Рожденные для милости. Часть 3

 СЛУЖБА В ВООРУЖЁННЫХ СИЛАХ СССР

 Было  тревожно  и  волнительно,  но  я  погасил  в  себе  эту  тревогу.  Пошла  подготовка  к  экзаменам,  несли  службу  по  внутреннему  наряду  в  казарме,  стояли  у  тумбочки,  мыли  полы,  убирали  территорию  училища.  Рядом  со  зданием  казармы  была  учебная  база  закрытого  режима.  Мне  удалось  разузнать,  а  потом  и  увидеть  крылатую  ракету  ЗРВ  ПВО  комплекса  «С – 75» (средней  дальности  действия).  «Значит училище  зенитно-ракетных  войск  противовоздушной  обороны!?». Это  была  первая  и  важная  информация,  которую  я,  с  моими  одноклассниками,  употребили  в  своих  целях.
А делали это просто.  Стояла рядом  с  нами  большая  группа  абитуриентов,  человек  пятнадцать – двадцать,  конкурс  был  чрезвычайно  высоким: девять-десять  человек  на  место,  вот  я,  как  бы  случайно,  со  своими  одноклассниками    «секретничали»  и  поносили,  как  могли,  что  здесь  ракетное,  а  не  электроника  совсем.  За  один  вечер  «секретничали»  у нескольких  групп  и  так,  чтобы  они  слышали.  Мы,  а  это  я,  Витька,  Валерка,  Мишка  Гофман,  увидели,  что  наш  способ  срабатывал,  так  как  на  следующий  день  собирались  и  уезжали  с  училища  те,  кто  нас  подслушал,  уехало  много  молодых  парней,  которые  не  знали своего  желания  и  не  находили  ответа  на  вопрос,  а  кем  быть  и  где  учиться?  Конкурс  сократился.  Мы  «работали»  аккуратно,  чтобы  не  навлечь  гнев  командования.  Но,  именно,  те,  кто  кичился  своим  городским  происхождением  –   они  и  драпанули  в  первую  очередь.
Я  любил  готовиться  к  экзаменам  в  кустах,  где  была  заросшая  клумба,  а  вокруг  кустарник  в  рост  человека,  изредка  подстригаемый  курсантами.  Круг  из  зелени,  а  внутри  мягкая  и  высокая  трава.  Тихо  и  тепло.  Я  брал  тетрадь,  учебник,  ручку,  раздевался  и  загорал,  а  в  это  время,  усердно,  решал  и  решал  разные  математические  задачи,  не  могу  объяснить  как,  но обо  мне    пронеслась  молва  среди  поступающих,  поэтому  они  прибегали  ко  мне,  чтобы  я  решал  им  задачи,  вначале  двое,  потом  пятеро,  а  потом   и  десять  человек,  очередь  стояла  длинная.  Я  не  задавался  целью  считать,  но  стояло  несколько  десятков  ребят.  Особенно,  когда  шли  экзамены  по  группам.  Прибегали – убегали,  я  решал  и  давал  ответы,  как  нужно  правильно  решать,  у  меня  была  школа  Александра  Васильевича  Чубарова – моего математика,  а  также  раннее,  хотя  и  запоздалое,  понимание  ответственности  за  мою  судьбу.  Да,  а  мои  одноклассники,  на  экзаменах,  в  военное  училище,  «отдуплились»  и  их  отправили  домой.
Они  были  1946  года  рождения,  до  призыва  в  армию  им  оставался  один  год,  поэтому  «разочаровавшись»,  в  армии,  уехали.  Чужие  ребята  не  отходили  от  меня,  чтобы  получить  помощь  в  решении  задач,  а  мои  одноклассники,  сговорившись, «сложили  свои  крылья», в результате  их отчисление.  К  слову  сказать,  Валерка  Задорожный,  подготовился  и  поступил  в  1965  году  в  Ленинградское  топографическое   военное  училище,  а  Витя  Остапенко,  при  содействии  соседа,  который  был   студентом   одесского  медицинского   института,  помог  ему  «сдать»  экзамены  в  тот  же  институт.  В  последствии,  Виктор  стал  заслуженным  врачом  стоматологом СССР,  работал  в  городе  Одесса.  Те  зубы,  которые  он  мне  врачевал,  ставил  пломбы,  вызывали  восхищение  его  коллег,  когда  я  приходил  на  диспансеризации  или  лечил  зубы.  Кстати,  в  советское  время,  было  очень  доброй  заботой  о  людях,  проводить  медосмотр  дважды  в  году,  под  пристальным  контролем  командиров  и  строго  взыскивалось,  кто  пытался  уклоняться  от  этого  обязательного  мероприятия.  Это  было  одним  из  добрых  дел  того  времени.  Да  и  лечили  на  совесть,  бесплатно,  помня  о  клятве  Гиппократа,  которую  давали  врачи  СССР,  после  окончания  учебных  заведений,  при  получении  дипломов.
Медкомиссию  я  прошел  успешно.  На  экзамены  шел  ободренным,  волновался,  но  был  воздержан  в  чувствах.  Гладил  брюки,  рубаху,  пиджак.   Аккуратно  причесывался,  начищал  обувь, весь  чистенький,  на  пиджаке   комсомольский  значок (красное  знамя  с  «золотым»  профилем  вождя  пролетариата – Ленина).  Так  учил  нас  учитель  физики,  бывший  офицер - фронтовик  разведчик  и  воздушный  десантник  Лев  Владимирович (тоже  еврей),  высокий,  плотного  телосложения,  с  седыми  волнистыми  волосами.  Большой  юморист  и  хороший  рассказчик,  одним  словом,  интересный  и  контактный  человек.
На  экзамен,  в  аудиторию,  я  входил  и  представлялся:  «абитуриент,  Благородный  Евгений,  для  сдачи  экзамена  по  математике (физике),  прибыл!».  После  чего, предлагали  брать  билет.  Всегда  садился  за  первый  стол.  Многоразово  прочитывал  билет,  расчерчивал  лист  на  части  для  вопросов  и  решения  задач.  Решал,  первым  делом,  самые  легкие,  а  потом  самый  сложный,  в  конце.  Всегда  пользовался  черновиком,  а  в  чистовик  писал  ответы  вопросов  и  последовательное  решение  без  помарок,  хотя  и  отвечал  устно.  Готовился  немного  времени.  Потом  подходил  к  доске.   Отчерчивал  мелом  половину  доски.  Вверху  писал  фамилию,  имя,  номер  билета.  Доску  вымывал,  вытирая,  до  чистоты  и  контрастности.  Писал  мелом аккуратно,  только  «опорные  точки»:  ответа  и  решения,  так учил  нас  Лев  Владимирович,  этим  и  завоевывались  симпатии  членов  комиссии:  внешним  видом,  аккуратностью,  безупречностью  и  выкладыванием  материала,  по  билету,  на  доске.  Члены  комиссии  только  взглядывали   на  доску  и  говорили: «отлично»,  идите».  Доску,  с  разрешения,  я  снова  вытирал  начисто.  Оставлял  после  себя  порядок,  затем,  с  разрешения,  выходил.  Это  была  «психологическая  атака»  на  комиссию… так, на  «отлично»,  я  сдал  все  вступительные  экзамены,  а  их  было  пять  или  шесть.  Только  сочинение  на  вольную  тему,  я  списал  по  своей,  заранее  заготовленной  шпаргалке,  которую  заготовлял  еще,  будучи  учеником  школы,   в  маленькие  книжечки.


 КУРСАНТ  ОДЕССКО - ТЕХНИЧЕСКОГО

 Приказом  по  училищу,  от  4  августа 1964  года,  я  был  зачислен,  как  поступившего,  в  военное  училище.  После  этого,  нам  выдали  военную  форму,  бывшей  в  употреблении,  но  чистую.  Дали  сапоги  тоже  б\у – хорошие,  портянки,  ремень  и  головной  убор,  и  отвели  в  другую  казарму,  причислив   к   первой  батарее – 112  взводу,  то  есть  «1» - первый  курс,  «1» – первая  батарея,  «2» – второй  взвод.  Командиром  батареи  был  майор  Кравцов,  командиром  взвода – красавец – «гренадер»  старший  лейтенант  Генрих  Сырицкий,  слегка  стыдливый,  открытый  и  добрый  офицер.  Эти  два  офицера,  были  на  своих  местах  по  службе.  Они  были офицеры - педагоги.  Мы  их  очень  уважали  и  любили,  особенно,  нашего  комбата – майора  Кравцова.  Это  был  человек  с  чистыми  и  ясными,  добрыми  очами,  среднего  роста.  Удивительно  симпатичный  и  располагавший  к  себе,  офицер.  Он  был  человек  чести  и совести.  С  ним  было  легко,  доверительно  и  просто.
Начальником  ОВТУ  Войск  ПВО  страны  был  генерал – майор  Дуканич.  Кубанец.  Его,  очень,  все  боялись, от  его  заместителей  до  последнего  курсанта  и  солдата.  На  торжественном  вечере  7  ноября  1964  года,  за  успехи  в  учебе:  математике  и  других  предметах  я  был  поощрен  благодарственной  грамотой  от  начальника  нашего  училища.  Затем,  меня  назначили  внештатным   преподавателем  школьной  программы  курсантам  Кубы, которые  учились  с  нами.  В  этом  же  училище  учились  египтяне,  индонезийцы,  а  до  меня,  албанцы  и  иракцы,   но   это   уже  особая  тема.
В  противовес  начальствующим  первой  батареи,  был,  у  меня,  старшина   батареи  старшина  Василькевич,  сверхсрочник.  Службу  начинал  еще  при  Жукове  Георгии  Константиновиче – Министре  Обороны  СССР,  Маршале  Советского  Союза – Герое  Великой  Отечественной  войны.  Первую  свою  караульную  службу  наш  старшина    нес  по  охране  дровяного  склада.  Это  было  его  свидетельство.  Василькевич  Василий  Лукьянович  был  среднего  роста,  худощавый,  аккуратно  подтянутый.  Форма  сидела  на  нем,  как  литая.  Чистюля,  энергичный.  В общем  хороший  мужик.  Отлично  знал  Устав  и  службу.  Строевые  приемы  с  оружием  выполнял,  как  фокусник: ритмично,  четко, быстро  и  поразительно  эффективно.  Он  был  старше  нас  всех  на  лет  пять,  а  может   быть  и  больше,  сирота, детдомовец.   Потом  я  читал  его  личное  дело,  где  офицер  особого  отдела  ручался  за  Василькевича  Николая  Лукьяновича  в  том,  что  видит  в  нем  хорошего  человека,  и    по  его  ходатайству,   он  был  освобожден  из  заключения,  куда  он  попал,  в  своем  сиротстве,  за  преступление.  По  прошествии  времени,  жизнь  свела  его  с  цирком,  работал  фокусником,  а  делал  он  их  с  исключительной  ловкостью  и  на  высоком  профессиональном  уровне  и  выдумывал  новые  фокусы,  прямо  на  ходу,  имея  цепкий  наблюдательный  глаз  и  ловкость  рук…  Старшина  был  в  нашем  112  взводе.  Нагрузку  в  училище  он  нес  большую.  Нужно  было  учится,  как  всем  нам,  и  в  то  же  время  нести  службу  старшины  батареи – «мать  и  отец»  для  подчиненной  ему  батареи,  где   первоначально  было  более  120  человек.  Николай  Лукьянович  был  строг,  сгибал  в  «бараний  рог».  Меня  это  не  касалось.  Я  сразу  понял,  что  нужно  быть  послушным  и  все   будет  хорошо.  Но  его  грубость  и  натиск  угнетали  меня,  в  дальнейшем  мы  были  с  ним  очень  дружны,  он  многое  мне  попускал,  но  и  наказывал.  Как - то  получил  от  него  наряд  вне  очереди,  работал по  уборке  туалета  ночью.   В  последствии,  когда  мы   стали  офицерами,  то,  повторяюсь,  что  наш  Василькевич  «сидел»  в  каждом  из  нас  и  это,   нам  выпускникам  военного  училища, помогало  выполнять  службу  и  подчинять  себе  людей.  Мне  бы  очень  хотелось  встретиться  с  ним,  в  этой  жизни,  чтобы  поговорить  и  узнать  о  его  пройденном  пути,  семье,  службе  и  рассказать  о  себе  и  о   Христе.
Как  не  хранят  тайны  военные,  а  суть  секретов  просачивается,  так было  и  у  нас.  Уже,  после  первых  увольнений,  была  принесена  весть,  что  мы  больше,  в  Одессе,  учиться  не  будем,  а  всех  переведут  по  разным  училищам.  Ближе  к  Новому  году,  эта  новость  освещалась  в  тонкостях. Все  смеялись,  что  бабка,  продававшая  семечки  за  воротами  училища  это  все  знает.  Подойди,  купи  семечек,  поговори.  и  все  секреты  она  выложит  о  судьбе  военного  училища.  После  каждого  увольнения,  эти  новости  усиливались.  Командиры  взводов,  вылавливали  курсантов,  после  увольнения,  и  узнавали  новости  о  судьбе  училища,  кстати,  все  это  были  не  сплетни,  потом  все  подтвердилось.
Опишу, как  с  наступлением лета  1965  года  в  момент  предстоящих  экзаменов  по  одному  из  сложнейших  предметов,  мне  приснился  сон,  что  я  вытянул  билет  номер  пятнадцать,  где  я  прочел  три  вопроса  и  задачу.  Так  как  я  учился  на  отлично,  то  взводный  переживал  за  всех,  а  за  меня  особо,  чтобы  я  получил  только  «отлично».  Он  хотел  подсмотреть  какой–нибудь  билет  и  сказать  мне,  где  он  лежит,  но  не  успел.  Меня  вызвали,  по  списку,  сдавать  экзамен. Я  сказал:  «товарищ  капитан,  не  беспокойтесь.  Мне  приснился  сон,  что  я  возьму  билет  пятнадцать,  я  знаю  все  вопросы  и  задачу  и  как  ее  решать».  И  я  назвал  ему  вопросы  и  задачу,  а  потом  зашел.  Представился,  протянул  руку  к  билету,  повернул  стороной  с  текстом  билета,  посмотрел – билет  пятнадцатый.  Взводный  смотрел  в  щель  на  совершение  чуда?!?  Я  без  подготовки  стал  отвечать,  решил  задачу,  получил  «отлично». 
Ведь  я  же  был  рожден  для  милости  Господа,  но  я  этого,  тогда,  не  понимал,  так  же,  как  с  той  задачей  по  тригонометрии  с  геометрией,  о  конусе  и  вписанном  шаре.
Справедливости  ради,  не все  получалось  у  меня  на  «отлично».  Начался  учебный  процесс,  после  поступления  в  училище,  приняли  присягу.  Одним  из  изучаемых  предметов,  был  курс  по  автоделу.  Техническая  подготовка,  правила – «отлично»,  а  вот  с  вождением  автомобиля  что – то  не  ладилось.  Старшим  по  вождению,  можно  сказать,  был  «кусок»,  то  есть  сверхсрочник,  водитель  может  быть он был  и  хороший,  но  человек  вульгарный  и  сквернослов.  Все  время,  кричал  до  истерики,  обзывался  нецензурной  бранью.  Его  поведение,  да  еще  за  рулем,  когда  вел  машину,  настолько  подавляло  и  возмущало,  что  трудно  было  с  ним  находить  общий  язык,  а  это  повторялось  день  ото дня.  Однажды,  когда  он  так  распинался  в  ругани,  на  одном  из  сложнейших  перекрестков  Одессы,  я  решил  газануть  и  врезаться  в  трамвай – надоел!  Аварии  не  произошло,  так  как  он  своевременно  переключил  педали,  но,  возможно,  понял   мои  преднамеренные  действия  и  прикусил  язык,  стал  молчать  и  я  благополучно,  вместе  с  ним,  приехали  в  училище,  в  парк.  Как  только  остановились  и  вышли  из  кабины,  этот  «кусок»  стал  выдавать  по – максимуму,  на  все,  на  что  он  был  способен  по  своей  скверноте, а   я  молчал  и затем пошел  на  занятия…  думал,  что  никогда  не  стану  водителем  и  сильно  переживал  по  этому  поводу.



 В  ЖИТОМИРСКОМ  КРАСНОЗНАМЕННОМ

 По  окончании  первого  курса,  сдачи  всех  экзаменов  с  оценками  «отлично»,  в  один  из  выходных  дней,  а  мы  все  ожидали  очередного  месячного  каникулярного  отпуска  в  августе,  нас  всех  направили  в  зал  училища,  где  собрался  весь  личный  состав  училища  и  смотрели  две  серии  кинофильма  «Великая  Отечественная».  Во  время  фильма  дежурный  посыльный  по  училищу  прокричал:  «Первая  батарея,  сбор  по  тревоге».  Мы  тихо  встали,  быстро  вышли  из  зала,  построение  было  на  улице  перед  зданием  казармы.  На  построении  нам  объявили,  чтобы  мы  срочно  собрали  все  свои  вещи  и  чемоданы,  рюкзаки  и  снова  построились,  уже  было  темно.  Все  быстро  построились,  молчали.  Командир  батареи  майор  Кравцов  объявил   приказ  Министра  Обороны  о  расформировании  училища,  а  нас,  как  лучших,  отправили  в  Житомирское  Краснознаменное  Радиотехническое  Училище  Войск  ПВО  страны.  Заранее  скажу,  что  в  ЖРТУ  все  себя  называли,  с  большевистской  хвастливостью,  «прославленное».  Не  меньше  и  не  больше,   с  момента  объявления  тревоги  и  зачитки  приказа,  мы  стали  четвертой  батареей  ЖРТУ (ЖКРТУ,  то  есть  Краснознаменного).  Далее  строем  отправились  к  автомашинам,  на  которых  нас  привезли  на  вокзал,  а  далее,  по  вагонам,  с  новыми,  представленными  нам,  командирами  и  мы,  без  всяких  приключений,  приехали  в  Житомир.  Здесь  нас  ждали  грузовики, на  которые,  мы,  в  беспорядке,  а  потом,  повторно,  в  порядке,  сели  по  своим  местам,  провели  перекличку  и  колонна  отправилась  по  городу.  Ехали  по  Житомиру  днем.  Первое,  что  все  заметили,  так  это  то,  что  в  этом  городе  военных  любят,  особенно  девицы.  Чего  нельзя  было  сказать  об  Одессе.  Женщины,  можно  сказать, ненавидели  нас  армейцев,  а  вот  мужчины  относились  к  нам  с  уважением  и  поддержкой.
Я  встречал,  в  Одессе,  таких  злыдень,  особенно  кондукторов  автобусов  и трамваев, которые  выгоняли  нашего  брата  из  транспорта,  если  не  было  пяти  или  трех  копеек.  Даже,  если  возмущенные  пассажиры  сбрасывали  ей  целую  пригоршню  монет,  чтобы  оплатить  проезд  курсанта.  Очевидно,  «кто – то»  отметился,  в  свое  время,  в  общении  с  такими  девицами  и  женщинами,  что  это  стало  характерной  чертой  шумливой  и  блатной  Одессы.
Когда  мы,  быстро,  вошли  в  жизнь  нового  училища,  то  нас  отпустили  в  отпуск  сроком  на  один  месяц.  Характер  нашей  батареи  отличался  от  фонового  состояния  курсантов – житомирцев.  С  самого  начала,  мы  решили  проявить  себя.  По  команде  старшины, мы  все  выбежали  на  физзарядку  в  тельняшках,  но   это  быстро  «подправили»  отцы – командиры  и  мы  их  спрятали.  Батарея  ходила  строем  громко  и  четко,  так  как  были  длительные  тренировки  и  строевые  занятия  к  параду,  а  также  постоянное  прохождение  по  Одессе  (Перекопской  дивизии  проспекту),  когда  проходили  несколько  километров,  в  артучилище  на  плановую  банную  помывку,  туда  и  обратно.  Батарея  пела  строем  блатные  одесские  «приличные»  песни, эти  песни  любил  слушать, в  нашем  исполнении,  начальник  училища  генерал – майор  Харчиков…  Хороший  был  человек.  Он  не  приказывал,  а  просил,  чтобы  мы  еще  раз  прошли  строем  и  спели  свои  строевые  песни. 
Хочу сознаться, что эти песни от моего класса, которые мы любили петь. Вот одна из этих блатных песен, приспособленная под строевую, без изменения мелодии «автора»:
Города, конечно есть везде,
Каждый город чем-нибудь известен,
Но такого не найти нигде, Да! Нет нигде!
Как моя красавица Одесса!
Но такого не найти нигде, да! Нет нигде!
Как моя красавица Одесса!

Вену и Париж я исходил,
Много улиц поступью отмерил,
Но даю зарок: «Шо б я так жил!
Шо б я так жил!»
Лучше Деребассовской не встретил!
Но даю зарок: « Шо б я так жил!
         Шо б я так жил!»
Лучше Деребассовской не встретил!


Женщины дарили нам цветы,
Спору нет, красивы парижанки,
Но красивей их во много раз! Во много раз!
Сонька, шо живёт на Молдованке!
Но красивей их во много раз! Во много раз!
Сонка, шо живёт на Молдованке!

Город Вена – прямо хоть куда!
Говорят красивей не бывает,
Но Одессу-маму никогда, да! Никогда!
Я на эту Вену не сменяю!
Но Одессу-маму никогда, да!Никогда!
Я на эту Вену не сменяю!

Города , конечно есть везде,
Каждый город чем-нибудь известен,
Но такого не найти нигде, да! Нет нигде!
Как моя красавица Одесса!
Но такого не найти нигде, да! Нет нигде!
Как моя красавица Одесса!

Пение было горластое, в один голос, бравурное с настроением и улыбками, под такт чёткого строевого шага, в паузах. Это завораживало прохожих, которые вольно-невольно подпевали, махали руками, а иные махали головами, показывая этим в улыбке: «вот дают!»…

Вскоре,  генерал  умер  от  рака  и,  весь  город  хоронил  его  с  небывалым  почетом  и  благодарственным  вниманием,  от  училища  до  кладбища,  а  оно  было  далеко,  стояли  курсанты  в  почетном  карауле  с  карабинами,  шеренгами  слева  и  справа  от  трассы,  через  пять  метров  друг  от  друга «на  кра – ул!».

Отгуляв отпуск,  вновь  пошла  размерная  и  напряженная  жизнь  военных  курсантов.  Я  продолжал,  с  усердием,  учебу  на  «отлично».  Так  как  я  был  определен  оформителем – художником  в  ленинской  комнате  батареи, еще  с  Одессы,  то  времени  на  отдых  у  меня  было  очень  мало,  все  свободное  время,  еще  с  одним  курсантом,  оформляли  стенды,  это  в  СССР  любили.  Потом,  в  ЖРТУ,  приказом  свыше,  организовали  музей  истории  Войск  ПВО  страны   и  училища.  Кроме  занятий,  мы  дневали  и  ночевали  в  комнатах  музея.  Это  было  и  хорошо  и  плохо.  Хорошо, когда  все  натужно  трудились,  нас  отправляли  в  новоиспеченный  музей,  где  нами  была  проделана  гигантская   оформительская  работа, а  плохо – однокашники  на  нас  обижались,  считали  нас  сачками,  правда  не  все,  но  было,  а  это  была  тяжелая  и  утомительная  работа.  Приходили  в  казарму, глубокой  ночью,  да  еще  и  голодные.  Но  бывало  и  так,  что  ребята  по  взводу, брали  для  нас  хлеб  и  сахар,  которые  мы  уплетали,  с  благодарностью,  за  обе  щеки,  а  потом – мгновенный  сон.  В  шесть  утра  производился  подъем.  Мое  умение  рисовать  и  писать  шрифтом  вело  к  тому,  что  меня  выжимали,  как  только  могли.  Кто?  Политработники,  ответственные  за  создание  музея,  не  зря  их  не  почитали,  не  любили  и  ненавидели, особенно, в  строевых  частях…  острый  на  язык  армеец  и,  по  этому  поводу,  срифмовал:  «Наступил  январь  холодный,  едет  в  отпуск  Ванька – взводный!  В  небе  солнышко  парит – едет  в  отпуск  замполит!».
Эти  «воспитатели»  от  КПСС, в  своей  массе:  грызли,  стучали,  строчили,  доносили,  пилили, вдохновляли и на  горбах  трудяг   въезжали,  снимая  сливки.  Звания  и  должности  получали  досрочно,  хотя  юридически,  отдел  кадров  был  один,  партократы  двигали  «своих»  особо.  Такова  была  система  советской  власти,  которая  и  создала  касту  политработников,  но  говорить  так  об  отдельных  людях – политработниках нельзя, что  они  были  «виновниками»  в  этой  системе  «строителей   коммунизма».  Были  в  среде  их  разумные  и  добрые,  все  прекрасно  видящие  и  понимающие,  но,  по  понятным  причинам,  молчали (лай  не  дай,  а  хвостом  виляй). Могли  сказать  свое  переживание  и оценки  в  истине,  но  только  «тэт – а – тэт».
Все  мы  были  «частицами-винтиками  и  колесиками»  этой  системы,  добровольно  служившие  ей.  «Не  хочешь – заставим,  не  можешь - поможем».  Но  колесо  молоха  вращалось в  сторону  его  крушения,  но  этого  еще  никто  не  замечал.
 Я  стал,  одним  из  первых,  в  батарее, кандидатом  в  КПСС.  Учитывая  горький  опыт  одесского  училища, а я,  по  привычке,  был  прямолинеен.  Сверстникам  мои обличения,  в  открытую,  на  собраниях  не  нравились .  Я  не  шушукал,  а  говорил  о  всех  плохих  поступках  прямо  в  глаза.  Не  заметил,  как  вокруг  меня  образовался  своеобразный  вакуум.  Меня  стали  сторониться  и  бояться.  Стукачом  я  не  был,  но  факт  потери  контактов  со  сверстниками  я  стал  терять,  поэтому,  когда  в  училище  объявили  конкурс  на  лучшую  самодеятельность  подразделения,  я  вошел  в  сборную  команду  батареи,  потом  дивизиона  и  училища.  Кем  же  я  стал  себя  представлять?     Юмористом  и  пародистом,  в  духе  Аркадия  Райкина - любимца  всего  народа.  Я  стал,  мгновенно,  известен,  популярен.  Хохмач,  который  «умел  травить»,  вот  этим  моментом  и  ситуацией я  и  воспользовался,  стал  разумнее  в  высказываниях  и,  вообще,  был  осторожнее  в  критике.
 Люди  хотят  правды  и  истины,  но,  когда  это  касается  в  общем,  а  не  персонально  их,   правда, то  есть  истина,  как  обличение,  высказанная,  в  глаза (я  видел  это не  один  раз)  вызывала взрыв  и негодование,  атаки  открытые  и  замаскированные,  проявляющиеся  в  тайных  поступках,  подлых  и  коварных,  не  утихающих.  Хотя, зачастую,  эти  люди  любили  учить,  той  же  правде (!?).
 Да, только  мудрость  дает  совет принимать  обличения, в  свой  адрес,  с  благодарностью  и  это – верно.



 ПРИЕМ  В  ПАРТИЮ

 Прошел  год  кандидатского  стажа  в  члены  КПСС,  наступило  время  вступления  в  ряды  партии.  Проходил  очередной  съезд  КПСС,  поэтому,  как  тогда  говаривали: «воодушевленные  очередным  решением  партии»,  нас  молодых  парней - курсантов,  собрали  на  заседание  парткома  училища.  Было  нас  около  тридцати  человек,  которых  приняли  в партию  за,  каких – то,  пятнадцать  минут,  я  думал,  что  вызывают  по  алфавиту,  но  это  было  не  так.  Меня  оставили  на  «закуску».
 На  заседании  партийного комитета  были  от  генерала  до  старшего  лейтенанта,  в  лице  ответственного  за  комсомольскую  работу,  Метленкова,  который  представлял  собою  классический  пример  партийного  комсомольского  работника:   аккуратного,  подтянутого,  общительного,  разговорчивого,  настойчивого  организатора  и  вежливого  красавца.
  Разговор  со  мною   был  больше  похож  на  допрос,  так,  что  я  промок  в своей  гимнастерке,  как  после  дождя.  Дело  в  том,  что,  когда  обсуждали  мою  кандидатуру в  партийной  организации  батареи,  я  рассказал  об  отце,  что  он  верующий,  ничего  не  скрывая,  понимая,  что,  если  я  скрою, то  значит,  что  чего – то  боюсь.  Я  об  этом  говорил  и  тогда,  когда  заслушивали   год  назад,  но,  возможно,  не  обратили  внимания  на  информацию  из моей автобиографии,  а  может  это  сделали  и  сознательно,    чтобы  за  мною  наблюдать.  А  может  быть,  что  в  составе  нового  партийного  бюро  партии  в  батарее   оказался  человек  более  «бдительный».
Долго  шел  со  мною  разговор,  минут  сорок,  а  потом,  пожали  руку  и  единогласно  приняли  в  КПСС.  Я  облегченно  вздохнул  и  думал,  что  можно  выходить,  но  ко  мне  подошел  человек в  штатском и  пригласил  в  отдельную  комнату  при  парткоме.  Он  сел  за  стол  и  стал,  при  мне,  заполнять  «Карточку  члена  КПСС», где  написал  своею  «бдительною»  рукою:  отец -  рабочий,  высота  букв  была  немногим  более  двух  миллиметров,  а  рядом написал  слово  «СЕКТАНТ»,  высота  букв  была  до  семнадцати  миллиметров,  и  дал  мне,  заполненную  им  карточку,  для того,  чтобы  я  расписался  перьевой  ручкой,  обмакнув  ее в  тушь.  Предварительно  дал  опробовать  роспись  на  черновике.  Я  расписался,  как  и  сейчас  ставлю  подпись,  смысл  ее  такой  «Женя» – три  наклонных  палочки,  а  снизу  последней - дугу  и  линия  перечеркивающая  их  вправо,  напоминает  букву  «Б»,  а  дальше  от  нее  завитушки,  рисочка  и  точечка. Что  значит: «Благородный».  Но  сотруднику  партучета  моя  подпись  не  понравилась. Он  возмущенно  сказал: «что  это  за  Женя?»,  нет,  напишите  «Е» – Евгений  Благородный.  Что  я и сделал.  Этот  был  из  «бывших»,  судя  по  всему  из   «сталинцев».  В  нем  было  нечто  неприятное  и  въедливое.  Увидев  такого,  идущего  навстречу  по  тротуару,  перейдешь  на  другую  сторону  улицы.
  В  КПСС,  я  пробыл  двадцать  три  года  и  шесть  месяцев,  то  есть  до  того  момента,  как  решил  положить  партбилет  на  стол  в  партучете  воинской  части,   по  причине  уверования  во  Христа – Спасителя  моего  и  Бога  моего – Всемогущего  и  Славного,  добавлю,  по  Его  великой  милости   ко  мне.
   Шло время, готовились к выпуску, сделали фотографию у развернутого знамени училища. С обратной стороны благодарственная надпись от командования, заверенная печатью и подписью начальника училища. 23.10.66г. Эту фотографию благодарное командование военного училища выслали матери и отчиму в Бессарабскую. А учился я на отлично и ответственно.
 Прошло  время  учебы  в  военном  училище,  были  сданы  государственные  экзамены. Многое  из  армейской  жизни  того  времени,  можно  было  бы  описать,  но  дополню  это   воспоминание  еще  одним  свидетельством.
 Автоподготовку  я  сдал  успешно,  так  как  старшим  машины  был  молодой  человек  по  натуре  добрый  и  общительный,  совестливый  и  спокойный,  в  недалеком  прошлом  прошедший  службу   в  армии.  На  практическое  вождение  он  брал  чаще  всего  меня  и  Сережку  Кузнецова.  Практика  была  хорошей.  Мы  ездили  не  только  по  городу,  но  и  по  области.  При  этом  помогали  решать  его  личные  проблемы  жизни,  например,  что – то  и  кому - то  перевезти,  куда – то  поехать,  навестить  старика  отца  в  лесничестве  и  так  далее.   Были  у  меня  и  водительские  конфузы.  Однажды вел  тягач – трехосник,  в  зимнее  время,  а  впереди  проехала  машина,  из  выхлопной  трубы  которой  повалили  плотные  клубы  дыма.  Этот  дым,  как  дымовая  завеса,  закрыл  мне  видимость  дороги,  а  впереди  был  поворот  и  мосток,  под  которым  протекала,  зимой  и  летом,  журчащая    вода.  Я  ехал  медленно,  но  правым  колесом  свалился  в  кювет  на  начале  мостка.  Выехали  назад  благополучно, поругал  меня   старший  машины,  а  после  поставил  за  вождение,  того  дня,  «двойку».  И  я,  который  имел  только  «отличные»  оценки,  соблазнился  как  школяр,  подправил   ее  на  «тройку».
 Сдавал  экзамены  по  вождению  и  по  техподготовке  представителям  органов  ГАИ  г.  Житомира.  Группа,  которая  сдавала  вождение,  ездила  на  легком  грузовике  «Молотовка» (завода  имени  Молотова – соратника  Сталина,  министра (наркома)  иностранных  дел  СССР),  а  я  привык  ездить  на  мощном  тягаче  «ЗИЛ». Во  время  экзаменов, курсант  группы Булат  Жолгасбаев,  казах,  завел  машину,  правым  колесом,  в  кювет,  когда  съезжал на  обочину,   а,   подошла  моя  очередь,  садиться   в   машину  и  сдавать  инспектору   вождение.
  Я,  по  привычке,  поставил рычаг  передачи  на  вторую  скорость  и  резко  повернул  влево,   нажимая  на  педаль  газа,   чтобы  выехать  из  кювета (обочины),  но  машина  так  же  резко  заглохла.  Это  была  моя  ошибка,  так  как  автомобиль  был  маломощный.  В  такой  ситуации  я  не  был,  до   того,  и  не  понимал  причины  от  чего  глохнет  мотор.  Повторил  действие   и  все  повторилось  вновь… с  горяча,  я  выругался – результат:  возмущенный  моим  поведением  старший лейтенант  ГАИ,  выгнал  меня   из  кабины.  А  повторное  вождение,  по  тем  временам,  разрешалось только  через  сорок   дней (!?),  вот  тебе   и  отпуск   и  «юрьев  день».  По  всем  предметам  я  имел  «отличные»  оценки,  поэтому  приказом  по  училищу  я  был  освобожден  от  переходных  курсовых  экзаменов  и  в  присутствии  всего  личного состава  училища,    начальник  училища  вручил  мне отпускной  билет  и  проездные  документы  и,  соответственно,  была  мне  объявлена  благодарность  за  отличную  учебу.  Это  предоставляло  мне  право  на  отпуск  на  пятьдесят  дней,  вместо,  положенных  тридцать.  Вот  тебе  и  «сдал»  досрочно  вождение.  Командир  взвода  упросил  инспектора,  а  я  глубоко каялся  и  сокрушался  за  свое  поведение,  за  грубые  слова,  поэтому  мне  было  разрешено  пересдать,  по  графику,  со  своим  взводом,  а  значит  и  на  моей  машине – ракетном   тягаче.  Когда  пришлось  пересдавать,  то  инспектор  выбрал  самый  тяжелый  участок:  «крутой  подъем,  завести  машину  и  тронуться  с  места».  Все  прошло  отлично  к  моей  радости  и  моего  взвода,  так  как  мы  переживали  друг  за  друга,  желая  успеха  каждому.  В  1966  году  я  получил  права  на  вождение  грузовика.
  Потом,  по  прошествии  более  двадцати  лет,  я  «доставал»  экзамены  на  право  вождения  легкового  автомобиля,  когда  служил  в  части  после  академии   (за  бутылку  спирта,  как  в  народе  говорили:  «бросил  гранату (!)».


 ВЫПУСК.  ЛЕЙТЕНАНТ.      

 По  традиции  и  в  соответствии  с  законоположением  о  выпускниках,  окончивших  военное  училище  на  круглые  оценки  «отлично»,  заносили  на  мраморную  Доску  Почета,  «навечно»,  в  списки  выпускников,  по  годам  и  золотыми,  по  цвету,  буквами.  В  день  вручения  диплома,  мне  была  вручена  Похвальная  грамота  Командующего  Киевским  Военным  округом  ПВО  генерал – полковником  Покрышкиным,  трижды  героя  Советского  Союза,  летчика – фронтовика,  любимца  народа  и  армии.  Это  было  высшим  поощрением.  В  училище  «золотыми»  буквами, а  для   памяти  -  грамота.  Нас,  молодых  лейтенантов,  поздравили,  а  после,  все  мы,  выпускники  и,  приглашенные,  преподаватели  пошли  на  банкет, где  были   подготовлены  праздничные  столы  с закусками  и  легкой  выпивкой,  чисто  символической…  за  наш  счет.  За  столами  сидели  гости,  командование  и  все  преподаватели,  но  видя,  что  выпивки  на  столе мало,  мы,  по  очереди,  бегали,  перемахнув  через  забор,  в  продовольственный  магазин  училища,  где    покупали  водку  и,  щедро,  угощали,  прежде  всего,  «гостя»,  то  есть  преподавателя.  Нас,  трое  выпускников – лейтенантов,  «благодарили»  подполковника  преподавателя  по  партполитподготовке  в  войсках.  Я  запомнил  его рассуждение:  «мы  вас  учили  всему,  как  должно  быть,  а  ваша  задача  свести  свои  знания,  усилия,  чтобы «СЛОВО»  и   «ДЕЛО»  были  сведены  к  одной  точке,  в  условиях,  как  оно  есть».  Для  меня  это  высказывание,  привело  к  удивлению,  значит  нас  учили «подобием  правды».  Так  как  политработник, фактически, открыл  нам,  по  секрету,  что  в  действующей  армии  - «бардак».  И  это  он  продемонстрировал  просто  и  наглядно.  Поставил  жирную  точку  на  салфетке,  а  слева  и  справа  от  точки  горизонтальные   стрелки,  направленные    к  этой  точке,  прибавив,  чтобы  «слово»  сходилось  с  «делом». Оглядываясь  назад, и  видя  действительность, можно  точно  сказать,  как  факт  пройденной  жизни:  НЕ – ПО - ЛУ – ЧИ – ЛОСЬ!  То  есть  соединить  «слово»  и  «дело»  к  одной  точке,  потому  что  оказалось,  что  «наше  дело»  неправое  и  мы  не  победили».  Помните,  что  было  написано  на  медали  в  честь  Победы  в  Великой  Отечественной  войне?:  «Наше  дело  правое – мы  победили!  И  тесненный  профиль  И. В. Сталина -  «отца»  всех  народов.
 Прав,  прав,  был  мой  сосед -  фронтовик,  Иван  Михалыч,  когда  на  мою  просьбу:  «как бы  он  охарактеризовал,  прошедшую  войну  1941-1945 годов, одним-двумя  словами?»,  он,  подумав  немного,  ответил: «несправедливость».  Ай,  да  молодец!  «Не  в  бровь,  а  в  глаз!».
Летом,  после  отпуска  в  Молдавии,  с  заездом  в  Жмеринку,  где  я  сфотографировался  со  своими  братьями  Олегом  и  Витей,  на  память,  я  прибыл  служить, в  войсковую  часть  48701,  где  направили  меня  в  стартовый  дивизион.  Задачей  которого  было  обеспечить  успешный  старт  противоракет,  как  ранее  говаривали:  «изделия»,  в  космические  высоты,  естественно,  для  уничтожения   космической  цели  атакующего  типа,  как  то:  ИСЗ – искусственного  спутника  земли,  и,  не  дай  Бог,  МБР – межконтинентальной  баллистической  ракеты  или  БР – баллистической  ракеты,  запущенной  с  территории  вероятного  противника.  Пишу  об  этом  открыто,  потому  что  все  это  уже  много  крат  сообщалось  и  в  нашей  российской  прессе,  да  еще  с  картами  и  условными  обозначениями,  с  описанием  в  подробностях  всех  секретов  и  совсекретов.  Да!  «Время  разбрасывать  камни  и  время  собирать  камни»  гласит  Библия.  Время  изменяет  очень  многое.
Кто  мог  подумать,  из  нас,  в  СССР,  что  рухнет   сверхдержава?    Я  задал,  когда – то,  себе  этот  вопрос:  «неужели  рухнет  СССР?»,  а  были  наблюдения  и  размышления  от  виденного,  от  «слова»  и  «дела»,  правящей,  как  сейчас  любят  говорить,  «элиты»,  и  оглянулся,  не  слышит  ли  кто  мои  мысли?   Рухнула!  Развалилась!!!  Это  я  увидел,  точнее,  я  получил  ответ,  на  заданный  себе  вопрос,   а  вопрос – то  был  из  крамольных  и  судьбоносных  для  мира  на  нашей  бренной  голубой  планете.  Безбожие!  Породило  то,  что  стало, а,  что  еще  будет?!  С  твоей  судьбой,  твоей  семьей,  наследием,  если  не  иметь  Бога  в  своем  сердце  и  разуме.  Судьба,  превозносившейся,  перед  всем  миром,  страны,  тому   подтверждение  Библейской  истины.  Да!  и  АМИНЬ!  Христос – единственная  надежда,  для  нас  всех,  в  этом  суетном  мире!


 СЛУЖБА  В  ЖУКЛИНО

 Но,  оглядываясь  назад,  отмечу,  что  мне  очень  понравилось  место  службы  и  то  направление  моей  службы.  Прошло  немного  времени,  после  выпуска,  и  начала  службы  в  части.  По  схемам  многое  изучил.  При  мне  устанавливалась  аппаратура,  все  монтировалось.  На  боевую  позицию  стали  привозить  части  техники – пусковые  установки… Любопытное  и  интересное  время.  Объект  был  особо закрытый,  но,  также,  как и в  училище,  мы,  вскоре,  узнали  перспективу,  которая  ожидает  ПРО  СССР,  а  она  располагалась  вокруг  Москвы.   Познакомились  сослуживцы  с  молодыми  девицами  в  Москве,  одна  из  них  оказалась дочерью  генерала,  высокой  должности,  она  случайно  подслушала  разговор  отца  с  коллегой,  а  потом  и  сообщила  свои  знания  лейтенанту.  А  тот,  по  секрету,  нам,  что  нашу  систему  ожидает.  Прошло  много  времени  и  все,  что  мы  тогда  узнали  в  интимной  обстановке,  оказалось  стратегической  правдой.  Сегодня  об  этом  знают  все,  кого  это  заинтересует, войди  в  интернет – получишь  ответ.
Опишу  несколько  событий  из  жизни  того  периода.  Первое,  это  то,  что  я,  буквально,  с  первых  дней,  почти  ежедневно,  изучал,  начиная  с  азов  школьника,  математику  и  русский  язык.  Освобождал  себя  от  этих  занятий  только  на  выходные,  праздники,  отпуска,  командировки - трудился  усердно,  к  службе  относился  серьезно  и  добросовестно.


 ЦЕЛЬ  -  ВИРТА,   г. ХАРЬКОВ

 Целью  моей  жизни  было  поступление  в  Академию  АРТА – Артиллерийскую  Радиотехническую  Академию,  которая  в  последствии  и  была  переименована  в  ВИРТА – Военную  Инженерную  Радиотехническую  Академию имени Маршала  Советского  СОЮЗА   Говорова  Л.А.    Нас,  только  в  одном  заезде,  после  выпуска  из  военных  учебных  заведений  в  1967 г.,  прибыло  к  месту  службы,  более  семисот молодых  лейтенантов,  не  считая  выпускников  Академий.  Это  составляло  серьезную  проблему  для  того,  чтобы  поступить  в Академию,  так  как  было много  желающих   учиться  дальше.  Через  несколько  месяцев,  после  приезда  в  часть,  меня  поставили  на  капитанскую  должность.  Курсы  переподготовки  окончил  отлично.  Наградили  юбилейной  медалью  в  честь  100 – летия  со  дня  рождения  В.И.  Ленина.  Эта  медаль  давалась  многим,  но  далеко  не  всем.  На  хорошем счету  был  и  у  начальников.  Рапорт  о  направлении  на  учебу  подписали,  вплоть  до  командира  части.  Но  в  момент  оформления  приказа  на  право  откомандирования  на  поступления  и  подготовку  к  вступительным  экзаменам  в  Академию,    «погорел»,  по  моральным  мотивам,  мой  начальник,  его  перевели  к  новому  месту  службы,  а  тот,  кто  стал  вместо  него,  имел  свое  понимание  вещей.  Он  темнил,  лукавил  и  переподписывать,  утвержденный   командиром  части  рапорт,  не  хотел.  По  принципу  Троцкого:  ни  войны,  ни  мира.  Однажды,  когда  он  выпивал  в  мужской  компании  с  конструкторами  и  разработчиками  боевой  техники,  на  которой  я  с  ними  и  работал    (я  выпивать  спиртное  не  любил  и  туда  с  ними  не  пошел),  но  использовал  это  событие  в  своих  целях.  Переписал  рапорт,  о  том,  чтобы  меня  направили  на  учебу  в  Академию,  уже  с  его  фамилией  и  новой  должностью,    подписи  вышестоящих  командиров  я  завизировал  без  проблем,  так  как   они  подписывали  мой  рапорт  прежде,  а  его  подпись  была  в  середине.  Тексты  писал  все  я,  меняя  почерка,  потому  что  все,  по  занятости,  куда – то  спешат,  чтобы  не  утруждать  начальников,  а  они  подписывали  с  радостью    и  удовлетворением,  помня  о  прошлом  своем  решении.  Выслушав  мою  просьбу,  подписывали,  снова,  мой  рапорт.
 Я  пришел  к  месту  пирушки,  где  сидел  мой  новый  начальник,  тихо  вызвал  одного  из  разработчиков  боевой  техники  (а  мы  с  ним  дружили,  так  как   много    проработали  на  приемосдаточных  испытаниях),  он  меня  весьма  уважал,  рассказал  я  ему  свое  горе  и  тревоги  с  рапортом,  он  взял  мой рапорт    и  сказал,  что  все  для  меня  сделает  на  высшем  уровне.  Подпоив  моего  нового  начальника,  подписал  у  него  мой  рапорт  и  дело  было  сделано… вынес,  пожал  мне  руку,  пожелал  всего  доброго,  отдал  мне  рапорт,  а  я  бегом  и  с  радостью  занес  его  в  строевую  часть,  где  как  раз  подготовили  документы  к  приказу  командира  части  о  зачислении  на  право  поступления  в  Академию.  По  немногом  времени,   сдав  все  свои  дела  по  службе,  я  был  откомандирован  в  г. Харьков  для  поступления  в  желанную  Академию.  Это  было  не  легко.  У  меня,  точнее,  в  службе,  за  которую  я  отвечал,  были  сворованы  приборы,  два  штуки.  За  учет  всех  приборов  отвечал  я.  Видя,  что  мне  нужно  ехать  в  Академию,  использовали   этот  момент,  чтобы  я  эти  приборы  восстановил,  хотя  были  конкретные  офицеры - виновники,  получившие  их  у  меня  и  допустившие  утрату.  Я  поехал  в  Москву,  обошел  все  имеющиеся  на  то  время  комиссионные  магазины,  где  такие  приборы  могли продаваться,  но  и  там  их  не  было.  Я  уже  терял  надежду,  но  недалеко  от  площади  Маяковского  нашел  магазин,  где  и  нашел нужный  мне  прибор.  Он  был  грязный  и  невзрачный,  приехав  в  часть,  я  его  аккуратно  разобрал,  вымыл,  почистил,  на  шкале  написал  тушью  номер  утраченного  прибора,  собрал  и  проверил  на  работоспособность.  Прибор  оказался  новехоньким  и  отличным!  Формуляры  и  нужные  учетные  документы  находились    у  меня  на  службе.  Ура!  Один  прибор  восстановлен.
А  второй  прибор  я  обнаружил,  совершенно  случайно,  когда  зашел  к  своему  армейскому  другу  в  комнату  общежития,  то  увидел  у  него  на   столе  прибор,  когда  же  я  глянул,  по  привычке,  на  номер,  то  прибор  оказался  из  моей  службы  моего  подразделения.  Друг  приобрел  его  у   знакомого,  но  он  отказался  мне  об  этом  сказать  у  кого.  Таким  образом  он  предал  меня  второй  раз  после  училища.   Конечно,  прибор  он  мне  отдал  без  пререканий.  Судя  по  всему,  тот,  кто  своровал  прибор,  был  офицером  моего  подразделения,  потому  что  проход  на  наше  здание  был режимным,  как  и  в  других  подразделениях.  Вот  так,  я  восстановил  учетный  список  по  приборам.  Ну?  Что  скажите:  тоже  случайность?!  Ведь  я  был  рожден  для  милости!
За  приборы,  за  их  поверку,  за  шнуры – за  все  нужно  было  рассчитываться различными  поощрениями,  хотя  приборы  были  сворованы  у  других  офицеров,  которые  у  меня  их  получили  под  роспись,  но,  чтобы  с  них  взыскать  деньги,  нужно  было  это  все   “высвечивать.”    Приказ  по  части  об  утрате  КИП контрольно-измерительных  приборов  с  боевой  техники,  а  это  значит,  что  нужно   проводить  расследование  с  дознанием,  но  начальники  этого  делать  не  хотели,  так  как  получили  бы  выговор,  что  могло  повлиять  на  их  меркантильные  интересы  в  армейском  карьеризме  и  т.д.  и  т.п.  Не  исключено,  что  эти  приборы  были  кем – то  сворованы  с  определенной  целью,  чтобы  мне  повредить  при  поступлении  в   Академию,  но  и  здесь  была  явлена  ко  мне  милость,  жизнью,  в    моих  тревогах,  переживаниях,  поисках.
Таких  друзей,  на  моем  жизненном  пути,  я  встречал  и  далее,  но  еще  более  с  коварными  и  подлыми  поступками.


 РАЗМЫШЛЕНИЯ  О  ФЛОРЕ

 Хочу  отметить,  что  служба  мне  очень  нравилась,  проблем  не  испытывал  по  отношению   ее  тягот.  Периодически,  меня  ставили  начальником  караула  по  охране  объекта.  Однажды,  когда  была  проведена  смена  постов,  я  обратил  внимание  на  заросли  травы  в  зоне  охраны,  между  высокими  вековыми  соснами.   Я  подошел  и  стал  рассматривать  росшую  зелень,  потом  присел,  нашел  сухие  веточки  сосны  и,  как  колышки,  воткнул,  образовав  приблизительно  размер  в  один  квадратный  метр.  Стал  внимательно  считать  разновидность  трав…  Я  насчитал  их  несколько  десятков,  на ползающих  муравьев,  жучков,  мух  и  других  летающих  и  ползающих   разновидностей  я  не  обращал  внимания.  А  вот  множество,  в  единстве  произрастания,  зеленой  флоры  меня  удивило  и  я  пошел  мыслью  дальше:  “а  ведь  растут,  мирятся,  цветут,  дают  семена,  приходит  осень  и  что – то  увядает,  засыхает,  а  остается  твердо  и  долго  стоять  высокий  и  цветущий  бурьян – колючка”.  Я  философски  задумался  о  бытии  и  жизни,  и  кончине.  Но  служба  призвала  меня  заниматься  своими  заботами.  Я,  медленно,  встал  и  пошел  в  караульное  помещение.


 ПОЛИГОН  В САРЫШАГАНЕ

 Боевая  система  вводилась  в строй  форсированными  темпами.  Начались  дежурства  по  испытанию  и  наладке  системы,  проведению  функциональных  контролей.  Прошло  время  и  объявили,  что  мы  заступаем  на  боевое  дежурство.  Проверка  зрелости   личного  состава  совершалась  на  полигоне,  в  Казахстане,  в  сотне  километров  от  озера  Балхаш – Сарышагане.  По  приезде  на  полигон,  я  был  включен  в  состав  боевого  расчета  по  боевому  пуску  мощной  противоракеты.  Шла  подготовка  всего  комплекса  к  старту  и  поражению  цели,  которую  запускали  с  полигона   на  Капьяпе.  Дни  приближались  к  запуску,  все  работало  отлично.  Завтра  должен  быть  пуск,  а  сегодня  последний  ФК – функциональный   контроль  в  боевом  режиме,  то  есть  запускалась  боевая  программа  всего  цикла  подготовки,  проводки,  имитации  пуска  ракеты   и  сопровождения  имитационной  цели  до  точки  встречи  противоракеты  с  целью.  Таков  был  боевой  цикл.
Ответственный  офицер  старта   доверял  мне,  многократно  проверял  мои  знания,  поэтому   перед  уходом  на   обед,  доверил  мне  сделать,  в  боевой  цепи  аппаратуры,  перемычки,  которые  подавали  бы команду   “ФК”  по  блокировке  цепей    старта  и  подрыва  пиропатронов  ускорителя  ракеты.  Я  подумал  и  сделал,  но  все  наоборот.  Я  снял  цепи  “ФК”,  которые  блокировали  подачу  команды  на  “ПУСК”,  то  есть  подрыв  пиропатронов     ускорителя.   Довольный,  что  мне  доверили,  последний  пошел  на  автобус,  который  увозил  нас  со  стартовой  позиции  на  обед.  Весь  стартовый  комплекс  находился   в  торжественном  ожидании  к  пуску.   Ракета  заряжена  “БЧ” – боевой  частью  и  жидким  топливом.  Меры  предосторожности  доведены  до  высшей  степени,  лишних  людей  убрали  с  боевой  позиции,  в  списках  оставили  лишь  тех,  кто  будет  заложником  системы:  успех – награды  и  поощрения,  взрыв – минимум  потерь  в  личном  составе.
Пришел  в  столовую,  взял,  что  хотел.  Набрал  разных  соков…  только  сел  есть,  а  в  моем  сознании,  мгновенно  и  ясно,  прошло  понимание:  я  сделал  все  наоборот -  подготовил цепи  к  пуску  ракеты,  чего  ни  в  коем  случае  не  должно  быть.  Сразу  же,  после  обеда  и  по  приезду,  последняя  проверка  “Боевого  цикла”…  о, ужас!  Меня  внутренне  потрясло.  Я,  тихо,  чтобы  не  привлечь  внимания,  вышел  из  столовой   и  бежал  более  7  километров  к  стартовой  позиции  по  казахской  пустыне,  при  ярком  солнечном  и  жарком  дне,  по  бетонке,  проложенной  до  военного  городка,  на  безопасное  расстояние  от  места  старта.  Бежал  я,  очевидно,  как  мастер  спорта.  Откуда  брались  силы  на  кросс,  который  я  не  умел  бегать  (не  говорю: не  мог),  хотя  был  вынослив  и  спортивного  сложения.  Добежал  до  КПП,  предъявил  пропуск,  прошел  мимо  охраны  пешком,  а  в  здании  стрельбового  комплекса,  пронесся  по  ступенькам,  в  одно  мгновение.  Распечатал  аппаратуру,  открыл  дверцы  шкафа,  соблюдая  все,  чтобы  не  высветить  разблокировку  цепей,  сигнализирующих  о  готовности  к  старту,  сделал  все  положенное – подал  перемычки  с  напряжением,  имитирующие  подачу  сигнала – команды  “ФК”  на  борт  ракеты..  Все!  Теперь  все  готово!  “Боевой  цикл”  пройдет,  а  ракета  останется  на  пусковой,  что  и  требовалось  обеспечить.  Все  закрыл,  опечатал  и  сел  за  стол,  исходя  дыханием  и потом – промок  весь.  Гляжу,  а  ко  мне,  по  столу,  ползет  ядовитая  фаланга,  что – то  ухватил,  отбросил  и,  потом  прихлопнул  ногой.  Снова  сел – зашел  подполковник,  ответственный за  обеспечение  бесперебойного  старта  ракеты,  посмотрел  на  меня  и  тихо,  доверительно, спросил: “что?  перепутал  и   все  сделал  наоборот  и  подготовил  старт?”.  Я  мирно  и  честно  ответил: “да”…  Он  меня  отлично  понял,  не  проверяя  моего  подключения,  глянув  на  информацию  аппаратуры  старта, зная,  что  там   уже  все  в  порядке,  и  тихо  сказал:  “молчи  и  никому  об  этом  не  говори”.  А  узнал  он  о  моем  уходе  со  столовой,  где  я  оставил  обед,  по  информации  КГБ – иста,  наблюдавшего  за  всеми  нами  и  дежурного  КПП  стартовой  позиции.
  Старт  ракеты  состоялся  успешно  на  другой  день.  Мы  все  были  поощрены  и  поздравлены.
  Разве  не  милость  охраняла  меня  и  не  она  ли  мне  сказала  о  моей  ошибке,  не  она  ли  дала  мне  здоровья  правильно  бежать  многие  километры,  не  она  ли  защитила  меня,  не  она  ли  помогала  мне?  Ведь  я  был  рожден  для  милости  Господа.


 ПРОГРАММА  ФК - 4

 Если  уж  говорить  о  службе,  то  вспоминаю ситуации,  когда  дежурил,  особенно  в  ночь  и  в  любые  российские  морозы.  В  ходе  дежурства  постоянно  проверялась  вся  система  вооружения,  в  составе  многих  частей  войскового  объединения,  а  когда  проводилась, тек  называемая,  “Программа 4”,  то  есть  проверка системы  управления  стартом  и  борт  противоракеты,  то  при  “Сбое”  все  стопорилось  и  пусковые  установки  необходимо  было  возвращать  на  азимут  “О”  и,  соответствующий,  угол  старта  ракеты,  которая  хранилась  в  специальном  ТПК транспортно–пусковом  контейнере, установленном  с  ракетой  на  ПУ – пусковой  установке.  ПУ  представляла  собой  большую  круглую  платформу,  многотонную,  вращающуюся  по азимуту  на  все  триста  шестьдесят  градусов,  на  больших  стальных  шарах,  уложенных  в  парные  сепараторы  по  всему  кругу  платформы,  которые  были  доступны  для  осмотра  и  ремонта и  восстановления.  Вращение  передавалось  от  мощных  электродвигателей.  На  платформе  устанавливались  две  параллельные  гигантские  станины,  весом  более  семи  тонн  каждая.  А  между  станинами  заезжал  мощный  тягач  с  ТПК  в  диаметре  более  трех  метров  да  длина  изделия  была  приличной.  Тягач  уезжал,  а  ТПК  с  ракетой  фиксировались  мощными  лапами  с  выдвигающимися  стопорами,  через  которые  ТПК  менял  свой  угол  места  от  горизонтали  до  позиции,  обеспечивающей  необходимый   старт  противоракеты  в  космос  в  зависимости  от  боевой  ситуации   и  траектории  космической  цели.
Так  вот,  когда  проходил  «Сбой»  «Программы 4»,  то  все  ПУ  стопорились  и  по  азимуту  и  по  углу  места,  а  программа  начинала  ФК -  функциональный  контроль  только  при  азимуте  «О»   и  нужном  угле  старта.  Но  для  этого  нужно  было  восстанавливать  исходное  положение  ПУ   и   ТПК.  Для  чего  нужно  было,  стрелой,  выскакивать  из  теплого  помещения  на  мороз,  да  еще  и  полуодетым. Суть – бежать  к  ПУ, отвинчивать  руками  специальные  винты  с  рукоятями,  открывать  блок,  переключать  на  «МУ» - местное  управление  ПУ – пусковую,  на  которой  громадина  противоракета  с  ТПК.  Затем,  коченея  от  мороза,  отворачивать  броневую  дверь – люк  в  станине,  залезать  в  станину.  Как  в  помещение,  и  по  вертикальным лестницам лазам,  внутри  станины  ПУ,  лезть  вверх,  где  нужно  было  нащупать  пакетник – автомат (по  схеме  он  числился  под  номером  4А),  который  при  сбое  «Программы 4»  выбивал (отключался).  Приложив  усилие,  взводился  автомат  в  исходное  положение,  то  есть  включенное  состояние,  обеспечивающее   включение  электросхемы  и  вращение  ПУ  по  азимуту, потом  путь  назад,  ногами  вниз,  цепляясь  за  морозные  поручни  лесенки,  окоченевшими  руками.  Мороз  сковывал  ноги  и  руки,  которые  плохо  подчинялись  движению, того  и  гляди,  чтобы  не  грохнуться  с  большой  высоты  в  станине  и  не  травмироваться,  потом,  снова  все  закрыть,  все  рукояти  и винты  закрутить.  А  их  много,  которые  необходимо  был  затягивать  до  упора,  чтобы  при  старте  ракеты,  от  значительной  тяги  ускорителей (а  она  была  в  несколько  сот  тысяч  тонн),  не  сорвало  люк  и  не  повредились  блоки  старта  ПУ,  потом  перевести  ПУ  из  «МУ»  в  «ВЦУ»,  то  есть  из  местного  управления  во  внешнее  централизованное  управление  и  доложить по  телефону  с  ПУ  о  «Готовности»,  задраить  блок  винтами  и  обратно  бежать  в  сооружение,  где  находился  весь  пункт  управления  стартом  и  всего  радиоэлектронного  хозяйства  СК – стрельбового  комплекса.  На  это  уходило  от  двадцати   и  более  минут.  И  это  в  стратегической  ситуации,  смерти  подобная  роскошь,  себе  на  погибель,  да  за  это  время  уничтожат  обороняемую  зону  несколько  раз,  ради  которой,  фактически  и  была  воздвигнута,  мало  сказать,  дорогая – баснословно  дорогая  система  ПРО – противоракетной  обороны   СССР.   Как  быть?!  Этот  вопрос  меня  беспокоил  постоянно  (хотя  эту  задачу  должны  были  решать  разработчики  вооружения и  конструктор).
Мне  и  пришло  решение,  создать  блок  с  набором  сигнализации  и  тумблеров,  который  и  обеспечил  ввод  системы  управления  стартом   дистанционно.  Пульт – приставку  расположил  на  ПСУ – пульте  управления  стартом.  Не  проходило  и  двух  минут,  как  вся  система   снова  была  готова  к  прохождению  очередной   «Программы 4» .  Конечно,  все  это  было  согласовано  и  одобрено  генеральным  конструктором  и  его  представителем – разработчиком.  Командование    обещало  мне  награду  и  премию  за  этот  успех  для  обороны  Родины (ведь  факт  был: с двадцати минут  до  двух минут).  Но  поговорили,  поговорили  и  награду  и  значительную  часть  денег  кто – то  сноровисто  прибрал  себе,  а  мне  «благодарность»  и  дали  двадцать  пять  рублей,  что  тогда  составляло  восьмую – десятую  часть  от  моей  зарплаты.
 «Родина  помнит,  Родина  знает»…,  как  тогда  певали  на  сценах  дворцов  съездов,  то  есть - Родина  меня  не  забыла!  Эту песню  запел,  первый  космонавт  в  мире,  двенадцатого  апреля  1961  года,  Юрий  Алексеевич Гагарин,  когда  успешно  стартовал,  в девять  часов  утра  семь  минут  на  десятый  час  московского  времени,  в  космос  с  космодрома  Байконур,  расположенный  в   Карагандинской  области   Республики  Казахстан,  тогда  Казахской  ССР,   на  космическом  корабле  «Восток».
Мне  нравилось  изучать  боевую  технику,  не  только  старта,  но  и  всего  радиоприемного  и  радиопередающего  центров  СК – стрельбового  комплекса.  Обкладываясь  схемами,  расстилая  их  на  полу  зала,  где  стояли  шкафы  с  блоками  и  ячейками,  я  читал  ТО –технические  описания  систем.  Это  позволяло  мне   всегда  быть,  на  высоте  положения  по  службе.
По  выходным,  когда  не  привлекался  к  службе,  ездил  в  Загорск,  Александров,  Москву.  А  Москву  изучал  и  измерял  своими  ногами,  что  позволяло  мне  изучать  столицу  нашей  непобедимой  Родины  СССР.  Найти  ночлег,  по  тем  временам,  было  достаточно  трудно.  Приходил  в  военную  гостиницу  Московского  Военного  Округа,  которая  находилась  на  улице  Чапаева  в  районе  метро  «Сокол».  Приходилось  стоять  у  стойки  администратора  до  глубокой  ночи,  чтобы  переспать,  встав  поутру,  идти  гулять  по  городу.  Поле  этого  электричкой,  с  Ярославского  вокзала,  доезжал  до  станции  Загорск.  А  далее  автобусом  Загорск – Жуклино,  к  месту  дислокации  моей  части.  Ехать  в  автобусе  было  весьма  тесно  и  длительно – полтора  часа.  Только,  в  конце  маршрута   приходилось  ехать  без  сутолоки,  так  как  далее  заканчивались  дачные  места.  На  пути  оставалось  всего  две  деревни – потом,  наша  воинская  часть.
 Российские  деревни  меня  поразили: бедностью,   сиростью  и  пьянством,  лентяйством  и  скудостью,  пожалуй,  и  плохим  гостеприимством.  В  огородах  не  было    ни  садов, ни кустарников,  дома – избы  бедные  в  пятистенок,  бревенчатые  с  множеством  тараканов,  специфичности  запаха  человеческих  отходов.  Также,  после  Украины,  где  рос,  поражали,  особенно,    люди – грубостью  и  неконтактностью…  да  не  обидятся  те,  кто  вырос  в  глубинке  России,  значит  мне  не   повезло,  возможно,  эти  деревни  были  не  исконные,  а  из  выселенцев  столицы.  Были  времена,  когда  выселяли  за  сто  первый  километр  проституток,  пьяниц,  преступников  и бывших «врагов  народа».  Я  знал, что соответствующие  органы  отслеживали,  кто  живет  в  окружающих  деревнях,  в  зоне  расположения  боевого  порядка  и  военного  городка.
Самое  желанное  для  военнослужащего  и  ожидаемое,  это  очередные  отпуска. Офицеру  давали  время  на  проезд  туда  и  обратно,  плюс  тридцать  суток,  но  не  более  сорока  пьяти  суток.  Я  этим  и  пользовался. В один  из  отпусков,  с  апреля  на  май,  я  улетел  на  Дальний  Восток,  где  посетил  г. Владивосток,  там  жили,  в  то  время,  мои  соседки – сверстницы, когда  я  жил  в  Молдавии.  Они  уехали  туда  с  семьями  своими,  после учебы  и  замужества.  По  прилету  в  город,  как  всегда,  определился,  сперва,  с  жильем,  в  гостинице военного  гарнизона, у  морского  порта  и  железнодорожного  вокзала.  Владивосток,  любопытный  город – на  сопках,  у  Охотского  моря  и  Тихого  океана.  Но,  где  бы  я  не  проводил  отпуск,  мой  путь  всегда  проходил  через  дом  моей  мамы.  Это был  мой  принцип.  Чаще всего  проезжал  через  город  Кишинев,  где  у  меня  были  знакомые.  Одессу  я, не  знаю почему,  не  любил,  а  в  столице  Молдавии  было  проще,  почти  что  дома,   а  там,  глядишь,  и  уже  и  Бессарабская.
В  один  из  отпусков,  проездом  через  Жмеринку, где  делал  остановки  прежде,  был  у  отца, навещал  моих  родственников  в  селе  Сидаво  и  Жмеринке.


 ВОЗМЕЗДИЕ  ПОСЕВА

 Было  лето.  Пошли  мы  с  отцом  в  город,  проходя  мимо  рынка,  около  вокзала,  у  моста  сидел  грязный  и  заросший,  как  сейчас  сказали  бы: бомж (без  определенного  места  жительства),   человек,  просящий  милостыни,  будучи  пьяным,  когда  мы  прошли,  отец  сказал: видел  того  человека?  Я  ответил,  что  да.  Папа  сказал:  это  тот  КГБ - ист,  который  арестовывал  и  следил  за  нами,  когда  мы   шли  по  Заречью  на  богослужение,  а  пришлось  уйти  в  село  Сидаво.  Я  не радовался  и  не  радуюсь,  но  я  вижу  в  жизни,  как  судьба  человека  может   резко  повернуться.
 Есть  суды  Божии  на  Земле!  Сколько  же  народу,  в  том  числе  из  детей  Божиих,  тот  человек  отправил  в  советские  концлагеря,  из  которых  многие  не  вернулись?
 Что  касается  отцовского  дома,  то  я  не  чувствовал  в  нем  «комфортности»,  если  так  можно  выразиться.  Так  было  всегда,  однажды,  очевидно,  я  уже  был  майором,  а  может  и  подполковником,    приехал  я  в  гости.  Так  случилось,  что  отец  куда – то  ушел,  остались  в  хате  мы – я  и  мама  Нина,  разговаривали,  не  помню  на  какую  тему.  Я  собирался  куда – то  идти,  оделся,  привел  себя  в  порядок.  Только  подошел  к  двери,  а  мама  Нина,  в  продолжение  разговора,  мне,  выходящему,  и  говорит:  ни – ще – та!,  с  брезгливостью,  сделав  мимику  на  своем  лице,  как  у  нее  это  было  в  привычке,  а  я  же,  остановился  и,  совершенно  спокойно,  без  обиды,  миролюбиво,  ответил   ей  без  огорчения: да,  я  нищета  и  вышел,  ничего  не  думая  по  этому  поводу (разговор  шел  не  о  духовном  состоянии,  а  о  материальном).  А,  собственно,  какая  в  этом  была  неправда?  Офицеры  армии,  фактически,  всегда  были  нищими,  как   и  весь  «совейский» (как  пел,  в  свое  время,  певец  Владимир  Высоцкий),  обворованный  коммунягами,   народ.
Находясь  в  отпуску,  особенно,  когда  был семейным,  я  всегда  считал  деньги  в  кармане,  мелочь,  и  отказывал  себе  даже  купить  стакан  ситро  или  крюшона (это  образно,  к  материальному  положению).  Она,  мама  Нина  была  права,  но  то  с  каким  видом  она  это  сказала!?  Все  это  и  создавало  ту  «некомфортность»,  вежливо  говоря,   это  же  испытывали,  к  сожалению,  и  моя  жена  и  мои  дети,  которые  навещали  отцовский  дом.
Пишу  эти  воспоминания, и,  неожиданно, глянул  на  раскрытую  страницу  Библии и прочитал:  «А  теперь  во  Христе  вы,  бывшие  некогда  далеко,  стали  близки  Кровию  Христовою». Еф. 2, 13.  Да!  Слава  Богу!  После  покаяния,  многое  изменилось.  Христос  дал  мне  мир  и  прощение,  но  фон  негативности  продолжал  оставаться,  по  отношению  ко  мне,  до  конца, даст  Бог,  я  подтвержу  это  фактическими  примерами.  Мы,  люди.  Слава  Богу!  Во  Христе  свобода.  Это  факт.  Но  это  осознание,  в  полноте,  пришло  потом. 
Но  вижу  в  своем  прошлом,  когда  хранилась  обида,  на  отношение  отца  Геннадия  и  мамы  Нины,  ко  мне. Однажды,  был  в  гостях  у  моего  дяди  Володи,  которого  очень  любил,  сидели  во  дворе,  под  виноградом  у  сарая,  принимали  пищу,  беседовали.  Володя,  чуть  ли  не  со  слезами  на  глазах  и  говорит:  да  приведи  ты  ко  мне  козу  и  скажи: что  она  твоя  мама,  и  я  любил  бы  эту  козу  от  всего  сердца.  Его  слова,  в  одно  мгновение,  вразумили  меня.  У  Володи  уже  не  было  ни  отца (погиб  на  фронте),  ни  матери – умерла,  он  рос  сиротой,  о  чем  я  описывал  выше,  а  у  меня  есть  живой  отец,  мама  Нина – мачеха,  мама  Аня  и  отчим  Семенов  Александр  Кириллович.  Я – чрезвычайно  богат!  Чего  воинствовать?  У  меня,  после  слов  Володи,  все  стало  на  свои  места.  Я – простил,  осталось  только  осознание:  что,  кто  есть  кто.  Думаю,  и  в  этом  было  Божье  благоволение,  по  Его  великой  милости,  для  которой  я  был  рожден.


 АКАДЕМИЯ

 Серьезной  проблемой,  помимо  знаний,  сдачи  экзаменов,  при  поступлении  в  Академию,  конечно,  явилось  состояние  здоровья.  Мы  жили  в  лагере  под  Чугуевом,  как  я  уже  отмечал,  погода  была  сырая,  дождливая,  все  было  сырым:  постель,  палатка, спорт костюм,  стало  очень  болеть  горло,  появилась  температура,  полоскал  горло  ночью,  в  тайне,  чтобы  никто  не  видел.  Стукачи  и  завистники  были  на  всяком  месте.  Помню,  стал  я  как – то  в  сторонке,  и  впервые  за  долгие  годы,  как  уехал  от  отца,  попросил  тихо,  шёпотом  Господа,  в  двух  словах: «Господи,  помоги».
Опишу  совершившееся  удивительное  событие,  которое  произошло  со  мною  во  время  сдачи  экзамена  по  физической  подготовке.  Физически  я  был  подготовлен  на  «отлично»  и  более,  но,  будучи  спринтером,  я  не  умел,  а  значит  и  не  мог  успешно  бегать  кросс.  Просто  пробежать  дистанцию  на  три  километра   от  старта  до  финиша  без  остановки  это  уже  было  для  меня  подвигом.  Что  произошло.  В  моей  группе  абитуриентов  на  поступление  в  ВИРТА  был  старший  лейтенант  Батурин,  он   был  известным  спортсменом  в  армейских  кругах:  чемпионом   Московского  Военного  Округа  по  многоборью, по  кроссам.  Короче,  у  него  было  много  спортивных  заслуг  и  преимуществ,  на  которые  он  рассчитывал  при  поступлении,  думая,  что  это  поможет  ему  поступить  в  Академию,  но  при  подготовке  и  сдаче  экзаменов  он  увидел,  что  не  имеет  знаний  для  поступления   и  дальнейшей  учебы  в  этом  учебном  заведении.  Мы  с  ним  сошлись  своими  взглядами  на  жизнь,  на  общее  понимание  многих  вещей  нас  окружавших,  поэтому  он  и  увидел,  что  я  переживал  по  поводу  проверки  экзамена  по  кроссу.  Он  меня  успокоил  и  сказал:  не  переживай,  у  тебя  отличная  физическая  форма  и  закалка,  но  ты  не научен  бегать  кроссы,  потому  что  ты  всегда  бегал  короткие    скоростные  дистанции,  поэтому,  завтра,  когда  мы  будем  бежать  кросс,  становись  рядом  со  мной  и  беги  за  мною  след  в  след.  Мы  будем  первыми,  здесь  больше   бегать  так,  как  я,   больше  никто   не  умеет,  я всех  проверил.  И  второе:  дыши,  как  я  тебя  научу,  беги  как  лось,  как  олень,  прыжками  и  спокойно,  но  только  не  стушуйся  на  спринтерский  бег,  иначе  все  погубишь. А  перед  финишем,  я,  нарочно,  отстану,  а  ты  вырывайся  вперед  и  беги  как  я  тебя  научил.  Будешь  призером  и  чемпионом  бега,  тебя  возьмут,  потому  что  у  тебя  есть  знания,  хотя  ты  и  холостяк.  По  поводу своего  холостячества  я  тоже  переживал,  потому  что  холостяков принимать  на  учебу  в  Академию  не  любили  из - за  их  разных  холостятских  приключений  и  разгулов.   На  кроссе  мы  вырвались  вперед  на  много  сот  метров  от  всех  и,  как  договаривались,  я  пришел  к  финишу  первым.  Тем  самым  обеспечил себе  круглую  отличную  оценку  по  физподготовке.  Батурина,  моего  коллегу,  как  он  и  предполагал,  вскоре  отчислили,  а  я  успешно  был  зачислен  для  дальнейшей  учебы  в  Академии.  А  кроссы  я  так  бегать  и  не  научился,  мне  нужен  был  наставник-спортсмен,  как    этот  старший  лейтенант  Батурин,  чтобы  при  многократных  занятиях  и  тренировках  закрепить  навык  к  успеху  в  беге  кросса.  Разве  это  не  была  милость,  и  ответом  на  мою  двухсловную  молитву,  в  тех  обстоятельствах,  явленная  Господом  ко  мне?!  Ведь  я  был  рожден  для  Его  милости.
Когда  я  сдал   положенные  экзамены,  тогда  был  зачислен  слушателем  на  первый  факультет  ВИРТА.  Жил  в  общежитии  на  площади  Руднева.  Учиться  в  Академии  было  тяжело,  но  усиленная  прежняя  подготовка   помогали учиться  успешно.   С  каждым  годом,  было   все   тяжелее,  но  был  уже  опыт  учебы.  Описывать  все,  пожалуй,  интересно,  но  остановлюсь  на  опорных,  веховых  событиях.
Зимой  у  однокашника  состоялась  свадьба.  Он пригласил  всех  нас,  живших  с  ним  в  общежитии.  Состоялось  это  событие   в  одном   из  районов  Харькова  на  квартире, достаточно  тесной  и  малокалиберной,  как  тогда  говорили: «хрущевский  вариант».  От  жениха - пришли  мы,  а  от  невесты – ее  подруги  по  учебе  в  институте  ХИЭИ – харьковскому  инженерно–экономическому  институту.  Расселись, кто  как  смог,  хлопцы  с  одной  стороны, а,  напротив,  подруги  невесты,  так  случилось,  что  напротив  меня  сидела  та,  которую  Бог  уготовил   для  меня,  хотя  с  моей  стороны  и  со  стороны  ее  ни  у  кого  не  было  размышления  о  Боге.  Я  тихо  проговорил  своим  однокурсникам – офицерам: та,  что  сидит  против  меня – моя.  Не  трогать  и  на  нее  не   посягать.  «Суворовцы» – пришел,  увидел,  победил!   
После  этой  свадьбы,  стал  встречаться,  в  свободное  от  учебы  время,  а  это  один  раз  в  неделю.  Галя  днем  работала  на  авиазаводе  монтажницей.  Монтировала  правый  борт  самолета  и  кабину  пилота  ТУ – 134,  а  вечером,  после  работы,  «неслась» – ехала  в  свой  институт,  где  занимались  до  полуночи.  Потом  добиралась,  из  центра,  на  Журавлевку,  где  жила,  после  интерната,  у  своей  мамы  и  ее  мужа  Феди  Григорова  с  братиком  Вовой  и  маленькой  Таней.  Проживала  семья  Григоровых  в  частном  районе  Харькова,  называемом  Журавлевкой.
Очевидно,  на  8  Марта, мы  пришли  с  Галей,  в  дом  матери  и  ее  семьи.  Приняли   просто  и  задушевно,  познакомились,  поговорили,  посадили  за  стол.  На  праздничный  обед,  в  честь  международного  женского дня,  угостили  тушеным  кроликом  с  картофельным  пюре,  а  свекровь  мамы,  то  есть  мама  Феди,  принесла  трехлитровую  банку  с  грушевым  компотом,  полную  сочных  плодов,  это  было  мне  по  душе  и,  по  желудку.  А,  что  нужно  холостяку: забота,  внимание,  тепло  и,  само  собой  разумеется,  харч!  Сидел  за  столом,  а  в  зеркале  шкафа  мое  отражение  и  Гали.  Я    незаметно  стал поглядывать:  как  мы?  смотримся?!  Сидит  она, улыбается   (не  видит,  что  я  незаметно  сканирую  по  зеркалу,  ведь  я  офицер  ПВО),  в  белой  ситцевой  и, в  отутюженной  рубашечке,  рукава  закатаны, воротник  расстегнут  и  счастливая - счастливая,  хотя  еще  не  знает,  ни  она,  ни  я,  что  мы  вскоре  будем  одной  семьей.
Работа,  учеба,  редкие  встречи,  время  проходило.  Ближе  к  теплу,  возможно,  в  период  майских  праздников,  поехала  Галя  со  своей  заводской  подругой  в  Москву.  Провел  я  их  на  вокзал,  побалакал – попустословил,  пошутил,  посадил  в  поезд,  помахал  рукой,  поезд  двинулся  на  Москву,  а  я  назад  в  общежитие  на  Руднева.  До  этого  договорились,  что  встретимся  в  сквере,  у  памятника,  напротив  драматического  театра.
Шел  и  думал:  что – то  меня  затягивает  с  этой  девушкой,  происходит  посягательство  на  мой  холостяцкий  образ  жизни,  надо  бы,  не  просто  прекратить  встречаться,  а  драпануть,  то  есть  ускоренно  и  форсированно,  точнее,  на   форсаже – драпать,  иначе  лишусь  холостятства.  Время,  отведенное  на  их отпуск  истекало.  Подошло  время  встречи – пошел,  сел  на  скамейку,  нога  на  ногу,  брюки  зеленовато – серые,  носки  черные,  туфли  надраены  до  блеска,  сижу,  какие  мысли  посещали  меня - не  помню,  а  Галя  шла  по  тротуару  и     смотрела,  как  я  сижу и  размышляла  про  себя:   какая  нога,  какой  красивый  подъем  у  ноги.  Подошла,  поздоровалась  и,  дала  мне  подарок: галстук (модный,  какой  мечтал  иметь),  носовой  платок (красивый)  и  одеколон  «Русский  лес» (какой  любил  Семенов  Александр  Кириллович,  а  за  одно  и  мне  он  приглянулся).  Скажу  я  вам: о  цэ  був  фокус!  Не  зная,  она  мне  сделала  настолько  приятное  и  желанное,  что  я  позабыл  все  свои  холостяцкие  тревоги.
 Подошло  время,  когда  я  возненавидел  свое  холостятство,  и  решил  жениться!  «Фокус»  в  том,  что  Галя  меня  «заарканила»  простотой   и  добротой  подарка (и  своей  сиротской  биографией,  схожей  с  моей  жизнью).  Стал  я  смотреть  на  нее,  с размышлением,  со  стороны.
  Пошли  с  ней  в  театр  лялек (кукол).  Сидели  с  ней,  смотрели  спектакль  Образцова,  приехавшего  с  театром  из  Москвы  в  Харьков.  Она  в  темно – синей  короткой  юбке  и  нейлоновой  цветастой,  модной  тогда,  блузке,    волосы  подобраны  назад.  Сидел  и,  незаметно,    поглядывал  на  ее  фигурку,  открывшиеся  ножки,  а  она  держала  ладони  на  коленях, когда  же   руку  невольно  убрала,  то  я  увидел,  что порвался  капрон – дыра  с  пятак,  мне  стало  ее  нежно – жалко,  что  нет  целого  у  нее,   по  окончании  спектакля,   провел  ее  на  Журавлевку  и  попросил,  чтобы  она  мне  рассказала  о  себе. 
Рассказывала,  слушал  и  понял,  что  ее   сиротская  жизнь  похожа  на  мою  и  решил  я  на  ней  жениться,  так  как  жизнь  наша  во  многом  была  схожа,  мне  стало  волнительно от  сплетения  наших  сиротских  судеб,  я  чуть  не  разрыдался,  но  сдержал  себя  не  показал  виду,  тем  более,  что  было  темно.  Не  сказал  я  ей,  сразу  о  своем  решении,  а  перенес  на  другой  раз.  А  сам,  расставшись,  пошел  глубокой  ночью,  назад  на  ночлег,  в  общежитие:  через  ночной  город,  вдоль  трамвайных  путей  от  Журавлевки,   к  центру,  а  там  к  общежитию,  где  проживал.
В  общежитии  я  проживал  со  своими  однокурсниками, с которыми  упорно  и  добросовестно  овладевали  знаниями, а учиться  приходилось  с раннего  утра   до  поздней  ночи.  Спать  приходилось  только  короткой  ночью  и  продлевался  отдых  утром  по  воскресениям,  если  не  были  задействованы  по  службе  или  общими  мероприятиями.  Часто  свободное  время  мы  проводили  с  моим  другом  Жорой  Кобахидзе. Кровати  в  комнате  отдыха  стояли  рядом,  и  на  занятиях  мы  всегда  сидели  вместе   за  одним  столом  и  в  первом  ряду  от  кафедры,  такова  была  наша  принципиальная  позиция.  Жора  мне  был  близок  по  духу,  по  пониманию  жизни.  Родился  Георгий  на  два  года  позже  меня в  ссылке  в  Дудинке,  куда  был  сослан,  еще  до  войны, его отец  Михаил,  а  в  след  за  отцом  поехала  туда  и  его  мать:  Лидия  Евгеньевна  с  первенцем  своим  Мишей   и  дочерью  Любой. Они  были  москвичи,  поэтому  после  1961 года,  они  были  реабилитированы  и  им  разрешили  вернуться  в  столицу.  Я  был  знаком  с  мамой  Жоры,  это  была  удивительно  интеллигентная москвичка,  старой  закваски: добрая,  внимательная и ласковая, мужественная  и  стойкая  женщина,  перенесшая  страдания  своего  злого  времени  и  ссылки. Глядя  на  нее  и  ее  детей,  никогда  нельзя  было  увидеть «печати»  лагерной  жизни.  Родители  сохранили  себя  и  своих  детей  от  разложения  ссылкой  и  ее  воздействия  на  умы  человеческие.  Москвич  с  Большой  Грузинской,  так  любил  подшучивать  над  Жорой  один  из  преподавателей.  Не  удивительно,  что  Гиви  был  первым,  кому  я  открыл  свое  решение  о  желании  жениться. Жора,  на  свадьбе  был  репортером-фотографом,  благодаря  ему,  мы,  с  Галей,  имеем  добрую  память  о  нашей  свадьбе -  альбом,  который  он  нам  и  подарил  с  множеством  фотографий.
        При  очередной  встрече,   а  это  было,  фактически,  после  отличной  сдачи  курсовых  экзаменов  и  мною,  в  Академии,  и  Галей,  в  институте,  впереди  у  меня  отпуск – поездка  в  Молдавию,  к  маме  и  отчиму,  которого  я  называл  уже   папа,  ради  матери.  Так  как  они  проживали  долгие  годы  вместе, а  еще  не  были  расписаны,  но,  при  моем  содействии,    они  зарегистрировались  и  Анька  Алтухова  стала  Анной  Семеновой.


 СОГЛАСИЕ   СУДЬБЫ

 Пришел  я  к  Гале  на  Журавлевку  и  решил  сделать  ей  предложение.  Сижу  я  с  Галей  в  комнате,  сгруппировался,  и  сказал: Галя,  давай  поженимся.  Будь  мне  женою.  И  еще,  в  этом  роде.  Она  ответила  согласием,  но  я  ей  и  говорю:  Галя,  я  офицер,  а  это  значит,  что  могут  послать  служить  и  в  пустыню,  и  в  тайгу,   и  в  болота,  и  на  север.  Поедешь,   куда  меня  пошлют?  Где  я,  там  и  ты!  Она  твердо  сказала:  поеду.  Я  тут  же  сказал, что  дам,  родителям,  на проведение свадьбы,   пятьсот   рублей.  Пошли  и  сказали  все  маме  Гали – получили  согласие.  Я  уехал  в  отпуск,  а  после  отпуска  приехал  в  Харьков,  пошли  мы  с  Галей  оформили  все  документы  во  Дворце  Бракосочетания  г.  Харькова,    потом  пошли  по  городу,  гуляли,  зашли  в  магазин,  где  продавались  ювелирные  изделия,  купил  ей,  в  подарок, золотой  перстенек  с  красным  камнем,  а  так  же золотое  обручальное  кольцо (у  меня  оно  уже было).
  15  сентября  1972  года  нас  и  обвенчали.  Перед  тем,  как  ехать  во  Дворец,  Галю,  позвали,  отдельно  от  меня,  в  другую  комнату – я  так  понял,  что  там  ее  благословила,  у  образов,  мама  Люба  и  мама  Федора,  а  меня   не  позвали,  так  как  я  был  офицер,  да  еще  коммунист – понимали  ситуацию.  А  вот,  когда  приехали,  то  встретили  нас  с  хлебом  и  солью  и  иконой  большой,  золоченой,  в  рушниках,  поздравили  и  благословили,  так  мы  стали  мужем  и  женой - Благородными.  А  от  мамы  и  отчима,  мамы  Нины  и  отца  пришли,  со  временем,  большие  посылки  с  подушками  и  одеялами,  наволочками  и  простынями.  Мама  из  Молдавии,  по  нашей  просьбе,  прислала  большой  эмалированный  таз – для  стирки.
  Будучи   уже  семейными,  к  нам  в  гости,  приезжала  мама  с  отчимом,   но  проживали  они  на  Журавлевке,  так  как   в  общежитии  не  было  места, приезжал  и  Витя,  мой  младший  брат,  находившийся  некоторое  время  с  нами  в  общежитии.
И  здесь,  еще  раз,  скажу: в  том,  что  мне  была  дарована  судьбой  Галя,  это  было  величайшей  милостью  Божьей  для  меня,  не  говорю  для  нас,  благодарю  Господа,  что  Он  уготовал  мне,  недостойному, мою  Галю!  Оглядываюсь  назад  и  вижу,  Бог  не  остался  в  стороне  от  нас  сирот,  а  соединил,  хранил,  созидал    семью,  Слава  Ему!
Невольно  и  очевидно,  подступает  мысль  о  некоторых  интимностях  в  моей  личной  жизни?  Как  и  всякого  живущего  на  земле  человека  постигают  различные  чувствования,  события,  соблазны,  влечения,  похоти,  влюбчивость  и  любовь,  так  и  я,  по  мере  взросления,  испытывал  это  в  своей  жизни.  Что – то  влекло  меня  более,  чем  положено  и  допустимо,  в  чем – то  я  пребывал  долгое  время,  где – то  научился  преодолевать  «самого  себя»,  в  буквальности,  состояния  перед  дилеммой: жизнь  или  смерть…  то  по  великой  милости  ко  мне,  Бога,  выбирал  жизнь,  но  приписывал  своей  силе  воли,  хотя  и  это  должно  проявляться  в  человеке,  а  в  чем – то  поступал,  как  раб  и  пленник  греха,  не  находил  в  себе  силы  противостоять  искушениям.  Благодарю,  что  тот  Господь,  Который  над  всякой  плотью  Владыка  и  Господин,  тогда  еще  не  познанный  мною,  проявлял  ко  мне  милость:  сохранил  от  поражающих  болезней,  смерти (и  это  было),  пьянства,  курения,  «тайных»  и  «явных»  хобби.
 Да,  оглядываясь  назад,  осознаю,  что  познал  и  великое  чувство  любви,  которая  растворилась  грехом  и  временем,  испытал  и  переживания  и  волнительную  радость,  дарованные  в  жизни  человека.  Чрезвычайно  благодарен  и  признателен  Господу,  за  судьбу  мою,  по  Его  великой  милости,  что  война  не  коснулась  меня  в  реальности,  что  я  не  стрелял,  не  убивал,  что  в  меня  не  стреляли  и    страшных  ужасов,  которые  пережили  наши  прадеды,  деды,  отцы  и  матери - мор  и  голод. Они, по  милости  Господа,  обошли  меня   стороной.   Да,  я  испытал  бедность,  голодность,  нужду,  страдания,  обиды,  предательство,  но  я,  тем  более,  благодарен  тому,  что,  по  милости  ко  мне,  в  моей  жизни,  я  не  остался  черствым,  безразличным,  безучастным.   Видя  горе,  ком  к  горлу  подступает,  когда  вижу  бедствие  другого.  Мне  не  стыдно  заплакать,  а  то  и  зарыдать  о  бедствии  другого.  Благодарен  Господу,  что  Он  сохранил  во  мне  лучшее,  что,  не  зная  Христа,  я  много крат  испытал  блаженство  души  своей  от  того,  что  делаю  добро  другим  или,  делая  блага,  я  счастлив  и  благодарен  себе  за  поступки  добра  и  это  не  гордость,  не  самолюбование  собой,  это  часть  моего,  внутреннего,  человека.
  Старшина  Василькевич  Н.  Л.,  нам  молодым  курсантам,  говорил: «я,  когда  иду  по  городу,  то  своим  взглядом  подавляю  волю  и  майора  и  полковника,  они  мне  первыми  отдают  честь,  а  я  отвечаю.  Такого  не  было,  чтобы  мне,  проходящий  мимо  меня  ниже  по  званию    или  равный,    не  отдали  бы  мне   воинскую  честь (приветствие)».
  Я  же  мало  об  этом  думал,  но  просто  выполнял,  добросовестно,  свой  воинский  долг.  Много крат  замечал  в  себе  то,  что  есть,  в  частности,  зимой  на  лыжне…  Я  тот,  кто  всегда  уступаю  лыжню  встречному,  не  скрою,  что  меня  всегда  удивляло  и  другое,  с  какой  ревностью,   почти  сто  процентов  людей,  этого  не  хотят  делать  другие,  не  только на  лыжне.  И  это,  не  мое  самолюбование,  не  скрытая   натура  самодовольства: «вот  я  какой!».   Нет,  мне  не  хочется  давить  жучка  и  муравья,  червяка,  распустившуюся  улитку,  другую  живность,  на  тропке  в  лесу  или,  когда  еду  на  велосипеде  по  дороге,  это  часть  меня.  Не  «эго»,  а,  по  великой  милости  Господа,  вложившего  это  в  мою натуру,  «когда  я  был  созидаем  в  тайне,  во  глубине  утробы  матери  моей»,  хотя  и  «во  грехах  родила  меня  мать  моя».
Встреча  с  моей  Галей,  не  имела  между  нами  того  возвышенного,  что  отличало  Ромео  и  Джульетту.  Но  это  было  обоюдное  согласие  идти  по  жизни  вместе  и,  благодарение  Всевышнему,  за  Его  милость,  что  Он  сохранил  нас  на  этом  жизненном  пути,  направив  меня,  и  нас,  на  «узкий  путь»  к  «тесным  вратам»,  которые  немногие  в  жизни  своей   находят,  да,  и  не  найдут,  и  это  не  от  меня  и  не  от  нас,  а,  потому,  что  я  был  рожден,  в  этот  мир,  для  милости. Слава  Богу  и  моему,  и  нашему  Христу!
Семейная  жизнь,  с  Галей,  в  доме  мамы  Любы  и  Феди, была  непродолжительной.  Менее,  чем  месяц,  и  мы  сняли  квартиру  в  районе  Салтовки (периферия  Харькова),  где  вместе  учились  азам  семьи.  Так  как  мы  были,  фактически,  студентами,  то  вместе  готовились  к  зимним  и  летним  сессиям.  Открывали  двери  на  балкон,  одевались  в  бушлат,  пальто –  и так,  на  морозе,  учили,  запоминали  материал.  Добираться  к  центру  города:  мне  в  Академию,  Гале – на  завод  было  достаточно  сложно.  Она  вставала  очень  рано,  до  шести  утра,  а  добиралась  домой  к  полуночи,  а  я  позже  вставал  и  раньше  приходил  со  своего  учебного  заведения.  Прожили  в  этой  квартире  меньше  года,  а  потом  нам  дали  служебную  квартиру.  Так   как  у  нас  еще  не  было  детей,  то  этой  «квартирой»  оказалась  кладовка,  отсека  общежития – девять  квадратных  метров,  где  было  и  окно.  Это  была  для  нас  награда,  и  дешевле, и,  значительно,  ближе  и  на  работу  и  к  местам  учебы.  Жили  рядом  с  Павловым  Полем (район  Харькова)  на  улице  Шекспира  в  доме   девять,   на  пятом  этаже.  Здесь  мы  прожили  до  выпуска  из  института – Гали,  из  Академии – меня.  Галя  сдавала  экзамены  беременной,  на  сносях.  Я,  после  выпуска,  уехал  в  войска,  к  месту  службы  под  Чехов  в  воинскую  часть  03863 – Чернецкое,  а  Галя  осталась  у  мамы,  чтобы  успешно  родить,  ожидаемое  дитя,  которому  не  суждено  было  жить  на  этой  земле.
Это  грустная  история,  полная  драматизма  и  врачебно – человеческого  преступления.  Врач – акушер  была  женщина,  националистка – сионистка,  которая  ненавидела  украинцев,  когда  Гале  было  плохо,  то  она  подходила  к  кровати,  делала  непристойности,  курила  сигарету  и  нагло  пускала  дым  в  лицо  Гале,  при  этом,  сквернословила,  поносила,  называла  Галю  погаными  словами  в  адрес  ее  украинского  происхождения,  показывая  свои  органы  деторождения.  Результат:  ребенок  умер…  справка  о  смерти,  чтобы  избавить  меня от  налогов  за  бездетность,  сроком   на  один  год  и,  вообще,  все  это  уголовщина.  Сообщение  я  получил  запоздалое,  да  и  навестить  ее  в  больнице  я  раньше  не  мог.  А,  когда  узнал  об  этом,  то  не  меньшей  подлости  получил  в  части  от  своего  сослуживца – командира  и  нового  командира  части  полковника  Парфенова,  человека  с  поступками  подлости,  грубости  и  бессовестности.  Отдежурив  сутки  дежурным  по  части,  а  это  весьма  ответственный  и  тяжелый  воинский  наряд  (сны  о  том,  что  я  все  еще  дежурю  по  части  часто  меня  посещают  и  ныне,  хотя  службу  армейскую  я  окончил  более  шестнадцати  лет  назад)  я поехал  к  Гале  в  Харьков  самовольно,  так  как,  отдежурив  сутки,  я  еще  одни  сутки (ночь  и  день)  простоял  у  штаба,  ожидая,  что  мне  дадут  отпускной  билет,  на  право  проезда  в  Харьков. Билет  мне  не  хотели  давать.  Но,  видя  скопище  зла,  по  отношению  ко  мне,  бесчувствие  и  бесчеловечность,  я,  в  срывном  состоянии,  уехал  в  Харьков  к  Гале,  чтобы  ее  навестить  и  поддержать  и  утешить.  Не  знаю,  как  я  не  совершил  преступления  в  Харькове,  в  этой  больнице.
  Вернулся  в  часть,  где  никто  и  ничего  мне  не  сказал  ни  доброго  ни  худого,  им  было  не  до  меня, а  те,  кто  тогда  начальствовали,  были  больны  маньячным  карьеризмом,  поступков  подлости,  маскируясь  видом  благочестия  и  «духовной»  партийности, «товарищества» и «коммунистической  принципиальности».  И  из  этого  свиного  корыта,   пришлось  хлебнуть,  с  ними  совместно.


 ГАРНИЗОННЫЕ  СТРАДАНИЯ

 Вспоминаю  один  из многих  случаев  службы  в  Харькове.  Нас,  слушателей  Академии,  поочередно  посылали  в  наряд  по  гарнизону  города  Харькова.   Заступил  патрулем  в  районе  аэропорта,  дали  двух  солдат,  которых  я  абсолютно  не  знал.  Пистолет,  боеприпасы  и  на  сутки  в  аэропорт.  Ни  комнаты  отдыха,  ни  места  для  ночлега,  ни  пищи,  которую  должны  давать.  Хотя  бы  солдатам,  ни  финансового  обеспечения.  Место  бойкое,  шумное,  усталость  и  изнурение  от  бессонницы  и,  особенно,  жары.  Чтобы  выдержать – питался  с  солдатами  за  свой  счет,  а  спать,  «в  один  глаз»,  приходилось   в  зале  ожидания  пассажиров.  Заснешь – преступление,  а  проснёшься  ли  в  живых? Проснёшься – можно  остаться  без  оружия,  а  это  уже  трагедия.  Отдежурив  так  один  раз,  второй,  я   написал  подробный  рапорт,  по  команде,  со  всеми  выкладками  и  документами,  с  ходатайством  перед  начальником  Харьковского  гарнизона,  а  это  был  мой  прямой  начальник – Маршал  артиллерии  Бажанов Ю.П.,  известный  герой  войны,  сражавшийся  на  волоколамском  направлении,  где  в  тяжелых  условиях  войны,  явно  не  победных,  ему  было  присвоено  воинское  звание  «генерал»,  а  седьмого  ноября  1941  года,  его  воинское  подразделение,  вошло  на  Красную  площадь,  открывая  парад  в  тот  снежный  день  и,  прямо  с  парада,  пошли  на  фронт,  чтобы  отстоять  Москву.
 Мой  рапорт  задел  честолюбие  всех   военных  чиновников.  «Как  так,  какой – то,  капитанишка,  вдруг,  указал  на  явный  провал  в  гарнизонной  службе…  десятки,  сотни,  тысячи  прошли  до  него  и  ничего,  а  этот  написал  рапорт – жалобу,  на  который  надо  давать  ответ?!».  Это  прочитывалось,  в  последовавших  за  этим  действиями,  по  отношению  ко  мне,  начальников.  Решением  вышестоящих,  меня  стали  ставить  дежурным  по  гарнизону  города  Харькова.  Начальник  гарнизона  был  Маршал,  а  вот  комендантом  гарнизона  был  полковник,  который  в  понимании  непосредственных  ему  подчиненных  офицеров,  да  и  всех,  кто  с  ним  сталкивался – строг,  суров,  самодур.  Некоторые  называли  его:  «зверь!».  На  фоне  учебы  в  Академии,  мне  пришлось  усерднейшим  образом  штудировать  «Устав  Гарнизонной  и  Караульной  службы».  Нужно  было   готовиться  и  внутренне  и  внешне.  Я  понял: «отцы – командиры  бросили  меня  под  танк»,  как  говаривали  в  таких  случаях.  Конечно, имел  переживание,  что  за  правду – «из  огня,  да  в  полымя».  Все  непосредственные  начальники  тихонько  молчали - помалкивали: «чем  все  это  закончится?».  У  коменданта  было  четыре  или  пять  заместителей  и  помощников.  Полковник,  после  своего  отпуска, традиционно,  сажал  своих  заместителей  на  месяц-полтора,  в  гарнизонную  гауптвахту (естественно,  это  было  беззаконие),  то  есть,  суммарно,  полгода,  они  раз  в  году,  сидели  по  очереди   на  гауптвахте (факт !?).  Заместители  ненавидели  своего  начальника,  что  и  послужило  мне  в  пользу,  они  искренне  радовались,  что  нашелся  тот,  кто  насыпал  коменданту  «перца» (наступил  на  больной  мозоль).  Они  рассказали  мне  всю  подноготную  коменданта: что  он  любит,  что  ненавидит,  его  придури,  его  зверства.  Мне  все  пророчествовали  гауптвахту  и  мой  бесславный  конец  учебы  в  Академии (сидевший  под  арестом  офицер,  был  недостоин  учиться  в  «славной  Академии»).  Комендант  ходил  всегда  одним  и тем  же, любимым,  маршрутом  через  посыльного (скрытно),  нужно  было  узнать  о  его  появлении  и  настроении.   Он  любил,  чтобы  к  его  приходу,   была  сделана  влажная  уборка,  но  не  мокрая,  тряпку  пережал – быстро  высохнут  ступеньки – тоже  горе,  поэтому  заместители  коменданта  были  мне  в  этом  помощниками.  Они,  чуть  ли  не  сами,  готовы  были  подметать,  протирать, освежать  воздух,  мыть  полы…  давали  совет,  где  лучше  стоять,  как  подходить  и  как  докладывать  полковнику,  чтобы  его  это  удовлетворяло.
Сутки  дежурства  на  гарнизонной  службе  многого  стоили,  здесь  же  была  и  гарнизонная  гауптвахта.  Насмотрелся  я  на все  это,  мне  стыдно  было,  чтобы  человек  сидел  за  решеткой.   Многое  опускаю,  а  есть  что  описывать,  но  приведу  пару  примеров,  где  я  сам  «висел  на  волоске»  от  уголовной  ответственности.
 Ночью позвонили  из  милиции,  что  в  Киевском  районе  города  задержаны:  полковник – доктор  наук  и  капитан – только  что  защитивший   кандидатскую  степень.  В  подвыпившем  состоянии  задержаны,  так  как  изнасиловали  молодую  девушку,  вышедшую  с  проходной  завода,  после  ночной  смены.  Все  документы  есть,  экспертиза, показания.  Приезжайте,  забирайте,  садите  в  отдельные  камеры  (полковника?! капитана?!)…  Еду  на  дежурной  машине,  приезжаю,  удостоверяюсь,  сажу  в  грузовик  под  охрану  караульных  с  оружием.   Еду  и  думаю: как  быть?  Как  поступить?  По  закону – суд,  разжалование,  тюрьма,  семьи,  дети?   Страшно!  Значит: отпустить!  А  как  же  девушка?  А,  что  станет  со  мною,  если  отпущу?  За  укрывательство,  сообщник  в  преступлении?!  Да – а – а,   дилемма.  Нужно  решать  пока  движется  машина,  так  как,  по  приезде  на  гарнизонную  гауптвахту,  я  буду  уже  бессилен.
  Даю  команду  водителю  ехать  дальним  маршрутом,  медленнее,  а  сам,  форсированно,  принимаю  окончательное  решение.  В  кармане  все  документы,  подтверждающие  виновность  и  преступление,  а  устно  я  взял  слово  с  офицера  милиции,  что  они  докладывать  своему  генералу  МВД  не  будут.  Это  все,  в  несколько  секунд,  а  впереди  может  последовать  страшное,  в  том  числе,  и  для  меня,  выезжаем  на  проспект,  проходящий  мимо  домов,  где  жили  эти  преступники: полковник  и  капитан.  Я  принимаю  решение:  отпустить,  чтобы  ночевали  дома,  а,  так  как  были  какие – то  праздники,  то  время  покажет,  про  себя  решил:  документы  будут  у  меня,  подавать   коменданту  их  не  буду.
Если  офицер  милиции  окажется  человеком  слова,  то тоже  будет  молчать.  Я    сделаю  вид,  что  забыл.  Молодой  офицер  старший  лейтенант,  мой  помощник,  мне  и  говорит: «а,  если  бы  это  была  ваша  жена  или  сестра?».  Он  был  преисполнен  ненависти  и  мести,  но  я  имел  свое  понимание: «скольким  людям  это  преступление  принесет  горя?  Там  уже  есть  преступление - одна  девушка, ее  упросили,  чтобы  она  молчала,  милиция  сделала  вид,  что  ничего  не  знает  и  никакого  заявления  не  было.  Милиционеру  тоже  заплатили.  Риск,  но  все  фокусировалось уже  на   мне,  доложу - есть  виновные  и  отвечают  по  закону,  если  я  промолчу,  и  высвечусь,  то  и  я  соучастник,  но  все  прошло… 
В  установленный,  заранее,  день  и  время,  которые  я  определил  капитану  при  ссаживании  их  у  дома  в  ту  трагическую  ночь,  пришел  к  проходной  Академии  тот  капитан,  а  я  вышел  после  занятий и  сообщил,  что  все  промолчали  и  я  тоже  не  доложил  коменданту,  отдал  ему  обвинительные  документы,  он  поблагодарил: «спасибо»…  и  я  больше  его  не  видел.  Тот  капитан  мне  не   нравился, такой  умащенный,  смазливый,  как  мне  показалось,  из  генеральских  сынков,  но  ради  его  семьи,  полковника  и  его  семьи – я  пошел  на  такой  поступок  сокрытия  и  совершил  милость  к  преступникам,  не  легко  мне  пришлось  принимать  такое  решение,  пережить  ожидание  времени.  Вот  здесь  напишу: «Слава  Господу  за  Его  милость  ко  мне!».


 НАСЛЕДНИК   МАРШАЛА

 Время  шло,  академия,  учеба,  экзамены,  семья,  а  меня  упорно,   один  раз  в  месяц,  а  то  и  раньше,  посылали  дежурить  по  гарнизону.  Однажды,  задержали  старшего  лейтенанта,  молодого  офицера,  и  он  оказался  сыном  (или  внуком)  Маршала (!?),  за  недостойное поведение  и  в  нетрезвом  состоянии.  Коменданту  гарнизона  это  было  бы  на  радость:  «подкузьмить»  начальника  гарнизона,  а  я,  снова  между  двух  огней:  с  одной стороны  комендант – полковник («зверь»),  а  с  другой – начальник  гарнизона,  начальник  моей  академии – Маршал,  как  быть!?  Здесь  мне  и  помогли  вездесущие  заместители – помощники  коменданта,  дали  мне  добрый  совет.  Я,  после  того,  как  протрезвился,  сын  Маршала,  вывел  его  из  гауптвахты,  побеседовал,  мне  было  жаль  этого  человека.  Он  томился  службой,  известностью,  неурядицей  в  семье.  Я  его  отпустил,  но,  предварительно,  позвонил  Маршалу  о  моем  решении  и  мне  было  нелегко  говорить  с  Маршалом  и  отцом,  и  Бажанову  со  мною,  отпустил,  скрыв  этот  факт  от  «зверя».
Не  помню  абсолютностей  обстоятельств,  но  запомнил,  что  однажды  пришел  после  занятий  в академическую  столовую,  где  мне  заняли  место  за  столом,  чтобы  пообедать  и  дальше  продолжать  усиленную  подготовку военными  и  прикладными  науками.


 ОБЕД   МАРШАЛА

 Только  сел  за  стол  и  хотел  взять  ложку,  чтобы  обедать,  как  заметил,  что  в  зал  вошел  Маршал  Бажанов  Ю.Л.  с  адъютантом,  что-то  между  собой  переговорили,  адъютант  показал  на  наш  столик  и  начальник  Академии    подошел   к  нашему  столу,  мы  все  встали,  он  просто  и  спокойно  сказал,  чтобы все  сели  и  продолжали  обедать,  а  мне предложил,  чтобы  я  пошел  и  пообедал  в  его  кабинете  и  съел  его  обед,  который  приготовили  для  него  лично,  он  же  сел  на  мое  место  и  начал  обедать  со  слушателями.  Адъютант  провел  меня  через  обеденный зал,  где  обедали  генералы,  провел  в  комнату  Маршала,  указал  на  обеденный  стол  и  его  место,  пожелал  приятного  аппетита  и  вышел.  Я,  честно  говоря,  был  сконфужен  от  такого  внимания  и  проявленной  ко  мне  заботы.  Сел,  в  волнении,  приступил  к  обеденному  салату,  вошла  официантка,  спросила  что-то  о  моем  желании  на  предлагаемое  меню,  вышла,  принесла  первое,  затем  второе,  а  я  ускоренно  все  проглотил   и,  скажу  сразу, быстрее,  чем  когда – то  учил  старшина,   аккуратно  по  привычке  сложил   посуду,  встал,  задвинул  стул  на  свое  место,  как  он  первоначально  стоял  и  вышел  так  же  как  вошел,  мимо  генералов,  которые  не  успели  съесть  и  первого  блюда,   вышел.
 Честно  говоря,  мне  спокойнее  вкушать  горбушку  хлеба,  когда  я  иду  по  улице,  нежели  «сидеть  не  в  своей  тарелке»,  как,  очевидно,  и  первоначально,  сказал  одесский  еврей,  по  поводу  обеда  на  приеме  у  градоначальника  и  генерал-губернатора города  Одессы,   «или  бери-и-те-е   еще-е   пови-и-ше-е». 
  Наконец,  подошло  время,  когда  я  нес  последнее  дежурство  по  гарнизону  города  Харькова,  так  как  освободили  выпускной  курс  для  написания  диплома.  Комендант  это  знал,  потому  что  списки  дежурных  утверждались  им  заранее.  Дежурство  было  сложное,  утомительное,  потому  что  событий  и  приключений  разных  совершалось  одно  за  другим.
Доложили  коменданту  о  сдаче  и  приеме  дежурства,  он  разрешил  выйти,  а   меня  оставил  и  сказал,  что  довезет  меня  до  дома  на  своей  машине.  Я  был  в  некотором  смущении  от  его  внимания,  сели  и  поехали,  молчали,  а  потом  полковник  кратко  рассказал  о  своей  армейской  судьбе,  где  его  ранило,  контужен  был  в  Польше,  поблагодарил  меня  за  службу,  пожелал  мне  доброго,  потом  вышел  у  своего  дома,  а  водителю  приказал,  чтобы  завез  меня  до  моего   места  проживания.  После  чего  мы   поехали  с  водителем  по  Харькову,  я  попросил  подвезти  к  Академии,  чтобы  сдать  штатное  оружие  и  боеприпасы.  Мне  жаль  было  этого  водителя – сверхсрочника,  так  как  мне  нужно  еще  время  порядка  тридцати  и  более  минут,  чтобы  дойти  до  своего  факультета,  почистить  пистолет, смазать,  сдать  и  вернуться.  Я  попросил  водителя,  чтобы  он  ехал  отдыхать (тем  более,  что  был  выходной  и  праздничный  день), что  я  сам  доберусь  домой,  поблагодарил  за  внимание  ко  мне  полковника  и  его.
  Солнце  подходило  к  закату,  но  было  еще  светло  и  теплые  лучи  его  мирно  скользили  по  городским  кварталам  и  верхушкам  деревьев,  ярко - золотисто  освещали   парадный  фасад  многоэтажной  Академии.
«Зверь»,  в  общем – то,  был  неплохой  мужик.   Я  понял  это  после  его  рассказа  о  пережитом  в  жизни.  Так  я  был  «обожжен»  за  то,  чтобы  отстоять  правду  и,  в  последствии,  я  не  единожды  сталкивался  со  случаями,  когда,  отстаивая  истину,  мне  приходилось  испытывать  атакующий  прессинг  со  стороны людей,  где  затрагивались  их  интересы.  При  этом,  противная  сторона,  не  всегда  каялась,  как,  фактически,  сделал  тот  «зверь» – комендант  харьковского   гарнизона,  изувеченный  войной  и  безбожной  жизнью.


 ЗАЩИТА  ДИПЛОМНОГО  ПРОЕКТА

 Финал  учебы  в  Академии – защита  дипломного  проекта.  Идею  дипломного  проекта  подсказал  мой  руководитель – полковник  Байгильдеев  Рустам  Мустафич.  Мне  предстояло  составить,  рассчитать  программу  наведения  на  цель,  полета  противоракеты  в  плотных  слоях  атмосферы  и  в  безвоздушном  пространстве,  то  есть  в  космосе.  Мне  должно  было  сконструировать  такую  ракету,  чтобы  она  была  маневренной,  легкой  в  управлении,  а  для  этого  необходимо  было  сконструировать  на  микросхемах  и  раскомпоновать   блоки  управления ракеты. Тем  самым,  значительно,  уменьшался  вес  ракеты,  а  значит  приблизить  аэродинамический  центр  тяжести    противоракеты  к  центру  тяжести,  конструируемого  мною  изделия  для  боевого  применения,  если  по  «железу»  мне  это  удалось  более  быстро,  то  рассчитать  по  формулам  программу полета, было  значительно  сложнее.
  Я  был  «ходячим  компьютером»,  в  голове  вертелись  формулы  и  математические  преобразования  и  способы  их  решения.  Уравнения  в  комплексных  выражениях  представляли  тысячи  многочленов  со  многими  неизвестными  в  числителях  и,  еще,   значительно,  больше  в  знаменателях.  Результаты  решения,  я  писал  на  бумаге – ролике,  похожую  на  нынешний  ролик  факса.   Формулы  и  выражения  чисел  вытягивались  вдоль  всего  развернутого  ролика,  в  диаметре  около  пяти  сантиметров,  высотою  около  двадцати  сантиметров,  а  в  развернутом  состоянии,  тянулся  более  чем  на  десять  метров.  Дробь  тянулась  вдоль  разворота,  до  конца,  продолжалась  ниже  к  началу  ролика  и  так  повторно  поступательно  с  одной  стороны  ролика  с  продолжением. Аналогично  на  обратной  стороне.  И  все  это  выражение  составляло  единую  дробь,  которую  нужно  было,  аналитически  привести  к  приемлемому  виду  для  расчётов  и  программирования  сперва  по  полету  в  плотных  слоях  атмосферы,  а  потом  все  повторить - для  космического  пространства.  Составить  программу,  вывести  результаты,  построить  графики  и  доказать,  что  созданная   мною  ракета,  имеет  преимущества  перед  созданными,  стоящими  на  вооружении  и  известными  образцами,  из  «закрытых»  источников.
Математические  расчёты  были  весьма  сложными,  подгонов не  терпели,  нужно  было  иметь  память  в  поиске  подобных  членов,  их  сокращению  и  выведению  формулы  двух  типов: «воздух»,  «космос».  Благодаря  осознанию, которое  пришло  ко  мне  когда – то  в  Бессарабской,  что  нужно  учиться,  а  также  моего учителя  Чубарова  Алексаши,  открылось  мне  дарование  математическое  и  это  совершилось  к  успеху,  а  ведь  я  и  в  школу – то  не  ходил,  когда  жил  в  Жмеринке.  Успех  пришел  ко  мне   от  осознания  ответственности  за  свою  жизнь,  трудолюбия,  терпения  и  усидчивости.  Сегодня  я  подписываюсь  под   ниженаписанным,  потому  что  я  был  рожден  для  милости.  Я  не  горжусь  тем,  что  я  сделал  и  чего  тогда  достиг.  Это  просто  было  во  мне  и  со  мною.  Жизнь  прошла  тем  путем,  каким  прошла,  но,  если  предположить,  что  я  оказался  бы  на  научной  тропе,  то  у  меня  были  для  этого  данные,  которые  утвердились  во  мне   не  сами  собой,  а  открылись  усерднейшим  трудом  и  желанием,  целеустремленностью  и  той  способностью,  которая  во  многих  заглушена   бедностью,  неустройством  в  жизни,  леностью  человека,  да  и  обстоятельствами,  которыми  мы  окружены  и  людьми.
  Здесь  у  меня  есть  много  примеров,  которые  я  не  буду  приводить,  но   отмечу,  что  у  способности, таланта  и  успеха  есть  много  врагов.  Внешних – люди,  по  сути,  своекорыстные  и  с  «гнилой»  душонкой,  которые  с  одной  стороны,  желают  тебя  использовать,  а  с  другой  стороны –  «задушить»,  чтобы  ты  не  стал  лидером  впереди  них,  а  значит,  не  умалился  их   «авторитет»,  а  так  же – сам  человек  себе  есть  и  враг.
Я  благодарю,  еще  раз,  Бога,  что  во  мне  не  открывалась  алчность  к  карьеризму,  мне  это  ненавистно  и  чуждо.  Мне,  более,  приемлем  нормальный  рост  человека,  нежели  путь  хитрости,  изворотливости,  подсиживания,  клеветы  и  лукавства, политиканской  изворотливости. 
Это  мне было  нетерпимо  и  неприемлемо  раньше,  а теперь, в Господе,  и  подавно.


 В ЧЕРНЕЦКОМ

 Добавлю,  что  служба  моя,  после  Академии,  проходила  в  одном  месте,  в  Чернецком.  Когда  приехал  по  назначению,  мне  многое  было  привычно,  но  в  техническом  плане – все  нужно  было  начинать  по -  новому,  аналогично  тому,  как  после  военного  училища – учил  одно,  а  пришел – все  неведомое.    Прошел  путь  от  инженера,  старшего  инженера,  начальника  отделения  и  начальника  отдела.  С  последней  должности  и  уволился из  Вооруженных  Сил  СССР.
Я,  в  то  время,  подсчитал,  что  прожил  в  общежитии  больше  одиннадцати  лет.  Когда  приехал  служить  в  часть,  то  еще  не  было  жилья.  Поселили  в  бараке («общежитии»),  с  вновь  прибывшими,  а  потом  дали  комнату  в  общежитии  части.
       Так  и  родился,  во  вторник,  19  апреля  1977  года,  в  городе  Наро-Фоминске,  наш  сыночек  Дениска.  В  связи  с  рождением  сына  и  так  же  с  событием,  что  отцы – командиры,  зная,  что  родился  сын,  не  дали  квартиру,  во  вновь  отстроенном  доме,  а, временно  поселили  в   квартире  с  подселением.  Так  мы  стали  жить,  уже,  втроем,  а  до  того  еще  долгое  время  ездил (раз  в  неделю)  к  Гале  и  младенцу  в  Митяево,  где  имели  комнату  с  подселением.  Когда  переехали  в  городок,  по  месту  службы,  то  получил  очередное  воинское  звание  «майор».  Дениска  в  то  время  уже  стоял  в  кроватке  и  шустро  гонял  соску  во  рту,  а  позже,  балуясь  с  соской  во  рту,  проговаривал  слова: «кале – кале – кале – кале».
Городок  разрастался,  был  построен очередной  дом,  в  котором  нам  дали  двухкомнатную  квартиру,  с  двумя  балконами, на  втором  этаже,  прямо  над  входом.  Самая  «глухая»  комната,  без  балкона  была  с  холодным  полом  и  стуком  дверей.  Мы  ждали  второго  ребенка.  Мне  очень  хотелось,  чтобы  дети  мои  помнили,  по – доброму,  бабушку  и  дедушку,  поэтому  я  и  уговорил  Галю,  на  время  родов,  отвезти  Денисочку  к  бабушке  Ане  и  дедушке  Саше  в  Бессарабскую.  Привез  я  Динечку  в  1980  году,  в  первых  числах  апреля,  где,  потом,  и отметили  ему  три  годика,  пробыв  отпуск  в  Молдавии,  я  оставил  сыночка  у  родителей  и  уехал.
Запомнил,  что  Динька  болел, температурил,  ничего  не  желал  есть,  только  пил  чаек, в  который  я  потихоньку  подмешивал  мед,  который  он  не   любил.  Все  соседи  старались  и  несли,  внучку  Ани,  гостинцы,  но  он  любил  газводу (сладкую)  и  пряники,  которые  лежали  на  кухне  в  большом  тазу (на  два – три  ведра).
Однажды  гуляя,  Дениска  попросил  меня,  чтобы  я  его  взял  на  «луцьки»,  а  я  ответил,  что  не  возьму,  тогда  он  употребил  последний  аргумент,  сказав: «язы  твой  син»,  ну,  как  тут,  после  этих  слов,  не  возьмешь  его  на  руки,  тем  более,  что  проходящая  женщина,  слыша  наш  диалог,  поддержала  желание  сыночка: «бери,  бери,  а   то  подрастет,  захочешь  взять,  но  уже  будет  поздно».
Оглядываясь  назад,  имею  себе  укор,  что  отвез  Динечку  к  бабушке  на  большой  срок,  а  сам  уехал.  За  ним  там не  было  надлежащего  ухода.  Гулял  мой  сын,  где  хотел  и  с  кем  хотел,  научился  попрошайничать,  просить  хлеба  и  денег.  Возили  его  и  рабочие  путейцы  по  юго – востоку  Молдавии,  чудом  приходил  домой  поздно  ночью  к  двадцати  двум,  и  более,  часам,  грязный,  в  лишаях,   а,  однажды,  его  могло  не  стать,  но  благодарение  Провидению  был  спасен,  это  я  узнал  уже  позже.
Женик  родился  в  Чехове, в  среду, в начале  пятого  вечера,  20  августа  1980  года.  Я  находился  в  штабе,  где  в  это  время  служил  старшим  инженером  службы  вооружения  части,  сослуживцы  дозвонились  в  роддом  и  я  разговаривал  с  врачом,   которая  умывала  руки  после   родов,  а  рядом  лежала  Галя  и  слышала  наш  разговор  и  взаимные  поздравления  и  благодарения.
  Когда  пришло  время  забирать  новорожденного  из  роддома,  то  я,  находясь  в  приемной,  узнал  его  хрипловатый  плач  и  сказал  дежурной  медсестре:  «что  несут  моего».  Она  спросила: «откуда  я  это  знаю?»,  я  ответил,  что  по  голосу,  что  это  мое  дитя…  Медсестра  была  приятно  удивлена,  когда  подтвердилось,  что  выносят  Благородного  Женю.  Имя  ему  приготовила  мама  (если бы была  девочка –Женя,  мальчик – Женюшка).
 Имя  Дениске, предложил  Гале  я  и  она  согласилась.  Я  согласен,  что,  как  правило,  право  на  имя – за  матерью.  А,  вообще,  по  совету  мужа  и  жены  и  по – любви,  отдавая  должное  жене  и  матери  дитя.


 ПРОЗОРЛИВСТВО

 В  один  из  вечеров,  отходя  ко  сну,  уложили  деток  спать,  лежали  с  Галей  и  разговариваем.  Я  проговорил  Гале (учтите,  что  это,  пожалуй,  мое  первое  пророчество – прозорливство),  обнял  я  ее  и  сказал: «ты  будешь  у  меня  хорошая  сестра»,  а  она  и  спрашивает: «как  это?  я  жена  тебе,  почему  сестра?». Я  ответил:  «что  не  знаю,  так  говорят  христиане.  У  них  «братья»  и  «сестры».  Это  произошло  неожиданно,  спонтанно  и  тихо,  как  бы  шутя – всерьез  открыл  свой  рот  и  произнес.  Я  о  христианстве – то  и  не  думал,  жил  своей  греховностью.  Тринадцатого  января  1991  года,  она  покаялась  перед  Богом,  а  девятого  июня  того  же  года,  моя  Галя  приняла  святое  водное  крещение – стала  мне  сестрой  во  Христе,  а  Бог,   через  Иисуса  Христа,  стал  нашим  Богом  и  Отцом,  а  мы (сироты  земли)  Его  дети,  разве  это  не  пророчество?  Да  не  вменит  мне  Господь,  шучу  любя (относительно  прозорливства).  Слава  Христу!  Радуюсь  и  благодарю  Господа!
Службе  я  отдавался  всем  сердцем, помыслами  и  делом,  иначе  я  не  умею.  Числился  в  «отличниках»  и  «золотом  фонде  Советской  Армии»,  всею  ответственностью  заботился  о  подчиненных  и,  честно  напишу,  что  более  о  них  ратовал,  нежели  о  себе.  Не  без  того,  что,  возможно,  и  остались  обиженные.  Но!  Никто,  не  вправе  упрекнуть,  что  я  заботился  о  себе  и  был  своекорыстен.  Вся  жизнь  была  отдана   подразделению  и  благу  подчиненных,  переживал  за  каждого,  как  отец,  как  старший  брат  о  тех,  кто  служил  со  мною  рядом  и  были  моими  подопечными.  Страданий  пришлось  перенести  не  мало.  Учил,  наставлял  тому,  чему  сам  был  научен,  через  что  прошел.  Безразличия  к  людям  у  меня  не  было.  Больно  было  видеть  командиров – начальников  блудивших  и  пьянствовавших,  требовавших,  по  ночам  (!?),  принести  одну,  а  то  и  две  бутылки  спирта.  «Где  хочешь,  но,  чтобы  было».  Это  подрывало  устои  того  строя,  который  они  созидали,  воспевали,  вещали  под  бравурные  марши  и  красные  знамена,  «в  сердце  с  «живее  всех  живых» – Лениным».  Все  это  вызывало  более  негативное  отношение,  нежели  положительное,  а,   порою,  до  ненависти,  но  нужно  было  молчать…  «попал  в  волчью  стаю:  лай  не  лай,  а  хвостом  виляй».  Натура  моя  не  молчунов,  набирался  духу, собранности  и  говорил,  возбуждал  вопросами,  искал  истины  в  той  «блевотине»,  в  которой,  к  сожалению,  находился,  хвостом  вилять  не  любил,  да  и  не  мог.


 ПОЖАРЫ

 Опишу  события,  в  которых  я  был  непосредственно  задействован.  Система  обороны  наших    сил  и  средств  была  громадна.  Боевые  позиции  стояли  на  севере,  западе,  под  Москвой,  на  Дальнем  Востоке.
 Комиссии  часто  донимали  нас  «проверками  боевой  готовности»,  но  особенно,  нам,  непосредственно  исполняющих боевую задачу,  находящимся  «в  окопах»,  приходилось  попотеть  и  попереживать,  когда  в  частях  нашей  системы  происходило  «ЧП» – чрезвычайное  происшествие.  Пожар,  возникший  на  системах  вооружения,  представляющих   сложнейший  радиоэлектронный  комплекс  мирового  значения,  буквально,  потрясал  часть,  подразделения,  отдел.
  Пришел  приказ ГК ВПВО – Главнокомандующего  Войск  ПВО,  нашего  непосредственного  командующего,  с  требованием  обеспечить  постоянную  БГ – боевую  готовность,  не  допустить  пожара  и  выходов  из  БГ,  доложить  о  принятых  мерах,  исключающих  возникновение  пожаров.
  Будучи  начальником  отдела (а  это  было  большое  «хозяйство»),  выбор  пал  на  меня,  а  не на службу  снабжения: «разыскать и  приобрести такое  средство,  препятствовавшее  горению  кабелей  и  помещений». Один  из  начальников  службы  вооружения,  бывший  мой  сослуживец  по  этой  службе,  с  которым  мы ранее служили  вместе,  через  командование  части,  отдал  меня  приказом  по  части,  предварительно   побеседовав  со  мною, чтобы  я  выполнил  поставленную  задачу,  стоящую  перед  ВПВО  и  частями  всего  соединения  и  части.  Не  больше   и  не  меньше!  Есть  приказ – выполняй!
Редко,  но  нас  начальников  и  технический  руководящий  состав,  посылали  на  плановые  сборы  по  обмену  передового  опыта  по  поддержанию  постоянной  БГ,  на  выставки  закрытого  характера,  где  нас  знакомили  с  новинками  разработок  в  системе  обороны.  Вот,  после  одной  из  таких  поездок,  где  был  мой   сослуживец,  он  привез  много  разных   проспектов,  в  том  числе  и  по  противопожарным  мероприятиям.  Дал  он  мне  пачку  этих  проспектов  с  выставки  и  пожелал  успешного  выполнения  задачи.  В  этих  рекламных  бумажках,  я  нашел  химический  завод  в  городе  Черновцы (Украина),  изготовлявший  специальную  мастику  для  защиты  помещений,  конструкций,  высоковольтных  кабелей,  в  случае  пожара – мастика  не  позволяла  распространяться  огню.
Оформили  мне  командировочное  удостоверение  и  я  поехал,  на  разведку,  в  Черновцы.  Дело  было  зимой.  Ехал  я  через  Жмеринку,  где  сделал  остановку,  навестил  родственников  и  отца  с  мамой  Ниной.  А  потом  поехал  дальше,  нашел  завод,  встретился  с  директором,  ознакомили  меня  с  производством,  показали  виды  мастик,  назначение,  тару,  в  которую  ее  заливали (двухсот литровая  бочка).  Директор,  только  меня  немного  расстроил,  что  мастику  отпустить  не  может,  так  как  это  средство  величайший  дефицит.  «Космонавт  Леонов,  лично,  приезжал  на  завод,  просить  мастику  для  космических  комплексов  и  кораблей, я  ему,  при  всем  уважении,  отказал,  а,  что  Вы?»,- так  сказал  мне  этот  человек.  Я  приехал,  доложил,    но  этого  было  мало.  Задача,  поставленная  мне  приказом,  да  что  мне,  всем  командирам  и  начальникам  всех  ВС – Вооруженных  Сил  и  ВПВО  страны,  соединениям  и  частям.  Я  же  должен  был  сделать  для  моего  отдела,  а  значит  и  для всей  части.
  Служба,  дежурство,  совещания,  время  идет,  размышления  о  поставленной  задаче  не  покидали  меня,  глубокой  ночью,  когда  дети  и  Галя  спали,  я  решил  написать  письмо  этому  директору  завода  в  город  Черновцы.
Сел  за  стол,  была  привычная,  для  наших  мест,  ночная тишина,  за полночь,  подумал,  как  написать  письмо  директору  завода,  человеку,  которого  я  не  знал,  и   начал  писать  ему  простыми  словами  приветствия,  а  решил  написать  ему  письмо,  как  родному  брату.  Написал,  что  я  простой  армейский  работяга,  о  своей  семье,  с  какими  реальными  трудностями  приходится  сталкиваться,  о  детях,  об  условиях  жизни,  о  своей  невысокой  зарплате,  а  потом  подвел  к  тому,  что  мне  простому  офицеру,  хотя  и  подполковнику,  приказали  разыскать  и  купить  для  всей  части    противопожарную  мастику.  За  невыполнение  приказа,  я  только  мог  предполагать  о  своей  судьбе,  да  и  о   всех   мерах,  не  только  ко  мне,  но  многих  моих  командирах  и  сослуживцах.  Я  написал,  в  простоте,  что  у  меня  нет  ничего,  нет  денег,  что  я,  искренне,  могу  ему  купить  4 – 5 килограммов  московских  конфет,  если  можете,  то  войдите  в  мою  ситуацию,  помогите.  Я    указал  объем  площадей,  какой  нам  нужно  покрасить  этой  противопожарной  мастикой,  пожелал  всего  доброго  и,  по  привычке,  написал  дату,  месяц,  год  и  время  (в  часах  и  минутах,  когда  написал).  Указал  свой  адрес,  адрес  части,  фамилию,  имя  и  отчество.  Утром,  наступившего  дня,  отправил  письмо,  бросив  в  почтовый  ящик,  а  дальше - круговорот  службы  и  армейской  жизни.
Надо  же  такому  случиться,  за  это  время,  по  весне,  в  первых  числах  мая,  от  короткого  замыкания  в  системе  управления,  на  командном  пункте,  всего  соединения,  в  родственной  части,  расположенной  на  Кубинке,  вспыхнул  большой  пожар,  который  уничтожил  все  и  вся  на  своем  пути.  Жертв  людских  не  было,  но  большущие  и  высоковольтные  кабели  выгорали  внутри  до  золы,  оставалась  только  броневая  оплетка.  Как  сообщили  информационные  агентства  зарубежных  стран,  а  я  это  лично  слышал  по  радио,  что  на  тушение  пожара,  приехало  сотни  машин  Московской  области  и  близлежащих  областей.  Это  было  видно  из  космоса, а, одновременно,  случилось  подобное  «ЧП»  еще  в  одной  дальневосточной  части.  Наступил,  буквально,  шок!  Армейский  штабной  ажиотаж:  все  красить,  белить,  все  выбрасывать  на  свалку,  усилили  досмотр  на  предмет  сигарет  и  зажигательных  средств.  Проверки,  зачеты,  записи  в  журналах,  печати,  подписи.  Наша  часть,  единственная,  осталась  боеготовая  и  невредимая.  Директивы,  приказы,  шифровки  одна  угрожающее  другой.  Настал  день,  когда  в  часть  приехала  высокая  комиссия,  во  главе  с  генералами  и  полковниками  и,  ниже,  рангами.  Все  в  трепете.  Что  же  будет?!  Командиры,  штаб  в  конфузии,  как  бы  там  ни  было, а  битвы  совершаются  в  окопах,  а  это  значит,  что  весь  удар направляется на  боевые  подразделения,  несущие  боевое  дежурство.  Хозяйство,  по  геометрическим  размерам,  площади – у  меня  самое  большое -  значит  удар,  прежде  всего,  на  меня  и,  потом, на  других.
Надо  же?  Вот  неудача!  Я  забыл  забрать  удостоверения  по  технике  безопасности  своих  офицеров  и солдат  из  штаба,  где  их  оставил  для  того,  чтобы  подписал  командир  и поставил  печати  начальник  штаба  части.  Решил  вернуться, хотя  все  уже  ушли  по  подразделениям,  на   боевую  позицию.  Я  же,  потихоньку, торопясь  зашел  в  штаб,  подошел  в  строевое  отделение,  напомнил  об  удостоверениях,  получил,  начал  перепроверять  все  ли  документы  в  порядке,  чтобы  ничего  не  было  пропущено,  собирался  уходить…  и,  вдруг,  сержант  строевой  части,  говорит: «товарищ  подполковник,  извините,  я  забыл,  замотался,  еще  пять  дней  назад  пришла  на  вас  телеграмма»  и  дает  ее  мне.  Я  в  недоумении,  телеграмма?  На  часть?  И  мне?  Почему?  Неужели  отец  послал  на  штаб (а  я  ему  назвал  как – то  номер  части,  в  которой  служил)?  Но  читаю  и  вижу: «Приезжайте  мастикой  восемь  бочек,  (сумма  стоимости)  директор  завода».  Посмотрел,  а  телеграмма  то  из  города Черновцы.  Я,  от  радости,  как  пацан,  через  две – три  ступеньки, промчался вверх  к  начальнику  Службы  Вооружения,  а  тот  вместе  со  мною  к  командиру  части.  Когда  прочли,  то  командир  части,  полковник  Кулик  и  говорит: «ты  нас  спас».  В  не меньшей  радости,  с  телеграммой,  спешит  к  генералу,  а  мне  говорит:  «следуй  за  мной».  Я, в  почтении и  положенной  субординации, следую  за  ним  сзади.  Командир  доложил  генералу,  улыбка  и  радость  и  у  него,  подзывают  меня,  я  строевым  шагом,  как  положено  по  Уставу,  подошел  к  генералу,  доложил,  а  он,  с  облегчением  и  в  радости: «молодец!  Ты,  всех  нас  спас!».  Тут  же,  не  отходя,  принимается  решение о  моей  командировке  в  Черновцы.  Генерал  спрашивает: «какие  вопросы,  что  нужно?».  Я  попросил,  чтобы  дали  паек  на  дорогу,  так  как  ничего  в  магазинах,  по  тем  временам,  не  было,  полки  пустовали:  ни  колбасы,  ни  консервов.  Слава  Богу,  что  был  еще  хлеб  и  рыбные  консервы  с  перловой кашей «завтрак  туриста».  Генерал  приказал,  чтобы  мне  все  выдали,  со  склада  воинской  части,  командир  ответил: «есть!».  Но  все  в  этом  мире  зиждется  на  исполнителях,  а  исполнителем  был  полнопузый  и  вороватый  прапорщик.  Когда  же  я  пришел  на  склад  за  пайком,  чтобы  получить  обещанное  генералом,  то  кладовщик  ответил,  что  он  дает  пайки  только  на  солдат,  а  офицерам  не  положено.
  Но, «проявляя»  ко  мне  «милость»,  вытащил  из  ящика  кусок  засоленного  вонючего  и  желтого,  от  времени,  прогоркшего и  проржавевшего  от  соли сала,  которое,  возможно,  уже  списывали  раз  пятнадцать,  я  понял  все,  взял  это  сало,  которое  и  есть  то  было  невозможно  и  выбрасывать  было  жалко.  Потом,  я  отдал  это  сало  одинокой  и  бедной  старушке,  которую  увидел  на  трассе,  добавил  туда  еще  что  имел,  она    перекрещивала  меня  крестными  знамениями  и  причитала  слова  благодарности,  пока  ехали,  до  поворота,  по  трассе,  я  видел  ее  в  зеркале  бокового  вида  автомобиля,  одинокую  и  благодарную  фигуру  с  высокоподнятой  рукой  к  небу.
Водителем  был  хороший  солдат,  который,  в  последствии,  стал  другом  нашей  семьи.  Звали  его  Гена,  по  фамилии,  Крамар,  поздний  и  желанный  сын  у  своих  родителей,  из  села  Мошны,  Черкасской  области Украины.  Прослужил  он  почти  два  года,  а  отпуск   ему  так  и  не  дали,  потому  что  был  усердный  и  добросовестный  солдат,  знал  автомобиль  с  детства  и  умело  водил  машину.  Определили  его  приказом   по  части,   о  праве  поездок  за  пределы  гарнизона  и  по  всей  стране,  а  таких  водителей,  ответственных  то,  и  не  было,  вот,  в  угоду  службе,   его  добродетель  послужила  ему  во  вред,  то  есть  отпуск  ему  не   предоставили,  как  положено,  так  как  поездки  были  постоянными,  особенно  по  Службе  Вооружения  части. Цель  была  великая – поддержание  Боевой  готовности,  поэтому  молчи  и  безропотно  переноси  тяготы  службы: «империалисты  того  и  гляди  могут  напасть,  а  ты  все: «отпуск,  да  отпуск».
Машина  у  него  была  КАМаз,  худшая,  по  комфорту,  модель.  Кузов,  тент,  три  сидения,  трехосник,  двигатель  так  ревел,  что  в  кабине  на  ходу  невозможно  было  разговаривать.  Такое  впечатление,  что  на  грузовике  стоял  мощный  танковый  дизель. 
Бывши,  многократно,  проинструктирован,  я  подписал  у  командира  специальную  схему – план  карту  маршрута,  заверил  печатью.
Топливом  была  солярка,  которую,  для  запаса,  залили  в  четыре  бочки  по  двести  литров,  взяли  длинный  шланг,  чтобы  на  остановках  дозаправлять  многолитровый  бак - самотёком,  методом  подсоса  из  шланга.
  Галя  моя,  дала  мне,  что  могла: хлеб,  сырки  «дружба»,  сварила  картошки  в «мундирах»,  и  это  на  полмесяца  поездки  туда  и  обратно.  Деньги  поделили  пополам,  одну  часть  мне,  а  другую    семье.  Ехать  в  одну  сторону - более  тысячи  километров.  Так  позаботилось  командование  о  своем  «спасителе»,  вместе  с  генералами.  Очевидно,  закусили  всем,  в  баньке,  что  должен  был  получить  я – подполковник  ВС  СССР   Благородный  Евгений  Геннадьевич,  отличник  Советской  Армии,   принадлежавший «золотому  фонду  СА»    и  из  «военной  интеллигенции».
 Как  говаривал  Антон  Павлович  Чехов: «воспитанный  человек  делает  вид,  что  не  видит  пакости  устроенной  против  него» – я  интерпретировал  его  известное  выражение.  Мы  ведь  живем  в  мире  обмана,  хамства  и  своекорыстия,  да  еще  империалисты – милитаристы  не  дают  покоя!  Вот  так!  Не  падай  духом,  солдат,  ведь  в  годы  Великой  Отечественной  «знаешь,  как  бывало,  а  мы  их   боевое  наследие!  Ура!  Ура!  Ура! Родина  вас  не  забудет!».
Знаете,  как  только  я  узнал,  что  водителем  будет  Гена  Крамар,  то  решил,  что  хоть  поездка  на  Черновцы,  находящееся  на  западе  Советской  Украины,  недалеко  от  Молдавии,  но  я,  когда  чертил  маршрутную  карту, маршрут  проложил  через  г. Жмеринку – родину  моего  рождения  и  детства,  а  так  же,  исказив  масштаб,  и через  родное  село  водителя  -  Мошны  и  Киев.  Но  об  этом  никому  не  говорил.  Также  и  водителю  Гене.
В  части  были  сослуживцы – земляки,  из  г. Хмельницка  и  из  Черкасской  области,  уговорившие  меня  завезти  им  мебель  домой,  одному  в  село,  под  Черкассами,  а  другому – прямо  в  Хмельницк,  по  маршруту  на  Черновцы.  Это  меня  обременяло,  но  я  им  не  отказал,  хотя  имел  на  это  полное  право.  По  пути  мы  все  и  завезли.   Прапорщику  автослужбы - в  село,  а  майору  вещевой  службы - в  город  Хмельницк.  В  усталости  от  поездки,  мы  еще  и  натягались  от  переноски  мебели,  но  я  об  этом  не  сожалел,  так  как  делать  добро  я  всегда  любил,  даже  себе  в  ущерб  и  убыток  (а  если  бы  я  оказался  в  такой  ситуации  и  нужде?).
  Выехали  мы  из  городка  весьма  рано,  где – то  после  трех  утра,  пели  соловьи  и  перекликались в  лесу птичьим  гомоном,  посвистыванием,  чириканьем  другие  птицы,  тихо,  туманно,  только  Галя  с  детьми  махали  нам  из  открытого  окна  на  четвертом  этаже.  Я  взял  с  собой  неизменный  мне  попутчик – фотоаппарат  «зенит»,  с  фотопленками.  Выехали  за  КПП  части,  было  как – то  радостно,  покойно  и,  интересно,  от  ожидаемого  путешествия.  Маршрут  был  тщательно  изучен,  я  выпытывал  бывалых  водителей,  поэтому  ехали  спокойно,  зная,  где  повернуть  и  какой  дорогой  ехать,  при  «попутном  ветре»,  неслись  по  дороге  России.  Я  видел  уверенное  вождение  машиной  Геннадием,  по  пути  следования,  мы,  взаимно  познакомились  друг  с  другом.  Отношения  с  солдатом  я  построил  в  простоте  и  доверии.  Я  рассказал  о  себе,  а  он  о  себе.  Парень  он  был  простой,  добрый  и,  главное,  что  я  любил  в  людях,  бесхитростный.    Я  полюбил  его,  как  своего   родного  брата,  вообще – то  я  любил  солдат  всегда,  видел  в  них  человеков  и   личности,  помогал,  чем  мог  в  их  нуждах,  так  как  они  были  (и  есть)  подневольные  люди.
  Останавливались  в  пути,  отдыхали,  ели  пищу,  Гене  дали  хороший  паек,  но  когда  он  увидел,  что  у  меня  скудость,  то  отказался  есть  свою  пищу  один.  Делился  со  мною  по – братски,  мне  было  неудобно,  но  я  поступил  бы  так  же. Проехали  Киев,  далее  Винница  и  Жмеринка,  подъехали  к  дому  брата  моего  Олега.  Познакомились,  покормили,  уложил  Гену  спать,  Олег  помог  с  дизельным  топливом,  дозаправили.  Я  же  одел  спортивные  шаровары,  рубаху,  пошел  навестить  Андрюхиных,  но  их    никого  не  было  дома.  Написал  записку,  вставил  в  щель  двери  и  ушел,  так  как   нужно  было  возвращаться  и  ехать  дальше  на  Черновцы.
 Отец  и  мама  Нина  собирались  уезжать  в  США,  купили  чемоданы,  все  сложили,  квартира  была,  как  перед  ремонтом…  разговорились (я  уже был  одет  в  форму)  и  стал    убеждать  их,  чтобы  они  остались,  говоря,  что  они  будут  жалеть  о  дырявом  ведре  и  кочерге,  которые  стояли  у  печи,  а,  потом,  расчувствовался,  заплакал  и  пал  на  грудь  отца,  которая  для  меня  не  была  ведома  (я  это  про  себя  отметил)  и  сказал:  «что  я,  как  в  двадцатипятилетней  ссылке,  в  этой  армии,  тягостно  страдал  от  неправд этой  жизни,  а  они  еще    и  уезжают,  бросая  нас  (Витю  и  меня)».   Они  тоже  прослезились.
       Вечерело,  над  лесом  был  золотой  закат,  нужно  и  службу  знать,  то  есть,  ехать  дальше,  когда  я  садился  в  машину,  то  отец  мой  и  говорит: «Женя,  смотри!  Бывает  так,  что  водитель  разговаривает  и  глаза  открыты,  а  на  самом  деле  спит.  Помни  это.  Не  усни  сам  и  смотри  за  водителем».  Это  было  от  Бога.  Я,  потом,  убедился  в  этом  не  один  раз.
Подъезжали  к   Могилев – Подольску,  а  на  пути  встретил  Олега,  ехавшего  навстречу  в  машине,  остановились,  поговорили,  сфотографировал  всех,  ехавших  с  ним   в  машине,  на  память  и  поехали  в  разные  стороны.   Резко  склонный  берег  Днестра  у  Могилев – Подольска,  поразил  своей  захватывающей  красотой,  все  в  цвету,  далеко  внизу,  как  в  каньоне,  широкий  и  полноводный  Днестр,  а  через  мост  уже  Атаки  город – спутник   Могилев-Подольска,  находящиеся  на  территории  Молдавской  ССР.  Глубокой  ночью  въехали  в  Черновцы,   а   около  двух  часов  ночи,  глянув  в  окно автомобиля по  сторонам,   увидел  силуэты  города,  которые  напоминали  мне,  что – то  знакомое.  Точно!  Это  химазавод!  Остановились.  Вышел,  размялся,  прошелся  и  увидел,  что  машина  стоит  прямо  у  конторы  химзавода,  о,  чудо!  Удивительно!  Я  думал,  что  мы  заедим  совсем  с  другой  стороны  города,  а  тут  снайперское  попадание!  Описываю  подробно,  чтобы  вы  увидели  милость  Господа  ко  мне  и  к  нам  с  водителем,  по  молитве  родителей  и  родственников  (верю  в  это,  оглядываясь  назад).  Откоротали,  в  томлении,  остаток  ночи.  В  кабине  теснотища,  лечь  невозможно,  тем  более,  вдвоем,  задирали  ноги  вверх,  упираясь  ими  в крышу,  лежа  на  остатках  тела,  выше  пояса,  то  холод  донимал,  то  неудобство,  вращались,  как  белки  в  колесе.  Кто  только  умудрился  сделать  такую  машину?!  А,  когда  ехали,  то  я,  превозмогая  шум  от  работы  дизеля  и  движения,  кричал – беседовал,  пел,  орал,  чтобы  отвлечь  водителя  от  сна,  а  он  только  уговаривал  меня,  чтобы  я  уснул.  Но  благо,  что  я  помнил  об  ответственности,  во  всех  отношениях,  за  нашу  поездку.
Когда  наступило  утро,  ободрились,  умылись,  перекусили.  Дождавшись  начала  рабочего  дня  на  заводе,  я  со  своей телеграммой  и  финансовыми  документами,  пришел  в  бухгалтерию  завода,  показал  телеграмму  директора  (который  уехал  в  командировку),  но    оставил  свое  распоряжение  обо  мне.    Оказалось,  что  мастики  восьми  бочек  еще  и  нет,  надлежало  изготовить,  да  и  бюрократизм  работников    тормозил  нашу  погрузку.  Обсудив  все  дела  с  администрацией,  заручившись  их  поддержкой,  мы   поехали  с  Геной  посмотреть  город.
Остановили  машину  в  укромном  месте,  пошли  гулять  по  городу,  фотографировались  на  память.  Когда  же  вернулись,  оформили  все  документы,  пропуска,  заехали,  загрузились  и  поехали  в  обратный  путь.   
Проезжали  по  трассе  Винницкой  области,  Геннадий  думал  и  ожидал,  что   мы   снова  едим  ко  мне  в Жмеринку,  но  я  дал  ему  распоряжение  ехать  на  Умань,  а  после  этого,  я  ему  говорю: «Гена,  мы  едим  к  тебе  в  село  Мошны,   чтобы  ты  увидел  родителей».  Он  обрадовался  и  прослезился,  оценил  мою  доброту,  понимая, что  я  всего  несколько  часов  повидался  с  родителями.  Но  о  том,  что  я  решил,  чтобы  он  побыл  в  семье  своей  с  родителями  десять (!)  дней,  я  молчал,  припрятал  эту  очередную   и  приятную  новость  для  него,  на  потом.  Как  задумал,  так  и  исполнил. 
Любопытное  село  Мошны:  богатое,  земли  колхозникам  давали  гектарами.  Колхозники  имели  собственные  выгоны  для  пастбищ.  Сено  в  своих  огородах  косили  косилками  с  помощью  тракторов,  десятками  соток  разных  огородных  культур,  ячменя,  пшеницы,  клубники,  чеснока.   Колхоз  имел  собственный  сырзавод,  завод  газводы,  пять  Домов  культуры,   мне  это  было  в  удивление,  вот  тебе  и  Советская  власть!  Что  там  сейчас?  Не  знаю.  Восточная  Украина  всегда  была  «большевизирована»,  промышленной,  «голытьбой»,  а  вот  западная  Украина,  продолжает  жить  богато  и  обособленно,  при  всей  скудости  бытия.  Они  ныне  имеют  свои  комбайны,  мельницы,  трактора,  сеялки,  да  и  земли  имеют  гектарами (!?).
  Прошло  время  командировки – поставленную  задачу  выполнили.  Приехали  в  свою  часть  благополучно.  И  здесь  повторю: «потому,  что  рожден  я  был  для  милости». Служба  подходила  к  концу,  внезапно,  приехал  к  нам  в  гости  отец  Геннадий,  а   дело  было  зимой.  Суть  его  приезда: «Вот  дарим  вам  две  тысячи  рублей  и,  чтобы  вас  в  Жмеринке  не  было,  чтобы  не  появлялись  близко.  На  жилье,  в  котором  мы  живем,  чтобы  не  было  никаких  желаний  и  претензий.  Все  будет  принадлежать  Вите».  Деньги  отец  отдал  Гале.  Я  же пребывал  в  мире  и  молчании.  Никакого  воинствования  мыслей  «на  жилплощадь»,  как   у  меня,  так  и   у  нас  с  Галей,  никогда,   и  в  зародыше,  не  было.
  Сидел  отец  на  диване,  а  рядом играли  с  котом наши  дети,    внезапно  он  и  проговорил,  в  «простоте»:  «а  ваши  дети  мне  не  внуки,  я  как – то  этого  не  испытываю  в  себе,  а  вот  те  в  Жмеринке – мои,  наши».  Я  промолчал,  только  мы  с  Галей  переглянулись.  Те  две  тысячи  рублей,  мы  положили  на  сберкнижку,  плюс  к  тому,  что  смогли  мы  с  Галей  собрать.  Потом,  родная  народная    Советская  власть  и  партия  коммунистов (КПСС), организовали  так  называемую  «Перестройку».
  Результат: обчистили,  обворовали   подчистую.  Если  на  деньги,  лежащие  на  нашей сберкнижке,  могли  по  стоимостному  цензу,  купить  легковой  автомобиль,  то   «преобразующая  сила  перестройки»  привела  к  тому,  что  потом  на  эти  деньги  мы  могли  купить  всего  полкило  вареной  колбасы.
Все   это,  порождало  во  мне  мысли  об  отмщении  за  все,  что  творили  отцы  народов,  «где  так  вольно  дышит  человек».
Глядя  на  себя,  окружение,  текущие  события,  я  пришел  в  мыслях  к  тому,  что  надобно  что – то  делать,  что  так  дальше  жить  нельзя.    Во  мне  произошло  что – то  бунтующее,  о  чем  «и  подушке  не  доверял, - как  говорил  Кутузов, - когда  разрабатывал  план  наступления».  Все  это  побуждало,  в  моих  мыслях,  к  действию: «нужно  действовать, нужны  кардинальные  изменения». Помните  восстание,  организованное  капитаном  третьего  ранга  Саблиным  на  ракетном  крейсере  Балтийского  флота,  в  канун  седьмого  ноября,  во  время  пребывания  генсеком  КПСС  Л.И.  Брежнева.  Саблин  арестовал  всех  офицеров  крейсера,  матросы  его  поддержали,  но  потом  из-за  нерешительности  и  непродуманности  программы  действий  самим  Саблиным,  все  провалилось,  его  потом  расстреляли.  Он – то  думал,  что  «на  верху»  вспугнутся  и  «начнут  жить  для  простого  народа».  Ошибся,  бедолага.  Вот  к  таким  действиям  стал  готовиться  и  я.  Я  не  думал  ни  о  чем,  а  только  о  совершении  преступления  века,  «чтобы  охнули,  да  еще  как!».   Продумал,  а  потом  стал  «прощупывать»  будущего  единомышленника  и  помощника,  таким  мне  казался  тот,  который  с  первых  дней  со  мною  в  армии,  холостяковали,  знал  его  мысли  и  высказывания.
  Нашел   подходящий  момент,  подошел  к  нему  и,  как  бы  шутя  и  невзначай,  говорю   идею,  что  нужно  было  бы  сделать.  Он  от  моих  слов  пришел  в  ужас  и  сказал:  «что  такое,  даже,  думать  нельзя».  Тогда  я  свел  разговор  на  другую  тему  и  отошел,  больше  я  никого  не  искал,  никому  ничего  не  говорил,  да  и  сам  перестал  «разрабатывать»  мою  идею  зла  и  преступления.  Сослуживец,  не  подозревая,   вразумил  меня.


  ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2022/12/03/1295