Барак номер 5

       После рождения брата Юрика (12 января 1954), в Ачкасове в доме дяди Афони и тети Вали стало жить не  просто тесно, а очень тесно. Афанасий Михайлович, Валентина Ивановна, Рита, Люся, Римма, Зоя, бабушка Александра Никифоровна  и еще четверо Долговых размещались примерно на 30 квадратах.  Еs war einfach unmoglich!

      Поэтому мы (Долговы) переехали на постой в дом на высоком берегу Москва-реки . Дом был старый, с завалинками, то есть как бы деревянные ящики, засыпанные землей, хозяином был дед, которого мама звала «дед Каширин». Мы снимали большую комнату.  Хозяйство мама вести на небольшие деньги, которые приносил папа, работая в ж/д цехе комбината «Красный строитель» составителем, не умела и часто брала взаймы у  Каширина. Он пытался втолковать ей, что надо иметь запас макарон, круп и сахара. Тщетны были его усилия. До конца дней своих мама не опускалась до таких мелочей жизни.

     По правую сторону дома находилась  полуразрушенная церковь, а по левую приток Москва- реки Любива , который мы называли Любава.
Река Любава была рекой только весной, когда таял снег, а летом это было сухое русло, петляющее по оврагам. Мы любили играть возле церкви. Там росла  бузина,  ягодами  которой  стреляли друг в друга из трубочек , сделанных из стеблей дудника.
     Еще был таинственный лаз внизу на берегу реки, про который говорили, что это подземный ход,  ведущий в церковь. Проверить это было невозможно, так как он был засыпан. В те времена зимой река замерзала, и папа ходил на работу по льду. А с работы часто на себе приносил мешок с углем для отопления.

         ЖИЗНЬ "НА БАРАКАХ". 55-58 годы.
   Вскоре папе разрешили заселиться в барак , который был практически на территории завода. Барак №5 ранее использовался как казарма для солдат, которые что-то строили на заводе. Мы заняли свободное огромное помещение, которое папа перегородил тесом до потолка. Все равно помещение было большое и подросший Юрик свободно катался по нему на трехколесном велосипеде. Мебели практически не было. Зато была печь буржуйка, которая светилась красно-фиолетовым цветом, так как топили не только антрацитом, но и коксом. Проблем с углем не было. Заводы работали не на газу, и прямо напротив барака высились горы угля разных марок.
Мы не платили ни за какие коммунальные услуги. Все было бесплатно. Правда за водой нужно было ходить к колонке метров за 150. Мы даже не были там прописаны, так как это не считалось жилым помещением. Это было заводское строение.

    Кроме нас в бараке уже жили Гришкины и Филькины. Тетя Наташа работала сварщицей, а её муж дядя Коля водителем самосвала ЗИЛ. Детей у них не было. Дядя Коля позволял нам (детям) посидеть в кабине, а иногда немного вместе с ним прокатиться. Когда значительно позже я посмотрел  «Ну погоди», то наклейка на мотоцикле волка напомнила тетю Наташу.
 
   Филькины- дядя Ваня и тетя Валя были из города Асбест, где добывали асбест . из которого комбинат «Красный строитель» делал шифер и трубы. Сами он были мордвины. У них был сын Витька, моложе меня  на год. Мы звали его Витька-мордвин. Небольшое замечание, когда я употребляю «мы», то это означает детвора, которая жила , как тогда всегда говорили, «на бараках».
    Витька всегда, выбегая во двор с бутербродом, выкрикивал: "41 - ем один", прежде чем кто-нибудь  успевал издать глас: "48 - половину просим" или "45 - оставлять".
Когда начали строить поселок с названием «Коммуна» за железной дорогой, то Филькины выписали из Мордовии деда и бабку. Деньги, вырученные от продажи дома, пригодились при строительстве дома на «Коммуне». Нас смешил говор деда. Например он говорил вместо «Сарай» - «Царай». Дома на Коммуне строили своими силами, завод бесплатно давал материалы и выделял технику. Дома были шлаконаливными. Шлака было много. Цемента тоже. Отец у Витьки работал машинистом на заводском тепловозе. Мы зачем-то клали на рельсы монетки, и они   расплющивались под тяжестью вагонов.

          БАТАЕВЫ.
     Через некоторое время в отгороженную часть казармы заселились Батаевы : тетя Лида и дядя Фома. Так как в этой конуре не было окна, то дядя Фома попросил у нас разрешения пропилить к нам в комнату окошечко. Что и было сделано. В сущности это было не окно, а прямоугольное отверстие под потолком. Нередко потом в этом отверстии появлялась голова дяди Фомы и он просил закурить у папы или что-нибудь почитать у мамы. Еще он любил слушать радио и я часто по вечерам слушал треск настройки и быстро сменявшие друг друга радиостанции. Это дядя Фома пытался поймать что-нибудь на свой вкус.
 Дядя Фома был с 25 года- ровесником мамы. В 18 лет попал на фронт в артиллерию. Был тяжело ранен - ему удалили одно легкое. Несмотря на это он много курил. Работал все в том же ж/д цехе машинистом железнодорожного крана.  Периодически кран переворачивался при попытке поднять груз сверх нормы. Дядя Фома получал ушибы, но не критичные. Тетя Лида была тихим существом из Ачкасовской многодетной семьи, рано оставшейся без отца. Работала где-то на стройке. Её младший брат учился в ремесленном училище, которое находилось недалеко от нас. Ремесленники ходили в огромных ботинках с заклепками ,  черных брюках и гимнастерках , подпоясанных ремнем с пряжкой и фуражках с кокардами. Когда я пошел в школу, то мне купили примерно такую же форму, только серого цвета. Мы с ремесленниками дружили.  Брат тети Лиды частенько навещал ее. Она его подкармливала.

              ТЁТЯ ТАСЯ.
   В бараке был еще отдельный вход в продовольственный магазин. Заведовала им тетя Тася, а ее муж Саша, моложе ее лет на 10,  был разнорабочим. Магазин был за нашей стенкой.
    - Где купила?
    - У Таси.
Тетя Тася вела долговую книгу. У обитателей барака постоянно кончались деньги и припасы перед получкой. Впрочем, припасов  не было не только по причине отсутствия холодильников. На выручку приходила тетя Тася. Она ловко сбывала просроченные продукты, вероятно имея от этого какой-то навар. Должники с получки расплачивались,  а затем появлялись новые записи и  долговая кабала не исчезала. Были случаи, когда можно было расплатиться физическим трудом  У Таси был свой дом и по договоренности вскопка огорода или уборка в доме шли в зачет долга. Один раз тетя Тася предложила маме и тете Вале Филькиной провести уборку в ее доме. Я пошел с ними. Был поражен , как мне показалось, роскошью. На стене висел ковер. В серванте стояла стеклянная и фаянсовая посуда. Может это были хрусталь и фарфор? На дверях были плюшевые портьеры с кисточками. Посреди одной из комнат была печь с котлом, от которого шли трубы к чугунным батареям. Вода в котле кипела, это было паровое отопление.

    В дни выдачи зарплаты мужики заходили к тете Тасе в магазин, покупали выпивку и закуску и рассаживались вдоль забора, сооруженного из металлических, отслуживших свое листов формовочной машины волнистого шифера. Для нас это было время пополнения карманных денег.  За граненые стаканы, приносимые мужикам в аренду, мы получали пустые бутылки, которые принимала тетя Тася. Где-то в первом классе я начал курить с ребятами. Мы любили сигареты «Ароматные».

 Но тетя Тася нам их не продавала. Помогали друзья ремесленники за небольшие комиссионные. И хотя им было от 12 до 16 лет, тетя Тася считала их достаточно взрослыми. Я думаю, что табу на продажу нам сигарет исходило от родителей. Ремесленники были  людьми самостоятельными. Они красиво прикусывали папиросы, красиво сплевывали и красиво матерились.

    Мужики, как правило, вели разговоры о войне, наверняка привирая про свои геройства. Часто возникали ссоры, переходящие в драку. Но дрались по неписанному правилу: «лежачего не бить» и никогда не били ногами. Силами присутствующих, дерущихся разнимали, стакан пускали по кругу и беседа продолжалась. Помню только один случай, повлекший увечье. Дядя Фома со своим другом мирно выпивали летом во дворе и вдруг дядя Фома так рассердился на своего визави, что схватил топор с чурбана для колки дров и отрубил ему часть уха. Дня через два друг пришел в образе Ван Гога с перевязанным ухом и дело закончилось миром. Снова сидели они во дворе. Дядя Фома в полинялой майке с папиросой в углу рта и друг с виноватым выражением на лице.

    Напротив нашего барака был еще один с раздельными входами. Со стороны, обращенной к нам,  жили Калинины. У них были сын Толька и дочь Людка. Людка была моей ровесницей, позже мы даже учились с ней вместе в 9 классе. Дразнили ее губастой. Теперь такие губы делают за приличные деньги. Она была единственной девочкой в нашей компании и мы иногда шли ей навстречу и играли в классики, передвигая консервную банку по расчерченной земле.

     Но чаще играли в войну. Игрой это можно было назвать условно. Через дорогу от нас стоял такой же барак, но двухэтажный. Это был 35 дом и там жили наши враги. Помню двоих: Чугун-башку и Косого. До дороги была наша территория, за- противника. Бросали друг в друга шиферинки. Витьке-мордвину рассекли шиферинкой лоб и он ходил героем. Но, школа, клуб, стадион были нейтральной территорией и там боевых действий не вели. Еще интересно было играть на оборудовании, которое дожидалось монтажа. Цистерна превращалась в подводную лодку, мы спускались в неё, задраивали люк и казалось, что мы правда находимся на глубине. Было темно и жутковато.

             ВВЕДЕНИЕ В гинекологию и мечта о море.
   С другой  стороны соседнего барака жила женщина врач с сыном моего возраста. Когда его мать была на работе,  я приходил к нему домой и мы с интересом рассматривали картинки в учебниках по гинекологии. Его мать была врачом-гинекологом. Вскоре его определили в нахимовское училище в Ленинграде. Когда он приехал на каникулы в форме нахимовца, то я ему страшно завидовал и тоже хотел стать моряком. Думаю, что в большей степени меня влекла не морская романтика , а морское обмундирование.

              ЧУДЕСНЫЙ ЛАРЕЦ.
    Праздником был приезд на телеге, запряженной унылой старой лошадью,  тряпичника. Он принимал цветной металл и любое тряпьё. Мы добывали свинец из бухт нового кабеля, сдирали оплетку, прессовали в бесформенный ком и несли на телегу. Тряпичник открывал сундучок. Там были глиняные свистульки, калейдоскопы, мячики на резинке. Но нас интересовали пугачи, отлитые из олова и пистоны к ним. При нажатии на курок раздавался громкий хлопок. Пистоны можно было взрывать и без пугача. Достаточно было пластилином прикрепить на нем кнопку и положить под ножку стула или входной коврик.

             БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ.
    Туалет в бараке отсутствовал. В 20 шагах от барака стояло квадратное здание из потемневшего кирпича размером примерно 4 на 4 метра. Над двухметровым цоколем находилось помещение, в которое нужно было подниматься по каменной лестнице. С одной из сторон были похожие на бойницы оконца, напротив которых у глухой стены было возвышение с несколькими функциональными отверстиями- толчками. Из ямы в цоколе пахло хлоркой и фекалиями. Туалет служил еще и местом куда выливали помойные ведра.  В народе это сооружение называли «Брестской крепостью» - БК. При затишьях в баталиях с 35 домом, мы делились на две команды. Одни обороняли БК, сделав запас шиферинок, другие пытались попасть такими же  в бойницы. Тетя Тася, когда ей было нужно использовать БК по назначению
приходила и громким «а ну брысь отсюда» вынуждала капитулировать защитников крепости.

              БАРАБУС.
   Магазин тети Таси являлся центром притяжения для желающих выпить. Магнетизм этого места притягивал горьких пьяниц, некоторые из которых составляли нам конкуренцию в сборе стеклотары. Часто торчала у магазина совсем опустившаяся женщина маленького роста. Она казалась нам старухой, хотя может быть лет ей было не так уж и много. Одета она была в какие-то грязные лохмотья, лицо и руки были черными от грязи. Рассказывали про нее какие-то истории: то ли она сидела в тюрьме, то ли потеряла мужа и ребенка в войну. Звали ее почему- то Барабус. Нам было ее жаль, мы её опекали.  Как- то летом мы прикатили большую автомобильную шину, настелили в неё картон из коробок, лежащих у Тасиного магазина и помогли Барабусу, которая была уже под большим градусом, устроиться в этой колыбельке. Так как роста она была небольшого, то ей было достаточно комфортно. Впоследствии она уже сама устраивалась на отдых в этой шине. Связных речей мы от неё не слышали-  только какие-то бормотания. Поэтому мы так и не узнали кто она и почему дошла до такой жизни.
   Зимой мы спасли ей жизнь. Вот как это было.  Как-то ранним вечером мы играли на улице. Мороз был очень сильный. Кто-то из нас , пробегая мимо БК, обнаружил в сугробе Барабуса. Она не подавала никаких признаков жизни. Мы приволокли большие сани, с которыми все ездили за углём, совместными усилиями загрузили ее в них и повезли к нашему бараку. Взрослых никого не было, так как еще было рано и все работали. Мы затащили Барабуса в коридор. Внутри было тепло. Вскоре пришел кто-то из взрослых и хотел идти звонить в скорую. Телефон был в диспетчерчкой завода. Но тут  раздалась негромкая песня, прерываемая покашливанием. Кажется это была «Ой, рябина кудрявая, белые цветы,
Ой, рябина, рябинушка, что взгрустнула ты »  а может и нет, но что-то лиричное точно. Барабус отогрелась и в первый  и последний раз мы услышали от неё понятные слова. Она даже не обморозилась и не простудилась.


           ПРО ЮРИКА. Из огня да в полымя.
Наша разница в 6 лет , когда мне не было еще и 10  была велика. Мне приходилось за ним присматривать, пока его пятилетнем не отправили жить в Сосновку к тете Оле и Бабушке. Мама , когда Юрику исполнилось 3 года пошла работать на 3-ий шиферный оператором листоформовочной машины. Я оставался дома с Юриком. Наигравшись на зимней улице, Юрик пошел в дом погреться, встал спиной к печке. Печка была раскалена, так как утром перед уходом на работу папа подсыпал качественного  уголька. Юрик был одет в толстое ватное пальто. Я почувствовал запах горелой ваты. Подбежал к Юрику. Пальто сзади тлело и дымилось . Я схватил с табуретки ведро с водой и вылил его на Юрика. Очаг возгорания был ликвидирован. Мама потом пришила сзади на пальто огромную заплату другого цвета и Юрик так и ходил, без слов призывая быть осторожными с огнем. Весной случилось, как говорится из огня да в полымя. Вдоль забора была выкопана глубокая траншея, которая доверху заполнилась талой водой. Мы пускали по ней кораблики, а когда позже появлялись лягушки, ловили и через соломинку надували их. Лягушки плавали и, не понимая, почему они не могут скрыться под водой , пищали и казалось еще больще выпучивали глаза. Берега канавы были глинистые и скользкие. Юрик поскользнулся и упал в канаву лицом вниз. Все то же толстое пальто держало его на поверхности и он с раскинутыми в стороны руками плавал рядом с корабликами. Я исхитрился ухватить его за хлястик и вытащил из канавы. Всё произошло очень быстро , Юрик даже не успел испугаться. У нас с ним были разные темпераменты. Был когда-то мультфильм с персонажами Шустрик и Мямлик. Так мы после его просмотра так себя и идентифицировали.

                ШКОЛА.
Осенью 55 года я пошел в школу. Ни читать, ни писать я не умел. Форму, портфель , букварь мы купили в московском детском мире. Электричек тогда еще не было и мы ездили на поезде в общем вагоне. Поезд ходил от Рязани, ближайшая к нам остановка была в Колыбереве, напротив  цементного завода «Гигант». Сейчас такой остановки нет. Читать я научился быстро, а вот с письмом были проблемы. Я левша. Моя учительница Ксения Алексеевна заставляла меня писать правой рукой. Когда я приносил домашнее задании с ровными палочками, то она ставила мне кол и я должен был все переписывать правой рукой. До сих пор пишу правой рукой, но рисую, работаю топором, молотком и другими инструментами- левой. Ксения Алексеевна до революции окончила гимназию, чем она гордилась. Она показывала  свои сохраненные тетрадки и нам казались они из старины глубокой, хотя после революции прошло чуть более 40 лет. Учился я на отлично без усилий и все больше времени посвящал чтению. Я полюбил мир сказок. Стал постоянным читателем не только в школьной библиотеке, но  и в клубе «Красного Строителя».
После сказок гонялся за Майн Ридом, Стивенсоном, Жюль Верном. Была ещё такая серия книг «библиотека приключений» с характерным орнаментом на обложке. Эти книги пользовались огромной популярностью, но библиотекарша откладывала их для меня, зная, что я больше двух дней книги не держу. За отличную успеваемость тогда принято было награждать книгами.
Помню две из них: «Мы едем в Китай» и «Робинзон Крузо». Где-то в третьем классе я прочитал  книгу «Библия для верующих и неверующих». Так сформировалось мое атеистическое мировоззрение, но в то же время познакомило с христианством и библейскими лицами. Один из корабликов, который я выстрогал по весне, носил имя «Праматерь Рахиль». Вечерами во дворе я часто рассказывал ребятам истории из прочитанных книг. 


 рисунок Васи Ложкина