В Житомирском Краснознаменном

 По  окончании  первого  курса,  сдачи  всех  экзаменов  с  оценками  «отлично»,  в  один  из  выходных  дней,  а  мы  все  ожидали  очередного  месячного  каникулярного  отпуска  в  августе,  нас  всех  направили  в  зал  училища,  где  собрался  весь  личный  состав  училища  и  смотрели  две  серии  кинофильма  «Великая  Отечественная».  Во  время  фильма  дежурный  посыльный  по  училищу  прокричал:  «Первая  батарея,  сбор  по  тревоге».  Мы  тихо  встали,  быстро  вышли  из  зала,  построение  было  на  улице  перед  зданием  казармы.  На  построении  нам  объявили,  чтобы  мы  срочно  собрали  все  свои  вещи  и  чемоданы,  рюкзаки  и  снова  построились,  уже  было  темно.  Все  быстро  построились,  молчали.  Командир  батареи  майор  Кравцов  объявил   приказ  Министра  Обороны  о  расформировании  училища,  а  нас,  как  лучших,  отправили  в  Житомирское  Краснознаменное  Радиотехническое  Училище  Войск  ПВО  страны.  Заранее  скажу,  что  в  ЖРТУ  все  себя  называли,  с  большевистской  хвастливостью,  «прославленное».  Не  меньше  и  не  больше,   с  момента  объявления  тревоги  и  зачитки  приказа,  мы  стали  четвертой  батареей  ЖРТУ (ЖКРТУ,  то  есть  Краснознаменного).  Далее  строем  отправились  к  автомашинам,  на  которых  нас  привезли  на  вокзал,  а  далее,  по  вагонам,  с  новыми,  представленными  нам,  командирами  и  мы,  без  всяких  приключений,  приехали  в  Житомир.  Здесь  нас  ждали  грузовики, на  которые,  мы,  в  беспорядке,  а  потом,  повторно,  в  порядке,  сели  по  своим  местам,  провели  перекличку  и  колонна  отправилась  по  городу.  Ехали  по  Житомиру  днем.  Первое,  что  все  заметили,  так  это  то,  что  в  этом  городе  военных  любят,  особенно  девицы.  Чего  нельзя  было  сказать  об  Одессе.  Женщины,  можно  сказать, ненавидели  нас  армейцев,  а  вот  мужчины  относились  к  нам  с  уважением  и  поддержкой.
Я  встречал,  в  Одессе,  таких  злыдень,  особенно  кондукторов  автобусов  и трамваев, которые  выгоняли  нашего  брата  из  транспорта,  если  не  было  пяти  или  трех  копеек.  Даже,  если  возмущенные  пассажиры  сбрасывали  ей  целую  пригоршню  монет,  чтобы  оплатить  проезд  курсанта.  Очевидно,  «кто – то»  отметился,  в  свое  время,  в  общении  с  такими  девицами  и  женщинами,  что  это  стало  характерной  чертой  шумливой  и  блатной  Одессы.
Когда  мы,  быстро,  вошли  в  жизнь  нового  училища,  то  нас  отпустили  в  отпуск  сроком  на  один  месяц.  Характер  нашей  батареи  отличался  от  фонового  состояния  курсантов – житомирцев.  С  самого  начала,  мы  решили  проявить  себя.  По  команде  старшины, мы  все  выбежали  на  физзарядку  в  тельняшках,  но   это  быстро  «подправили»  отцы – командиры  и  мы  их  спрятали.  Батарея  ходила  строем  громко  и  четко,  так  как  были  длительные  тренировки  и  строевые  занятия  к  параду,  а  также  постоянное  прохождение  по  Одессе  (Перекопской  дивизии  проспекту),  когда  проходили  несколько  километров,  в  артучилище  на  плановую  банную  помывку,  туда  и  обратно.  Батарея  пела  строем  блатные  одесские  «приличные»  песни, эти  песни  любил  слушать, в  нашем  исполнении,  начальник  училища  генерал – майор  Харчиков…  Хороший  был  человек.  Он  не  приказывал,  а  просил,  чтобы  мы  еще  раз  прошли  строем  и  спели  свои  строевые  песни.
Хочу сознаться, что эти песни от моего класса, которые мы любили петь. Вот одна из этих блатных песен, приспособленная под строевую, без изменения мелодии «автора»:
Города, конечно есть везде,
Каждый город чем-нибудь известен,
Но такого не найти нигде, Да! Нет нигде!
Как моя красавица Одесса!
Но такого не найти нигде, да! Нет нигде!
Как моя красавица Одесса!

Вену и Париж я исходил,
Много улиц поступью отмерил,
Но даю зарок: «Шо б я так жил!
Шо б я так жил!»
Лучше Деребассовской не встретил!
Но даю зарок: « Шо б я так жил!
         Шо б я так жил!»
Лучше Деребассовской не встретил!


Женщины дарили нам цветы,
Спору нет, красивы парижанки,
Но красивей их во много раз! Во много раз!
Сонька, шо живёт на Молдованке!
Но красивей их во много раз! Во много раз!
Сонка, шо живёт на Молдованке!

Город Вена – прямо хоть куда!
Говорят красивей не бывает,
Но Одессу-маму никогда, да! Никогда!
Я на эту Вену не сменяю!
Но Одессу-маму никогда, да!Никогда!
Я на эту Вену не сменяю!

Города , конечно есть везде,
Каждый город чем-нибудь известен,
Но такого не найти нигде, да! Нет нигде!
Как моя красавица Одесса!
Но такого не найти нигде, да! Нет нигде!
Как моя красавица Одесса!

Пение было горластое, в один голос, бравурное с настроением и улыбками, под такт чёткого строевого шага, в паузах. Это завораживало прохожих, которые вольно-невольно подпевали, махали руками, а иные махали головами, показывая этим в улыбке: «вот дают!»…

Вскоре,  генерал  умер  от  рака  и,  весь  город  хоронил  его  с  небывалым  почетом  и  благодарственным  вниманием,  от  училища  до  кладбища,  а  оно  было  далеко,  стояли  курсанты  в  почетном  карауле  с  карабинами,  шеренгами  слева  и  справа  от  трассы,  через  пять  метров  друг  от  друга «на  кра – ул!».

Отгуляв отпуск,  вновь  пошла  размерная  и  напряженная  жизнь  военных  курсантов.  Я  продолжал,  с  усердием,  учебу  на  «отлично».  Так  как  я  был  определен  оформителем – художником  в  ленинской  комнате  батареи, еще  с  Одессы,  то  времени  на  отдых  у  меня  было  очень  мало,  все  свободное  время,  еще  с  одним  курсантом,  оформляли  стенды,  это  в  СССР  любили.  Потом,  в  ЖРТУ,  приказом  свыше,  организовали  музей  истории  Войск  ПВО  страны   и  училища.  Кроме  занятий,  мы  дневали  и  ночевали  в  комнатах  музея.  Это  было  и  хорошо  и  плохо.  Хорошо, когда  все  натужно  трудились,  нас  отправляли  в  новоиспеченный  музей,  где  нами  была  проделана  гигантская   оформительская  работа, а  плохо – однокашники  на  нас  обижались,  считали  нас  сачками,  правда  не  все,  но  было,  а  это  была  тяжелая  и  утомительная  работа.  Приходили  в  казарму, глубокой  ночью,  да  еще  и  голодные.  Но  бывало  и  так,  что  ребята  по  взводу, брали  для  нас  хлеб  и  сахар,  которые  мы  уплетали,  с  благодарностью,  за  обе  щеки,  а  потом – мгновенный  сон.  В  шесть  утра  производился  подъем.  Мое  умение  рисовать  и  писать  шрифтом  вело  к  тому,  что  меня  выжимали,  как  только  могли.  Кто?  Политработники,  ответственные  за  создание  музея,  не  зря  их  не  почитали,  не  любили  и  ненавидели, особенно, в  строевых  частях…  острый  на  язык  армеец  и,  по  этому  поводу,  срифмовал:  «Наступил  январь  холодный,  едет  в  отпуск  Ванька – взводный!  В  небе  солнышко  парит – едет  в  отпуск  замполит!».
Эти  «воспитатели»  от  КПСС, в  своей  массе:  грызли,  стучали,  строчили,  доносили,  пилили, вдохновляли и на  горбах  трудяг   въезжали,  снимая  сливки.  Звания  и  должности  получали  досрочно,  хотя  юридически,  отдел  кадров  был  один,  партократы  двигали  «своих»  особо.  Такова  была  система  советской  власти,  которая  и  создала  касту  политработников,  но  говорить  так  об  отдельных  людях – политработниках нельзя, что  они  были  «виновниками»  в  этой  системе  «строителей   коммунизма».  Были  в  среде  их  разумные  и  добрые,  все  прекрасно  видящие  и  понимающие,  но,  по  понятным  причинам,  молчали (лай  не  дай,  а  хвостом  виляй). Могли  сказать  свое  переживание  и оценки  в  истине,  но  только  «тэт – а – тэт».
Все  мы  были  «частицами-винтиками  и  колесиками»  этой  системы,  добровольно  служившие  ей.  «Не  хочешь – заставим,  не  можешь - поможем».  Но  колесо  молоха  вращалось в  сторону  его  крушения,  но  этого  еще  никто  не  замечал.
 Я  стал,  одним  из  первых,  в  батарее, кандидатом  в  КПСС.  Учитывая  горький  опыт  одесского  училища, а я,  по  привычке,  был  прямолинеен.  Сверстникам  мои обличения,  в  открытую,  на  собраниях  не  нравились .  Я  не  шушукал,  а  говорил  о  всех  плохих  поступках  прямо  в  глаза.  Не  заметил,  как  вокруг  меня  образовался  своеобразный  вакуум.  Меня  стали  сторониться  и  бояться.  Стукачом  я  не  был,  но  факт  потери  контактов  со  сверстниками  я  стал  терять,  поэтому,  когда  в  училище  объявили  конкурс  на  лучшую  самодеятельность  подразделения,  я  вошел  в  сборную  команду  батареи,  потом  дивизиона  и  училища.  Кем  же  я  стал  себя  представлять?     Юмористом  и  пародистом,  в  духе  Аркадия  Райкина - любимца  всего  народа.  Я  стал,  мгновенно,  известен,  популярен.  Хохмач,  который  «умел  травить»,  вот  этим  моментом  и  ситуацией я  и  воспользовался,  стал  разумнее  в  высказываниях  и,  вообще,  был  осторожнее  в  критике.
 Люди  хотят  правды  и  истины,  но,  когда  это  касается  в  общем,  а  не  персонально  их,   правда, то  есть  истина,  как  обличение,  высказанная,  в  глаза (я  видел  это не  один  раз)  вызывала взрыв  и негодование,  атаки  открытые  и  замаскированные,  проявляющиеся  в  тайных  поступках,  подлых  и  коварных,  не  утихающих.  Хотя, зачастую,  эти  люди  любили  учить,  той  же  правде (!?).
 Да, только  мудрость  дает  совет принимать  обличения, в  свой  адрес,  с  благодарностью  и  это – верно.


  ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2022/12/03/1343