Жить по правде

       Герман явился в мою спокойную, уравновешенную жизнь, как чудо, - внезапно и неожиданно. Я испытывала неведомый доселе букет сильнейших эмоций и душевный подъем: счастье, радость, удивление, восхищение, веселье, смех. Интересно и разнообразно проводили свободное время. Слушали музыку - джаз, конечно. Обсуждали любимые книги (вкусы совпадали!): Гоголь, Хемингуэй, Платонов, Зощенко, Хармс). Читали  стихи  любимых поэтов («породнившись» с Владимиром Буричем, последним отчимом Германа, влюбилась в  верлибр, свободные, нерифмованные, стихи, обладавшие музыкальной напевностью). Брали уроки и играли в большой теннис, соревнуясь друг с другом в сражениях до изнеможения.  Смотрели на первых появившихся видеомагнитофонах западные фильмы. Ходили на выставки и в мастерские необычных  художников, не зная еще, что они «левые».  Приглашали в гости интересных людей (были и Евгений Бачурин со своими удивительными песнями под гитару, и  Эдуард Лимонов – с  необычными стихами). А счастливый и гордый Герман читал гостям:  «И в жизнь мою явилась Инна, как джин из лампы Алладина!».
       Для меня открылось совсем другое, незнакомое, ощущение жизни. Душа моя, как птица, летела бесстрашно и радостно навстречу всему, что несла новая  жизнь. Потрясенная масштабом незаурядной личности Германа, его талантом, фанатичной преданностью джазу, красотой, благородством и интеллигентностью, я почти растворилась в его жизни и подчинила себя ему. Не было ни одного дела, ни одной заботы, которая была бы мне не по плечу,  чтобы сделать нашу жизнь спокойной, интересной и удобной. И я смиренно и радостно несла свой крест служения.
      Первые годы, охваченные страстью духовной и физической близости, жили, буквально вцепившись друг в друга: любая разлука была нестерпима. Но, как говорится, крайности – к несчастью. Напряжение такой высокой ноты  в отношениях  не совместимо с длительным течением времени.  В общем, жизнь била ключом, но иногда … и по голове. Вскоре я поняла:  в жизнь мою явилось не только чудо, но и нечто со вторым названием этого сказочного существа – чудо-юдо!  Он какой-то другой, особенный. Живет по собственным правилам - вне привычных норм и суждений. Взгляды его, откровенные признания и поступки, часто неожиданные,   - ставят в тупик. Рассказывает обо всем откровенно, не смущаясь и не заботясь о произведенном впечатлении.  Все это приводило к частым горячим спорам, а иногда - и к ссорам.
       Жить решили «по правде», не унижая себя ложью. Ведь, правда,  искренность в отношениях – выражение свободы личности!  Но одно дело  рассуждать об этом и совсем другое – осуществлять в реальной жизни свои «новации», не ущемляя при этом права твоего «партнера». Значит,  быть абсолютно откровенным и разрешить «партнеру» то же, что и себе?! А я, как хранительница очага, не знала, что и делать с этой  бесовской «свободой»! У мужчин, видимо, это все как-то иначе – они ж … «с другой планеты»!  Определившись с «гнездом», следуя инстинкту, продолжают «рыскать» в  новых поисках – «точат когти», чтоб быть постоянно наготове.  А артист – это, вообще, отдельная особь среди мужчин – слишком высока степень искушения: постоянное, часто весьма активное, внимание женщин к живым героям сцены и  жизнь вне дома и семьи... Недаром у некоторых  на гастролях, по маршруту с запада на восток по просторам нашей необъятной родины,  были постоянные пункты «привалов», в сущности, - вторые семьи, где иногда росли и дети! В общем, мы оба мучились, не находя никакого решения.
       И вот однажды Герман возвращается с гастролей. Разбирая свой громадный чемодан и рассказывая о поездке, вдруг говорит: «И-и, почему ты не спрашиваешь, какой подарок я тебе привез?» - «Из деликатности. Ну, значит, …что-то особенное». - «Так спроси! » - «Милый Гермаша, какой же подарок ты мне привез?» - «Верность!»  От нахлынувших противоречивых чувств не знаю даже, что и сказать, и, скрывая смущение, смеясь, говорю: «Геро-ой!» - «Напрасно смеешься, И-и! Я не из тех мужчин, кто приходит с работы домой, поест, ложится на диван и, прикрывшись газеткой, спит под телевизор. Я борюсь… с собой! А иногда… не только с собой. Два дня назад, например, женщины меня просто на руках внесли в мой гостиничный номер…» - «А ты?» - «Еле увернулся!» - «Да… Значит, увернулся… Это дорогого стоит… Я и говорю: Герой!  Настоящий боец!»
    Тогда я по-настоящему не могла оценить столь ценный подарок: ещё глубоко не понимала, что значит и чем чревато длительное телесное воздержание для молодого и активного мужчины. И всё это от воспитания в семье и школе, где стыдливо обходилась тема близких отношений мужчины и женщины, и полное умолчание ее на разных уровнях информации. Проповедовалась только духовная сторона жизни – «тела» не было нигде. Недаром во время первого телемоста «Советский Союз – Америка – 1982», как только заговорили об этом, наша соотечественница взволнованно и порывисто воскликнула: «В СССР секса нет!» Эта фраза стала ходячей – смеялись над собой, а ликбез проходили у старших дворовых девчонок, часть из которых состояла на учёте в милиции, по книгам самиздата и появившимся американским фильмам с откровенными сексуальными сценами. Жизнь «тела» получала своё право на публичность. Слово «секс» распространилось значительно позже, как и калька с английского «заниматься любовью» (make love).   
     Вернемся к нашему герою. Вот что вспоминает известный джазмен и композитор Юрий Маркин* о «мучениях» Германа и делает это с  изящным и тонким юмором, но проблема-то, на самом деле, сложная, хотя  часто решается банально…
«– Алло! – я поднимаю трубку.
– Это Герман, привет! – говорят на другом конце.
– Да, привет, привет, – отвечаю я, – давненько что-то не звонил.
– Да, давненько, давненько… Я вот по какому поводу, – продолжает Герман, – ответь мне на один нескромный вопрос: изменяешь ли ты своей жене?
– А почему это тебя интересует? – потупился я.
– Да я вот опрашиваю всех женатых, Брилю уже звонил, Козлову. Все отрицают, а ведь, наверняка, вы обманываете жен.
– Ну и что из того? – защищаюсь я, – может, кто и обманывает…
– А я вот хочу в этом вопросе честности. Надо заранее известить свою супругу и предоставить и ей свободу действий, – развивает свою мысль собеседник, – тогда будет честно и справедливо.
– И что же дальше? – недоумеваю я.
– Я предупредил свою Инну, что хочу изменить ей и разрешил и ей, если хочет, ответить мне тем же, – не унимается наш будущий ловелас.
– Ну и как? Изменил? – полюбопытствовал я.
– Да, изменил! – в голосе появились строгие нотки.
– А она? – переживаю я за жену.
– Hет. Лишь заплакала и сказала, что я патологически честен, – резюмирует изменщик, – так что и вам всем советую поступать так  же.
– Спасибо за совет, – благодарю я и пристыжено вешаю трубку.
Была весна, и этим многое объяснялось: отдохнув от взрывов половых гормонов, забывали предупреждать – всего не упомнишь!».*               
        Но для себя я решила: категоричные запреты приведут лишь к разрушению отношений, а бесконечные собрания на тему личной свободы и предварительные «партийные» решения, далекие от практики, изматывают своей неразрешенностью. Надо выпустить не нагулявшегося жеребенка из стойла – пусть побегает еще на воле - и понаблюдать, что принесет приобретенный опыт. А вдруг и изведает нечто неизведанное!? И все сам - по своей воле!  Есть же, наконец, и фигура умолчания -  затаенные в глубине души смутные чувства, переживания, еще не осмысленные  и  не взятые в плен определившими  их смысл словами.  Не сразу же все выкладывать наружу! Ведь, каждое  слово  и поступок - твоя ответственность перед собой и близким тебе человеком. А иногда даже необходимо и расставаться (по обоюдному согласию!)  на какое-то время, чтобы пожить отдельно и решить на свободе, как  и, может быть, с кем жить дальше… Запретный плод сладок!  Хорошо, что у него была своя комната в коммуналке на Басманной улице, в 20 минутах ходьбы от меня, – полная свобода для еще не изведанных экспериментов! Да я и сама десять лет сопротивлялась печати в паспорте. Считала, что она не способствует укреплению брака – да еще - при отсутствии отдельного жилья и личного пространства для каждого. Быт и постоянное присутствие друг у друга на глазах убивают любовь, делают ее чем-то привычным, обыденным.  А ведь это же чудо, и его надо уметь ценить и уметь беречь. В свое время, изучая в школе роман Н.Г.Чернышевского «Что делать?», удивлялась и смеялась над тем, что герои романа, Вера Павловна и ее супруг, выходили к столу обедать каждый из своих «покоев» и при полном параде. Этот  замечательный этикет сохранял достоинство, уважение,  интерес супругов друг к другу и некую тайну... А я, отвергая  предложения Германа о печати  в паспорте и часто спокойно выслушивая его лекции о свободе отношений, по сути, способствовала этому.  И первое время ему это даже нравилось (разговоры, конечно!), а впоследствии сама же и поплатилась за это…  Лучше не скажешь: «За что боролись – на то и напоролись!»
       Благодарю судьбу, что, встретив Германа, я  не была наивной девочкой-идеалисткой, мне было 35, и позади был печальный опыт трех  браков. В компании Герман, который часто мог посмеяться и над собой, серьезно произносил: « Я у Инны – четвертенький!», на что я в его духе отвечала: «Будешь плохо себя вести,  последним не останешься!»
        Я твердо усвоила, что в подобных отношениях нельзя «рубить с плеча», поддавшись удару первых неожиданных эмоций. Нужно принимать решение взвешенно, спокойно все обдумав и стараясь понять себя и своего «партнера». И я уже хорошо знала, что продолжать жить без ушедшей любви не буду. Что союз двоих вначале - это невспаханное поле, которое быстро превращается в поле брани, где будут не только раненые, но и убитые. И надо, постоянно ухаживая, превращать это поле в цветущий сад, чтобы получать плоды. Нужна  кропотливая работа души и ума обоих, а женская интуиция – особенно. Было над чем поразмыслить бедной головушке!  Приходилось иногда и играть в «правду и свободу». Слава богу – не доигрались!
     Помню такой случай. Очень страдала. Он – тоже. Чувствовала: что-то назревает. Женщина всегда это чувствует. Уж очень часто с воодушевлением стал рассказывать о новой певице в студенческом джаз-ансамбле МГУ, которым он тогда руководил. А однажды  приехал после репетиции несколько расстроенный и  поделился «горестями» Лены:  ее муж, мол, интересуется, оказалось, и … мальчиками. Бедная женщина!  Спрашиваю: «А где же эта новая  в коллективе певица могла руководителю рассказывать о своих интимных тайнах?»  - «Да шли вместе к метро». А… понятно… платформа подготовлена – есть сочувствие, жалость... Бедная! Осталось – пожалеть!
         Но «предреволюционная» ситуация невыносима: лучше ей способствовать, чем пассивно жить в ожидании (ну, просто  Владимир Ильич!). И предложила сама Герману переехать на Басманную на две недели. «Это из-за меня?» - «Нет, что ты! Мне сейчас не до тебя. Необходимо побыть одной и разобраться в своих проблемах». – «А что, собственно, случилось?» - «Пока ничего, но моя ситуация не терпит отлагательств. Расскажу потом. А сейчас это – акт моей личной свободы, о которой мы так много говорим. Переезжай сегодня же. Вернешься через две недели, в четверг, вечером. Звонить не надо, только в случае ЧП». Ну, что сказать! Теория без практики - пустое место, фантазии, нечто  неосуществленное - не с чем сравнить. И это тревожит, мучает, мешает жить и наслаждаться настоящим. Итак, от теории – к практике! Опыты на живых людях!  И - подчини-ился! В полночь уехал в свою коммуналку с инструментами, нотами, мундштуками, зубной щеткой и стопкой отглаженных белых рубашек. В тот год снимали джаз-оркестр для показа  по телевидению – чуть ли не в первый раз!  И поступила инструкция в отношении внешнего вида музыкантов: пиджак темный, однотонный – ни полоски, ни клеточки;  рубашка белая, с галстуком; постричься короче, усы сбрить, бакенбарды - не ниже(!) мочки уха. Тогда были в моде у мужчин длинные волосы  и баки, прикрывающие уши. Не подчинился только Геннадий Гольштейн, сохранив свои неизменные усы. Остальные «граждан сов - без бород и без усов» (из стихотворения Германа).  А Герман при чтении  инструкции успел буркнуть: «Сказали б некоторое время назад одному человеку… сбрить усы…». Это, видимо, потонуло в общем гуле реакции артистов – ему быстро закрыли рот: всем, конечно, хотелось выступить с джазом по ТВ!
       Первые дни чуть в обморок не падала от смелости своего поступка и фантазий предстоящего. Моя молодая подружка, с удивлением наблюдая семейный «детектив», дала практичный совет: «Клин клином вышибают!»  - «Совет, конечно, хороший, но мне все противны!» - «А ты найди  такого, кто противен менее всего!».  Такого - не нашла!               
       Прошло две недели. Отдохнула, пришла в себя, сшила  замечательное платье – модное, смелое  - для уже близкого Нового года (я всегда хотела ему нравиться),  занималась любимыми делами, много читала. Наступил четверг - возвращение в «стойло». 8 утра. Я спокойна. Настроение прекрасное. Только села с чашечкой кофе – звонок в дверь. Открываю – Герман! Поспешно входит с инструментами и большой сумкой в руках. Лицо серое, измученное. Беглый взгляд вокруг. В глаза не смотрит. Не даю ему и слова сказать:  «Привет, привет… Мы же договорились, что ты придешь вечером…»  Быстро идет в  свой кабинет и на ходу отвечает: «В гостиницах день приезда и день отъезда – за один день!».  Что тут поделаешь! Не прогонять же, раз в гостиницах … «за один день»!  «Ну, иди в душ, а потом – завтракать, раз в гостиницах такой порядок»… Улыбнулись. Юмор – лучший помощник в любой ситуации!
        А вот  уже и Новый год. Встречаем дома. К тарелке каждого гостя  положила завернутую в трубочку с бантиком записку - подобранную именно для него пословицу. А для смеха указала ее придуманную национальную принадлежность. Несколько дней перед сном с моей Анютой-подростком, умирая от хохота, перечитали толстенный том пословиц разных народов и для каждого нашли подходящее. Герману досталась «каракалпакская»:  «Противоположный берег реки всегда кажется зеленым».  Симон, как это тонко! - восхищалась я своей «операцией». Опыт (каждому – свой) обеими сторонами  приобретен, и стороны пришли к полному (по умолчанию!) согласию, что и подтвердила «каракалпакская» пословица.
        Еще вспоминаю такой случай, может быть, последний. Других, наверное, больше и не было:  ведь, наш герой абсолютно ничего не скрывал. Для него что-то утаить, о чем-то не рассказать -  пытка. Поводом для совершенно откровенного и жесткого разговора послужили… пирожки с мясом!  Маленькие, аккуратненькие, ароматные, поджаренные на сковородке, с золотистой корочкой, они лежали завернутые в красивую салфетку (штук 5-6, видно, остатки!) на дне большой, искусно сплетенной  корзины с толстой ручкой. Увидев  сначала только корзину среди вещей Германа, приехавшего после двухмесячных гастролей по Дальнему Востоку, с восхищением и благодарностью подумала: «Ну, какой же он молодец! Какой прекрасный для меня подарок! Надо же! Все знает и помнит! Я  же так люблю все деревянное, особенно - плетеные рукотворные вещи: корзины, корзиночки, разные блюда, мисочки, подставки для горячего. Вот уж угодил так угодил!»
       И  тем сильнее удар … от пирожков! Гляжу я на них, а представляю яркую картину с палитрой женских чувств: восхищение, страсть, желание благодарить и оставить память…  Да мало ли что еще приходит в голову при моей-то любви и фантазии?! Надеясь услышать нечто неправдоподобное и уже готовая поверить в это, тихо спрашиваю: «Откуда такие домашние пирожки?». Чуть помолчав, правдоруб вяло отвечает: «Да там… одна… поклонница… принесла к поезду… на всю компанию…». Вижу: с трудом обнажает свою «правду» и сейчас начнутся…  подробности. И - как удар в сердце: с этим жить больше не могу!
        Дня два молчали – каждый о своем. Что  делать? Ведь, личная свобода -  это, прежде всего,  свобода  твоего выбора среди  определенных возможностей и ограничений. И всегда решаешь, что для тебя важнее и от чего - ради  этого - ты можешь и отказаться. Традиционный взгляд на «измену», как на предательство, приводит к драме не оправдавшихся надежд на верность в любви, что, в общем-то, красивая сказка.  Однако пережить чувства отверженности, предпочтения, униженности одновременного существования главного  и часто случайного - это тяжкое испытание для любящего сердца. Но в жизни нет ничего постоянного и идеально однозначного: «белое» и «черное» существуют вместе, переплетаясь «в единстве и борьбе противоположностей». Закон жизни! И она учит нас и любить, и прощать. А каждая пара - мужчина и женщина - решает эту сложную проблему по-своему. В нашей жизни такое   случалось крайне редко – всего несколько «прыжков в ширину» – последние попытки затянувшейся суровой, нерастраченной молодости испытать, все ли изведано в еще не изведанном… В  сущности, в деяниях нашего героя было больше движения мысли, чем движения действия. Но я так невыносимо страдала, стараясь понять и принять, казалось, несовместимое, что помню все до мелочей спустя долгие годы…
       А живя вместе,  понимала, ощущала каждой клеточкой, как он любит меня, как гордится мной, как счастлив при встрече после любой разлуки, как радуется моим успехам, нашим общим делам и каждому нашему дому. Теперь же внимательно вглядываюсь в  уже поблекшие фотографии - застывшие мгновенья драгоценного прошлого, где мы рядом. И везде вижу: его рука или на моем плече, или держит меня за руку, как бы подтверждая: моё-ё! мы вместе!  А однажды на фестивальном концерте, где ставшее сразу знаменитым трио Германа (без привычного контрабаса) получило пять дипломов, и председатель жюри Александр Цфасман аплодировал стоя,  Герман после выступления сел рядом со мной и, крепко сжав мою руку, прошептал: «Успех посвящаю тебе!». Сидевшая рядом Муза, увидев наши сплетенные пальцы, брезгливо произнесла: «Какое мещанство!».  Услышав реплику, Герман еще крепче сжал мою руку. Кстати, здесь Герман впервые исполнил поразившую многих балладу с мелодией на одной ноте, посвященную мне, - «Молитву». Впоследствии, из-за недопустимости такого названия для советской идеологии, баллада, чтобы быть записанной, меняла свое название: сначала - на «Бесполезный разговор»(!), а потом - на «Разговор с тобой», с которым и вышла на виниловом диске. В общем, видела, чувствовала: любит, ценит,  гордится, благодарит словами и делами. Но никак не вписывается в  нашу жизнь постулат «по правде»!
      …И вот теперь всё-всё наше, скрепленное временем и любовью, оставить, бросить, разрушить?! Или снова, с трудом зализывая раны,  находить силы для возвращения к прежней Инне? Но в этот раз с горечью и болью сказала: «Видно, я не смогу так дальше жить с тобой – расстанемся!» - «А я? Что будет со мной? Я без тебя пропаду!» - «А я пропаду… с тобой…».   
       После мучительных раздумий поняла:  я не в силах убить свою любовь. Пусть будет то, что должно быть, а может, и иначе… Жизнь нас рассудит.  А в  душе теплилась затаенная надежда:  а вдруг… все будет хорошо… Пока есть надежда всё обретает свой смысл и даёт силы для преодоления. Ведь истинное мужество в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всё. Так и случилось.  «Прыжки в ширину» отпали, как с дерева сухие, осенние листья. Может, изведал  неизведанное, а может,  пронеслась запоздалая молодость, затихли споры, как жить «по правде», исчезли изнурительно  длительные гастроли,  и все силы были отданы  творческой работе – сочинению и все более редким концертам, которые становились настоящим праздником... Я снова обрела душевный покой, радость и счастье любить своего суженого по-русски – преданно, самоотверженно и безоглядно. У меня была только одна соперница – музыка, но тут я низко склоняла голову: я  давно дала обет служить своему избраннику и  Делу его жизни – Джазу.
                На всех парусах, как Колумб,
                стремлюсь я к тебе, любимая.
                Твои руки – моя Америка!
______________
*Юрий  Маркин  Джаз.ру   «Рассказы о джазе и не только» Рассказ № 4 «Патологическая честность»