Шанель номер 5

Больше всего на свете любила Маша шить.

С самого детства завораживало её колесо большой зингеровской швейной машины.

Как завороженная смотрела Маша, как бабушка ставит ноги в шерстяных носках на плоскую дощечку, как прокалывает ткань изделия, как ровно выстраивает его на лакированной, с нарисованными, как на гжельской посуде, цветочками, как правой рукой касается ручки и как, помогая ступнями, приводит огромное колесо в движение.

Маше тогда казалось, что это колесо - волшебное, что не бабушка шьёт неповторимые, искусные платья, а колесо своей вращательной магией превращает клочок ткани в шикарную обновку, почти как фея из сказки, что с помощью волшебной палочки преображает тыкву в карету.

Машинка эта досталась Маше в наследство, шила Маша превосходно, даже бабушку обскакала.

Может, из-за этой машинки и жизнь Машина закрутилась не так, как у людей.

В швейное училище она не поступила - её модели нашли слишком смелыми, даже крамольными.

Маша пожала плечами и стала шить на дому, обрастая клиентурой, как маленькая хрупкая снежинка, слепливаясь с такими же узорчатыми кристалликами, превращается в конце в толстую снежную бабу.

Но, несмотря на немалый доход, жила Маша бедно.

Отец таскал у неё деньги на спирт "Роял", брат на "косячки", мать же вела на эти деньги хозяйство, откладывая свою зарплату на чёрный день.

А он и не заставил себя долго ждать. После развала страны уволили с фабрики мать, отец запил ещё горше, брат загремел на долгий срок за распространение "травки".

Так как с деньгами проблемы были не только в Машиной семье, брала она за пошив меньше, и клиенты не убавлялись, и Маша целый день, прихватив полночи, горбилась возле волшебного колеса.

«Лишь бы всем было хорошо!» – подбадривала она себя вместо песни.

Отец вскоре почил, замёрз по пьянке. Брат в тюрьме умер от передоза, и мать справедливо решила, что в доме нужен мужик. Машино мнение в расчёт принято не было, зятя будущая тёща выбирала под себя: послушного, работящего, предпочитающего молчать.

Маше никто никогда комплиментов не говорил и не знала она, красива или нет. А раз не говорили, то она пришла к выводу, что некрасива, и убедила себя, что должна и обязана обожать Колю, который взял её в жёны.

Сама свадьба была скромной. Невеста сшила себе платье, про которое все сказали, что оно не свадебное, предвосхитив тем самым минималистическое снаряжение невесты: белое платье без рукавов чуть ниже колена, белые "лодочки", небрежно собранные в пучок длинные, до колен волосы, про которые мать сказала: «Я упала с сеновала, тормозила головой», минимум косметики, даже губы мазнула не помадой, а клубничным соком.

- Мне так нравится, – впервые в жизни выразила невеста своё мнение, но мать покрутила пальцем у виска и язвительно проговорила:

- Надо нравиться обществу, время сейчас такое! Индивидуальность будешь развивать, когда тебя хотя бы закройщицей в «Ткани» возьмут!

После первой брачной ночи Маша надела старый халат и, вздохнув с огромным облегчением, уселась за привычное колесо.

Родилась дочь. Там подоспел сын. Мать, наконец, устроилась администратором в салон красоты, муж открыл небольшую фирму по ремонту сантехнического оборудования, детей отдали в лучший лицей города, и только Маша продолжала сидеть в углу и вращать колесо своей жизни, изобретая невероятные наряды.

Она понимала, что она - курица, несущая золотые яйца, только в её семье эту курицу никто не ценил.

Ну, сидит себе в курятнике, волосы кое-как перехвачены, неделями немытые – длиннее пят отросли, чтобы помыть, помощь нужна и три бутыля шампуня. Халат на ней всё тот же, лет двадцать ему, не меньше, фасон уже из моды вышел, ткань от стирок выблекла, поясок обремкался, и главное, ничего не требует, заработанное отдаёт.

Да случилась с Машей беда: поскользнулась на новом кухонном линолеуме, упала и сломала запястье.

Долго мучилась с ним Маша: кость вначале неправильно сложили, потом ломали, полгода в гипсе проходила, потом руку разрабатывала, да за всё это время клиентура распалась, и шить Маше оказалось невмоготу: будто не рука сломалась, а волшебное колесо.

Строчки выходили кривыми, рукава платьев несимметричными, руку-то она ведущую сломала, едва ею иглу могла держать.

Вторя хозяйке, сломалась и бабушкина машинка.

Маша купила другую, современную, но магия исчезла, шитьё превратилось в муку.

Бросила Маша шить, посадили её дома на хозяйство, да всё родным казалось, что работает она мало, а потребляет много.

Маша долго попрёки не терпела, пошла в соседние дома подъезды мыть. Грязная работа, тяжёлая, не благодарная: чужой мусор подбирать да чужие плевки подтирать.

Но Маша не жаловалась, вымоет ступенька за ступенькой лестницу, полюбуется на чистоту - и легко на душе становится.

Дни и месяцы Маша не считает, праздников и выходных в работе её нет.

Дочь техникум закончила, за какого-то видного и богатого вышла, а мать и на свадьбу не позвала, стыдно ей, что мать подъезды убирает да в обносках ходит.

Муж стал на молоденьких заглядываться, а потом и вовсе бросил жену-чучело, мать померла, сын в другой город укатил, осталась Маша одна, вернее, с кошкой.

Кошка эта дочерина была, да рылом не вышла, как и Маша: подобрали её возле помойки, выкормили, вымыли, почитай, она всю дочкину юность в доме прожила, а после свадьбы хозяйка кошкина другую себе завела: модную, лысую.

Кошка та, Муська, характером уродилась вредная, хозяйке предательства не простила, а вредность свою вымещала на Маше, будто это она виноватая была: стала гадить не в лоток, а на коврик под дверью.

Маша иногда домой приползёт после восьми подъездов и с ног валится от усталости, ведь не молодая уже, а в прихожей её сюрприз ждёт: остро пахнущая кучка, да ещё, зараза, наложит под самой дверью, так Маша, открывая квартиру, и дверь испачкает, а мыть её трудно, щель между полом и дверью узкая, тряпкой не  пролезешь.

Намаялась Маша с кошкой, и ругала её и не кормила, да всё без толку.

Оставляет каждый день гостинец на ковре, хоть ты её убивай!

Делать нечего, смирилась Маша. Видно судьба у неё такая, дерьмо чужое убирать.

Моет однажды Маша подъезд, а кто-то по лестнице поднимается. Шаги тяжёлые, пыхтит этот кто-то, торопится. Маша в сторонку отошла, чтоб не мешаться и ждёт, когда посетитель мимо протопает.

Оказался этот посетитель дедом Морозом с мешком подарков, в красной шубе, с белой бородой до колен, только валенки на нём грязные-прегрязные! Не стерпела Маша, вышла из угла да говорит:

– Подожди, дедушка Мороз! Давай я тебе обувку оботру, ты же к детишкам идёшь, что ж они на грязь-то будут глядеть!

Вытерла Маша грязь с валенок и отвернулась, чтобы тряпку прополоскать. Думала, ушёл дед, нет, стоит, бороду теребит, хитро глазами посверкивает.

– Что тебе, дедушка? – удивилась Маша. – Иди уже, заждались тебя, наверное, вон, какой мешок тащишь! Тяжело небось!

– А что желаешь ты за услугу? – так важно спрашивает дедушка Мороз, что Маша аж в смехе зашлась.

– Да ничего я не желаю! Всё у меня есть!

– Так не бывает, – не соглашается дед. – Всегда чего-то хочется. Говори, любое желание твоё исполню!

– Ну, раз такое дело, – развела Маша руками. – Есть у меня кошка противнючая, на коврик мне каждый день гадит. Не мог бы ты дедушка, сделать так, чтобы гостинчик её не говном пахнул, а чем-нибудь приятным, ну, пусть хоть Шанелью №5, я его, правда, никогда не нюхала, но все говорят, это самый волшебный аромат в мире.

– Будь по-твоему!

Ударил дед деревянным посохом, обернулся вкруг себя три раза, подмигнул Маше и побежал подарки раздаривать. Маша пальцем у виска покрутила, усмехнулась, мол, связалась же с дураком старым, сама, что ли дура? Лестницы домыла да домой пришла. А там…

Там, как по обыкновению, подарок кошачий под дверью, цвета обычного, каралькой сложенный, да только источает он не зловоние, а… Маша даже задохнулась от невероятного запаха, никогда прежде такого не нюхала.

Вдохнула и будто в рай улетела!

Накормила она Муську от пуза и села мешочек шить для гостинца. Положила она кошачью радость в атласный мешочек, крепко завязала ленточками и сунула под подушку. Всю ночь ей сны красивые снились, сказочные, яркие.

Прежде она с головной болью просыпалась, а запах, что от кошачьих какашек исходил, полностью её излечил. 

Проснулась Маша, как заново на свет родилась. Вскочила с кровати как девочка, а не как старая развалина, по комнате покружилась, Муську в нос чмокнула, да побежала другой дом мыть.

Моет она грязные ступени, под нос песенку мурлычет, слышит, спускается кто-то да стонет. Маша тряпку кинула, высунулась посмотреть.

Видит, спускается по лестнице бабёнка её примерно лет. Шуба на ней норковая, сапожки замшевые, волосы крашеные, помятые только маленько, и рожа у неё такая грустная, будто не праздник отмечала, а с похорон идёт.

Носом красным всхлипывает, тушь под глазами растеклась, походка у неё, как строчка у нерадивой портнихи, и сивухой от неё прёт, хоть нос зажимай! На Машу бабёнка ноль внимания, кто ж на уборщиц смотрит, они вроде мебели устаревшей. Отошла Маша в сторонку, бабёнка мимо ползёт, спотыкается, а Маша из кармана мешочек с кошкиным гостинцем достала и носом в него уткнулась.

Запах, видать, и до бабёнки дошёл, обернулась она, уставилась на Машу, слова поначалу вымолвить не могла, а потом залепетала:

– Что это у вас так пахнет? Я отродясь такого вкусного запаха не вдыхала, у меня даже похмелье прошло, будь оно не ладно!

– Да это так, мешочек дарёный, – засмущалась Маша.

– Можно я понюхаю поближе? – взмолилась бабёнка.

Маша отказывать не умела, протянула ей атласный мешочек, бабёнка аж из рук его вырвала, носом уткнулась и заблажила. Нюхает и на глазах преображается: морщины у рта разгладились, взгляд осмысленный стал, счастливый, даже волосы из помятых ровными сделались. Бабёнка глаза открыла и шепчет:

– Умоляю, продайте мне это саше! Я вам столько денег заплачу, сколько скажете. Не могу я с ним теперь расстаться, ко мне молодость вернулась и силы, я вот пойду и этому козлу морду набью за то, что мне весь праздник испортил! Вам-то он, поди ж, без надобности!

Понимает Маша, что по-женски оскорбила её бабёнка последней фразой, а ответить не может, не научила её бабушка ничему, кроме как колесо волшебное вращать.

Развела руками Маша:

– Вещь дарёная, стоимости не знаю.

– Пять тысяч рублей я вам прямо сейчас дам, а пять ещё занесу, адрес ваш черкните!

Видит Маша, что бабёнка в экстазе полном, не соображает, что делает, вернее, достаёт из сумочки ручку, чек использованный, ждёт, когда Маша диктовать начнёт.

Не стала Маша ломаться, дала свой адрес, деньги в карман сунула, да за работу дальше принялась.

Сдержала бабёнка обещание, принесла вечером обещанный остаток. Положила деньги на тумбочку и смотрит на Машу затуманенными глазами, будто чего-то попросить хочет.

– Вам ещё, что ли один мешочек нужен? – догадалась Маша.

– Три, – млеет бабёнка. – Да у вас вся квартира этим запахом пропахла. – А что это? Мне подружка сказала, что похоже на знаменитую Шанель №5, только лучше, загадочнее, ещё и болезни излечивает. Я козлу-то своему промеж глаз сковородкой заехать собиралась, да он, как учуял этот запах, сам ко мне на коленках приполз, помирились мы, он мне шубу новую купить пообещал! Так когда мне прийти за тремя мешочками?

Наглая бабёнка попалась, настырная. Да и в Маше что-то переменилось от этого запаха.

– Приходите через три дня. Каждый мешочек стоит пятнадцать тысяч рублей. Торговаться я не намерена.

– Хорошо! – согласилась бабёнка, но немного сникла, сама собиралась подружкам своим за пятнашку продать, а пятёрку себе в карман положить.

Ушла она, а Маша Муську плотно накормила и села мешочки шить уже на новой машинке, что ж добру-то пропадать! Рука у неё полностью излечилась, в голове фасоны новых платьев толкутся, ждёт Маша денег, размечталась: как ткани накупит, новые платья сошьёт, сейчас время другое, им можно этикетки фирменные нашить, типа из коллекции Dior и в магазин сдать, пусть другие продают, надоело ей вокруг клиенток с булавками во рту кружить.

Получила Маша плату за три мешочка и новый заказ уже на двадцать!

Накупила она разных вкусностей мясных на рынке, так от этого запаха торговки путались, сдачу неправильно считали, молили Машу духи им такие же достать.

Обросла Маша заказами, да только не швейными. Купила и себе, наконец, шампуней, да как ни старалась, волосы не промыла, пошла в салон, там три человека вокруг неё целый день вертелись, как кошки, обнюхавшиеся валерьянки, волосы вымыли тщательно, в красивую косу уложили, даже бесплатно ногти в порядок привели. 

Уволилась Маша из поломоек, опять дома сидит, Муськины подарки только успевает по мешочкам раскладывать да продавать. Платья, что пошила, в магазине чуть с руками не оторвали, заказали ещё, Маша радуется, что снова шьёт, с Муськи пылинки сдувает, да не знает, что счастье, оно долгим не бывает.

Как-то вечером звонок в дверь. Открывает: муж бывший. Увидел Машу и дар речи потерял. Тыкался, мыкался, да так толком ничего и не сказал. Как пришёл, так и ушёл ни с чем.

От людей узнала Маша, что фирма его обанкротилась, а новая жена с ребятишками голодают.

Дала ему Маша денег, не успел и след его простыть, как дочь явилась, мол, папаше ты бабки даёшь, а я чем хуже? Думаешь, если муж у меня богатый, так и я тоже богатая?

На кошку свою бывшую дочка ноль внимания, про здоровье материно не спросила, только нехорошо так сощурилась, что мол, она, дочка, стареет, полнеет, а она, мать, худеет и молодеет. Мол, неправильно это, платите, мамаша, за ошибку природы.

Заплатила Маша и задумалась. Муська – не вечная ведь, а так из неё родные да близкие опять всё до копеечки высосут и стала деньги в строительство вкладывать, да не в своём городе, а далеко, у самого моря.

Как в воду глядела.

Полгода не прошло, как бывший муж за данью заявился, мол, старшенькому врач хороший нужен, столичный, операция дорогая, а если не делать, то ноги кривыми останутся.

А там и дочь с протянутой рукой, мол, хочу в Испанию прошвырнуться, да с претензией, ты мне в детстве чушь всякую дарила, отрабатывай теперь.

Маша всё оплатила и призадумалась. У них ведь, после операции да Испании, ещё зудеть где-нибудь начнёт, свернула она своё швейное производство, перевела деньги в банк под проценты, купила билет на самолёт, да улетела с Муськой в Южный город. 

У Маши там целый десяток квартир собственных, обошла она их все, ни одна не приглянулась. Все до одной сдала, сама у какой-то старушки в бедном-пребедном домишке угол сняла, а Муська совсем одряхлела, глаз один ослеп, ухом одним не слышит, а по-прежнему гадит Шанелью этой проклятой. 

И тут у Маши бизнес расцвёл. Она уже не знает, куда деньги девать, сдуру купила особняк из двадцати комнат, да он тоже ей по душе не пришёлся, сдала она и его в аренду, да так у старушки и осталась.

Шитьё ей комом в горле стало, другое занятие нашла себе Маша: копается в огороде, сад привела в порядок, черешню, хурму, орехи на местном рынке продаёт, с мешочком больше не ходит, а кошачью радость зимой в сундук складывает.

Летом-то Муськи дома и не видать, она всё возле лодок рыбацких ошивается, а рыбы как нажрётся, так в тени под старыми сараюшками спит, ну и гадит где-то там на песке, аж слухи пошли, что на берегу воздух и райский, и целебный.

Народ в этот город валом валит, все довольные ходят, напитанные кошачьим дерьмом, как счастьем, туризм процветает, денежки в городскую казну не помещаются.

Старушка та померла, а за ней и Муська. Маша, наконец-то вздохнула, что покончено с этой Шанелью. Может, теперь и ей счастье улыбнётся.

Зарыла Маша Муську в саду, жалко ей было кошку, привязалась она к ней, а даже котёнка от неё не осталось, стерилизованная кошка-то была.

И накатила на неё такая грусть, что хоть иди и в море топись.

Попался же ей этот чёртов дед Мороз со своим желанием! Шёл бы себе мимо. Специально, что ли, обувь грязью измазал? Где он вообще зимой грязь нашёл?

Пришла Маша к морю, рухнула на песок, колени к подбородку подтянула, руки в ладони уронила, заплакала.

Права была бабушка: не в деньгах счастье! Просидела так Маша до рассвета, потом собрала всех своих квартиросъёмщиков и подарила им квартиры.

А вскоре там, где Муську она похоронила, выросло маленькое деревце с такими душистыми цветоносами, будто из самого рая к нам дотянулось…


Фото автора