Налим

     У директора нашей школы было такое прозвище «Налим». Он был полным, рыхлым и, когда проводил общешкольную линейку, негромко, задыхаясь и с пришепётыванием вещая что-то актуально-очередное, всегда сцеплял обе руки на своём объёмном животе, крутя большие пальцы вокруг друг друга. Лицо его было немного заплывшим и красным, так как он попивал. Над ним смеялись, передразнивали втихушку, но в свой кабинет на проработку он почти никого не тягал. Поэтому кроме линейки по понедельникам ученики его мало видели.

     Никакими особенными качествами этот директор не обладал, хотя, наверное, педагоги могли бы сказать о нём больше, но вот в моих воспоминаниях он прочно осел. Всё началось с того, что я хорошо читала стихи, имея звучный голос. В маленькой восьмилетней школе конкурентов у меня было мало, и уже в 3 классе мне доверили вести школьные концерты, то есть объявлять очередной номер. Ну и какой-либо стих на каждом концерте я читала, срывая аплодисменты. Близился городской весенний смотр школьной самодеятельности, который всегда проходил в драмтеатре. Конечно вести выступление нашей школы должна была я, но мне еще не было заветных десяти лет, так как я летнего рождения, и соответственно, меня еще не приняли в пионеры. Как же быть? Вести такой концерт можно было только в пионерском галстуке. И к моей огромной радости, минуя нехватку годов, директор школы самолично разрешил принять меня в пионеры! Мне не описать сейчас, как я была горда и рада! Только ребёнок, родившийся в СССР, и прошедший горнило всех организаций с октябрят до комсомола, поймёт и разделит мою радость. Надеть свежий, хрустящий, тёмно-красный галстук вместо малявочной звёздочки – это было очень много! Это было так важно! Я и сейчас совершенно не стесняюсь этих эмоций и горжусь, что росла в СССР. Апрельский концерт в новом галстуке я откатала на огромном энтузиазме, и с тех пор смотрела на директора с полным обожанием. Он, конечно, тоже меня выделял среди учеников школы, чем я постепенно начала пользоваться.

     На майские и ноябрьские демонстрации наша школа ежегодно снаряжала большую колонну с цветами, флагами и транспарантами, как и все другие школы, заводы и различные учреждения. В силу удалённости школы от площади, по которой надо было пройти, выкрикивая «Ура» вслед призывам диктора, мы довольно долго брели по улицам города, пока достигали цели. В зависимости от погоды состояние детей и взрослых было каждый год разным, но уставали в конце пути, наверное, все. Демонстрация заканчивалась тем, что директор школы должен был лично проследить за погрузкой всех транспарантов и другого инвентаря в школьный автобус, который ждал нас за площадью. Дорога домой пешком, когда все улицы из-за демонстрации были перегорожены, и городской транспорт практически не работал, была трудной, особенно 7 ноября. И вот я повадилась, уповая на особое внимание директора школы, проситься сесть на этот автобус, чтобы доехать по праздничным улицам обратно до школы, рядом с которой я и жила, хотя все другие ученики и учителя брели пешком. Так я ведь еще и подружку с собой просила посадить! Какова нахалка? Но он мне разрешал, молча махая рукой на дверцу автобуса.

     Так все восемь лет я и звездила в нашей школе, опираясь на молчаливую поддержку Налима. Он наблюдал за мной маленькими добрыми глазками, хотя и двух слов мы не произнесли наедине. В целом я, конечно, робела в его присутствии. И только уже учась в университете, я узнала, что сам он живёт на пенсии одиноко, в небольшой полу благоустроенной квартирке. Я шла с подружкой мимо его двора, и он узнал нас, пригласил в гости. Мы немного поговорили во дворе, отказавшись зайти в его жильё. Уж не помню, куда мы так торопились, а может нам просто было не интересно тогда беседовать со стариком. Сейчас бы я с ним поговорила, повспоминала! Но тогда мы фактически прошли мимо, чем-то отговорившись. Он повздыхал, покачал головой и отпустил нас. Больше я его не видела…