесленничества, нарушение биосферных систем и циклов ради разработки карьеров и шахт – все это привело к тому, что во многих уголках Вендора природный баланс стал коситься. И потому нельзя не уточнить в очередной раз, что замораживание уровня технологического развития у эльфов – было осмысленной программой Альмалессии, до самого ухода на тонкий план остававшейся убежденной приверженкой принципов встраивания людей в природные законы. Аргументом же Мефалы, как мы помним, оставался тот факт, что мир меняется, другие цивилизации выбрали технологический путь, и эльфы элементарно падут под их давлением на природу и все ее элементы, включая разумных симбионтов.
В итоге эльфы оказались в полупозиции, когда им приходится в определенной степени развивать технологии, но ровно до того уровня, пока это не чревато нарушением природного баланса. И в очень большой степени мудрому лесному народу это удалось. Система питания, тщательное отслеживание результатов своего вмешательства в круговорот природы, поддержание замкнутости ресурсных циклов – все это позволило им веками жить в ограниченном пространстве относительно небольшого острова, ни на йоту не нарушив его изначального состояния. Были опасения, что как-то аукнется чисто природным дисбалансом превращение Леса в энергетический ковчег знаний, но оказалось, что это, наоборот – наделяет Лес фактически новым измерением, чрезвычайно обогащающим лесное царство.
Находись Мефалья в своеобразном вакууме – без людей, Легиона, монстров и всего остального, и у проекта Альмалессии оставалось бы, пожалуй, лишь одно слабое место: вытеснение Лесом из сознания эльфов самого Творца. Это было относительно уязвимым моментом в мировоззрении и самой богини, да и не факт, что Творец так уж гневался бы за популярное в Первой Попытке (у ханьцев, финикийцев и менее успешных народов – похожая ситуация) приравнивание себя к безликой, невыраженной Вселенной. Но Творцу, думается, неважно, как Его видят, именуют и чтят. Для Него важнее, насколько Его создания готовы принять Его замысел и построить свои замки на фундаменте высшей Любви ко всему, начиная с Него самого и Его замысла. У эльфов же все было выстроено на фундаменте любви к Лесу. А когда часть замысла заслоняет собой остальное – эта часть непременно будет отобрана или разрушена для восстановления баланса Вселенского Леса. И очень печально, что эльфы, столь глубоко проникнувшие в симбиоз своего Леса, не сумели экстраполировать его понимание на все мироустройство.
Были, разумеется, мудрецы, пришедшие к такой мысли.
- Мы видим лишь себя и свой Лес! – говорили они. – И уподобляемся, тем самым, стае волков, отчего-то решивших, что смысл Леса лишь в них да их роще. Но как природа, печально смеясь, укротит подобную стаю, так и нас, посчитавших себя и свою малую рощу – важнее всего Леса – вернут в лоно всеобщей гармонии. И в этот миг лишь одно спасение будет: признать гармонию Всего Леса более важной, и не вгрызаться зубами в посланцев небес, что будут, хохоча, вырубать нашу рощу и истреблять наших братьев… А выть глубинами души, прося у луны прощения за наши заблуждения!..
Нудноватый для нашего восприятия, подобный текст легко воспринимался эльфами, но не проникал до нужных глубин, и к предостерегающим пророкам относились отчужденно. Ведь на каждого такого находился десяток друидов, продолжавших воспевать значимость Леса и древних традиций, в которых, дескать, и скрывается вся суть эльфийского бытия.
Вряд ли могло быть иначе, ведь у мудрости друидов редко получалось вырваться за рамки мудрости Леса, подняться над его ценностями и потребностями. А Лес целиком устраивала имеющаяся ситуация и его собственная местечковая гармония, которую он и продолжал транслировать друидам каждым своим листочком, зайцем или феей.
Главная разница между эльфами и ведруссами
В этом и заключается ключевое отличие эльфов от ведруссов. Они пошли немного дальше по пути технологий, но зато значительно отстали в духовном развитии, заморозив его на высоте своего Леса и пустив развиваться горизонтально. Можно ли винить в этом демиургов, элементарно боявшихся оставлять подопечным всю образную мощь уровня Золотого Века, так как оба на себе знали чудовищные возможности этой силы? Сложно сказать… Лилу, в Титаномахии не участвовавшая, не колеблясь, сохранила в своем любимом народе высокий уровень образности, сбалансировав его еще более глубоким чувством Любви к Роду-Творцу. Она делала это на свой страх и риск, и ее задумка сработала близко к идеалу. Однако не стоит забывать, что она творила гораздо позже пары первопроходцев, чьи ошибки, возможно, уберегли многих других демиургов от их повторения (правда, не помешав делать собственные)…
То есть эльфы оказались «урезаны» сразу в обоих направлениях своего возможного развития: и в технологиях, но и в духовной образности тоже (просто тут не столь сильно). Задумка, по-видимому, крылась в особом балансе духовности и технологичности, и это впоследствии поймет один из наиболее интуитивно тонких богов. Поймет и постарается создать цивилизацию, которая прожила бы в идеальном балансе духа и технологий. Он сделает это на базе эльфов, однако – вдали от их Леса, посчитав, что жители Мефальи нужный баланс не сохранили…
И, возможно, им просто не хватило немного образности. Ведь в то время как ведруссы преспокойно общаются с природой при помощи чистой образности, эльфы используют навороченную систему ритуалов. Там, где ведрусс от души поговорит с березкой, рисуя в богатом воображении яркие образы, эльф будет повторять традиционные накрученные словесные узоры, совершать принятую последовательность движений и нередко даже гримас. И это не потому, что ведруссы такие молодцы, а эльфы – нудные заучки. Не будем забывать, что миссией эльфов была роль ковчега древних идеалов, и, опасаясь самых грандиозных изменений и катаклизмов, демиурги сделали акцент на строгости традиций, которые, как им по делу казалось, проще сохранить и передать, нежели сложный и опасный дар образности.
Откровенно говоря, людей уровня МП – куда скорее могли бы просветить именно эльфы с их четкими ритуалами. Уровень общей образности, как и полагал Мефала, упадет чрезвычайно низко, и ведрусская ветвь сохранения идеалов и знаний Золотого Века – за пределами Ведруссии окажется тупиковой. Другое дело, что свой дар ведруссы используют с умом, и их вклад в гармонизацию Вендора – будет огромен…
Каждый народ либо хранит вверенный только ему оригинальный фрагмент важных знаний древности, либо является лишь одним из носителей, но зато сразу многих фрагментов, ибо заточен на роль ковчега, особенно стойкого в конкретных возможных условиях развития мира. Поэтому упрекать одну нацию и хвалить другую стоит лишь тем, кто не видит в каждой из них небольшую часть общего узора мировой гармонии.
Симбионты
Ну вот, с глобальными, наверняка скучными для многих размышлениями – фактически закончили, и теперь можем переключаться к более частным моментам, рассматривая крупным планом сравнительно локальные оттенки эльфийской жизни… Характер написания статей по истории народов Вендора почти без исключений имеет налет критики и построен чуть ли не как анализ в духе «Как докатились до жизни такой» или «Почему им тоже не удалось». Это нормально, ведь если выделять только лучшее, то у вдумчивого читателя неминуемо возникнет вопрос: «если они такие белые и пушистые, то почему тогда столько проблем?» (а беспроблемных народов к МП в Вендоре не наблюдается). В некоторых случаях акцент на проблемах очень явный, и можно пуститься в другую крайность: искать во всем подвох и скрытые истоки тех самых проблем. Но это лишнее, и, например, эльфийская система воспитания и жизнедеятельности – замечательна до мельчайших деталей. Поэтому на ближайших страницах мы будем эльфов почти исключительно хвалить.
Мы уже говорили о симбиозе и том, как эльфы успешно в него встроились… Одним из главных факторов успеха стало создание целой системы подготовки симбионтов, которыми в той или иной степени являлись практически все эльфы. По крайней мере, те, кто связывал себя с Лесом, а не ремеслами.
Система воспитания и образования у эльфов носит кажущийся хаотичным характер, но на деле – это просто высокая степень доверия Лесу и жизненным потокам, которые население острова, как минимум, внутри него – неплохо чувствует. У эльфов нет школ и учебных организаций в привычном их понимании – вместо этого каждый взрослый эльф может брать себе учеников, с которыми делится конкретным личным опытом, а все базовые знания те получат от родителей и (в куда большей степени) – от Леса .
Во время так называемого «порхающего возраста» (с первых шагов и до тридцати лет) эльфы перебирают целую уйму увлечений в поисках своего призвания. Возможно, именно поэтому мефальянцы долго сохраняют эмоциональную незрелость, оставаясь послушными, но распахнутыми для впечатлений детьми. Это имеет сразу несколько уровней полезности. На уровне народа это приводит к тому, что эльфы действительно выбирают самое родственное своей душе призвание и до конца долгой жизни (от 100 до 180-ти лет у некоторых друидов) получают удовольствие от труда, твердо зная, что более удачной линии жизни, скорее всего, не существовало. На уровне острова – богатый опыт молодости приводит к насыщенности душ, пополняющих затем лесной энергоинформационный фонд… На уровне же самой души-монады полезность пока лишь гипотетическая. Когда эльфы считали, что душа вместе с сознанием остается в Лесу на очень длительный срок, существовала теория, согласно которой эльфам, согласившимся, вместо дальнейших перевоплощений, остаться в Лесу – желательно прожить так ярко, чтобы компенсировать неполученный личный опыт несостоявшихся инкарнаций. Когда выяснилось, что как раз опыт остается в лесном фильтре, а сознание улетает – акцент переместился на щедрость дара потомкам. Но так как даже вполне себе альтруистичным эльфам было печально терять свой опыт без следа, появилась теория, утверждающая, будто в сознании Искры все равно сохраняется эссенция полученного опыта каждого воплощения.
Эта теория, из-за слегка эгоистичного крена и уменьшения жертвенного величия эльфийского Дара – не была возведена в разряд Лесных Канонов, но получила предсказуемую популярность и, надо сказать, чрезвычайно близка представлениям лучших умов Вендора, включая многих богов.
***
Как бы то ни было, всем детям терпеливо внушалось, что на Мефалье – любой труд полон радости, и может показаться, будто ты нашел призвание уже в первой своей попытке, однако нужно непременно испробовать и другие пути, дабы не только в этом убедиться или понять, что ошибался, но и попросту глубже вплестись в систему жизнедеятельности. Именно поэтому эльф, остановивший свой выбор, скажем, на симбиозе с единорогами, хорошо знал и фей, и грибы, и растения, и птиц, что позволяло не выделять конкретно свою сферу как главную и лучшую, а понимать, что она лучшая – именно для тебя, но и все остальное – заслуживает любви и уважения.
Перевести на людские языки термин, который обозначал юного эльфа, ищущего свое призвание – не получается. Живущие в размеренном ритме, эльфы не склонны сокращать формулировки, и если в отдельных случаях мы можем прицепить ярлык, вроде «симбионт», то в большинстве других – приходится либо непростительно урезать смысл , либо искать нечто сравнительно емкое в наших языках, чаще всего останавливая выбор на причастиях. Слово «ищущий» - жалкий огрызок эльфийского «свежий порхающий листок, ищущий родную ветвь и питательной влаги для сочности главного дара». Впрочем, эльфийский язык тоже с веками упрощался за счет порождения огромного количества идиом и увеличивающейся контекстуальности отдельных слов. Поэтому к началу второго тысячелетия ЭБ приведенная нами строчка выражалась всего тремя эльфийскими словами, ключевым из которых мы посчитаем единое «ищущий листок», сократив его до просто «ищущего» .
Данный пример приведен лишь как иллюстрация отличия эльфов от людей, ведь конкретно об ищущих много не скажем. Это эльфийские дети, юноши и девушки, которые от нескольких месяцев до нескольких лет поочередно занимаются то одним делом, то другим, пытаясь определить глубину внутреннего отклика на каждое из них. Степень их трудовой эксплуатации еще меньше, чем у взрослых эльфов: скажем, ищущая себя среди фей никому не обязана отчитываться о количествах собранной ею пыльцы, зато приветствуются ее рассказы наставнику о своих ощущениях во время работы. Никто ни на кого не давит, особенно в вопросах производительности. Эльфийскому обществу важно, чтобы ты нашел свое место в общем узоре идеально точно. И в этом – глубокая мудрость, ведь если найдешь, то будешь трудиться от души и обеспечишь остальных продуктом своего радостного приятного труда.
Количество вариантов обширно благодаря отсутствию рамок специализации. Хочешь заниматься всеми птицами сразу? Пожалуйста!.. Хочешь войти в симбиоз всего с одним видом грибов или растений? Твое право!.. Этот остров – полигон твоей свободы! Свободы не как торжества вульгарной вседозволенности, а как способа позитивного самовыражения в рамках внешнего пространства вариантов и внутреннего самоконтроля.
Благодаря наличию такого инструмента-регулятора, как Лес, эльфы могли веками избегать любых запретно-репрессивных действий. Ни одному эльфу не запрещалось взять лук и пойти отстреливать на шашлык всех животных, которых он увидит . Зачем запрещать, если Лес все обратит во благо? Значит, это все – в рамках гармонии, и данные звери должны были быть умерщвлены, а агрессивный эльф – это лишь инструмент Леса. Леса, который непременно восстановит гармонию, без проблем найдя способ избавиться и от самого стрелка, если это необходимо. И неважно кто выступит в роли инструмента на этот раз: ненадолго обезумевший медведь, напуганная змея или хладнокровный егерь, в рамках свободы которого находится и выстрел по взбесившемуся соплеменнику, тронувшему близких существ…
Этот механизм, видимо, работает и в глобальном масштабе – на уровне Вселенной. Но в ее случае то ли инерция великовата, то ли масштаб не всегда позволяет нам разглядеть справедливость и обращение во благо любых действий одного конкретного индивида. На Мефалье же, чьи внутренние процессы усилены и ускорены благодаря энергетической насыщенности Леса – любой всплеск агрессии очень быстро гасится без следа.
Да и редкость это – проявление агрессии. Ведь ее глобальной целью всегда становился Лес, в том или ином своем проявлении. А зачем конкретному эльфу противопоставлять себя всему Лесу? Лес – велик и могуч: обидев крохотную его частичку – получаешь ответ от всех остальных. Некоторые эльфы испытали на себе страшную кару отчуждения от Леса и те, кто мольбами и делами выпросил прощение – после смерти долго транслировали мысль о недопущении подобного. Когда огромное зеленое царство податливо к твоим желаниям – то любое дело в радость, но, если оно признает тебя чужим или, не дайте боги, вообще ополчится – ты поймешь, каким недружелюбным может стать каждый квадратный метр лесной чащи, полной угроз и страхов. Это относится к любому лесу, и можно только представить себе кошмар наяву, в который превратится существование эльфа в живом мистическом Лесу.
Впрочем, боязнь прогневать Лес – была контролером лишь для особо редких бунтарей. В основном же, в ушастые головы даже не приходила мысль об агрессии в адрес живности. Как мы говорили, мало кто выбивался за рамки системы ценностей самого Леса – альтернативные источники информации (в том числе, тонкие) на Мефалу пробивались едва ли, а те, чьи мысли оставались в парадигме коллективного Лесного сознания – вряд ли были способны желать чего-то, нарушавшего общую гармонию острова… И если с точки зрения глобальности мышления в этом была доля ограниченности и некоторой внутренней зацикленности , то для гармоничного и весьма себе радостного существования – несло лишь очевидную пользу.
Вволю напорхавшись, эльф делал исключительно личный выбор, после чего проходил ритуал симбиоза с выбранным сегментом Леса и становился… да, правильно: симбионтом. Как говорилось, можно было стать «симбионтом всех грибов», а можно – «симбионтом пятнистых дятлов с фиолетовыми шапочками». То есть ширина и глубина универсализации не ограничивалась, и каждый мог сам решать, что ему важнее: широкий спектр при меньшей глубине связи – или наоборот.
Тем более что все это не намертво закреплялось, и в течение следующей сотни лет эльф мог не только корректировать фокус своего симбиоза, но и начисто менять специализацию. Добрый Лес терпеливо относился к поиску эльфами себя и по истечении порхающего возраста, а главным ограничителем перманентных метаний предсказуемо становился профессиональный уровень мастерства. Случаются, конечно, самородки и титаны Ренессанса, но любому ясно, что тот, кто посвятит грибам сорок лет – достигнет в конкретной области больших глубин и высот, чем тот, кто метался между грибами, мифрилом и феями… Одним словом, вечная дилемма между «кем-то №1» и «мастером на все руки по чуть-чуть» - эльфам была не чужда, и каждый выбирал то, что было ближе ему по духу и характеру.
Став симбионтом, эльф посвящал свою жизнь все более глубокому слиянию с выбранным видом растений, животных, существ или грибов. В этой области эльфийский язык разгулялся вовсю, и назвать эльфа фавном, травником или грибником – то же, что назвать человека, скажем, блондином. Существует масса градаций, причем не кастово-оценочных, а просто оттеночных. Симбионт фей может быть специалистом разного уровня в одной из десятков областей. Он может шлейфовать фей (собирать пыльцу), делать из пыльцы расходный материал для лесной магии, ткать астральный шелк (это занятие для эпически терпеливых), обучать фей любому из дел, помогать им осваивать новые полянки, контролировать их численность разными способами – и многое другое. Он может один делать все это, может стать частью команды или, забив на остальное, становиться лучшим мастером плетения астрального шелка или чего-то еще – свобода, мы помним… Свобода, и огромное количество подсказок, которые дает Лес, играющий для каждого эльфа роль энциклопедии и практического пособия.
Точно так же и с волками, и с дубами, и с мухоморами – механизмы отличаются мало. Зато по достижении должного уровня симбиоза начинают открываться уже уникальные для каждой сферы способности, и у эльфов появляются шансы получить принципиально новый или вовсе уникальный дар. Так, первыми «дриадами» Вендора были именно друиды, достигшие столь глубокого симбиоза с конкретным деревом, что обретали возможность еще при жизни сливать с ним свой дух, получая интересный для себя опыт: новый угол зрения на мир «глазами» дерева и доскональное осознание жизненных процессов внутри него. Это уже затем, когда о явлении стали узнавать олимпийцы, иногда посещавшие Мефалью с дружественным визитом, оно наслоилось на их понимание нимф, и, повинуясь людской мысли, по всему Вендору (но особенно – именно в Ахее) стали появляться соответствующие этим мыслям дриады (название в честь друидов, разумеется) демонического происхождения – духи в облике обычно бестелесных дев. Что интересно, обратный импорт отлично прижился, правда, эльфийская мысль отождествляла этих духов, скорее, с феями, наделяя, тем самым, иным внешним обликом и немного отличным кругом способностей.
Еще более интересно явление оборотничества, также зародившееся здесь… Фавны-симбионты на высоком уровне слияния с любимым видом – получали возможность трансформации своего тела в этот самый вид животного. Тут, правда, самобытность слегка вторична, ибо боги самых разных пантеонов подобное дело давно применяли, одаривая такой способностью и некоторых людей. Но самостоятельное оборотничество на уровне людей – это чисто эльфийская традиция, которая за пределами Мефалы имела лишь единичные аналоги, пока не проросла нечаянно в ликантропию .
Симбионты умело пользуются своими способностями для дополнительного управления тем или иным сегментом Леса. Встроенные в единый симбиотическй организм Мефалы, они почти никогда не позволяют себе перекосить или нарушить общую гармонию ради отдельного, пусть и родного им, вида. Природа способна поддерживать гармонию внутри себя, и эльфы сумели стать ее частью, раз столько веков, оставаясь вполне развитым разумным видом, были вплетены в природу на том уровне, когда почти все их действия – отражали ее волю.
Не все эльфы – симбионты. Часть из них занимается ремеслами, искусством, мореплаванием, торговлей или военной подготовкой. Более того, немало эльфов отказывается от видовых симбиозов, становясь «идущими по всем тропам» (проще – егерями) – теми, кто ритуально сливается с Лесом в целом, становясь одним из инструментов широкого спектра… Но все они являются частью единого островного «соляриса», которому лишь несколько досадных нюансов помешали не только страшно долго быть обществом, близким к идеальному, но и остаться таковым до последних дней Вендора.
Живность Мефальи, егеря и прочие дендроиды
Живность – это тоже не самый удачный перевод эльфийской конструкции, но более точного не имеется. Так эльфы называют всех лесных существ, имеющих Искру, поэтому под определение попадают и звери, и бестии, и феи, и дриады, и птицы, и насекомые, но за чертой остаются грибы, растения и даже знаменитые дендроиды. Впрочем, с последними запутаться проще простого, ибо они делятся на принципиально разные категории существ, но технически – ни в одной не могут сами считаться живой единицей, поэтому на эльфов за приравнивание к грибам и цветам – не обижаются.
Лес Мефальи очень богат живностью, которая не одну тысячу лет обитает здесь, вписавшись в гармоничную систему симбиоза и освоившись в необычных условиях сосуществования с душами эльфийских дарителей. Когда-то Альмалессия кропотливо обогащала биосферу самыми разными видами флоры и фауны, а став частью лично взлелеянной биосферы – веками помогала сохранять баланс между всеми этими проявлениями природного богатства и разнообразия.
Особую роль в данном процессе всегда играл Фермодон, ставший своеобразным буфером, шлюзом и отстойником одновременно. Кипящий пролив, разделяющий острова – достаточно прочная защита от массовых миграций, но в то же время – идеальный клапан, когда требуется без прямого эльфийского вмешательства выровнять видовой баланс. Повысилось количество грызунов – и Лес «зовет» с Фермодона находящихся там в изобилии хищников. Расплодились в благоприятных условиях Мефальи хищники – создается фон отчуждения, выталкивающий лишних агрессоров за пределы эльфийского рая…
Егеря
Впрочем, не стоит приуменьшать и роль уже упомянутых егерей. Эта особая разновидность эльфов пользуется повышенным уважением других из-за того, что именно эти люди берут на себя роль санитаров Леса – с трудом приемлемую для большинства. Именно егерям приходится становиться дополнительным инструментом Леса в задаче оперативного поддержания баланса. Это силы быстрого реагирования на самые разные вызовы со стороны отдельных сегментов лесной гармонии, и, хотя в большинстве случаев они пользуются самым разным арсеналом средств и умений (лечением, уводом от пожара, снятием приступа паники, охраной конкретных растений от поедания и т.д.), именно им приходится применять оружие и проливать кровь, когда это нужно Лесу. Напомним: эльфы – не охотники, и кровь не любят. Но лесной механизм не способен работать без этой смазки, и егеря – это своеобразные эльфы-хищники, дополняющие лесной баланс на том уровне, когда в него встроены разумные существа.
Лес Мефальи – живой и разумный, однако не обходится без ситуаций, когда требуется оперативное или перманентное вмешательство. Прайд пантер вышел из-под контроля симбионтов и угрожает оленям, выйдя за рамки «санитарства», змеи, массово мигрируя от жары, натолкнулись на полянку деликатесных фей, взбесившиеся волки приближаются к одному из поместий, медведица неверно поняла присутствие эльфа-малыша рядом со своим детенышем и грозно ревет, рискуя заломать … Ситуаций, когда требуется быстрое вмешательство меткого егеря – немало. Важно понимать, что Лес Мефальи не создавался как спокойное обиталище поголовно одомашненной фауны – Альмалессия добивалась другого: вливания самих эльфов в самобытный и первозданный лесной заповедник. Это не животные следуют правилам эльфов, а, скорее, наоборот – хотя вернее был бы образ с вращением обоих вокруг общего центра масс, но с пониманием, что масса всей фауны – гораздо выше массы эльфов. Да, этот Лес куда отзывчивее обычных, и чаще всего удается справиться силами друидов или симбионтов. Но во всех остальных случаях – в дело вступают егеря, наученные принимать решения мгновенно…
Еще раз нужно напомнить, что егерь – это специалист очень широкого профиля, и меткая стрельба (а в особенности – готовность к ней по живой цели) у большинства из них – далеко вторичный навык – на крайний случай. И требуется особенная глубина слияния с Лесом, чтобы выполнять задачи, связанные с кровопролитием. Эльфы хорошо понимали, что этот путь чреват отклонениями от вектора духовности, поэтому внимательно выявляли даже самую легкую предрасположенность к крови еще в детском возрасте. Если маленький эльф с любопытством наблюдал, как волк ест оленя, норовил мимоходом наступить на жука или побольнее сдавить фейку – он определялся в ряды воителей.
Как в притче, где отцу сказали, что его сын будет проливать кровь, а он отдал его в хирурги – эльфы прекрасно понимали, что задачи на жизнь бывают разные, некоторые нити судьбы вложены в путь изначально. Поэтому стремились не только свести негатив к нулю, но и, как их Лес – обратить все во благо… Испытывающих зов крови эльфов не просто выделяли в отдельную касту (что в отрыве от других методов – еще хуже), но и с особой тщательностью подталкивали к максимально глубокому постижению разных форм жизни Леса. Если удавалось вплести ищущего в симбиоз настолько, что это исключало выход агрессии за рамки общей гармонии – он становился егерем. Если влияние Леса оказывалось слабее зова крови – отправлялся в воины и проводил свою жизнь, чередуя патрулирование побережья, интенсивные до изнеможения тренировки и редкие, но захватывающие десанты в те уголки Вендора, где можно было повоевать с монстрами или преступниками, не спровоцировав войну.
В любом случае выходило так, что эльф и зов крови насыщал, и общую гармонию не нарушал.
Краткий бестиаришко
Хочется кратко пробежаться по основным видам необычной живности, не превращая при этом раздел в бестиарий. Поэтому буквально пару слов.
Единороги – особый вид бестий, не выведенный Альмалессией, а заимствованный из Ахеи, где был рожден, как и многие бестии – нимфами. Изначально отнюдь не был кротким, ахейцами признан чересчур горделивым, диким и опасным, зато в Лес Мефальи, куда единороги постепенно иммигрировали в подавляющем большинстве – влился как родной, став для эльфов самым близким существом из животного мира.
С феями история схожая, пусть и куда более путаная. Впервые они тоже появились не на Мефалье и долгое время наводняли своим писком самые разные земли Вендора, однако притеснялись людьми все больше и к началу второго тысячелетия ЭБ на Мефалье присутствуют в количестве, превышающем суммарное – во всем остальном Вендоре. В подавляющем большинстве – это пикси разных маленьких размеров, обладающие изобилием свойств, волшебным смехом и крайне функциональной пыльцой, которую эльфы приспособились применять где попало.
Дриады – это духи демонической природы, обладающие Искрой и связывающие свое существование с одним или несколькими деревьями. Как и все астральные духи, дриады – очень подвержены влиянию мыслей и образов людей, что особенно проявляется в перенасыщенном энергетикой Лесу. Именно поэтому облик и способности дриад, несмотря на вполне консервативное мышление эльфов, менялись и отличались довольно кардинально… Дриадами нередко становятся те, кто не испил древесную чашу до дна при жизни, а потому после смерти не просто оставил Лесу свою душу, но еще и после растворения большей ее части – не улетел в Вечный Мир, а сузился до дриады. И именно сузился, ибо дриада, хоть и хороша обычно, но обладает довольно ограниченным диапазоном энергий, как и большинство демонов… Так что еще вопрос: награда это для души или чистилище – за чрезмерное обожествление Леса.
Раз уж коснулись энергий, следует пояснить, что все эти отголоски душ, обильно наводняющие Лес – плещутся в нем по совершенно необъяснимым для нас законам. Только покажется, что вот она, закономерность: души древних эльфов чаще всего сливаются с энергетикой старых деревьев!.. Как, раз – и в древнем дубе слышишь голос недавно ушедшей тети, а в глазах зайчика видишь образы, отражающие извержение Санторина многовековой давности. Стоит юному пытливому эльфу решить, что предки сливались с разными проявлениями Леса навсегда или хотя бы надолго, как вдруг, словно посмеиваясь над его заблуждением – энергии начинают играть в чехарду, а образы то меняются точками привязки, то вообще сливаются в один.
Не имея возможности все это понять, друиды уже давно положили считать, что тут тоже на все воля Леса. Бывало так, что к древнему дубу много лет ходили, чтобы услышать совет от одного мудрого друида прошлого, выбравшего этот древесный монолит в качестве постоянного пристанища для остатков души. Но многие из пришедших вместо друида ощущали (тут самые разные органы чувств работают, включая непонятные) в дубе женский смех или рассказы одного из умерших недавно егерей… Эльфам нравится думать, что все это вписывается в закономерность, и каждому в том или ином уголке Леса открывается то, что конкретно ему и нужно. Мы можем считать, что это самообман, можем согласиться, заодно экстраполируя это на наш мир, а можем обойтись без строгих диагнозов и подумать о том, считать ли нам дуб с куском души друида – дендроидом или нет?
Дендроиды
И тут, честно говоря, тоже нет однозначных ответов, ибо дендроиды, как уже говорилось – очень плохо диагностируемый и классифицируемый вид существ.
Впервые к кочующим деревьям обратился, как ни странно, Мефала, всегда желавший большего проявления воли по отношению к природе, нежели сторонница изначальной природной гармонии Альмалессия. Это было еще в ту пору, когда после шокирующей смены климата, вызванной миграцией земной коры в сторону севера, им пришлось активно переконструировать биосферу острова. Пока богиня ждала милости от самой природы, титан забавлялся с зеленым «Лего», создавая рощи, поляны и боры на свой вкус, а одним из инструментов сделал деревья, с которыми научился сливаться и перемещать в нужный уголок острова…
Эстафету передали некоторым друидам, и хоть у них получалось похуже – традицию удалось привить. Впоследствии необходимость, если честно, отпала, но речь ведь идет об эльфах. А для них в дилемме: обоснованность или традиция – обычно побеждала вторая… Поэтому до самого МП на острове сохранились такие существа, как дендроиды, а в остальных уголках Вендора время от времени приходится сталкиваться с тем, что то или иное дерево становится прибежищем для демонов лесного толка.
За пределами Мефалы их обобщенно называют древнями и считают материальным инструментом некоторых духов, чаще всего, дриад… Иногда считается, что древнем стало дерево, которым завладел злой дух, но это в большинстве случаев заблуждение, вызванное разным пониманием добра и зла. «Ай-ай-ай! Злой древень зашиб Ганса-дровосека!», - охают люди, вооружаясь топорами, а обескураженная дриада, безнадежно медленно отползает вместе с корнем подальше от места свершения лесного правосудия…
У эльфов таких историй до Обвала не происходило, ибо каждое дерево пускалось на материал только после того, как Лес давал на это добро. Поэтому опции мщения в редких дендроидах острова попросту не имелось, и использовались они обычно в двух случаях: для обновления зеленого узора в разных уголках и как грубая, но чрезвычайно большая сила.
Если вы – некромант, хотя бы раз пробовавший поднять в воздух костяного дракона, то должны испытывать острую зависть по отношению к друидам, способным своей обычной душонкой ворочать огромными ветвями и корнями. Но тут все просто. У нежити нет важной детали – эфирного тела, поэтому некроманту приходится заменять его своей энергией. В то же время, дерево обладает большой эфирной мощью, которая сама охотно отзывается на команды слившегося с ней (с мощью) друида. Разница тут примерна такая же, как в костюме из железа и экзо-скелете: один требует силы от вас, а другой – слушает ваши команды, ибо источник энергии имеет собственный.
С духами – посложнее. Они эфирного тела не имеют, поэтому для управления чужим эфирным телом (а через него – материальным) – им требуется тщательное слияние с конкретным деревом. Именно поэтому случайный демон, оказавшись на Мефалье, быстро завладеть дубовым экзо-скелетом не сможет, зато друид, дриада или даже не имеющая Искры душа – способны «встраиваться» в выбранное ими дерево, пусть и тратя на это разное, но всегда немалое время. И чем глубже они вошли с ним в симбиоз, тем легче затем сливаться в нужный момент, а особо продвинутые дриады и друиды – способны поддерживать такую связь даже с несколькими деревянными «роботами», причем совсем уж гениальные – со всеми ими одновременно.
Другое дело, что необходимости, повторимся, почти не возникает. Деревья используются преимущественно стационарно: как своеобразные растительные дольмены – хранилища отголосков душ, домик дриады или один из инструментов углубления симбиоза для друида… Поэтому за долгие века просторы Мефальи исходило примерно столько же дендроидов, сколько появится их на острове одновременно после Обвала – когда местные дриады, друиды и духи предков узнают на вкус странное слово «месть».
Социальная сфера асоциальной расы
Асоциальными эльфов можно назвать только как расу или нацию – внутри нее они, как неоднократно подчеркивалось, спаяны теснее прочих, пусть эти связи в большинстве своем носят не столько прямой, сколько опосредованный характер, и если видеть эльфов сетью, то каждый из них в первую очередь соединен с сервером Леса, а уж через него – с остальными.
Поэтому, когда говорят, что эльфы относятся к людям не так, как друг к другу, а гораздо отчужденнее, то тут причина лишь в том, что люди не включены в сеть как часть Леса, и эльф Мефальи будет одинаково отчужден и к ахейцу, и к дроу, и к земляку-эмигранту, при этом может быть очень глубоко привязан к амазонке, которая, живя на Фермодоне, регулярно преодолевает Кипящий пролив, чтобы насладиться жизнью в принявшем ее Лесу (если тот, конечно, ее принял, что нечасто бывает). Холодность же эльфов-эмигрантов обычно объясняется тем, что они не приучены к людским моделям общения, и пример некоторых эльфиек, нашедших себя, скажем, в роли проституток, исполнительниц желаний в Сиаме или жриц Диониса – легко подтверждает это .
Жизнь эльфов вертится вокруг Леса, поэтому социальные отношения между ними сильно разнятся с людскими. Здесь нет большинства привычным людям явлений: рынка, школ, мэрий, стражи, налогов, суда, тюрем, борделей – да фактически ничего привычного!..
В то же время, жители Мефальи активно взаимодействуют – просто в своем неторопливом ритме и в рамках аутентичной системы, имеющей маловато аналогий в Большом мире. Некоторые из традиционных эльфийских социальных традиций мы оставим для изучения другим этнографам, а сами коснемся тех из них, которые бросились в глаза именно нам.
Управление
Когда роль регулятора берет на себя столь глобальное явление, как Лес – остается лишь создать органы ретрансляции лесной мудрости и легкую управленческую вертикаль, в чью сферу входило бы не столько настоящее, сколько прошлое и будущее.
Изначально эту миссию демиурги поручили друидам – самым первым жрецам, ведущим свой род еще из представителей золотовековья, отобранных Парой и ставших костяком будущей нации, остальная часть которой была честно взята из «того, что оставалось от полудиких племен». Друиды (чье название происходило от «древа») были первыми операторами лесных ритуалов, интерпретаторами голоса Леса и выразителями воли демиургов. Они лучше большинства коллег из других народов выдержат испытание элитарностью и, за исключением пары резонансных случаев – никогда не будут пытаться подмять под себя власть, оставаясь верными слугами Леса.
Незадолго до ухода демиурги решили снизить давление со своих помощников и ввели понятие короля и королевы – правителей, чья миссия передавалась бы по наследству. Немного переживая за сохранение идеалов ЗВ, они разгрузили часть друидов, вверив их функции королевской семье, а самих сфокусировав именно на функции хранителей… Когда система устоялась, вышло так, что совет друидов становился органом принятия важных решений, друиды по отдельности отвечали за сохранение разных сегментов наследия и продолжали оставаться операторами ритуалов. Король же с королевой становились самобытным «светским» инструментом служения остальным эльфам. В их основные функции входили формулирование векторов развития, необходимость быть личным примером и «миссия гармоничного произвола» - занятная форма вмешательства в самые разные дела, которая должна была разбавлять лесную гармонию тонкой струйкой иррациональности разумного вмешательства.
На последнем, как можно догадаться, настоял именно Мефала, остро желавший проявлений умственной пытливости, свободной от традиций и предрассудков. Он решил, что во власти всегда должен находиться человек, способный генерировать самобытные идеи и иметь нестандартный взгляд на любые явления и процессы.
- Общество склонно коснеть, а когда встряхивать его будет сам правитель – не найдется и бунтарей, - убеждал титан хмурящуюся богиню. – Если он предложит глупость – она не найдет отклика и отторгнется не только Лесом, но и самим народом. Зато сколько нового сможет привнести такой король, если его сознание будет открыто, а не станет частью симбиоза с Лесом!
Альмалессия с такой ересью согласилась лишь в том варианте, в котором один из супругов должен был триместр проводить без другого за пределами острова, затем наоборот, затем – оба вне Мефальи, после чего – оба на ней. Это должно было балансировать сознание правителей, не давая как подвергнуться чуждым влияниям, так и вплестись полностью в коллективный разум Леса… Работала эта традиция не всегда исправно, подвергаясь интерпретациям (особенно самих правителей), однако в целом подтвердила идею титана, и за долгие века, которые с разной степенью яркости существовала – королевский род принял десятки тысяч решений, часть из которых деформировала лесной симбиоз, а часть – не давала этому симбиозу стать слишком затхлым и совсем уж увести эльфов в сторону разумной фауны. Большинство же решений были малозначительными впрысками хаоса, просто не дававшими эльфам закоснеть в традициях. Каждый из них был волен не выполнять совет короля, но обычно старались прислушиваться и что-то подарить в благодарность, либо наоборот – что-то попросить.
Последняя традиция, что интересно, стала последствием как раз одного из королевских решений. Король по имени Иоссарион вмешивался в огромное количество нюансов жизнедеятельности, за что получил уважительное прозвище (не в нашем, конечно, переводе) «Тыконос». Но прославился не этим, а тем, что фактически не имел личных вещей, обходясь чем придется. Когда ему на это указали, голову короля посетила любопытная мысль, и с тех пор все короли лишались права собственности на любую вещь. Каждый носитель королевской крови как гипотетический правитель с раннего детства проходил ритуал, после которого не мог закреплять за собой ни одну вещь, дабы в случае коронации не успеть привыкнуть к ощущению собственности и не получить привязанностей… Он, само собой, не ходил голый и без всего, но был готов, что любую его вещь у него может попросить любой эльф, а на случай, если все вдруг станут слишком скромными – был придуман ритуал с очередным поэтическим названием. Название нам не нужно, а суть ритуала заключалась в регулярной раздаче абсолютно всего своего имущества…
Понятно, что людские правители нашли бы способ хитрить и выворачивать традиции в своих интересах, но в роду эльфов таких королей встретилось всего пару, притом что, учитывая долгожительство, на троне никто не засиживался, любезно передавая титул родным каждые десяток-другой лет. Войти в королевский род считалось честью, но сам вошедший никогда не правил, будучи супругом, просто передавая такую возможность своим детям, которые уже будут рождены как носители королевской крови.
Одним словом, в эльфийских королях, дополнявших друидо-Лесную архитектуру власти – интересно сочетались признаки и мудрого правителя, и свободного весельчака, что людские короли (взявшие само слово именно у эльфов ) будут пытаться неумело компенсировать созданием такой штатной придворной единицы, как шут.
Родовые отношения
К слову, королевский род – был единственным, который отслеживался и сохранялся. В целом же, родовая идентичность была выражена у эльфов крайне слабо, и в этом есть своя логика.
Фундаментальное отношение к роду имеется там, где нет точки равновесия на уровне всего народа – тогда начинает особенно цениться свой род, своя кровь, традиция и прочее. У эльфов же, хоть и повернутых на традициях, это были общие традиции. Все роды активно перемешались в древности, стерев частную возможность считаться наследниками Золотовечья, Мефалья никогда не была близка к завоеванию, живут эльфы долго и мирно, поэтому их роды примерно одинаковы по весу и роли: ведутся из глубин древности, а кровь у всех одинаковая – эльфийская.
Видя, что большинство усобиц начинаются именно из-за межродовых отношений, эльфы еще сильнее обезопасились. В систему искательского порхания они ввели повышенный уклон смены семейной деятельности. Никому не запрещалось наследовать призвание отца или матери, но как-то негласно поощрялся иной выбор, формально, чтобы каждый мог найти именно свой (а не навязанный) идеальный путь, но также и потому, что, наследуя родовые привычки, эльфы закрепляли бы родовую привязанность, клановость, что рано или поздно могло привести к родовым же противостояниям и усобицам.
Наряду с более прижившимся предложением называть родителей по именам, данная поправка была плодом размышлений одного из королей, носила светский характер, поэтому особо глубоко в жизнь не вошла. Некоторые семьи эльфов так и любили родниться, просто с акцентом не на том, «как крут наш род!», а на том, что «мы любим друг друга». И это не мешает многим другим эльфам, которые нашли источник своего призвания вдалеке от родительского дома – уходить уже почти бесследно, не испытывая к родителям большего трепета, нежели к наставникам или кому-то еще. Эльфы живут в мире, где у них все – родня, поэтому меньше склонны испытывать родственные чувства, но еще вопрос, кто обделен больше: люди или они?
Кстати, с учетом длительности жизни, у эльфов есть отдельное несоставное слово для обозначения прабабушек и прадедушек. И ровно настолько, насколько часто одна половина эльфов это слово говорит, настолько же часто – другая половина понятия не имеет, кто им приходится вехосуенной и вехосуэллом, а если и знает, то называет по именам…
Поселения
Среди особо принципиальных отличий от ведруссов, нельзя не назвать уже упоминавшийся в ином контексте акцент – другую точку равновесия: смещенный на весь народ центр тяжести, если угодно…
Ведруссы жили сразу в двух таких точках равновесия. Одна – это вселенское единство с Родом-Творцом, включающее в себя все народы и все сущее вообще. А другая – это сплетенный воедино узор из родовой идентичности и небольшого кусочка родины – природного воплощения Рода. Сразу 4 слова с корнем «Род» в одной строчке – отражение прочной завязки ведруссов именно на том понимании Творца, которое воплощено в роде, природе и родине.
У эльфов все иначе, и это легко обнаруживается в сравнении поселений двух чтящих природу народов. Если Ведруссия – это собрание родовых поместий, соединенных в условные скопления, то поселения эльфов – это россыпь типовых, автономных жилищ, закрепленных за местностью, родом деятельности хозяев и правом выбора места жительства каждым эльфом… Нам тяжело объяснить специфику эльфийского расселения из-за его самобытной философии, смешивающей коммунистические взгляды с буржуазным правом собственности и повышенной личной свободой, буржуазным странам не снившейся. Поэтому подойдем к вопросу с разных сторон.
Итак, эльфийские домики имеют две главные черты, которые привычно считать взаимоисключающими. Они – типовые и одновременно с этим – чрезвычайно симпатичные, восхитительно удачно вписанные в природу. Опять же, человеческой логикой трудно это объединить, ведь типовым обычно делают дешевое и простое. Но у эльфов – иные условия развития домостроя, и согласно им – мефальянцы достигли высшей точки развития архитектуры еще несколько веков назад, пришли к паре-тройке идеальных по сочетанию эстетика-рациональность типовых проектов, и с тех пор не ищут от добра добра. Развивайся они в технологическом ключе, и не обошлось бы без модернизации, внедрения новых материалов и элементов. Но раз технологический уровень Мефальи остался надежно замороженным на раннесредневековой точке дерево-мифрил-ткани – не было смысла доводить близкие к идеалу модульные проекты жилищ. Эльфийские строители за последние семь веков разве что расширили круг вариаций, но все основы остались незыблемы.
И это разумно. Эльфийские дома – образец рационализма, и то, что людям они видятся торжеством ажурной фантазии – ничего не меняет… Ажурность и легкость конструкций обусловлены экономией древесины, жарким климатом и повышенным чувством безопасности: эльфы не боятся, что к ним в дом кто-то ворвется или заползет, поэтому не видят смысла делать стены монолитными. Древесина обрабатывается специальными пропитками, которые позволяют ей сохраняться не один век, а модульный принцип дает возможность настраивать уже готовое жилище под себя: добавлять спальни для детей, расширять рабочее пространство тех или иных трудовых зон и т.д.
То есть внешне эльфийские домики смотрятся по-разному, в зависимости от опыта и внимательности взгляда. Поначалу люди просто рты открывают от восторга, ибо легкие, резные конструкции удивительно гармонично вписываются в окружающее пространство, совмещая высочайший уровень сочетания эстетики и рациональности… Затем в придирчивые глаза может броситься конструкторское однообразие: да, домики прекрасны, но уж очень похожи между собой, отличаясь в мелочах. И уже при особенно внимательном отношении можно рассмотреть, что схожи лишь основные элементы домов (как схожи почти все наши стены, окна и крыши), но за этим стоит широченный потенциал личных штрихов и надстроек, реализовывать который может каждый новый хозяин, и реализовывать – не перекраивая фундаментальные элементы.
За этим принципом стоит простой факт: для эльфов, считающих своим домом весь Лес – нет смысла делать акцент именно на жилище. Оно играет в жизни мефалианцев глубоко вторичную роль, так как почти любой эльф сумел бы обойтись и без жилища вовсе, но раз уж Мефала когда-то предложил народу традицию домостроя, значит, в этом что-то есть… Граждане всего острова, эльфы не цепляются за один лишь его участок, ведь во время порхания они успевают пожить в разных уголках Мефальи, а их дети с большой вероятностью будут жить не в тех домах, где живут они сами… В людских домах легко видна попытка отгородиться от опасного мира, эльфам же, живущим в симбиозе с этим миром – жилище нужно лишь как одна из точек опоры: поводок цивилизации, позволяющий не раствориться в Лесу вместе с животными и выступающий дополнительным гарантом личной свободы – уголком частного уюта внутри уюта общественного.
По идее, такой подход мог бы привести к небрежному отношению к строительству, как, скажем, часто бывает у людей с большим перекосом в духовность. Но эльфам не позволяет этого воспитанное Мефалой чувство эстетики, а также то самое ощущение единства: они строят дома не для себя и своих детей, но на века и для любого возможного соплеменника. К тому же, каждый халатно выстроенный дом – это дань неуважения по отношению к жертвенному дереву и долг перед будущим, в котором вместо завалившейся хибары пришлось бы строить из других жертвенных деревьев новый дом.
Вот и стараются эльфы строить долговечные ажурные домики, которые выполняют роль не пространственных, а временных общежитий: красивые, тесно встроенные в ландшафт и открытые для модульных изменений… Каждый вправе построить дом в любом (кроме сакральных) месте острова, но, если есть малейшая возможность заселиться в пустующее жилище, расположенное неподалеку от «корневого лона» - эльф выберет этот вариант, обойдясь лишь подгонкой домика под свои рабочие и личные потребности. Что касается скоплений домов, то они имеются, но так нигде и не проросли в понятия поселений. Скопления возникают, как правило, в тех местах, где имеется изобилие «материала» любого происхождения: полянки фей, мифриловые руды, льняные поля, грибницы и все остальное… В остальных случаях дома разбросаны с разной равномерностью и примерно по всему острову.
Торговые и ремесленные отношения
Трудовой повинности на Мефалье не существует. Каждый воспитывается так, чтобы найти свое призвание и стать частью общего симбиоза. Однако этот симбиоз не механический, и стабильность работы всех его шестеренок – не требуется… Это важно: любой эльф имеет право вырваться из системы и посвятить жизнь лишь своему личному развитию. Даже если десяток наставников тратил свое время на его обучение – отдавать «долг» не нужно. Нужно лишь следовать внутреннему зову, который подскажет верный путь в общем лесном узоре. Лес все обратит во благо, и, если симбионтка фей ушла в автономное плаванье, значит, так и нужно в глобальном масштабе.
Рынка и денег на Мефалье, по сути, нет – только в районе пристаней, для внешней торговли. Вообще, эльфы предпочитают торговать сами, заплывая в чужие порты, а не пуская на остров кого попало. Но, согласно совету одной из мудрых королев прошлого, оставляют «тропинку исполнения миссии»: дают возможность ищущим людям посетить остров в поисках мудрости предков. Этот закон позволил тысячам людей в разное время достичь гармонии с собой и миром, но стал отменной соской для совести самих эльфов, чья миссия хранить и передавать наследие Золотого Века, если честно, выполнялась едва ли. Так же – и изоляцию сохранили, и вроде как не совсем закрылись от «отсталых круглоухих»…
Интересно, что безошибочно распознавать реально ищущих себя в природе среди тех, кто просто приплыл из праздного любопытства или для покупки-заказа оригинальных вещей – эльфы не научились, и ушлые торгаши иногда обводят их вокруг пальца, научившись при образной проверке друидами представлять себе лесную идиллию, в то время как целью визита являются уникальные эльфийские товары. Другое дело, что в небольших количествах эльфы и не боятся пускать в Лес чужаков, понимая, что в его силах сделать с гостями все, что угодно…
Практически каждый эльф старше двух лет в состоянии прокормить себя, и конкретно еда – редко становится предметом обмена между эльфами. Разве что та, которая может считаться особым деликатесом… Но обычно эльфы живут в режиме самообеспечения самым необходимым, а на обмен выставляют только продукт своей ремесленной или симбиотической деятельности. Да и то назвать это обменом – можно с большой натяжкой и лишь в глобальном смысле, когда каждый мастер готов выполнить просьбу соплеменника, ничего не требуя взамен, ибо знает, что нужную ему вещь – для него сделают столь же безвозмездно.
Нужно в очередной раз забыть чисто человеческие модели взаимодействий и понять: эльфы трудятся размеренно, в радость и согласно «потокам лесных ветров». Они живут около полутора веков и вопиюще терпеливы, поэтому не нуждаются в мобильном товаропотоке и согласны ждать, скажем, новый лук или новую одежду достаточно долго. У мастера луков нет сейчас подходящей древесины? Понятно. Значит, мой лук еще не благословлен Лесом, и время его получить пока не пришло…
Обычно запасы полученного материала (пыльца, мифрил, древесина, ткани и прочее) хранятся в так называемой «кладовой круговорота лесных даров» - едином месте, имеющемся в каждом скоплении жилищ. Кладовые чем-то напоминают коммунистические грезы, когда каждый просто приносил в кладовую круговорота плоды своих радостных трудов, оставляя их там для тех, кому они понадобятся, и имея право взять из кладовой все, что угодно. Количество оставленного и взятого – никак не регулировалось сверху, но редкие случаи личной жадности растворялись в круговороте радостного альтруизма.
Если поблизости кладовых нет – мастер складывает плоды своих трудов в личном складе своего дома, откуда это точно так же можно брать любому желающему для себя или простому прохожему – чтобы отнести в кладовую.
В разное время и в разных уголках острова существовали разные модели ремесленных отношений. Нуждающийся в одежде мог сделать ее себе сам (мы же помним, что эльфы очень универсальны в умениях?), а мог заказать особо хорошему мастеру. Причем заказать просто так, с нуля, либо самостоятельно собрать в кладовой и на личных складах необходимые материалы. Мог ничего не давать взамен, а мог авансом или постфактум одарить мастера продуктом собственного труда – тут все зависело от обстоятельств и отношений… Важно лишь, что традиция непременно одаривать мастера не прорастала в негласную повинность (вроде конфет и коньяка в больницах нашего мира), а являлась лишь результатом зова сердца, как и большинство других частных подношений друг другу.
Периодически то тут, то там мастера так плотно обрастали отношениями с другими мастерами, что сливались с ними в некие прообразы артелей. Одни поставляли сырье, другие – делали из него готовые продукты. Но в полноценные артели это не перерастало именно потому, что почти любая работа имела заказной характер. Эльфы не штамповали универсальный товарный вал, предпочитая работать от души, не от рассвета до заката, а во время трудового зова сердца, и это перекрывало все пути к системе отношений, принятой среди людей.
«Воплощение»
Эльфийская ремесленность носит подчеркнуто мастерский характер. Более-менее стабильно работают поставщики сырья, но и то любой из них может взять себе годовой отпуск и посвятить все время созерцанию коры деревьев или подводному плаванию – чему угодно… Мастера же готовой продукции предпочитают работать строго под заказ, и в этом отражается принцип экономии ресурсов. Зачем мастерить десяток некачественных луков, расходуя древесину, если можно, не торопясь, сделать под заказ отличный лук, который прослужит столько же, сколько десять некачественных?
Теперь конкретно по отраслям… Мефалья вряд ли может считаться производственным центром, но в тех немногих направлениях, в которых издавна заслужила славу – продолжает оставаться одним из лидеров, пусть, опять же, в вопросах не вала, а качества.
Основные из этих направлений – кораблестроение, шитье, ковка мелких металлических предметов, плетение мифриловых кольчуг и любое другое плетение тоже, ну, и создание луков, само собой.
Интересно, что луки по традиции имеют собственные имена, и эти имена – в духе эльфов: «легкий ветерок», «звонкая песнь», «длинный клык» - причем берутся не от балды, а в зависимости от свойств, качеств и лирических оттенков производства. Редкий в оружейном деле случай: луки для внутреннего пользования обычно уступают тем, что производятся на заказ людям, так как рассчитаны на хрупковатую конституцию эльфов и в вопросе упругости-дальности гораздо слабее собратьев, изначально предназначенных для более мускулистых людей. Впрочем, внешние заказы эльфы выполняют без особой охоты. Формально это никому не запрещается, но ограничение обеспечивается повышенным внутренним спросом, вызванным долгим временем создания хорошего эльфийского лука… Кстати, один из королей когда-то настаивал, чтобы людям делали луки только начинающие мастера, но его внучатая племянница через сорок лет отменила традицию с мотивировкой: «А то люди подумают, что наши собственные луки не лучше, и, неверно оценив наш потенциал, могут напасть».
Плетение из самых разных материалов – хорошо обуславливается знаменитой эльфийской терпеливостью и усидчивостью. Когда ловкопалый трудяга готов неделями кропотливо плести хоть мифриловую проволоку, хоть ивовые прутья, хоть астральный шелк – изделию гарантировано, как минимум, качество и добротность. Видя в сплетении разных материалов – отражение собственного общества, эльфы много веков развивают отрасль и явно в ней лидируют. От людских образцов эльфийское плетение отличается несравнимым изяществом и ювелирным уровнем работ с самыми тончайшими материалами, включая нити, волосы и особые травы.
Подобным успехом могут похвастаться и обработчики мифрила. Эльфы без особой любви относятся к другим металлам, хотя вынужденно применяют их для сплавов или в тех областях, где легкость мифрила превращается из достоинства в недостаток. Но главных результатов удалось добиться именно в обработке лунного камня, добываемого в нескольких карьерах в ограниченных, но достаточных количествах. Обладая достижимой для эльфов температурой плавления и очень высокой пластичностью, мифрил позволяет делать из себя самые крошечные предметы, поэтому в производстве тонких и мелких изделий – эльфы значительно впереди гномов, пусть, как и в других случаях, общий вал весьма невелик. Наивысших успехов добьются в Менаоне, где гномьи инструменты столкнутся с эльфийским металлом, Мефалья же останется родиной самых первых ажурных металлических предметов, сделанных не образом, а руками.
Одним из таких предметов стали эльфийские швейные иглы, вызвавшие фурор среди людей и ставшие одним из немногих товаров, чей экспорт ничем не ограничен. Эльфам действительно несложно делать мифриловые иглы, материала на них уходит – чуть, зато цена, которую человеческие портные готовы платить – весьма высока. В свою очередь, получив столь ювелирный швейный инструмент, несравнимый с грубыми железными поделками большинства кузнецов Вендора – швейных дел мастера смогли вывести свой труд на несколько уровней выше, вытолкнув на пиковые показатели и всю отрасль… Впрочем, эльфийским костюмам большинство человеческих все равно уступает. И не только по качеству материалов, но и из-за удивительно удачного применения эльфийскими мастерами и мастерицами просто жуткого изобилия мелких деталей и аксессуаров. Эльфы много веков изучали свойства стандартных тканей, вроде льняной или хлопковой в их сочетании с особыми видами обработки (от вымачивания-вываривания в грибо-травяных настойках до втирания в них пыльцы фей), придя к уникальным синтетическим материалам природного характера. Дотошность позволяла кроить и расшивать эти ткани, как угодно, развитый вкус и богатство природы одарили сотнями аксессуаров, которые очень тонко вписываются в единый изысканно-лесной стиль, а упомянутые таланты плетения дают возможность гармонично сочетать в одном наряде чуть ли не все, чем богата природа Мефальи.
Правда, уже замечено, что эльфийские наряды более плотным людям идут гораздо меньше, к тому же в некоторых частях Вендора могут показаться излишне откровенными. Но об этом чуть позже, а пока – закончим с ремеслами на предсказуемой высоте: деревообработке.
Да. В этом деле эльфы поднаторели еще круче, чем в швейном мастерстве, несмотря на все их ограничения в вырубке деревьев. И тут все дело в подходе: деревья для эльфов очень священны и близки, поэтому при изучении их секретов мефалианцы не позволяли себе даже малейшей халатности, зато проникали своим симбиотическим сознанием на такие глубины, что за обработку одного ствола узнавали больше, чем люди, вырубая целый лес.
Хорошие скульпторы могут видеть в камне образ будущего творения, которое они освободят из заточения. Эльфы, работающие с деревом, мыслят похожими категориями, с мощным акцентом на трансформации растительной плоти и привычным на острове зарядом дара. Оттенки философии деревообработки за века менялись, но дар и трансформация фигурировали всегда – как бы в обмен на дар эльфийской души Лес предоставлял тела деревьев. Причем не просто тела, а действующие вместилища энергий – как остатков энергий ушедших дарителей, так и собственно лесных энергий. Считается, что дерево, вырванное из круговорота природы – умирает, рассеивая свою эфирную энергию вокруг, но эльфы Мефальи научились сохранять в дереве дыхание растительной жизни даже после его трансформации в тот или иной предмет…
Нам сложно судить, за счет чего это достигается: за счет резервов астральной и более тонких энергий, привязанных к дереву, или же это непознанный дар самого Леса – людям неизвестно, а эльфы хранят тайну. Поэтому остается лишь констатировать: большинство деревянных предметов эльфийской работы – имеют собственную энергетику. Чаще всего она невелика и несравнима с магическими предметами или элевоском, но при этом – значительно выше, чем тонкие поля обычных предметов, и не только из считающегося малоемким дерева, но и из металлов… Польза от этого может быть самая разная – на полноценное зачарование не тянет, однако вплетенность предмета в тонкие взаимодействия может проявляться самыми разными способами. Во-первых, это особые ощущения при любом контакте: от визуального до тактильного – живой деревянный предмет всегда привлекает больше, чем обычный, вызывая теплые ощущения. Во-вторых, такой предмет имеет зачатки (или отголоски) собственной воли, что может проявиться в виде небольшой помощи хозяину или помехе врагу. В-третьих, в предмете хранятся крупицы полезных или интересных воспоминаний, которые могут быть переданы владельцу с помощью различных образов. Ну, и энергетическая емкость, конечно, возрастает, позволяя закладывать крохотные, но иногда весьма занятные эффекты.
Чтобы сохранить энергетику в подаренном Лесом дереве, проводятся ритуалы и применяются оригинальные способы обработки, ключевой из которых заключается в том, что дерево максимально долго остается корнями в земле, пока его распиливают «живьем», а «боль» принимает на себя сливающийся с ним друид-волонтер.
Как и упомянутые скульпторы, симбионты-древоплотители изначально распознают в том или ином дереве будущую форму, которую оно примет. Лес в этом вопросе проявляет мудрость, и сосен, желающих стать луками – не найти, а в корабли просятся преимущественно дубы, ясени и кедры… Впрочем, в чем в чем, а в вопросах воплощения дерева эльфы проявляют непривычную для них гибкость, и старые традиции не довлеют над принципом распознавания новой формы, что приводит к открытию все новых и новых свойств уже, казалось бы, досконально изученных деревьев.
Единственное, что долгое время ограничивало эльфов при обработке древесины – это отсутствие хороших инструментов, для создания которых большинство сплавов мифрила подходило не очень. Пилы и топоры какое-то время закупались в рамках обмена с людьми, но многих эльфов огорчало, что для столь тонкого ритуала, как трансформация – приходится привлекать стальных чужаков. Поэтому металлурги проводили новые и новые эксперименты, найдя, наконец, оптимальное сочетание для нового сплава, из которого и стали ковать свои инструменты.
Но надо добавить, что эльфийские способы обработки отличаются от людских, так как основаны на все тех же принципах уникальности каждой конкретной работы и возможности посвящать труду долгие месяцы и многие годы. Эльфы редко используют гвозди, считая, что вставки металлов нарушают единую энергетику дерева. А прочности соединений добиваются путем ювелирной подгонки и применением целого ряда уникальных растительных клеев, рецепты которых нашли за века познания Леса. Также активно применяется все то же плетение и сплетение, а долговечность обеспечивают всевозможные пропитки, наделяющие «живую» древесину рядом полезных и отталкивающих свойств.
***
Есть производственный поток, есть ручная работа, есть мастерский труд, а есть «эльфийское воплощение» – тип труда, берущий истоки из древности, когда каждый мастер отчетливо понимал, что не создает безделушку, а с помощью трудовой медитации дает воплотиться в материальном мире прекрасному тонкому образу. Отголоски такого подхода точечно встречаются в разных уголках Вендора, но по степени его концентрации на пару рабочих рук – эльфийские мастера лидируют с серьезным отрывом.
Праздники и традиции общения
В прошлом разделе мы не коснулись процесса создания лучших в Вендоре кораблей потому, что, как ни странно, это окажется более уместным в главе, посвященной праздникам.
Одним из множества условий-поправок Мефалы (ведь, как ни крути, в целом модель жизни была, скорее, той, что предложила его любимая) – стало введение в календарь эльфов большого количества праздников разного масштаба. Понимая, что отсутствие полноценной социальной жизни между эльфами может низвести их с уровня нации до уровня одной из форм жизни Леса, Мефала постарался насытить их внутреннее взаимодействие изобилием событий, среди которых особенно выделяются праздники – главный социальный клей нации эльфов.
Эльфийские праздники можно назвать Сплетениями или Круговертями (термины так себе, но это хотя бы созвучно с местной формулировкой) и очень условно разделить на две основные категории: ритуальные мистерии и социальные праздники. Условно потому, что в эльфийском обществе, имеющем высокий уровень мистического погружения – социальная и обрядово-ритуальная сферы сплетены весьма гармонично.
Скажем, классический обряд инициации: момент выбора своего призвания и места в обществе, но одновременно и ритуальная точка, знаменующая начало полноценного симбиоза с той или иной гранью Леса. Или «Солнцелуние оберега» - сутки, в течение которых каждый желающий может одарить воина оружием, доспехом, зельем и всем, чем угодно: торжественная социальная акция, но пропитанная таким количеством ритуальных и обрядовых элементов, что явно уходит доброй половиной в разряд мистерий.
Вся суть эльфийских Сплетений заключена в названии – это способ усилить сплетение эльфов: с Лесом, между собой и между собой внутри Леса. Поэтому в каждом празднике имеются специальные техники и ритуалы, посвященные всем трем целевым граням.
Вот Дни дани памяти, например, обильно усеявшие эльфийский календарь. Этих дней в году около тридцати, посвящены они важным событиям прошлого и имеют разную степень массовости и интегрированности. В Дни попроще, каких большинство – эльфы собираются небольшими группами вокруг «древ памяти» , слушают их в ритуальной медитации и делятся впечатлениями от услышанного. В самые важные Дни, вроде Дня Слияния, посвященного уходу демиургов – толпы гораздо большие, а ритуал слушания модернизируется в Связующую Нить Воспоминаний. Каждый эльф, сидя в своей точке одного из живых кругов (они вписаны друг в друга хитрыми узорами, не забывая переплетаться), повторяет одну из фраз, услышанных сейчас лишь им одним от Патриархального древа . По цепочке все эльфы воссоздают историю, регулярно переходящую в припевное хоровое моноголосие, на несколько часов сливаясь в едином медитативном рассказе-молитве. После чего еще несколько часов проходят массовые обряды и игры, а каждый желающий может принести Демиургам дар, обычно духовно-клятвенного характера, несущего обещание либо что-то делать, либо чего-то не делать.
В итоге «убивается одновременно множество зайцев». Эльфы постоянно проходят четкий курс истории древности, усиливают связь с Патриархальными древами, с тонким планом острова и между собой: как с отдельными личностями (во время игр, обсуждений и обрядов), так и частью коллективного сознания, подключенного к единому лесному серверу.
Или обещанный праздник Первого росчерка водной глади – дня спуска на воду нового корабля. Вполне себе трудовое и бытовое явление – у эльфов пронизано духом мистики и национального единства. А как иначе? Ведь это не просто корабль, а воплощение Леса, пожелавшего в облике прекрасного судна расписать ажурной вязью морскую гладь! Каждый эльфийский корабль, будь то экспедиционно-торговая Ласточка или боевой Единорог – создается не один год (просто иногда одновременно несколько), в отличие от домов – имеет немалые индивидуальные отличия, а также, как и луки, носит собственное имя. В его создании обычно принимает участие множество эльфов самых разных сфер деятельности, и каждый из них, наряду с будущей командой, в день спуска на воду становится участником целого комплекса ритуалов. Эльфы создают вокруг спущенного корабля живую цепь, оставляют на нем отпечаток ладони из пыльцы, подносят дары и делают еще целую кучу дел, способных поместиться в одни сутки.
Нельзя не упомянуть и чисто природные праздники, ориентированные на светила и особенности их функционирования… О далеких звездах эльфы имеют довольно скудные представления, созвездий не составляют, зато неплохо разбираются в околоземной астрономии, считая календарь по солнцу и луне, которые активно интегрировали в свои ритуалы. Каменные круги, расставленные в нескольких частях острова, могут показаться календарной обсерваторией, но на деле – инструмент вовлечения светил в лесные ритуалы. Камни выбраны неспроста – они не особо популярны у мефалианцев, зато считаются неплохим переходником-накопителем энергии светил, а заодно призваны слегка заземлить чисто природные энергетические потоки Леса. Грубо говоря, камни выступают аватарами недр, которые сливают земную энергию с энергией небесных светил, направляя ее на Лес, находящийся между двух этих полюсов… Сами ритуалы в каменных кругах довольно сложны, проводятся друидами очень часто, массовыми праздниками становятся в дни солнцестояния и равноденствия, а для средних групп открыты в ночи новолуния и полнолуния.
Каждый из этих праздников для любого эльфа – необязателен: посещение свободное, и в этом, опять же, все эльфы. Каждый из них реально волен делать, что хочет. Каждому, в зависимости от призвания, принадлежит какой-то кусочек острова и его богатств, зато каждый (дезертиров не берем) старается поделиться плодами этого «личного общего» кусочка, а в конце жизни приносит свой огромный личный дар в виде обогащенной впечатлениями души. Этот фаталистический коммунизм, как минимум, любопытен, и заслуживает тщательного изучения этнографами.
Половые отношения и отношения полов
Сначала о менее интересном…
В прошлом разделе упоминались Патриархальные древа, что могло натолкнуть на мысль о как минимум зачатках патриархата у эльфов. Эта мысль усиливается, когда вспоминаешь, что первыми амазонками Фермодона стали беженки именно с соседней Мефальи… Но, как нередко бывает, впечатление обманчиво, и эльфийское общество, возможно, наиболее ровное в правах полов во всем Вендоре. Очень уж тесно слились в энергетике острова души разнополых демиургов, а общевендорский крен в сторону патриархата – здесь был сглажен стабильно растущим авторитетом именно Альмалессии.
Гости Мефальи, покинув остров, всегда противоречили друг другу касаемо половой доминанты эльфов, в зависимости от того, в какую сферу жизнедеятельности окунались. Кто посвящал свое время постижению тайн древности и поиску природной мудрости – приходили к выводу, что эльфами руководят мужчины. Те же, кто в большей мере соприкасался с реальной современной действительностью острова – были уверены, что роль женщин куда весомее… И, как обычно, правы обе стороны, и эльфийское общество просто выстроено таким образом, что за сохранение древних традиций, и мудрых знаний – отвечают, в основном, эльфы-мужчины, а большинством процессов современной жизнедеятельности заведуют эльфийки.
В нашем мире существует мнение, что это как раз мужчины – искатели нового, экспериментаторы, дегустаторы и пробники, в то время как женщины – это архиваторы, передающие потомкам отсеянный и отфильтрованный (ценой неудачных экспериментов самцов) положительный опыт. Это вполне удачная мысль, однако поверхностная и более-менее убедительна лишь на уровне генетики. А психология и энергетика с тем же небольшим перевесом утверждают, что это как раз женщины – любопытные подстрекательницы, более гибкие в адаптации, чем склонные к консерватизму мужчины. И сторонник обеих идей найдет миллионы примеров, подтверждающих его правоту…
Нам же копаться в этом незачем. Мы и так знаем, что, как минимум, в Вендоре – оба пола переплетены настолько тесно, что явной закономерности не отыскать за исключением классической: мужчины больше связаны с энергиями неба, а женщины – с энергиями земли. Поэтому женщины обычно (с погрешностью на масштаб и без учета национальных отличий) становятся архиваторами земных знаний как биологический вид, а мужчины – больше склонны к роли духовных хранителей.
И именно поэтому в эльфийском обществе, ориентированном на духовность и мудрость – мужчины имеют немного больший вес как хранители духовности, нежели женщины – как операторы земных традиций и современной им жизнедеятельности. Но эта разница объективно невелика, и в социальных отношениях (где слегка доминируют дамы) между эльфами – абсолютно незаметна. Да, большинство друидов – мужчины, а патриархальные древа несут в себе до двух третей мужских душ (потому так и названы), но в процессе жизнедеятельности – активнее и успешнее именно эльфийки.
Данный половой инь-ян любопытно отзеркаливает противоположное ему сочетание самих демиургов, где как раз Мефала – материальный экспериментатор, а Альмалессия – консервативная хранительница древних традиций. Возможно, дело еще и в том, что в друиды шли в основном мужчины, которым было приятнее, что ли, теснее слиться-сплестись именно с тонкими телами прекрасной богини, но это скорее не так истина, как удобный повод перейти к теме слияний.
И эта тема требует более пристального внимания, нежели мы можем себе позволить. Отношения эльфов и эльфиек настолько разнообразны, что речь стоит вести разве что о тенденциях без особых шансов свести все к иному общему знаменателю, нежели стократно упомянутая свобода. В вопросе полов эльфийская свобода расцветает особыми красками, и мы попытаемся разглядеть некоторые из них в тезисных формулировках с краткими пояснениями.
Институт семьи имеется, но очень размыт, и на острове сосуществуют самые разные типы семей. От неимоверно полигамных отношений до прочных союзов двух, по уши влюбленных друг в дружку половинок. Свобода действий и отсутствие социальных тисков – вывели на первое место целесообразность, и эльфы рассуждают с позиций рациональности. Те, кому удобно жить вместе – живут вместе, те, чьи пути призвания проложены в отдаленности – выбирают раздельное проживание: или сезонное (условно, так как тут всегда окололетье), или вообще. Эльфы, которым уютно и вне дома, чья роль очага тут тоже довольно условна – очень спокойно относятся к долгим разлукам. Но, опять же, встречаются и пары, которые даже под кустик под один ходят…
Количество эльфов, живущих по принципам свободной любви – весьма велико. Слабость семейной ячейки – отличный фундамент для полигамии, и эльфам завидуют сотни гуляк и гулен большого мира. Здесь в порядке вещей, поймав прилив Леса, уединиться и, впервые видя друг друга, заняться соитием или окунуться в нежные переплетения специфической эльфийской тантры. Живущие в симбиозе с Лесом, ставящие перед собой задачу максимально насытить душу разнообразными оттенками ощущений, эльфы охотно идут на межполовые контакты разной степени близости. При этом от животных отличаются полным отсутствием навязчивости: они очень тонко чувствуют друг друга, поэтому элементы тайного или явного преследования – для них исключительно одна из наиболее примитивных игр.
В эльфийском обществе, возможно, самое теплое отношение к пасынкам, что легко вытекает из предыдущего абзаца. Живя как единое сообщество, они совершенно не зацикливаются над тем, несет ли именно их кровь конкретный ребенок, каждый из которых воспринимается дитем Леса. У эльфов есть ряд родительских обязательств, но это, скорее, социальная игра, тогда как масса традиций, обрядов и обычаев – вплетает малыша в сообщество в целом.
Эльфы, как и ведруссы, верят в энергетическую телегонию , однако, наоборот – рады этому явлению. Если в Ведруссии, сконцентрированной на роде, дабы не смешиваться слишком сильно, почти всегда женятся девушками и юношами, то на Мефалье даже ценится богатый букет энергий, собранных эльфийками и эльфами до зачатия первенца. И в этом – только следование традициям и целям, но ни малейшей разнузданности, что легко проявляется в отношениях с людьми, которым развести эльфа на секс – удавалось очень редко .
У эльфов несколько странно разделяется конкретно соитие и тактильно-поцелуйно-романтическая близость. Эти два полюса выбраны с натяжкой, и обычно происходящее находится на одной из ступенек между ними, но так или иначе: соитие с продолжительным контактом гениталий нечасто соседствует со всеми формами близости, которые окружают и пропитывают хороший человеческий секс…
Эльфийское соитие отличается от животного лишь низким уровнем страсти, но в остальном кажется людям забавным. Семейная пара или двое незнакомцев могут в любой момент, уловив зов Леса, полыхнуть глазами и без промедлений удалиться от глаз свидетелей (и тоже – не всегда: если такой возможности нет, эльфы скорее отменят стыд, чем Зов), чтобы слиться в коротком соитии после еще более коротких ритуальных действий, слегка уравновешивающих свободу традициями.
В отличие от этого, близость нежных переплетений – более высокая ступень отношений: насыщенная сотнями ритуальных элементов и призванная помочь очередной паре сплестись всеми плотными и тонкими телами для обмена энергиями. Это, как мы помним, насыщает и свою душу, и душу будущих детей необходимым разнообразием, и пары, которые надеются, что Лес даст им общего ребенка – старательно следуют зову именно нежных сплетений, дабы быть максимально слитыми воедино в тот момент, когда будет услышан Зов Леса. Леса, жаждущего выплеснуться новым своим частным воплощением в виде милого ушастенького малыша…
Этот Зов считается даром – ведь сам Лес ненадолго раскрывает свое Лоно, чтобы разродиться новой искоркой. Лес не любит ждать, и именно поэтому соитие и длится столь мало, обходясь без прелюдий в начале и едва оставляя силы для нежных объятий в конце. Зато эти объятья по ощущениям превосходят любые ласки и поцелуи – истощенные любовники с пика оргазма взмывают в облака блаженства, где парят в тонких мирах острова, плескаясь в богатых образах.
Быстро настроиться на слияние с партнером и Лесом – как раз-таки помогает опыт нежности, особенно опыт внутри самой пары. Чем глубже и тоньше слияние – тем выше вероятность зачатия, ярче облачное блаженство и гармоничнее возможный ребенок. Причем последнее больше зависит от тонкости, а первое – от глубины. Соитие приводит к зачатию в одном случае из нескольких сотен, но эльфы в любом исходе видят высшую предопределенность. И в отличие от нас не рассуждают, что тут первично , а просто стремятся сами приблизить себя к тому уровню развития, когда высшая предопределенность совпадет с личными мечтами.
Даже до Обвала встречались те, кто строил сексуальную жизнь независимо от Леса. Что уж говорить о сотнях оттенков традиционных эльфийских отношений? Эльфы не страстны по своей натуре, но их эротический арсенал переполнен багажом предков, а социальное устройство – позволяет активно применять этот арсенал до глубокой старости. Правда, уже лет после пятидесяти эльфы зачинают детей крайне редко, но зато, наконец, в полной мере осознают прелесть близости переплетенных тел и душ как самоценного явления – не средства, а цели.
Военная доктрина
Пример Аркадии показал, что слишком «травоядные» народы вытесняются и вытаптываются более агрессивными. Пример Ведруссии показывает, что необязательно ковать мечи, чтобы сохранить независимость… Эльфийский путь – знак того, что первый пример впечатлил сильнее.
Мы уже говорили о воспитании воинов, а теперь можно ненадолго остановиться на военной доктрине в целом. Как мы помним, тех, кого Лес выбирает воинами – в целом немного. Эльфы – мирный народ, и все время существования он изящно балансировал между той гранью, когда его не опасаются, и той, когда ненавидят. Вторую грань никогда не пересекали, оставаясь в глазах людей холодными, неприступными, но справедливыми и ничуть не злыми. А от заступа за первую – долгие века оберегали сначала драконы, а затем и небольшая, однако чрезвычайно подготовленная армия.
Луки, открытые эльфам еще Мефалой – стали для них идеальным оружием, и дело совсем не только в таланте работать с деревом и дружбе с единорогами, чьи волосы идеально подходят для тетивы. Страшно терпеливые, эльфы готовы не только годами учиться владеть луками, но еще и очень своевременно применяют в бою, не идя на поводу у ярости или страха. Значительно позже небольшая доля эльфов увлечется также клинками, но тут долгое время будет мешать кузнечная специфика, ориентированная почти исключительно на легкий мифрил, чей оптимальный сплав с железом, годящийся для нормального меча – найдется ой как нескоро. Правда, когда эльфийские мечи быстро превратятся из объектов для шуток в нишевые (чисто режущие), зато изысканные и долговечные произведения искусства – армия, успевшая убедиться в нехватке мобильных бойцов ближнего боя, будет более чем готова к новому роду войск.
Главный постулат военной доктрины эльфов звучит очень длинно, а в переводе выглядит как простая мысль: с помощью молниеносных (можно превентивных) тотальных ударов по агрессору всеми имеющимися силами надолго отбить охоту приближаться к берегу Мефальи на боевых кораблях. Небольшая эльфийская армия постоянно патрулирует условные водные границы, находясь в полной боевой готовности, потому что знает: за ней больше никого нет. И это правда – эльфы мудро вводят людей в заблуждение, помогая думать, будто патрули – это лишь авангард армии, а каждый эльф – это отличный стрелок, готовый защищать родной остров до последней капли крови.
На самом же деле, авангард – это и есть почти вся армия, а остальные – это потенциальные ополченцы, которые действительно превосходно стреляют, тратя на обязательное обучение пять лет юности, однако чисто психологически на редкость хлипки. К армии можно прибавить разве что егерей, тесно знакомых с кровью животных, а остальные – это миролюбивые плюшевые хлюпики, в нормальных условиях неспособные сопротивляться даже самым непрофессиональным людским армиям.
Другое дело, что о нормальных условиях и речь не ведется. Эльфы никоим образом не имеют захватнических планов, а в условиях Леса – даже самая подготовленная армия столкнулась бы с такими колоссальными трудностями, что и жмурящиеся от страха попасть эльфы-ополченцы оказались бы грозной силой. Дружелюбный к самим эльфам, Лес превратится в ад для захватчиков, мобилизуя все свои огромные ресурсы: от духов и фей до трав и грибов, включая всю фауну и дендроидов… Когда после Обвала часть самих же эльфов начнет свою войну с Лесом – даже они, знающие все, на что тот способен, будут избегать хоть сколько длительного пребывания в нем, сбегая в специально выстроенные убежища – форталезы. Что уж тогда говорить о полноценных чужаках, которых легко свести с ума силами одних только душ?
То есть эльфы находятся в довольно удобном положении. Их главная задача – оперативно наносить обескураживающие удары силами гвардии, патрулирующей море на лучших в мире кораблях. При этом в случае вторжения даже самой мощной армии – пострадает разве что побережье, ибо Лес вряд ли даст себя покорить кому-то, кроме Гамилькара, не имеющего подобных планов даже в зародыше… Армия эльфов, честно говоря, довольно узко специализирована (75% лучники, 22% мечники, 3% друиды), но для ее тактики этого достаточно, а в случае масштабной заварухи на помощь придут не только егеря и ополченцы, но феи, единороги, дриады, дендроиды, звери, птицы и даже грибы…
Языковые метаморфозы
Ох уж этот эльфийский язык, к которому мы столько раз возвращались!.. Вероятно, самобытнейший из всех вендорских, язык эльфов вряд ли мог быть другим, раз уж нацию создали как хранителей древности. Догадываясь, сколь глубоко могут искажаться в веках понятия ушедших эпох, демиурги вручили эльфам сложный в освоении язык, ориентированный на терпеливую и максимально точную передачу всех оттенков смысла. Это должно было стать дополнительной гарантией на случай катаклизмов и катастроф – язык пронес бы в себе все знания с минимальными смысловыми потерями, даже в случае гибели главного ковчега – самого Леса.
Если бы такой язык вверили гномам, то в их полный буквальности и натуральности быт – он бы вошел очень даже неплохо, но в духовной жизни внутри природы существует столь огромное число оттенков, штрихов, нюансов и контекстов, что дотошное уточнение каждой детали отдельным словом превращало любую фразу в небольшой роман.
В последние годы перед уходом Мефала попытался сократить длительность речей за счет насыщения языка сотнями идиом, словосочетаний и контекстуальных формулировок, которые позволяли сократить число слов, необходимых для точного описания того или иного явления. Но это привело к обрастанию языка чудовищным количеством новых слов, словоформ и идиом, пытающихся отразить и обозначить каждый из оттенков, штрихов и контекстов. Теперь грамотею было действительно легче изъясняться, имея возможность заменять несколько слов одним, но словарный фонд разросся до таких размеров, что мало кто из грамотеев мог элементарно запомнить и применить хотя бы скромную его часть.
Эльфийский язык рубежа эр пытался добросовестно перенести на слова сочную образность времен Золотовечья, что делало его богатым, но чересчур подробным и путаным, как описание картины и песни одновременно, еще и с применением многим незнакомых терминов (идиом). Это было похоже на то, как если бы математикам доверили сохранить и передать потомкам холсты Леонардо и стихи Пушкина – получилась громоздкая система символов и формул, в целом, тем не менее, вполне точно передающих хотя бы форму, раз уж передачу содержания доверили природе.
Язык – вполне независимая структура, часто идущая навстречу носителям. Вот и эльфийский, пару веков умножая хаос всеобщего недопонимания, отстоялся, выбросил часть лишнего и достиг определенной унификации в рамках острова. Для эльфов это было очень важно, ведь именно язык был их главным инструментом передачи информации. Они, конечно же, умели принимать и образы Леса, но эта связь была односторонней: не умея создавать или даже ретранслировать образы в чистом виде – эльфы вынуждены были прибегать к вербальным средствам, а потому даже образы Леса старались сразу мысленно облекать в слова. Лингвисты Мефальи не раз скользили между берегами возможностей, желая упростить язык и немного приблизить его к лесному быту, для которого он был слишком буквальным. В конце концов они пошли по пути элементарного сокращения деталей в пользу обогащения интонаций и невербальных средств общения, а также развития собственных образных способностей.
- Лес все это время передавал нам знания предков, - говорили они, - и делал это без строгой точности: с помощью образов. Вот и нам нужно учиться передавать если не чистый образ, то хотя бы его оттенки при помощи настроения. Мы связаны между собой и способны ловить оттенки мыслей, энергий и эмоций друг друга. Пока лишь их, но вместе с основными словами этих оттенков будет достаточно!..
Пойдя по этому пути, эльфы стали менее сухими, ведь теперь требовалось вместо перечисления деталей мысленно рисовать нужный образ и в идеале отражать это в мимике, интонациях и языке тела. Это едва заметно обедняло точность сказанного или пойманного (в Лесу в виде образа), но давало возможность сравнительно быстро и доступно (без знания тысяч контекстуальных идиом) передать другому все, что нужно. Еще и с подключением собственной фантазии, на чем настаивал король Бодуэн, неравнодушный к языкам.
Как пример. В изначальном языке для передачи одного лишь цвета иногда требовалось 16 слов («цвет, отражающийся в крыльях однодневной пикси, порхающей на фоне кедра в два солнца, бегущих от моря»). После реформы Мефалы количество слов можно было раза в два сократить за счет того, что теперь отдельные слова означали «отражение в крыльях» «однодневная пикси» или «два солнца, бегущих от моря»; но не все эти идиомы знали, и возникала путаница. Описываемая же реформа, получившая название в честь короля Бодуэна (бодуэнская), сводила все примерно к пяти словам (скажем, «цвет утреннего кедра в дымке»). Примерно, потому что главный посыл заключался именно в том, чтобы импровизировать и не бояться заменять длинные формулировки контекстуально схожими короткими («дымка» вместо «отражения крыльев феи»). Риск же чрезмерно исказить словесный смысл – нивелировался эмоциями, жестами, интонацией, мимикой и (что на Мефалье особо работало) – оттенками образа, представленного и посланного из своего воображения в воображение собеседника.
Люди, конечно, пошли бы дальше, дав каждому цвету однословное название, но многие эльфы и так считали, что слишком грубы к оттенкам, поэтому какое-то время отказывались принимать новые лингвистические веяния. Утверждая, что в их медленном, медитативном образе жизни длинные фразы, напротив, заполняют избыток тишины, «старословы» продержались не одно десятилетие, однако были вынуждены постепенно пойти на поводу у большинства, увидевшего в реформе не только упрощение бытовых отношений, но и элемент творчества. Придумывание новых формулировок и идиом (как контекстуальных и разовых, так и с претензией на универсальность и ввод в обиход) – оказалось столь приятным для эльфов процессом, что к созданию обновленного языка приложило руку более половины населения. Какие-то фразы не приживались, а какие-то втягивались в речь, словно магнитом – современным читателям, знакомым с законами развития интернет-сленга, подобное явление понять несложно. Как и то, что новые слова и идиомы, прочно войдя в речь, ставили выбор: принять их и запомнить или упрямо отвергать и все меньше понимать, о чем говорят другие…
Вот так после плавной и общенациональной трансформации собственного языка – эльфы получили более современную лингвистическую систему, которая была приближена к жизненным реалиям, но все еще сохраняла немалую образность. Более того, во многих случаях образность даже повышалась, ведь, вместо сухого пересказа исходных данных – работала фантазия и поистине образное мышление. Это, если честно, еще сильнее отдаляло эльфов от большинства людей (все наши старые примеры – это как раз тот самый – «бодуэновский» – язык, и многим людям было бы проще запомнить дотошно перечисленные условия, а не полеты эльфийской фантазии), но зато подталкивало к тем же ведруссам, пошедшим по пути сохранения образности путем развития самой образности.
Интересно, что темные эльфы проделают подобный путь независимо и в совершенно иной образной системе, что очень отдалит языки друг от друга. А вот эльфы Менаона сохранят все эльфийские понятия Мефальи, зато все новые явления, имеющие сугубо материальный характер, будут импортировать вместе с гномьим словом, это явление обозначающим.
Что касается письменности, то она – близкое отражение устной речи и даже менялась почти параллельно с той. Так как главным ковчегом информации должен был стать Лес – эльфы не нуждались в летописях, а письменность была уделом единиц. Рано открытые краски и возможность обрабатывать деревья с высочайшей степенью оптимизации – позволили не особо экономить место, поэтому поначалу эльфийским письмом была чудовищно громоздкая идеографическая вязь, каждый элемент которой имел свой четкий смысл, а его оттенки могли корректироваться соседними идеограммами.
Это была первая письменность в Вендоре вообще, поэтому судить ее строго не хочется… Тем более что перед уходом демиурги учли свой и чужой опыт, упростив письмо с помощью введения подстрочных символов, обозначающих оттенки как бы в скобках, для самых дотошных, но не сбивая с чтения основной информации, идущей подряд (слева-направо). Увидев, что эльфы (пусть речь шла о паре десятков самых толковых) достаточно успешно освоили новшества, Мефала и провел свою реформу устной речи.
Речь вернула должок письму, и когда началась бодуэнизация устного языка, это тут же отразилось и на письменности, существенно расширив количество грамотеев на острове. До этого лишь самые преданные фанатики-каллиграфы, увидевшие свое призвание в сохранении древесных архивов, могли запомнить всю ту прорву символов и знаков, имеющих, в отличие от пиктографического письма, вполне абстрактные начертания. Теперь же, с вводом в письменность пары сотен ключевых символов широкого значения и нескольких десятков идеограмм бытового характера – задача упростилась, и письмо стало доступно для более широких слоев населения. Другое дело, что конкретной пользы это не несло. Да, теперь можно было осуществлять бытовую переписку, зная две-три сотни основных символов и столько же оттеночных , но это, как ни крути, проигрывало имевшимся возможностям лесной ретрансляции, когда каждый мог оставить звуковое послание в дереве, кусте, грибе, либо передать его с феей, птицей или олененком. Эльфы поиграли в модное явление, но постепенно вернулись к более доступному типу передачи информации, сохраняя письменные традиции на совсем уж трагичный случай, в рамках которого должен был начисто зачахнуть кажущийся бессмертным Лес.
Впрочем, даром это не прошло, и, увидев в обращении с упрощенным письмом потенциал дополнительного упрощения и устной речи – эльфы как раз и осмелились довести речь до того уровня образной универсальности, которая останется с ними до самого Обвала. Для нации, которой где дотошное, а где изысканное словоблудие почти что заменило образность – это все стало важным шагом как в будущее, так и прошлое. Не хочется утверждать, что Мефала, создавая изначальный эльфийский язык, так уж ошибался, но сильно похоже на то, что сами эльфы, спустя века, сумели создать универсальный язык, который, возможно, лучше других связал собой понятия древней образности и относительно современную структуру передачи вербальной информации. Во всяком случае, почти все эльфы отмечали, что им стало проще воспринимать образные послания Леса, не имея нужды мысленно переводить все на вербальный уровень, как это часто приходилось делать ранее.
Искусственные консервы
А вот в сфере искусств своих бодуэнов не нашлось, и вместо полноценных реформ случались разве что нишевые всплески, пусть в отдельных случаях и давшие начало вполне самобытным направлениям.
Мы уже около миллиона раз говорили о роли хранителей ковчега древности, которая довлела над эльфами, но от этого никуда не деться, ведь, как и во многих подобных случаях – тяжесть миссии сохранения прошлого мешала уверенно идти в будущее. Особенно с учетом выбранной самоизоляции.
В культурной сфере в целом это имело свои плюсы, позволяя перенести из светлого Золотовечья множество духовных и традиционных ценностей. Однако искусство – отрасль, настолько голодная до новых веяний, что ее консервация обычно приводит к затуханию внутреннего огня, который ее питает. Стремясь во что бы то ни стало хранить каноны, эльфы, имея столь тонкое душевное устройство, умудрились безнадежно отстать от смело ищущих новые формы и грани людей. Можно, конечно, искать позитив и в этом, утверждая, что искусство – это лишь форма деградации сакральных ритуалов древности, но сей взгляд не вполне объективен, так как не берет во внимание необходимость развития человечества.
Эльфы добросовестно соблюдают сотни правил проведения ритуальных мистерий, в результате чего те не переросли в театр. С одной стороны, мистерии продолжают давать эльфам куда больше любого театра, с другой – создание парочки лесных помостов позволило бы изрядно снизить градус эльфийского пафоса, растянуть души с помощью трагедий и развить столь отстающее от людского чувство юмора.
Движения эльфов во время любых мероприятий – отточены и изящны. Этот гибкий народ степенно шевелится под музыку, хотя с его ловкостью мог бы позволить себе уникальные танцы. То, как двигаются на аренах боевые танцоры, показывает огромный потенциал, но не привились танцы на Мефалье, и все тут!.. Максимум, на что сподобится эльф – травоподражание. И ладно для фанданго с самбой не хватит огня, но ведь можно было бы заложить основы для целой линейки танцев, где хваленая эльфийская отточенность встала во главе угла… Однако танцы сами по себе не появляются, вырастая из сакральных ритуалов, а как тут вырасти, если все ритуалы продолжают совершаться? Так что желающим увидеть, как танцуют лесные эльфы, придется заглянуть на тренировочные арены, либо проникнуть в ритуальные места, где во время некоторых обрядов эльфы позволяют своему телу вертикальное буйство… Можно еще за любовниками пошпионить, но классические танцы пар напоминают медленный трепет двух соседних колосков, а потому малоинтересны для созерцаний.
Как поют эльфы, мы уже упоминали. Можем напомнить, что это обычно тихое и мелодичное напевание древних мелодий, либо хоровое моноголосье, чья задача – вокально слиться в резонансе с собратьями по очередному обряду или спонтанной посиделке. Эльфы Менаона с подачи своего покровителя научатся импровизировать, ловя мелодии из пространства, но мало кто знает, что истоки этого взяты как раз с Мефальи. Поверить в это мешает знание, что тут импровизаций не любят, а весь секрет в том, что они и не импровизировали, а элементарно «считывали» мелодии, которые напевали им из крон или бутонов ушедшие предки.
В целом музыка эльфов несколько однообразна, зато совершенно точно мила и самобытна, отдавая истинным духом золотовечной древности... В каждой ноте чувствуется, что ушастые мелодисты обладают отличным слухом и чувством гармонии, однако до кончиков ногтей осознают свою аккомпанирующую природе роль. Чисто технически кое-какое развитие отмечалось: простенькие дудочки совершенствовались, превращались в чертовски мелодичные флейты и свирели, признанные одними из самых «гибких» в Вендоре. Зато играли на них почти ровно то же, что и тысячу лет назад. И даже придумав принципиально новый для себя музыкальный инструмент, схожий с десятками вариаций ситар, но отличающийся уникальным звуком благодаря отменной древесине и нежным мифриловым струнам, эльфы остались в рамках все той же музыкальной гармонии, что была завещана им Лесом и предками. И, кстати, в случае с музыкой это выглядит вполне себе достижением. По крайней мере, в мировой культуре есть пласт гармонии и мелодики, о котором ценители сразу скажут: «это эльфийское».
К моменту повествования эльфы Менаона, словно посмеиваясь над гнездом, сделают шаг к настоящей революции в мире музыки, но их виолы банально не успеют ворваться в культуру, да и в самом создании, честно говоря, более велика заслуга все того же покровителя, а не эльфов.
Живопись довольно строго делится на два совершенно независимых направления. Одно – это замшелые каноны былых времен, когда строгое следование изящной, но однообразной стилистике древних живописцев не позволяет проявиться руке нынешнего автора, а тематика, подбор цветов и линии – сурово ограничены. На фоне этого неожиданно смотрятся работы более позднего направления, названного «Эхом ощущений». Тут разброс красок и штрихов зависит лишь от степени творческой свободы самого автора, а нам можно разглядеть в работах элементы импрессионизма, экспрессионизма и абстракционизма… Направление возникло в то время, когда стал расти культ развития образности, и одной из самобытных эльфиек (симбионтке фей) словесных конструкций показалось мало. Она попыталась передавать образы красками, беря за основу то, как видит мир новорожденная фея, не имеющая еще никаких представлений о форме, за исключением пестрых оттенков своего платьишка… Поначалу художницу понимали лишь ее феи, однако со временем идеей стали увлекаться все новые и новые творцы, и направление дотянет до самого МП, на протяжении многих веков впитывая в себя как эльфов с самым необычным видением мира, так и просто любителей вырваться из канонических рамок.
И хоть бы кто проявил оригинальность и подался в сферу создания деревянных скульптур и фигурок!.. Так нет же – этот вид искусства остался за канонистами, чьи работы предсказуемо идеальны по обработке, но просто-таки кричат о нехватке фантазии у авторов. Отличия заключаются лишь в том, что одни фигурки точно копируют реальность, а другие – кривоватые работы резчиков эры титанов, взятые за канон.
Подводя итог, можно сказать, что эльфы в искусстве очень строго выдерживают общий вектор своего развития. Все их творения или явления – в меру тесно связаны с природой или древними ритуалами и обладают одновременно самобытностью в сравнении с людьми, но отличаются избыточным однообразием между собой. Эльфийская культура и искусство – способны заворожить незнакомца поначалу, но почти непременно утомят его через какое-то время. Пусть и через гораздо меньшее, чем утомятся в себе сами эльфы…
Побеги и ростки
А эльфы утомлялись и до Обвала. Пусть долгое время – лишь некоторые из них…
Тем, кто читал лишь последние двадцать страниц, покажется странным, что из этого чудесного рая под названием Мефалья можно было додуматься убежать. Но убегали. И более того – как минимум три самобытные культуры возникли из эльфийских ростков… Но сначала были побеги.
Бабий бунт
И серия самых первых – стала предтечей появления на соседнем Фермодоне царства амазонок Фемискиры. История, на самом деле, довольно мутная, и достоверных свидетельств нам найти не удалось, за исключением ряда фактов, большинство из которых признаны почти бесспорными.
Факт №1. Эльфийки, сбегавшие на Фермодон, не несли ни малейшего анти-патриархального протеста. Эльфийское общество в гендерном плане было почти идеально сбалансированным, и первыми бунтарками становились те, кто протестовал против самих устоев общества в целом. Те, кто вырывался из уютного лесного плена и желал еще большей свободы, нежели имелось. Мы помним, что эльфы обладали, возможно, наивысшим уровнем личной свободы, в сравнении с остальными народами, но это ничего не меняет. Во-первых, личная свобода не гарантировала полного приятия обществом и Лесом любых твоих бзиков, и терпеливое молчаливое осуждение раздражало бунтарей не меньше официального порицания. А во-вторых, свобода – понятие сложное и безграничное, и когда ее изначально много, тем, кто мнит себя бунтарями, все равно ее мало, и просто приходится совсем уж извращаться, чтобы вырваться за рамки дозволенного. Бунтарям нужно не новое право что-то делать или не делать. Им нужен сам бунт, а потому в наиболее либеральных обществах и появляется больше всего извращенцев, готовых в поисках границ дозволенного (нарушение которых даст им внутреннюю конфетку с надписью «какой ты молодец!») превращаться в редких скотов и придурков. «Ах вы позволяете мне есть свои фекалии?!.. Тогда… Тогда… Тогда я съем чужие фекалии! Переварю! И съем как свои!».
Эльфийское общество, в отличие от современных нам псевдолиберальных демократий, не было перекошенным до абсурда, поэтому и бунтовало вполне позитивно. И, встречая терпеливое снисхождение, эльфы-бунтари не сбивались в стаи, чтобы учить своей дури остальных, а просто покидали остров… Среди нескольких сотен первых беженцев основной костяк составляли те, кто банально не хотел сливаться с Лесом после смерти. Причины побега остальных могли быть разными (кто-то хотел есть мясо, кто-то охотиться, кто-то бегать нагишом, кто-то – пожить в экстремальных условиях на выживание). Но неизвестен ни один случай, чтобы эльфийка сбежала на Фермодон из-за патриархального гнета. По крайней мере, до создания полноценного амазонского царства… После этого уже сбегали и к «торжеству женской воли», став жертвами пропаганды слухов. Но все равно редко – куда реже, чем по другим причинам.
Факт №2. Мужчин среди беженцев было некритично меньше, нежели женщин. Это уже позже начнется прогрессия притяжения подобного к подобному, но поначалу самцов насчитывалось не менее трети. А то, что убегали чаще дамы, так это потому, что они, будучи более вовлеченными в материальную, а не духовную сферу жизнедеятельности – были более подвержены искушениям. Бунтовали ведь больше не против социальных устоев, пронизанных свободой, а против Лесного гнета и оков духовности… Так что гендерный состав беженцев до активных людских инъекций – будет весьма комфортным.
Факт № 3. Фемискирой («Женской непримиримостью») поселение беженцев стало в результате ряда заблуждений и после длительных бурлений. Сами амазонки изучают ту историю, согласно которой Фермодон изначально стал местом концентрации женщин, недовольных мужским гнетом. Но это типичная историческая ложь, и долгие десятилетия Фермодон был, скорее, пространством свобод. Раем для эльфов-экстремалов, предпочитающих мясо, куда в какой-то момент стало просто модно сбегать с Мефальи всем, кто ставил свое эго выше Леса и заодно хотел испытать судьбу, пересекая Кипящий пролив, собирающий дань в виде каждого четвертого беглеца.
Но это для эльфов Фермодон казался зоной выживания, а для людей, приходящих в себя после гибели Гипербореи и тотальных миграций – жаркий, плодородный, неосвоенный остров выглядел уютным уголком. Дикие звери? Ха! После монстров и людей, подобных монстрам – это ерунда… Когда на Фермодон в рамках всеобщего круговорота миграций стали прибывать первые люди, эльфы-бунтари восприняли их без восторга, но и без агрессии, посчитав коллегами. На острове не имелось ни малейших законов (иначе зачем сбегать?), кроме предложения проявлять сдержанность по отношению друг к другу. Дескать, земли, мяса и крови хватит на всех, так что живите, наслаждайтесь, но других двуногих старайтесь не убивать… Наиболее отмороженных постепенно ставили на место стрелы самих эльфов, а остальных все устроило.
Первым ключевым заблуждением стало недопонимание культур… Мы уже упоминали, что эльфы, кроме соитий, практиковали близость сплетений, основанную на тактильно-поцелуйных техниках. Но тогда не нашлось места уточнить, что эти близости отнюдь не обязаны были носить разнополый характер. Да-да! Эльфам не запрещалось сплетаться и внутри пола, расширяя границы нежной дружбы. Другое дело, что в сравнении с куда более богатыми разнополыми возможностями – этот лайтовый гомосексуализм проигрывал, так что особой популярности не имел даже среди женщин, а мужчины, если и прибегали к подобному, то оставались в пределах первых глубин (объятья, массажи и общение)… Но на Фермодоне, потеряв возможность облачных полетов – эльфы стали испытывать дефицит эротических наслаждений. И так как женская тактильная озабоченность гораздо выше мужской, а растягивать соитие эльфы банально не умели – возникло такое явление, как нежная женская эльфийская дружба. Пока мужчины кое-как удовлетворялись частыми соитиями, дамы вывели близость сплетений на поток и, в силу своего существенного численного превосходства, регулярно сплетались между собой в поначалу очень нежных и чувственных сеансах взаимопомощи и взаимопознания.
Повторимся, это было лишь одной из сторон проявления эльфийских эротических традиций. Но людям, скорым на выводы, все увиделось как торжество свободной любви с однополым уклоном и большим женским акцентом. Заблуждение резво распространилось по Вендору, и Фермодон рисковал стать центром однополой страсти, однако быстрый перекос в сторону женщин скорректировал угрозу. Перекос возник потому, что, как говорилось, женские сплетения случались на порядок чаще мужских, но укрепился уже из-за того, что во многих человеческих обществах начинали доминировать мужчины, а права женщин (включая сексуальную свободу) кое-где ущемлялись довольно сильно. То есть, когда до племени или города доходила весть об однополом оазисе, геи пожимали плечами и шли поделиться забавной новостью с легальным любовником, а вынужденные сдавливать свою сексуальность лесбиянки – собирали вещички и уплывали к свободе оргазма. Это, конечно, очень условная зарисовка, но довольно точная по сути. Да, когда из новости об оазисе постепенно уйдут мужчины – на Фермодон вполне массово рванут те, кому казалось, что мужчины стали слишком уж давить на женские права в целом, но поначалу поток беженок формировался на две трети из самых тривиальных лесбиянок, что несомненно сказалось на векторе развития всего острова… Впрочем, его дальнейшая история – к эльфам уже не относится, ведь сами эльфы покинут Фермодон сразу после того, как увидят, что оказались в меньшинстве в зарождающемся обществе закомплексованных человеческих самок.
Факт №4. Сами эльфы очень терпимо относились к соседкам. Почему бы и нет? Они привыкли, что Фермодон играет роль отстойника фауны, и когда к этой фауне добавились разумные (пусть и глуповатые) женщины – даже порадовались. Мудрые, они видели, что потенциал чисто женского царства ограничен, и такое соседство было более удобным вариантом, нежели зарождающаяся островная империя с завышенными завоевательскими амбициями… За века соседства будут, конечно, и стычки, и довольно кровавые рейды с обеих сторон, но это, в общем-то, нормально для радикально отличных соседей, еще и в масштабе целого тысячелетия, низводящего случавшиеся трения до уровня погрешности в позитивном добрососедстве.
То же, что теперь Фермодон переставал притягивать своей гравитацией бунтарей обоих полов, очищая от них саму Мефалью, нивелировалось повышенным количеством сбегающих бунтарок, а самцы все чаще предпочитали растущие в развитии человеческие цивилизации, в которых к эльфам еще долго будут относиться вполне уважительно. Эльфиек можно будет встретить среди амазонок вплоть до самого МП, но это почти всегда окажутся те, кто пересек Кипящий пролив, а не родился на Фермодоне – пониженная способность зачатия в редком на разнополый секс обществе – почти что гарантировала беженкам бездетность.
Все потому, что мы – темные!
Об этом отпочковании придется сказать совсем кратко, ибо темные эльфы могут похвастаться отдельной статьей, посвященной их истории.
Как мы только что говорили, большинство эльфов с недовольством отнеслись к превращению Фермодона в обитель лесбиянства и покинули остров, когда увидели ростки зарождающегося царства. Треть, не мудрствуя, вернулась домой, где частично прижилась в старых рамках, а частично была выведена или вытеснена за пределы острова егерями и Лесом (в тех отдельных случаях, когда вкус фермодонской вседозволенности оказался выше лесных законов).
Но основная масса эльфов Фермодона двинулась искать новое пристанище. Их насчитывалось лишь несколько сотен, и занять свое место в кипящем зарождающимися народами котле материка – было непростой задачей, еще и в условиях резкой смены образа жизни… Однако это были, пожалуй, самые упрямые и жесткие из эльфов, и им удалось не просто выжить, но и стать фундаментом новой нации. Нации, которая, зная вкус крови, выберет совершенно другой вектор развития, нежели лесные собратья.
Впрочем, аж до начала седьмого века с Мефальи в Сарагосу (так назовут свой полис эльфы-беженцы) будут впрыскиваться лесные инъекции. И самой мощной станет бегство не кого-нибудь, а действующей королевы Свиолины, которая в своем морском триместре придет к мысли, что Лес слишком давит на эльфов, лишая истинной свободы. Свиолина попытается честно поделиться мыслями с супругом и друзьями, но столкнется с непониманием и вскоре покинет остров (беспрепятственно, пусть сама она для драматизма и назовет это побегом) вместе с солидной группой единомышленников. Среди них будут представители разных полезных профессий прогрессивного толка, и эти три сотни беженцев своим приходом в Сарагосу спровоцируют мощный цивилизационный всплеск.
Свиолину признают королевой Сарагосы, и она даже проведет в море последнюю встречу с мужем, после чего они расстанутся друзьями, а эльфам Мефальи будет объявлено, что каждый желающий сменить образ жизни – может уплыть в Сарагосу на предоставляемых кораблях, однако по завершении кампании – Сарагоса не примет ни одного лесного эльфа, ибо намерена идти своим путем, не терпящим кровосмешений.
Еще пару сотен эльфов воспользуются предложением, после чего Мефалья на какое-то время будет дышать буквально в унисон, избавившись от всех несогласных… По законам физики, сброс массы в одну сторону – даст импульс в другую, и лесные ценности надолго возобладают. Впрочем, диалектика эльфийского общества не позволит Лесу поглотить его полностью, и через какое-то время появится новая критическая масса, ищущая выход своей энергии.
Заповедник умных блондинов
Было бы наивностью считать, что столь самобытный народ оставался без внимания богов разных кланов. Лишившиеся прямой поддержки высших кураторов, эльфы уважали их память еще и своей подчеркнутой верностью – они шли на короткие контакты с богами, однако держались на расстоянии. Когда амазонки, чей остров по Армагеддонскому договору считался частью расширенной Эльфии, стали поклоняться Артемис – та с безусловного согласия эльфийской элиты (ее трогательная попытка в Аркадии не была забыта) стала «жить на два дома». Это открыло канал свободного доступа и ее брату-близнецу, который с интересом наблюдал за лесным народом, а затем решил пересадить его корни на новую почву.
В конце седьмого века он убедил королей Мефальи помочь ему реализовать крайне амбициозную идею: создать синкретический полис, в котором древние эльфийские традиции попытались в полной гармонии слиться с наиболее передовыми технологиями. Эльфы вполне благосклонно относились к своему почкованию и ранее, а тут предоставлялась возможность помочь создать образцовый полис под управлением очень авторитетного бога. Может быть, именно он избавит от застарелого чувства вины за то, что выбрали изоляцию и почти ничем не помогли отстававшим людям? Могли ведь столькому научить, столькое передать, столькое объяснить!..
Теперь же слегка запоздалую ответственность брал на себя другой, вся просьба которого заключалась лишь в праве зачатия от желающих эльфиек нескольких десятков детей, которые и станут впоследствии первыми колонистами, если не упрутся рогом в родной остров… Феб сделал все, чтобы серия зачатий происходила в рамках принятых на острове отношений, и, с учетом слабоватых яйцеклеток местных дам – повозиться пришлось немало. Зато почти сотня юношей и девушек, спустя тридцать лет – поплывет на восточное побережье Ллантрейна, где бог облюбовал удивительно красивый уголок в самом сердце скандской цивилизации, от этого сердца как раз отмахнувшейся…
Судьбе Менаона (как назовут полис) посвящены другие материалы, а в контексте Мефальи нам важно лишь то, что до самого МП с лесного острова будет течь живой ручеек из эльфов (а также других живых существ), увидевших в национальной идее Менаона больший потенциал, нежели роль симбиотического лесного ковчега. Некоторые будут возвращаться обратно, но общего потока окажется вполне достаточно для полноценной этнической подпитки светловолосых (гены отца и адаптивность) перфекционистов.
Сама же Мефалья, вновь получившая клапан для выхода наиболее прогрессивных людей и идей – еще на пять веков погрузится в слегка уже даже махровеющие лесные традиции. Остров по-прежнему будет красивым зеленым царством, но сваи этого царства, оказавшись в затхлом (без ветерка свежих идей) пространстве, в конце концов прогнили. И когда трухлявость застарелых столпов достигнет критической точки – лесной рай обвалится в пропасть глубочайшего раскола общества, потери былых идеалов и борьбы их фанатичных приверженцев с массами неофитов, бросившихся восторженно крушить обвалившийся дом…
Но об этом в отдельном материале – дабы не черкать исторической правдой впечатления от всего того прекрасного, что объективно подарило себе и немножко другим лесное царство Мефальи. Если человек прожил прекрасную жизнь, но в старости сильно болел и умер в мучениях – можно ли считать его жизнь несложившейся?.. Нам кажется, что нет. Поэтому разумнее последнюю точку поставить в виде совсем уже кратких фактов об эльфах Мефальи – фактов, которым не нашлось места для знакомства при обсуждении других тем.
Пара тезисов о всяком
Эльфы – бледнокожие. С двух сторон от Мефальи живут смуглые амазонки и черные мавры, а сами эльфы, казалось бы, адаптивные к природным условиям – сохранили изначальный цвет кожи. Ответ прост. Микроклимат Мефальи удивительно благоприятен из-за леса и Леса: эльфы живут в обширной тени неувядающих крон, и воздействия прямых солнечных лучей фактически избегают. Есть, конечно, и поляны, и долины, но их осваивают в утреннее и вечернее время, а на случай разовых, но длительных контактов с солнцем – есть изобилие масел… Говорят также, что эльфы в небольшой степени альбиносы, но насчет этого точных данных мы не имеем.
Если эльфы Менаона называют мировым древом знаменитый ясень Иггдрасиль, растущий в их Солнечной долине, то эльфы Мефальи к подобному подходят совсем иначе: каждое древо – лишь часть единой системы (грибницы), и в каком из них воплощается мудрость – неважно. Это неплохо иллюстрирует особенность построения эльфийского мира. Для них мир – не древо, а грибница: с рассредоточенными по всей протяженности центрами тяжести, а не одним главным стержнем. Возможно, именно поэтому как единое общество эльфы просуществовали гораздо дольше других.
Предыдущая глава будет неполной, если не упомянуть о последнем сравнительно массовом отпочковании. Нам, знающим, что Апокалипсис Вендора вот-вот наступит – слегка странно воспринимать всерьез попытку группы друидов и их последователей создать в лесах Гелэриса новую общину, живущую по всем главным принципам Мефальи. Поэтому поселение Устхеш воспринимается любым читателем как жалкое временное убежище, а не «семя грядущего возрождения древних канонов». Собственно, читатель в целом прав, но и недооценивать Устхеш не стоит – это искренняя попытка перезагрузить обвалившуюся цивилизацию: оставив предавший Лес остров и своих свихнувшихся соплеменников, создать новый Лес – возможно, более податливый к влиянию эльфов, чем былой… Но эта попытка на самом деле обречена даже вне контекста Апокалипсиса, и причины настолько явны, что нет смысла их называть.
Кстати, Гелэрис выбран неслучайно, ведь именно он, если вынести за скобки отпочкования, лидировал как центр эльфийской эмиграции среди тех, кому нравилось жить на природе, но хотелось оставить свою душу себе. Эльфы-дезертиры сторонились кельтов, но кое-чему научили, и не стоит удивляться, встретив круглоухого друида. Другое дело, что самые эгоистичные из эльфов, живя на одном из самых мрачных островов, лишенные системы симбиозов – не могли не деградировать… Кстати, именно они соорудили первые на Гелэрисе каменные круги (кромлехи) – слабые подобия тех многопрофильных сакральных мест, что созданы на Мефалье, и чрезвычайно забавно, если бы археологи поствендорского мира, обнаружив остатки кругов именно на Гелэрисе – решили, что это место было сердцем вендорской цивилизации.
Как мы помним, формально полная свобода каждого эльфа была уравновешена гравитацией миссии, которая вливалась в ребенка еще с первых лет жизни. Это не всех устраивало, и одним из самых ярких воспевателей полной свободы стал философ Самариэль, утверждавший, что эльфам нужно сбросить груз ковчега, не дающий им развиваться.
- Живите, как феи! – говорил он, стуча в непривычные для острова барабаны. – Скиньте оковы прошлого и радуйтесь каждому мгновенью – именно в этом и заключается главное знание, которое нужно передавать!
Он много чего интересного говорил, и, если бы нашел менее радикальную нишу – возможно, сумел бы стать тем, кто скорректировал путь Мефальи в более гармоничное русло. Ведь Самариэль был сторонником именно лесной жизни и не настаивал на спорных технологических модернизациях, требуя только свободы от тяжести миссии – миссии, которая наделяет угрюмостью и гордыней.
Судьба Самариэля сложилась довольно трагично, как и у большинства тех, кто не сам наслаждается свободой, а пытается научить этому других, из-за чего все хуже летает сам. Интересно, что окончательно доломают устои общества именно те, кто назовут себя самариями – в честь философа. Самарии появятся спустя много лет после смерти философа – в разгар внутреннего противостояния между двумя системами ценностей, будут крайне далеки от ценностей самого Самариэля, взяв его имя как плохо понятый лозунг, но когда и кому из революционеров это мешало?..
***
Подводя краткий итог, можно сказать, что с поставленной демиургами задачей эльфы справились не особо. Функция камертона развития для людей, на которую уповал Мефала – вообще очень быстро ушла в тень другой половины миссии: быть хранителями традиций. Но хранение стало самоцелью, и что толку от сохранности древних ценностей, если ими ни с кем, в общем-то, так и не поделились, использовав их лишь как фундамент для горделивого возвышения над остальными народами? А когда хотя бы часть эльфов (в Менаоне) оказалась готова делиться – выяснилось, что людям, уже слишком далеко ушедшим по собственной дороге – перезревшие ценности хранителей попросту ни к чему…
Мефалья. Перезревший камертон хранителей
© Copyright: Александр Шадрунов-Младший, 2022
Свидетельство о публикации №222112800974
Свидетельство о публикации №222112800974
Рецензии