О финансировании военных

"Детям надо покупать игрушки — поезда, автомобили, сабли, но не давать им в руки ни копейки". Иллюстрация — фотография генерала Ивана Беляева во время Чакской войны в Парагвае.

Это цитата из воспоминаний генерала Ивана Беляева, участника Первой мировой, Гражданской и Чакской войн.

Он сказал это городскому голове Харькова Николаю Салтыкову, когда узнал, что состоятельные харковчане преподнесли пятнадцать миллионов рублей генералу Шкуро "на нужны армии".

Летом 1919-го корпус Кутепова выбил красных из Харькова.

Беляев, командовавший у Кутепова артиллерией, вспоминал:

"В Харьков корпус вошел порядочно потрепанный после упорных боев. Общее количество штыков было ничтожно. В батареях оставалось по одному, по два орудия, прочие пришли в негодность, пулеметов почти не было. Заняв город и выдвинувшись на его окраину, мы едва держались.
Но значение этого успеха было колоссально. Мы захватили главный индустриальный центр южного края: Харьковский Паровозостроительный завод был первым в России. Кроме того, Харьков являлся первым коренным русским городом, моральное значение его было колоссально. Отсюда можно было дать начало новой России. Население не встретило нас взрывом восторга, оно было слишком подавлено красным террором. Но интеллигентные классы были прекрасно сориентированы и горели чувством истинно русского патриотизма".
Организация снабжения войск оружием и боеприпасами была поручена Беляеву.

Для того, чтобы заводы работали, нужны были деньги, ведь при капитализме надо покупать сырье и платить рабочим и служащим за работу. Беляев оказался в отчаянном положении.

— Дорогой генерал! У телефона директор Паровозостроительного завода, — послышалось однажды из моей телефонной трубки. — Я очень рад служить всем, но наши кредиты совершенно истощены. Когда я могу надеяться на восстановление кредита?
В моем распоряжении не было ни копейки казенных денег. Получить их от снабжения? Смешно и думать об этом. У нас никогда не было снабжения, а только самоснабжение.
— Мы здесь держимся на честном слове. Если большевики снова ворвутся в город, вы знаете, чем они вам заплатят. Если удержимся, я достану кредиты через несколько дней. А пока продолжайте изо всех сил".

Беляев стал выдавать необеспеченные векселя. Это ставило под угрозу его безупречную до этого репутацию, и он начал задумываться о возможности самоубийства.

Но, как это бывает на войне с везучими людьми (а Беляев был из их числа), произошло чудо:

... в дверях у Кутепова, я наткнулся на городского голову.
— Николай Николаевич Салтыков, — отрекомендовался он, — а это моя правая рука, председатель комиссии по сбору пожертвований.
— Соколов, очень приятно!
— Если что-либо вам понадобится, мы к вашим услугам...
— Николай Николаевич!
— Чем могу служить?
— Вчера в газетах прочитал, что на банкете в честь генерала Шкуро вы поднесли ему пять миллионов.
— Ну не пять, а пятнадцать.
— Боже мой! Но ведь вы бросили их в помойную яму.
— Как так?.. На нужды армии…
— А вы думаете, что он думает о нуждах армии? Он пропьет их, а на остальные накупит себе домов.
Я попал в точку. Шкуро приобрел в Харькове два дома.
— Но ведь Харьков взял не Шкуро, а скромный, молчаливый Кутепов. Он честный человек и не присвоит себе чужого. Может быть, город пожертвует что-либо на нужды его корпуса?
— А снабжение?
— Какое снабжение? Орудия, посланные для ремонта три месяца назад, еще не вернулись, и на них нет надежды. Денег оно никому не посылает, само требует с нас долю из военной добычи. На фронте нет ни одного бронепоезда, орудия и пулеметы в полной негодности. Кадры пополнились в Харькове, но оружия нет. А если красные войдут в город, вы знаете, кто от этого выиграет.
— Но как же вы держитесь?
— Держусь обманом. Даю заказы на Паровозостроительный завод, я задолжал ему уже два миллиона. Работа кипит без передышки, выходят на позиции орудия, пулеметы, исправленное ручное оружие. На днях выпускаем два бронепоезда, несколько броневых машин. Но директор требует денег на восстановление кредита.
— Мы соберем вам восемь миллионов. Завтра же передадим их вам".

Вот тут Беляев и произнес:

— Николай Николаевич! Спасибо! Мы, военные, должны больше в этом отношении: пропадут деньги, пропадем и мы сами. Детям надо покупать игрушки — поезда, автомобили, сабли, но не давать им в руки ни двугривенного.

Это был рассказ о том, как не надо собирать деньги для военных.

А далее Беляев рассказал, как надо.

— Соберите деньги и созовите рабочий технический комитет. Совместно мы распределим заказы, а они оплатят их. На руки я не могу взять ни копейки, это меня сразу же пустит ко дну.
То есть деньги шли под конкретные, нужные военным поставки с перечислением непосредственно поставщикам.

Из его воспоминаний видно, что посредники-волонтеры, собиравшие деньги, были честнейшими людьми, хотевшими искренне помочь белой армии. Но они плохо понимали, или вообще не понимали, как собранные деньги надо использовать.

Беляев продолжает:

Через день ко мне собрались представители города... Мы взяли лист бумаги и распределили все наши заказы по заводам. Все фабрики должны были приступить к выполнению заказов. Как по мановении волшебного жезла, все станки застучали… город проснулся.

— Ты знаешь, — говорил один студент другому у моего подъезда, — с понедельника все становятся за работу! Конец безработицы… Нашелся какой-то генерал Беляев и повернул все вверх дном.
Здесь у вас, мои дорогие читатели, может возникнуть вопрос —

Если у белых все было так замечательно, то почему они потерпели поражение?
Ответ — в продолжении этой истории.

Окрыленный успехами Беляев по инициативе местных жителей начал заново формировать, и весьма успешно, 31-ю пехотную дивизию, которую харьковчане считали родной, поскольку она изначально была сформирована в их городе еще в 19 веке, и квартировала в этих местах. Беляев рассчитывал, что под его командованием дивизия станет лучшей. И для этого были все основания, потому что еще до войны о Беляеве говорили "он из глины солдат делает".

Но все обернулось иначе. Причем в унизительной для Беляева форме.

Вот как он это описывает:

"...генерал Май-Маевский поздравил меня с начальником дивизии, он поднял бокал за мои успехи. Я, по указанию Кутепова, повез ходатайство об этом в Ставку лично.
Когда я приехал в Таганрог, меня направили к инспектору стрелковой части, который тотчас же предупредил меня, что начальником дивизии назначен только что прибывший из плена генерал Болховитинов (на самом деле это был генерал Волховский Михаил Николаевич, который в начале войны командовал бригадой, входившей в состав 31-й пех. див. — Путешественник во Времени), командовавший ею в начале (Первой мировой) войны, а начальником штаба — разделивший его судьбу полковник и это решение генерала Деникина безапелляционно. Это открыло мне глаза на многое. Обидно было за Россию, обидно было за идею, которая могла бы спасти наше дело… Но лично для меня и это было во благо. Кто был близок к делу, понимал, что сформировать свежую боевую единицу с традициями, идущими в разрез с установленным порядком, было делом рискованным. На худой конец, ее всячески старались бы пустить в ход там, где катастрофа была неизбежна. Начальником артиллерии фактически я не нес никакой ответственности и рисковал собой лишь в случае гибели общего дела. А мнение об этом я составил себе, едва появился в Таганроге.
Город был забит невероятно разросшимися тыловыми учреждениями. Каждый был занят лишь собой и нисколько не беспокоился об общем успехе. Царивший на верхах оптимизм породил индифференцию. Но еще грознее было другое явление. Весь тыл был охвачен враждебным нам крестьянским движением. Карательные отряды, порка и грабежи без суда, расправы, возвращение озлобленных помещиков в свои гнезда — все это создавало тяжелую атмосферу надвигавшейся катастрофы.

Я вернулся с тяжелым сердцем. Кутепова я уже не застал, штаб перешел в Белгород. Но в Харькове меня ожидал новый сюрприз. От снабжения… Полковник Попов уведомил меня, что все заказы следует производить лишь по нарядам и под контролем Главного командования. Все созданное рухнуло, как карточный домик".

После этого Беляев принял, по моему мнению, единственно правильное решение, и уехал в Аргентину, откуда перебрался в Парагвай, где вскоре стал национальным героем.

Конечно, можно подозревать Беляева в том, что его личные амбиции и обиды взяли верх над объективностью. Однако я читал о нем в мемуарах других белых генералов и не нашел отрицательных отзывов. Поэтому, думаю, его воспоминания заслуживают доверия.

Кстати, эта моя публикация перекликается с предыдущей — "Лучшая армия в истории". Там тоже о том, что в основе боеспособности армии — мораль, то есть понятия о добре и справедливости. А уже потом все остальное.