Счастье в поцелуях

Почему люди так любят целоваться. Спросите любого влюблённого. Вспомните себя на пике наивной и невинной влюблённости, понаблюдайте за юными парочками, и вы увидите, как трогательно восторженно и жадно они делают первый поцелуй. Едва дыша. Смущаясь. Робко. Хотя совсем скоро жажда побеждает робость и смущение. Азарт подгоняет. Инстинкт возбуждает интерес. Любопытство рождает ещё большую жажду. И за первым поцелуем следует другой, за тем новый. Потом ещё, а после уже глупо и непродуктивно вести счёт этим пылким прикосновениям губ, если конечно дело происходит не на свадьбе, где под дружные вопли гостей, жених с невестой наконец-то отрешаются от мира, находя в поцелуе новую грань бытия.  Грань их совместного мира. Хрупкую и тонкую, но такую желанную.
Этот мир жесток груб и грязен. Но губам, жаждущим не капли воды, а лишь соития, раскрывают эту новую затаённую, почти табуированную грань восприятия мироздания, за которой простирается мир иной неведомый. Вселенная познания, обретение которой возможно лишь посредством губ.
И никакие слова не способны сообщить больше чем прикосновение вожделенных и алчущих губ.

Поцелуй, которого никогда не ыло

Моё дыхание не смешивается с его. Потому что он склонил голову, целуя мои руки. А я, едва дыша, целую его волосы. Вдыхаю терпкий запах уставшего мужчины. Закрываю глаза, чтобы отвлечься от всего лишнего и сосредоточиться только на эмоциях и ощущениях. Отдаться им. Запомнить это мгновение. Надолго запомнить. Почему-то я отчётливо знаю, что никогда и никто не станет для меня таким желанным и несбыточным, как этот человек.
Точнее, мой Ангел, я понимаю, что, как и я, он тоже старается запечатлеть нашу нереальную встречу в своей памяти. Во времени. В пространстве. Он тоже. Тоже всё понимает. Мы оба становимся одним дыханием. Одним долгим и пронзительным взглядом. Я опустошена, словно бы потеряла часть себя. Вот ещё мгновение, и он отпустит мои руки, сделает шаг назад. Потом ещё один. И я сделаю свой шаг назад. И ещё один. И больше наши взгляды не встретятся. Наши тела не почувствуют тепло друг друга. Никогда более пространство не сожмётся до одного микрона лишь за тем, чтобы два человека, две души могли стать одним существом. Никогда. И эта мысль разливается по телу леденящим ужасом, и мы оба одновременно шагаем навстречу друг другу, сливаемся в поцелуе горьком и страстном, которого мы оба пытались избежать ещё за минуту для этого. Но холод грозящей нам вечной разлуки заставил нас отбросить рациональное и разумное и совершить то непроизвольное, но единственно возможное что неизбежно должно произойти с настоящими влюблёнными. С той лишь разницей, что оба мы знали – это наш первый и последний поцелуй. Что его не могло, не должно было случиться. Если бы могучая сила любви не двигала нас в объятия друг друга. Впрочем, сейчас мы забыли обо всём. Горячая волна облегчения накрыла нас с головой. В этот поцелуй слилось всё. И страсть, и предчувствие, и нежность, и отчаяние, и надежда, и послевкусие, словно солнечный свет сквозь толщу воздуха и воды, он проникает в самые затаённые глубины души и тел. Мы знали, что ничего больше нам не суждено. Но эту малость мы вырвали у вечности небытия. Единственное счастье, позволенное нам, навсегда останется в памяти.
Но сколько бы долгим не казалось нам мгновение, оно источается. Исчезает. Вот и наша минута слабости и силы истекла. Дыхания наши разделились. Тела отстранились друг от друга.  Взоры, полные блаженства и муки, в последний раз встретились и разошлись. Не было и не будет минуты горше, чем эта. Наше расставание, равноценное небытию, неизбежно и неотвратимо.
Господи! Воистину милость твоя и немилость не имеет границ.
Мы перестали существовать в этом пространстве и времени. Но внутри каждого из нас осталось то ощущение пламени любви.

Правда человеческой натуре свойственно забывать всё, даже самое хорошее.
Но я пыталась воплотить свою часть нашей общей памяти в нечто реальное. Конечно жаль, что от поцелуя не родится дети. Тогда эта память стала бы чем-то ясным и осязаемым.
 Но для любого писателя детьми являются его произведения, рождённые от экстаза озарения в муках творчества.
 Вот и я отдаю своим детям по частичке той безмерной любви, что подарил мне один-единственный нереальный неземной поцелуй.


О поцелуе на свадьбе

О том, как первый поцелуй стал началом пути удивительных открытий в собственном теле и душе.
Вот гад! Ненавижу его за это!
Ну зачем столько мучений. И почему все вокруг так рады.
Ну рады – это понятно. Они сейчас все примутся есть и пить. Без меры и нахоляву.
Им же не надо надевать кольцо на палец человеку, которого ненавидишь. Не надо идти с ним под венец. Не надо сидеть с ним за этим столом. Не надо вечером, когда все разойдутся довольные и сытые, идти с ним в спальню.
Потом целоваться. Потом. Чёрт. Целоваться то придётся не потом, а прямо сейчас. Сейчас кто-нибудь из гостей напоказ прослезившись, крикнет горько и начнётся.
Я гляжу на его губы. Такие мерзкие. Узкие. Твёрдые, наверное. Твёрдые, как наковальня, которая сейчас стала моим пристанищем. И молот, который уже нависает надо мной. Боже! Я не выдержу этого!
Зачем ты придумал свадьбы?
Зачем ты создал этого Маркиса Нугиса! Боже-боже, что ты наделал!
Ничего не понимаю.
Я венчаюсь с человеком, который мне не просто не нравится. Я его ненавижу. Господи, ну почему это случилось. Неужели нельзя было обойтись без всего этого. И что теперь делать?
Смириться, что ли? Ну уж нет!
- Да.
- Да.
 Как, да? Я же не собираюсь мириться! Ах, это я сказала да. Фу-у. пронесло. Чёрт. Кого пронесло. Куда. Да? Мы оба сказали да. И это называется пронесло?
Нет. Это называется – я попала. Вот как это называется. Ну я ему покажу. Ну он меня ещё узнает, чёрт бы его побрал. Ну он допляшется. Улыбается. Ну вы поглядите на него. Чему он рад. И руку сжал так, словно боится, что я убегу от него. А. это он надевает кольцо. И что дальше?
А теперь я должна надеть ему кольцо на палец.
Господи, ну почему я безропотно беру его руку и надеваю кольцо. Почему гляжу на него как завороженная. Почему, стоит мне встретиться с ним взглядом, как дыхание прерывается и сердце останавливается. А тело холодеет так, что покалывает кончики пальцев.

О последнем поцелуе

Умиротворённо, немного смущаясь своего счастья, я смотрю в твои глаза. Да и как мне не быть счастливой при встрече с тобой. Вот только жаль, что ты воспринимаешь меня, как нечто хрупкое и неспособное к применению. И посмотрев на меня скептически, переспрашиваешь словно заботливый папаша.
- Нет, точно всё в порядке? А то, если чё, так ты только скажи, я любому шею сверну.
- Точно, - блаженно киваю я головой, и опять заглядываю в твои глаза. Если бы ты понял.
Если бы ты хоть раз допустил мысль, что у меня всё хорошо и есть лишь от того, что ты есть на этой планете. Просто ты есть. Просто ты иногда проходишь мимо, устало кивая головой в знак приветствия, а уж когда ты вот так обнимаешь меня и обещаешь любому намылить шею за меня, так я и вовсе оказываюсь где-то между облаками и стратосферой. Мой взгляд встречаешься с моим, и вдруг я отчётливо понимаю, что тебе плохо. Тебе так плохо, что каждое движение, каждое слово даются тебе с невероятным трудом.
- Если ты сейчас же не скажешь, что у тебя случилось, я ударю тебя! – выкрикиваю я, удивляясь собственной силе и смелости. Но всё же волоку тебя в свою комнату, укладываю на диван, подсовываю под ноги подушку и прикладываю к твоему запястью пальцы. Ты молча подчиняешься мне. Правда, глядишь на меня так, словно увидел впервые. И это озарение повергло тебя в шок.
- Только без рукоприкладства! – игрушечно поднимая руки вверх, сдаёшься ты, и я лишаюсь возможности посчитать пульс. Хмурюсь. Но всё же не могу сдержать улыбки. Нет, конечно я не гожусь ни в любовницы, ни в жены, ни в спасительницы. Но рядом нет никого другого, а ты, чтобы не посчитали тебя слабаком, никогда и никому не посмел бы пожаловаться на дикую усталость и безмерное одиночество.
А я? Я малявка. Мне можно. И это наша с тобой первая тайна...
Ах, сколько у нас ещё будет этих тайн.
- Скажи, ведь ты ни разу не пожалел о том, что доверился мне тогда?
- Нет, ни разу, - эхом откликнулся ты с той же блаженной что и у меня интонацией в голосе.
Я улыбаюсь. Странно. Ты старше меня почти на двадцать лет. Но первой умираю я. Но даже через много лет после того, как ты впервые поглядел на меня не как на малявку. Впервые доверился мне, хотя и был ошарашен открытием во мне женщины. Даже спустя всю жизнь, я по-прежнему люблю тебя и всё ещё удивляюсь тому, что и ты меня любишь. Об одном я переживаю. О том, как ты справишься с моим уходом. Я не хотела умирать. Не хотела оставлять тебя одного. Но увы. Именно это от нас не зависит. Смерть сама решает, когда и кого ей забрать другой мир. Ей совершенно всё равно, что тот, кто останется на этой земле будет испытывать неземную боль.
- Не переживай, я справлюсь, - говоришь ты, стараясь казаться бодрым после того, как прикоснулся губами к моим сухим и практически ледяным губам.
И это были последние слова, что я услышала. Потому что после того, как я ответила тебе, что не переживаю об этом, я уже больше ничего не видела и не слышала.  И последний поцелуй, который мне довелось почувствовать в этой жизни. Теперь лишь боль разрывала моё сознание. Я не могла помочь тебе преодолеть те муки, которые проходишь ты. Я сама уже не существовала. Но потом моё сознание перестало ощущать и боль. Лишь странное чувство обречённости некоторое время не оставляло меня, толчкообразно, вместе со слабыми ударами сердца, врываясь в сознание. А когда и это померкло во мне, я увидела тебя, склонённого надо мной. Точнее, над телом, что когда-то было моим. И я удивилась тому, что тело моё показалось мне чужим. Неестественным. Видимо не зря в последние минуты жизни я вспоминала себя двенадцатилетней девчонкой, которая смогла преодолеть всё. И неуверенность в себе, и снисходительность взрослого мужчины, и пересуды соседей, лишь бы осуществить счастье любимого мною человека.

Тот поцелуй, который стал началом нового мира и завершением былого существования, навсегда остался со мной. Я чувствую его, как будто и сейчас ещё могу подойти к тебе, и ты сделаешь шаг навстречу. И однажды мы сольёмся в единое целое, всего лишь прикоснувшись губами, как будто две огромные сближающиеся галактики, которым суждено стать единым организмом, мы станем одной памятью и одним восторгом.