Смелые погибают первыми

Виктор Шпагин когда-то был боксером полутяжёлого веса. Он даже добился звания мастера спорта и с успехом делал первые шаги на большом ринге. Есть фотография, где он запечатлен с призом за победу на Спартакиаде народов СССР. Он со счастливой улыбкой и мокрыми взъерошенными волосами держит вазу и букет цветов высоко над головой. Было еще несколько заметных побед. Его фамилия стала упоминаться в газетах. Но в одной из товарищеских встреч с американскими боксерами в Москве Виктор получил мощнейший нокаут, а вместе с ним и тяжелое сотрясение мозга. Отлежавшись в больнице, Шпагин по совету врачей, а позднее из-за решительных настояний перепуганных родителей навсегда забросил свой мужественный и рискованный спорт.

Закончив институт физвоспитания, стал работать в детской спортивной школе. Есть фотография, на которой он стоит в плотном кольце мальчишек, его первых учеников. Группа снята во дворе школы, физиономии пацанов напряжены и забавны, сам же Виктор со скрещенными на груди руками выглядит солидно и серьезно.

Нельзя сказать, что Шпагин стал тренером по призванию. Ничего этого не было. Он никогда не задумывался и не предполагал, что его карьера профессионального спортсмена может оборваться так рано и так плачевно. Потому и не загадывал далеко на будущее. Знал только одно - не пропадет. И когда судьба преподнесла ему свой первый суровый сюрприз, Виктор не впал в отчаяние и тоску, а сделал выбор и взялся за дело с охотой и уверенностью. А вскоре убедился, что работа ему действительно по душе и вполне по силам. А с возрастом, с переоценкой многих вещей, горечь и боль от преждевременного ухода с ринга, досада и сожаление, что не пришлось вкусить радость побед европейского и мирового уровня, постепенно и незаметно исчезли.

Виктор удачно женился, получил двухкомнатную квартиру в новом микрорайоне Уфы. Вскоре родился и стал подрастать сынишка. Случайно встречаясь с кем-нибудь из бывших товарищей по совместным тренировкам и соревнованиям, Шпагин узнавал о судьбе того или иного знакомого боксера. Никто из чих тоже не достиг больших спортивных  высот, не стал знаменитостью, а блеснув восходящей звездой, неизменно сходил в тень, уступая места более молодым и перспективным. Жизнь шла своим чередом, и Виктор подобные новости теперь уже воспринимал  снисходительно, без прежних бурных противоречивых чувств...

В один из погожих майских дней 1976 года Шпагины решили всей семьей навестить родителей жены. Старики жили в маленьком очень живописном городке Челябинской области,  что расположен в трех часах езды на электричке. Виктор с сыном выехал в пятницу вечером. Ольга работала врачом в одной из уфимских больниц и в этот день дежурила. Она должна была приехать в субботу.

Субботним утро Виктор вместе с тестем ремонтировал крышу сарая.  Они разобрали сколько прогнивших старых досок, заменили стропила и приготовили напиленные по размеру новые доски. Виктор всегда с удовольствием занимал подобными несложными работам по хозяйству, научился многое делать самостоятельно и очень гордился этим, как всякий истинный горожанин, выросший среди бетона, стекла и асфальта.

Около двенадцати дня, не снимая старого тренировочного костюма, он выкатил со двора мотоцикл тестя и поехал встречать жену. Железнодорожный вокзал, куда прибывала электричка из Уфы, находится в шести километрах от городка. Виктор миновал несколько тихих малолюдных улочек, с любопытством столичного жителя глядя по сторонам, и выкатил на одну из центральных улиц. Здесь стояли новенькие пятиэтажки, сновали машины и мотоциклы, пешеходы с провинциальной беспечностью не спеша переходили улицу где попало, мало обращая внимания на транспорт, и Шпагин, подчиняясь размеренному покойному ритму городка, ехал на малой скорости. Он катил и улыбался, вспоминая байки тестя. Тот был заядлым рыболовом и немного охотником и, как положено классическому представителю этой категорий людей, знал много смешных историй, анекдотов и умел их хорошо преподнести.

Виктор выехал на окраину. Перед ним до самого горизонта черной блестящей лентой убегало шоссе. По обеим сторонам лежали свежевспаханные поля, на которых местные жители сажали картофель. Сразу за полями начинались лесистые склоны гор. Ярко сияло солнце. С еще невидимой железнодорожной станции отчетливо доносились пронзительные свистки электровозов, перестук колес проходящих тяжелых составов. Виктор переключил скорость, выжал газ, и "Урал" мощно рванул под уклон по совершенно пустынному шоссе. В ушах засвистел упругий прохладный ветер. Замелькали телеграфные столбы. Через несколько минут мотоцикл вылетел на пригорок, проскочил старый бревенчатый мост через глубокий овраг. Дорога повернула направо, в редкую остову ю рощу, еще один поворот, и Шпагин метрах в ста впереди увидел двух мужчин. Они стояли и смотрели в его сторону, будто поджидая. Виктор сбросил скорость и подъехал к ним. Красная новая "Ява" была развернута поперек дороги и загораживала проезд. Как только он притормозил, один из двоих подошел к нему и положив руку на фару, сказал:
- Братан, срочно нужен бензин.

Это не была просьба. Вернее, это очень мало походило на просьбу. Этот требовал. И не сомневался, что ему не посмеют отказать. Виктор посмотрел на подошедшего. Это был верзила килограммов под девяносто, почти одного с ним веса, но повыше. Шпагин помолчал, разглядывая губастый рот незнакомца, что-то смутно припоминая, и ответил:
- Не заправлялся я, парни. Вряд ли смогу помочь.

Он, действительно, не ведал, сколько у него в баке бензина. Но если бы этот тип попросил вежливей, Виктор открыл бы бачок и взглянул. И с охотой бы поделился. В дороге ведь разное бывает. И не обязательно в дороге. Если представлялась возможность бескорыстно выручить человека, Виктор всегда это делал. Понимая, что не только сам получает от этого удовлетворение - незнакомец, помня твой поступок, поможет, если не тебе, так другому. Это как принцип «домино». Среди людей так должно быть устроено. Но тут, кажется, был другой случай.

- Спышь, земляк! - будто удивляясь непонятливости Шпагина, повторил здоровяк. - Нам литров пять надо. Чего ты, в натуре, уперся?
- Я же сказал, что нету, - Виктор миролюбиво развел руками и улыбнулся, губастому, - выручил бы, ребята.
- Хватит уши пинать, - недовольно и зло буркнул детина. - И заглуши свой драндулет. Ты приехал уже...

Он зашел впереди мотоцикла, давая этим понять, что бензин они все равно возьмут. Виктор медленным движением заглушил мотор.
- Не понял, - сказал он.
- Ах, он не понял, - ухмыльнулся верзила и повернулся к напарнику.
- Ты слышишь, Глеб? Он не понимает. Видишь, он не понимает, что нам нужно пять литров бензина, чтобы докатить до города. Непонятливый нам попался товарищ, Глеб.

Тот, кого губастый назвал Глебом, подошел к ним ближе. Он был высок, худощав и белобрыс. Взгляд глубоко сидящих, немигающих и холодных глаз был тяжел и неприятен. "Этот может запросто и убить", - невольно подумалось Шпагину, и знакомое полузабытое чувство, какое обычно возникало у него перед боем на ринге, стало потихоньку заполнять его.

- Может, на его "Урале" укатим? - сказал худой и жестко скользнул взглядом по Виктору.
- Что-то мне твоя сковородка незнакома, земляк, - произнес первый. - Ты что, не здешний?
- Уберите мотоцикл с дороги, - стараясь держаться как можно спокойнее, попросил Шпагин. - Мне ехать надо.
- Вон оно что! - угрожающе протянул губастый. - Я вижу, ты на самом деле залетный мужик. Не знаешь Акулу?

Он с подчеркнутой небрежностью медленно вытащил из бокового кармана светлой куртки что-то зажатое в большом кулаке. Раздался легкий щелчок, и у него 8 руке появилось тонкое длинное лезвие ножа. Вот тут Виктор разом припомнил, где видел этого типа. Два года назад летним вечером, в один из приездов в городок, Они с женой ходили на какой-то фильм. И там, возле кинотеатра, в самом центре городка, этот губастый сидел с приятелями на скамейке у цветочных клумб. Из большой металлической канистры они по очереди отхлебывали пиво на виду у всех, и все были изрядно навеселе. Детина сидел в самой середине компании в широкополой шляпе и красной рубахе, расстегнутой до пояса. На голой волосатой груди болтался крестик. И все гуляющие здесь люди обходили их стороной. Было видно, что их все тут боятся, и компания чувствовала себя хозяевами: кто-то из них бренчал на гитаре и фальшивым голосом громко приблатненно-тюремную песенку.
- Это Акула со своей шпаной, - тихо сказала Ольга мужу. - Он местный главарь.

А позднее и тесть раза два в разговоре упомянул это имя. То Акула кого-то избил, то где-то разнес витрину магазина.
Виктор легко соскочил с сиденья и встал спиной к мотоциклу. Акула переглянулся с напарником и метнулся к Шпагину, держа руку с ножом на отлете острием вверх. Шпагин зажал в левой руке мотоциклетный шлем и принял защитную стойку. Когда Акула наотмашь махнул ножом перед его лицом, Виктор, уклонившись назад, неожиданно и сильно ударил его шлемом в ухо. И, не теряя ни секунды, провел мощный апперкот правой в челюсть. Акула, нелепо взмахнув руками, но не роняя ножа, медленно завалился на спину.

- Ах ты, падла! - вскричал белобрысый и с перекошенным от ненависти лицом ринулся на Шпагина. Но, словно на съемочной площадке киностудии в сценах кулачных потасовок, где роли победителя и побежденных заранее распределены, Виктор, входя в драчливый азарт, не оставил никаких шансов и ему. Легко у вернувшись от ударов нападавшего, он уже отбросил шлем в сторону за ненадобностью и обрушил шквал расчётливых тяжелых хуков и джебов на худого. В считанные секунды физиономия Глеба превратилась в кровавое месиво, и он рухнул на землю. Не прошло и одного раунда с начала драки, а все было уже кончено.

Виктор поднял нож, повертел его, рассматривая, и сунул в карман. Вдруг со стороны лежавшего Акулы послышался не то стон, не то рыдания. Виктор оглянулся. Хмельной Акула блевал. Сильный профессиональный удар потряс его проспиртованный организм, и ему стало дурно.

Виктор посмотрел на часы и с минуту размышлял. Потом, подкатив "Урал" к Акуле и приподняв его под мышки, принялся устраивать в коляску, словно мешок картошки. Губастый бессмысленно крутил головой, стонал и часто икал, ничего не соображая, - он находился в нокдауне и сопротивляться не мог. Виктор кое-как спихнул грузного обмякшего Акулу в мотоцикл и, круто развернувшись, помчался обратно в город, чтобы сдать его в милицейский участок. Он не видел и не слышал, как поднявшись на ноги, белобрысый с лютой ненавистью в глазах, сплевывая густые кровавые слюни, растирая бегущую из носа кровь, смотрел ему вслед и яростно бормотал:
- Ну, погоди, фраер! Встретимся еще. Я тебе припомню. Он неуверенной и слабой походкой заковылял к видневшемуся оврагу, где, он знал, бежал ручей.

Приехавшая на электричке Ольга, не увидев мужа на перроне, удавилась и пошла на автобус.
В конце лета над Акулой состоялся суд. Он получил восемь лет усиленного режима (третья ходка): за угон чужого мотоцикла из соседнего города, за незаконное хранение холодного оружия и попытку нападения с цепью грабежа. Главным свидетелем и потерпевшим на этом суде был Виктор Львович Шпагин.

Прошёл ровно год. В один из августовских жарких дней к большому гастроному в маленьком живописном городке Челябинской области  подкатил мотоцикл с коляской. Стройная молодая брюнетка, сидевшая позади молодого рослого мужчины лет тридцати трех, помогла выбраться из коляски мальчонке, и они, громко разговаривая, направилась в магазин. Мужчина снял с головы защитный шлем, положил его на бачок и закурил. Он не обратил внимания, что неподалеку о него возле высокого деревянного забора, ограждающего пустую вечернюю школу, под тенью огромного старого тополя стоял самосвал. В кабине сидели трое мужиков и пили вино. Самосвал стоял здесь уже давно, и эти трое пили не первую бутылку. Прямо кабине и средь бела дня. Мотоциклист не заметил, как из кабины тихо спустился человек и направился в его сторону. Он шел пригнувшись, быстро и осторожно и что-то держал за спиной. Он подкрался и ударил светловолосого мужчину монтировкой по голове. Ударил со всего размаху пьяной страшной силой, не ведающей жалости. Кровь мгновенно брызнула на шею и желтую клетчатую рубашку мотоциклиста, и он, вздрогнув, всем своим крупным и сильным телом, стал сползать с сиденья. А подкравшийся сзади человек наносил всё новые и новые удары, хрипло выкрикивая при каждом ударе:
- Вот тебе, сука! За Акулу! За себя! Я же говорил! Говорил! На!
Был он высок, худощав и белобрыс. Глубоко сидящие немигающие глаза его горели ненавистью.