Солнечный берег Глава 11

- Исаак, - окликнула мужа Пелагея, стоя на пороге с охапкой дров, - сосед вернулся с Дальнего востока, вечером сход собирают, надо будет пойти послушать, всё-таки «ходоком» был, - не снимая тулупа, с разрумянившемся от мороза лицом, она спешила сообщить свежие новости, – сосед сказал у старосты изба большая, к нему все идут, – и замолчала, уставившись на мужа, мастерившего мягкие сапожки для семилетнего Филиппа. Исаак поднял голову, с досадой качнул ею и в недоумении повёл плечами, показывая всем своим видом, что ни в чём лично не уверен и задумка односельчан на переселение, о котором только и говорили после отъезда «ходока», лично у него вызывает большие сомнения.
- Ты знаешь, что я обо всём этом думаю и как к этому отношусь, по мне лучше с насиженного места не срываться. А вдруг там хуже окажется, назад то хода нет, всё, приехали, – он внимательно посмотрел на Полю, словно хотел лишний раз подчеркнуть своё недовольство, - одно хорошо, силком никто не тянет, хошь едь, хошь дома сиди, не как попервости было, – отложив работу в сторону Исаак встал помочь жене, - зачем таскаешь на последнем сроке, – пожурил он с улыбкой глядя на большой живот, - сходить можно, отчего не сходить, послушаем для пользы, а то и правда все поразъедутся, опустеет село, останемся без заказов, … - и вдруг рассмеялся мелькнувшей в голове шальной мысли – выходит в любом случае едем, как ни крути, – и Поля рассмеялась следом за ним.

Зима, в одном из сёл Сумской губернии, впрочем, как и по всей Украине, ничем особым в том году не выделялась, обычная была зима, снежная, метелистая. И жизнь сельчан по сути своей осталась без перемен, да только возвратившийся сосед любопытно расписывал диковинные неизведанные места и растревожено будоражил настроения своими волнительными россказнями.

 - Вагон-то наш в городе пристегнули к товарняку и проехал я с ним через всю Россию-матушку, – неспешно излагал свою историю, так называемый «ходок», - Сибирь посмотрел, снега много, побольше нашего будет и мороз крепче, по-другому дышится, привычка нужна, - он смолк на время, видимо вспомнив лютую свежесть таёжного края, - стволы у деревьев двум мужикам в обхват не взять, и высота такая, аж дух захватывает, на лесоповале много народу работает, ещё в охотники идут, пушного зверя бьют и мех сдают. Леса богатые, земли глазом не охватить, народ сёлами записывается, так даже лучше, побольше наделы дают, можно и в Сибири осесть конечно, но я дальше к морю поехал, до самого Владивостока, а оттуда в Никольск, поближе к китайской границе, деревни с переселенцами посмотреть, как люди устраиваются, –
- И чё, как устраиваются? – поинтересовался кто-то.
- Да, по-разному, … но всё «луче» здешнего, -
Сельчане рассаживались поближе к выступавшему, на дорогу «ходоку» всем миром собирали, добавляя на богоугодное дело к положенной по указу казённой компенсации от Земельного банка, кто сколько мог, и теперь каждый хотел разобраться и принять для себя решение, как дальше жить, выдвигаться ли по весне в далёкие неизвестные места или нет. К вечеру поговорить с «ходоком» всё село сошлось, до тесноты людей набилось, не продохнуть. Исаак и Пелагея примостились возле входа, чтобы можно было дверь приоткрыть, если дурнота подкатит. Люди слушали с интересом, многие из них не один год жили впроголодь, в беспросветной полной безнадёге, земли не хватало, на семью меньше четырёх десятин выходило, никак невозможно прокормиться, а ещё скотина на руках.
- Ты расскажи-ка нам хороший человек, чего дают и куда селят? -
- Я про Дальний Восток луче знаю, с нашей губернии туда поболе народу переехало. От царя дают по пятнадцать десятин на главного кормильца и сорок пять на остальную семью, двести рублей на обустройство, налог поддушный убирают и в армию десять лет не призывают, доски на постройку дома выделяют, инструмент разный, – люди одобрительно загудели, от такого количества земли у многих голова кругом пошла, словно манны небесной наелись, подспудно понуждающей к рискованному переезду.
Исаак, внимательно слушая, не стерпел, вступился в размышлении, - двести маловато, я думаю рублей восемьсот не меньше надо везти, а лучше тысячу, – сидевшие рядом с ним тотчас зароптали, сумма показалась неподъёмной, кто-то горестно пожалился, почёсывая затылок.
- Где ж эту тысячу взять то, ну, допустим, землю можно банку продать, скотину туда же, с собой её не возьмёшь, падёт по дороге, дом, хоть и старенький, а денег стоит, ну рублей пятьсот наскрести можно, да царские двести, семьсот выходит, можно попробовать конечно … -
- Почему это скотину не брать, как же без коровы добираться? Без коровы не доедем, помрём вместе с детьми, – раздался отчётливо голос из общего гула толкующих, вызывая единодушное одобрение понятным сомнением.
- Я вот решил гнёт с собой взять, - выкрикнул кто-то с места, - а чё, чем соленья в бочке прижимать, а вдруг на месте не окажется, он же, гнёт этот, мне ещё от деда достался, – не унимался всё тот же голос, и никто ему не перечил, не посчитал придумкой, с трудом укладывая в крестьянских головах количество скарба, который придётся бросить или раздать, и без которого так тяжело будет обходиться на новом месте.
Слушая пререкания и пытаясь усмирить особо разволновавшихся, «ходок» махнул рукой, требуя к себе отдельного от общих пересудов внимания.
- Это первые переселенцы ехали тяжело, мёрли, как мухи, а сейчас специальные вагоны строят, пополам стенкой делят, можно и людям, и животине вместе добираться, забирать надо всё, –
Загрустившие было селяне с воодушевлением восприняли новость. То, что под таких, как они, вагоны обустраивают и можно нескольким семьям рядом со своей коровой ехать, отчасти выпустило мятежный пар недоверия, но полностью страхи не сняло. 
- Боязно всё-таки, … - произнёс кто-то тихо, выражая опасения, одолевающие каждого, а вдруг не приживёмся, назад-то уже не повернёшь, никак назад не получится, дорога в одну сторону выходит … –
– И здесь жить больше мочи нет, - возразил другой голос и разговоры тотчас смолкли, отвлекая односельчан от праздных на вскидку рассуждений, а по сути несущих свежий ветер перемен, и возвращая их вновь в реальность нищенского существования. Люди старались не смотреть друг на друга, ощущая накрывшую плотным коконом беспросветную унылую безысходность. В избе повисла тягомотная тишина, нарушаемая разве что редким покашливанием и чьим-то глубоким переживательным вздохом.
- Всем селом надо ехать, - сделал вдруг свой вывод староста, нарушая безмолвие, - общиной переезд легче пройдёт, – он неожиданно улыбнулся - Исаака обязательно с собой заберём, сапоги шить, как по холоду без сапог то ходить? –
Шутка удалась, густой воздух завибрировал от смеха, люди, отвлекаясь от мрачных дум, с интересом обернулись к Исааку, и тот не смолчал, понимая, что надеются селяне услышать от него дельный совет о переезде.
- К границе пробираться надо, к Китаю поближе и к железной дороге, зима там мягче, не ветряная морская, да и торговля сдаётся мне с местными китайцами бойкая. В Сибири увязнем, околеем от холода, оттуда деться точно некуда. Про себя так скажу, село поедет, я со всеми, один не останусь, только жена вот-вот родить должна, как с грудником в дорогу, ума не приложу – он развёл руками, выражая растерянность и смущение одновременно.
- А ты не «пужайся» заранее, - поддержали его несколько голосов, сочувствуя.
- Палагну корми и дитё сыто будет, в вагоне тепло, печка, укачивает, – отозвался староста – доедешь, никуда от нас не денешься – довольно хмыкнул он в усы.
Разошёлся сход поздно, ближе к полуночи, люди находились под сильным впечатлением и долгое время не могли угомониться, понимая серьёзность предстоящих потрясений. Вывод напрашивался как бы сам по себе, подталкивая к единственно верному решению, переселяться. Отказаться, означало умереть, куда ни глянь, беспроглядная нищета и безнадёга, землицы не прибавится, нет её попросту в здешних местах, вся или занята, или скуплена, а там, в далёких заоблачных краях, глядишь и срастётся, жизнь образуется, откроются новые возможности, надо пробовать.
 
***
 
        А сейчас, мои замечательные читатели, совершим вместе с вами небольшой исторический экскурс, который будет очень даже уместен в данном повествовании, тем более, что далеко не каждый из нас, пребывая в ежедневной суете, имеет представление о масштабах массового, подчёркиваю «массового», перемещения населения страны из одного её конца в другой, речь идёт о расстоянии порядка десяти тысячи вёрст по тем временам, а по нынешним километрам, чуть меньше. Почти сразу после окончания войны с Японией 1904 - 1905 гг., по указу царя Николая 11, с подачи его премьер-министра Столыпина Петра Аркадьевича, движение переселения возобновили и с 1906 года оно вновь стало набирать обороты, получив при этом широчайшие государственные льготы, а именно, казённую отвозку смотроков, не следует путать с «ходоками», предварительное межевание участков, помощь на переезд семьям, с домашним скарбом и живой скотиной, кредиты на постройку домов, покупку техники. «Ходоков» же со временем упразднили, чтобы своими, по словам Столыпина, «глупыми россказнями народ не баламутили, а то на придумывают отсебятину, сам чёрт не разберёт». До 1906 года переселение носило вяло текущий характер и шло двумя волнами, обозной или тележной, напитанной людскими смертями, которых никто не считал, как и доехавших живыми, и морской, пароходами, с минимальным скарбом на руках, что для крестьянина было почти невозможно, как и скопить на переезд по бедности. Эти волны с моими предками Филиппом и Пелагеей никак не связаны, они прошли намного раньше их взросления, «и слава богу» осталось сказать. Третья же волна освоения земель Сибири и Дальнего Востока была на порядок продуктивнее и действеннее, (она коснулась тысячи украинских семей и не только украинских), во-первых, из-за, так называемой «столыпинской» реформы, поощряющей на государственном уровне переезд, и, во-вторых, окончания строительства Сибирской железной дороги, о чём есть смысл упомянуть подробнее. Судьбоносное решение о её строительстве было принято в 1981 году. Руководство осуществлялось «Комитетом Сибирской железной дороги», созданном сразу после этого, председателем которого назначили цесаревича Николая 11.  Крупнейшая стройка государства российского началась. Люди шли отовсюду, из черноземных губерний России, Поволжья, Черноморского и Каспийского побережья, Белоруссии и Балтики. Кроме крестьян, на строительстве железной дороги работали солдаты, казаки, ссыльные и арестанты. При этом количество работающих постоянно менялось, если в начале (1891 г.) начинало работать порядка 9600 человек, то в разгар количество рук было увеличено до 84000-89000 человек, к концу же (1904г.) уменьшилось до 5300 человек. В рабочих нуждалось не только строительство Транссиба, но и все отрасли, связанные с его обеспечением, сельское хозяйство, сборка транспортных средств (телеги, сани и пр.), пошив одежды, обуви, обустройство жилья, изготовление шпал, заготовка топлива для подвижного состава. По мере продвижения железной дороги от Челябинска на Восток к Омску, Ново-Николаевску и далее, возросло число самовольных переселенцев, достигших семидесяти пяти процентов от общего их числа, люди приезжали работать и, по вполне понятным причинам, оставались на постоянное жительство. На новых землях оседали не только малоземельные и безземельные крестьяне с наделом до четырёх десятин, подворная перепись 1900 года говорит, что они составляли чуть больше половины от всего сельского населения, но и зажиточные. Те, продав всё, покупали инвентарь, сельскохозяйственную технику и рассчитывали реализовать свои амбиции на новых территориях с большей выгодой. В том же 1906 году были образованы два района передвижения переселенцев, Западный, включающий Европейскую Россию вплоть до Иркутска, и Восточный, от Иркутска до Владивостока. В связи с чем в ноябре 1907 г. состоялось межведомственное совещание, которое обязало Главное управление землеустройства и земледелия ввести очередность перевозки переселенцев. Планирование перевозок предусматривалось в числе «важнейших мер, направленных к упорядочению выхода переселенцев из местных сельских обществ и отправки их в районы водворения». При этом данные очереди учитывали только для «законных переселенцев», имеющих право на льготный проезд. Самовольные же переселенцы не включались в очередную перевозку по льготному тарифу. Неудобства, связанные с переездом в обычных товарных вагонах, побудили Министерство путей сообщения в конце 1907 г. поручить «некоторым железным дорогам представить для испытания несколько типов улучшенных вагонов- теплушек». Данное поручение было исполнено и в кратчайшие сроки «улучшенные» теплушки были показаны межведомственной комиссии. Переоборудованный вагон не предусматривал возможности комфортного путешествия, о чём комиссия немедленно засвидетельствовала в соответствующем циркуляре, но вполне вмещал в себя переселенцев с их нехитрым имуществом. В задней его части были оборудованы специальные отсеки, где мог перевозиться скот и сельскохозяйственный инвентарь. Крестьяне, привыкшие к суровым условиям жизни, минимальные удобства воспринимали вполне нормально и не считали переезд в так называемых «столыпинских» вагонах чем-то ужасным. Тем более, что проезд к новому месту обитания всё-таки был бесплатным. Столыпин считал необходимым сохранить переселенческие тарифы для проезда по железной дороге. Так, в частности он писал, «переезд совершен раз – и забудется. Насущно важно в этом отношении сократить время переезда и сберечь денежные средства переселенческой семьи, чтобы не обессилить ее еще до прихода на новые места». Позже, года на три, перевозки будут осуществляться в ещё более улучшенных вагонах, так называемого «пассажирского типа простейшего устройства», приспособленных не только для переселенцев, но и для войск и рабочих в том числе. Вагоны эти будут иметь окна, вентиляцию, ватерклозеты, каждый из них будет рассчитан на «помещение 40 душ пассажиров», причем на переезжающего должно приходиться 1,76 куб. сажени воздуха, даже так. Увеличат скорость переселенческих поездов, введут определенные расписания, удвоят число остановочных переселенческих пунктов на линии передвижения, их станет около сотни. Кроме того, военное ведомство уступит для пользования переселенцами воинские приспособления, такие как, вагоны-кухни и прачечные. Скажу больше, с 1910 года производство вагонов «пассажирского типа простейшего устройства» примет промышленный оборот, как и сопутствующие решения по его исполнению, но к семье моих предков Исаака и Пелагеи, как и к переменчивой судьбе их односельчан, решившихся на переезд, это не будет иметь никакого отношения. Терпеливо перенося неудобства, многие из них ясно осознавали, что далеко не каждому переселение принесёт улучшение жизни, примеров тому было немало. Банк или те, кто побогаче, скупали землю за гроши, царской выплаты на обустройство было недостаточно, имущество, включая недвижимость, не представляло коммерческого интереса, его просто бросали, а кредит можно было получить за редким исключением. И естественным отбором часть, прибывших на новое место, отсеивалась от строительства собственных домов и возделывания собственных наделов, а нанималась в батраки к более сноровистому соседу. И последнее, что я хотела бы отметить, так это медицинские показатели перевозки переселенцев, которые и самим П.А. Столыпиным считались вполне нормальными. «Санитарные условия передвижения переселенцев – докладывал он Комитету – сносны, об этом можно судить уже потому, что с 1908 г, времени появления в Европейской части России холеры, среди переселенцев холерной эпидемии не было, за исключением обнаружения отдельных случаев», не повлиявших никаким образом на общий позитивный ход массового перемещения. Вот так, мои уважаемые читатели, набравшиеся терпения и дочитавшие исторический экскурс до конца, меня лично впечатлил Государевый подход в решении столь грандиозной задачи, учитывающий настроения, возможности и обустройство граждан страны, вспомним насильственную Сталинскую депортацию всё тех же граждан после войны. Почувствовали разницу?

***

        Восстанавливая хронологию событий, я смело могу предположить, что эпопея переселения не принесла Филиппу и Пелагеи ожидаемых дивидендов. И осознают они сей горький факт лишь спустя два года, о чём я напишу в следующей главе. А пока, убаюканные размеренным многодневным колыханием вагона-теплушки, оба, то ли по наивности, то ли по недомыслию, не имея ни малейшего представления где окажутся спустя довольно короткое время и с какими трудностями столкнутся, мечтали о замечательной обновлённой жизни, слепо полагаясь на удачу. Возникает естественным образом вопрос, а как ещё совершаются судьбоносные перевороты в нашей с вами жизни? Иначе? Без потерь, без поражений, без предрассудков? Увы.
 
- Приедем на место, - размышлял Исаак, раскачиваясь на деревянном лежаке вагона, - дом сразу ставить не будем, приглядеться надо, как у других пойдёт, - он видел, как жена согласно качнула головой, - а то протратимся, а толку чуть. «Попервости» снимем жильё и, если пойдёт, тогда уж и начнём строиться, это по незнанию страх берёт, а после ниточка разматывается, разматывается, глядишь клубок и закончился – 
- Ну да, - в такт ему и перестуку колёс откликнулась Пелагея – зачем торопиться, никто в шею не гонит, а вдруг и вправду не понравится - и она тихонько вздохнула, склонившись к грудничку, дремлющему возле её груди – может прикупим что-нибудь, денег сам знаешь сколько собрали, на новый дом вряд ли хватит, век твоих родных буду благодарить, «подмогли» с переездом.
Исаак довольно улыбнулся.
- А сами не захотели, с осторожничали, хотя понять можно, -
- На нас решили посмотреть, как у нас получится, – подняла голову Пелагея, взглянув на мужа, - а хорошо бы, если бы следом за нами, … – и смолкли оба в задумчивости, прислушиваясь к гудку паровоза.

        После собрания в избе у старосты всё закрутилось в стремительном хороводе, события нанизывались одно на другое, словно заждались перемен. Порой казалось, что от самих, Филиппа и Пелагеи, ничего уже не зависит, настолько быстро менялась картинка их жизни. Распродав немудреные «пожитки», родив ещё одного сына, названного при крещении Григорием, не собрав самостоятельно нужную для переезда сумму или всё-таки собрав, «спасибо родне», но впритык, они полагались в основном на молодость лет, божье благословение и добрых людей, могущих помочь хотя бы вначале. Думаю, что так оно и было, и молодость, и воля, и помощь, иначе продержаться два года в незнакомой местности в непривычно суровом, после мягкого украинского, климате им вряд ли бы удалось. По каким-то своим практическим соображениям они решат осесть в Никольске, однако близость к границе и приграничная торговля не позволят развиться сапожному ремеслу Исаака, как он рассчитывал до переезда. Население города по привычке будет обращаться к местным китайцам, испокон века живущим вдоль границы, как с российской, так и с китайской стороны. Обработать же вдвоём выделенный земельный надел, при малом ребёнке на руках, без привлечения батраков, стоивших кстати сказать немалых денег, задача была не из лёгких. Не земледельцам по сути, им приходилось серьёзно крутиться, чтобы свести концы с концами и мысль о скоропалительности решения на переезд под впечатлением общего волнения односельчан и, естественно родственников, о которых мне мало, что известно, не раз приходила в их приунывшие головы. Оба ещё не знали, что дорога в одну сторону не закончена, что продлится она настолько далеко насколько сможет охватить их рисковое воображение, да и сможет ли. Но не будем забегать вперёд, а перенесём наше повествование в следующую главу, начав её с уместного в данном контексте выражения - «А тем временем».   
               
                (продолжение следует)