Охотничий журнал Герасим и Муму. Роман 12 стульев

 Глава XXXI. Автор гаврилиады*

   Когда мадам Грицацуева покидала негостеприимный  стан  канцелярий,  к
Дому Народов уже стекались служащие самых скромных рангов: курьеры, вхо-
дящие и исходящие барышни*, сменные телефонистки, юные помощники  счето-
водов и бронеподростки*.

   Среди них двигался Никифор Ляпис, молодой человек с бараньей  причес-
кой и неустрашимым взглядом. Невежды,  упрямцы  и  первичные  посетители
входили в Дом Народов с главного подъезда. Никифор Ляпис проник в здание
через амбулаторию. В Доме Народов он был своим человеком и знал кратчай-
шие пути к оазисам, где брызжут светлые ключи гонорара  под  широколист-
венной сенью ведомственных журналов*.

   Прежде всего Никифор Ляпис пошел в буфет. Никелированная касса сыгра-
ла матчиш и выбросила три чека. Никифор съел варенец, вскрыв  запечатан-
ный бумагой стакан, кремовое пирожное, похожее на клумбочку. Все это  он
запил чаем. Потом Ляпис неторопливо стал обходить свои владения*.

   Первый визит он сделал в редакцию  ежемесячного  охотничьего  журнала
"Герасим и Муму". Товарища Наперникова еще не было, и Никифор Ляпис дви-
нулся в "Гигроскопический вестник", еженедельный рупор, посредством  ко-
торого работники фармации общались с внешним миром.
   - Доброе утро" - сказал Никифор. - Написал замечательные стихи.
   - О чем? - спросил начальник литстранички. - На какую тему?  Ведь  вы
же знаете, Трубецкой*, что у нас журнал...
   Начальник для более тонкого определения  сущности  "Гигроскопического
вестника" пошевелил пальцами.
   Трубецкой-Ляпис посмотрел на свои брюки из белой  рогожки*,  отклонил
корпус назад и певуче сказал:
   - "Баллада о гангрене".
   - Это интересно, - заметила гигроскопическая персона, - давно пора  в
популярной форме проводить идеи профилактики.
   Ляпис немедленно задекламировал:

   Страдал Гаврила от гангрены,
   Гаврила от гангрены слег...*

   Дальше тем же молодецким четырехстопным ямбом рассказывалось о Гаври-
ле, который по темноте своей не пошел вовремя в аптеку и погиб из-за то-
го, что не смазал ранку йодом.
   - Вы делаете успехи, Трубецкой, - одобрил редактор, - но хотелось  бы
еще больше... Вы понимаете?
   Он задвигал пальцами, но страшную балладу взял,  обещав  уплатить  во
вторник.
   В журнале "Будни морзиста" Ляписа встретили гостеприимно.
   - Хорошо, что вы пришли, Трубецкой. Нам как раз нужны  стихи.  Только
быт, быт, быт. Никакой лирики. Слышите, Трубецкой? Что-нибудь  из  жизни
потельработников* и вместе с тем, вы понимаете?..
 
   Погрустневший Никифор Ляпис-Трубецкой пошел снова в "Герасим и Муму".
Наперников уже сидел за своей конторкой. На стене висел сильно увеличен-
ный портрет Тургенева в пенсне, болотных сапогах и  двустволкой  напере-
вес. Рядом с Наперниковым стоял конкурент Ляписа - стихотворец из приго-
рода.
   Началась старая песня о Гавриле, но уже с охотничьим уклоном.  Творе-
ние шло под названием - "Молитва браконьера".

   Гаврила ждал в засаде зайца,
   Гаврила зайца подстрелил.

   - Очень хорошо! - сказал добрый Наперников. - Вы, Трубецкой,  в  этом
стихотворении превзошли самого Энтиха*. Только нужно кое-что  исправить.
Первое - выкиньте с корнем "молитву".
   - И зайца, - сказал конкурент.
   - Почему же зайца? - удивился Наперников.
   - Потому что не сезон.
   - Слышите, Трубецкой, измените и зайца.
   Поэма в преображенном виде носила название "Урок браконьеру", а зайцы
были заменены бекасами. Потом оказалось, что бекасов  тоже  не  стреляют
летом. В окончательной форме стихи читались: "Гаврила ждал в засаде пти-
цу, Гаврила птицу подстрелил"... и так далее.


   После завтрака в столовой Ляпис снова принялся за работу.  Белые  его
брюки мелькали в темноте коридоров. Он входил в редакции и продавал мно-
голикого Гаврилу.
   В "Кооперативную флейту" Гаврила был сдан под названием "Эолова флей-
та".

   Служил Гаврила за прилавком,
   Гаврила флейтой торговал...

   Простаки из толстого журнала "Лес, как он есть" купили у  Ляписа  не-
большую поэму "На опушке". Начиналась она так:

   Гаврила шел кудрявым лесом,
   Бамбук Гаврила порубал.

   Последний за этот день Гаврила занимался хлебопечением.  Ему  нашлось
место в редакции "Работника булки". Поэма носила длинное и грустное наз-
вание: "О хлебе, качестве продукции и о любимой"*. Поэма посвящалась за-
гадочной Хине Члек*. Начало было по-прежнему эпическим:

   Служил Гаврила хлебопеком,
   Гаврила булку испекал...

   Посвящение, после деликатной борьбы, выкинули.
   Самое печальное было то, что Ляпису денег нигде не дали. Одни обещали
дать во вторник, другие в четверг или пятницу, третьи через две  недели.
Пришлось идти занимать деньги в стан врагов - туда, где  Ляписа  никогда
не печатали.
   Ляпис спустился с пятого этажа на второй и вошел в секретариат "Стан-
ка". На его несчастье, он сразу же столкнулся с работягой Персицким.
   - А! - воскликнул Персицкий. - Ляпсус!


   - Слушайте, - сказал Никифор Ляпис, понижая голос, - дайте три рубля.
Мне "Герасим и Муму" должен кучу денег.