Самый главный судья

Длинный, худой, несуразный, он шёл по территории кампуса, вышагивая, как журавль. Рыжие вихры торчали. Яркие голубые глаза щурились на сентябрьском солнце. Яркие припухлые губы, чуть обветренные из-за привычки облизывать их. Белокожий, издали будто светится. Я предполагаю, что на лице веснушки. Он подошёл ближе. Точно, усыпан ими. Собственно, губы тоже рассмотрел вблизи, и припухлость, будто только что целовался, и некоторую обветренность, и, о боже, рот, как у жабы, от уха до уха. "Что же будет, если он улыбнётся", - скользнула лукавая мысль, и ещё одна  - "Как он делает минет?". Наверняка, хорошо, с таким-то ртом.

Этим же вечером я имел возможность убедиться в своей правоте. Сосал он божественно. Мой немалый орган утонул в глубинах его рта. Он с энтузиазмом ласкал меня языком, губами и пальцами. Он, вообще, всё делал с энтузиазмом, как я заметил. Отдавался мне так, словно в последний раз. Раскрытый, распятый, распяленный, лежал на постели подо мной и смотрел в глаза выпуклыми, будто огранённая  кабошоном голубая шпинель, глазами, как Колумб на долгожданную землю. Стонал, не стесняясь. Кричал, будто отродясь не ведал стыда.
У меня появился любовник, лучше которого и желать нельзя. Но вскоре я понял, что приобрёл гораздо больше. Он был гениален. Я с сожалением признал это перед самим собой.

Итак, Питер Смит-младший, внебрачный сын худородных баронетов из какой-то малоизвестной боковой ветви. Обедневшему роду едва ли хватило средств отправить отпрыска на обучение в Университет, стены которого видели тех, кто стали впоследствии маршалами, сенаторами, прославившими своё великое государство на поле битвы или дипломатии. Но талантливого юношу взял под крыло благотворительный фонд, чьим попечителем являлась известная леди Морз, вдовствующая баронесса Мюррей, которая помогала всем сирым и убогим. Мой отец тоже ежегодно делал щедрые вливания в фонд "тётушки Лиззи", как называли в народе леди Морз.

Несуразный паренёк деревенского вида выглядел среди родовитых юношей, как облезлая ворона в кругу прекрасных павлинов. Излишне длиннополый сюртук, коротковатые брюки, непослушные волосы, что лезли из-под шляпы, напоминая неряшливое соломенное гнездо.

- Цирковых дел мастер! - умники оттачивали языки, стоя кругом избранных и глядя с весёлым презрением на "долговязого журавля".

Мне было не с руки демонстрировать нашу с ним связь. Отношения двоих, созданных богом в мужском облике, порицались обществом.
Потому встречались тайком. Мы оба жили по одиночке, я потому, что мог себе это позволить, он потому, что никто не захотел с ним жить.
На публике мы вели себя отстранённо, будто и знакомы не были.

Ах, он действительно оказался гениален! Мудрые профессора на лекциях застывали, поражённые полётом его смелой мысли. Однокурсники относились к нему по-разному. Снобы с презрением не замечали талантливого почти  простолюдина, юноши попроще нравом простодушно восхищались. Но все единодушно завидовали, хотя усиленно скрывали это за маской дружелюбия или равнодушия.
Я не стал исключением. Я был умён, расчётлив, дальновиден, дипломатичен. Но, к сожалению, -  знал это - не было во мне той искры божьей, коей наделён оказался рыжий провинциал.

На втором году обучения он начал писать научную работу. Я тоже, но всё было не то, мой ум, оказавшийся вдруг скудным, не мог родить ничего гениального, нетривиального, нестандартного.

Наша связь с Питером продолжалась. Бывая у него, я знал, он плотно работает. Мне же ничего не шло в голову. А я жаждал славы. И был достоин её  по праву рождения.

- Питер, как продвигается твоя работа? - лениво спросил я, отдыхая в его постели после наших с ним забав.

- Очень хорошо, Генри! - воскликнул он, целуя меня пониже пупка, - Я чрезвычайно доволен! Если так пойдёт и дальше, думаю, к Рождеству смогу сдать первую часть мистеру Кенвуду!

Меня это известие больно кольнуло.

- Тебя можно поздравить, - с ревностью в душе заметил я, - станешь известным учёным, твои монографии будут изучать студенты в университетах.

- Ах, Генри, спасибо тебе, мой добрый друг! - он в чувствах поцеловал мне руку и на этом не остановился.

- Только ты меня понимаешь, как никто другой! Я счастлив, что судьба свела нас! - пылко восклицал он, сползая по мне пониже и оставляя дорожку горячих поцелуев. - Я люблю тебя всей душой, мой милый Генри!

Потом усталые мы заснули в объятьях друг друга. Среди ночи я проснулся от жажды. Питер спал, разметавшись на постели. Я подошёл к столику, налил себе из графина вишнёвого сока, что сам покупал на днях в пригороде. Потягивая напиток, прошёлся по комнате, где на всех вещах чувствовался отпечаток странноватой личности моего любовника. Шляпа с тульей чуть выше, чем требовал строгий этикет, манжет батистовой сорочки чуть длинней, буквально полдюйма, а уже выбивается из стройного ряда тех, кто родился с серебряной ложечкой во рту. На подоконнике листы исчёрканной, изрисованной схемами, формулами бумаги, скрученной на манер свитков, астролябия, маленький телескоп, старомодный компас, микроскоп.
Неужели он пользуется этим всем?
Чудак.
Я подошёл к старенькому письменному столу, чья красного дерева поверхность давно потеряла свой лоск под слоем чернильных пятен и была испещрена причудливой вязью выжженых кислотой, огнём или перочинным ножиком дорожек, точек и кратеров.
 
Стопка помятых  листов, придавленных тяжёлым бронзовым пресс-папье со львиной головой. Леди Морз хорошо его содержит, а то откуда у провинциального юноши средства на все эти приборы.

Попивая неторопливо сок, я одной рукой убрал пресс-папье и взял верхний листок, сплошь сверху донизу исписанный торопливым убористым почерком с зачёркиваниями, исправлениями, каракулями на полях, и начал читать в неверном свете луны, что пробивался через раскрытые портьеры.
"Прикладная психотерапия. Влияние электрических импульсов на лимбическую систему головного мозга" значилось в заголовке.
По мере того, как я углублялся в смысл написанного, моё лицо вытягивалось, а сердце сжималось от весьма недостойного для такого человека, как я, чувства, именуемого завистью. Это была научная работа Питера. Я отставил стакан в сторону и поспешно принялся читать, предварительно чиркнув спичкой и поднеся её к фитилю оплавленной свечи.
Через час всё было кончено. Я с жадным вниманием прочёл все листы и сидел, вперив взгляд в пространство.
Это был прорыв, свежая струя, новое слово в науке. Если эта работа будет опубликована, то Питер Смит-младший автоматически станет знаменит.
Мне стало физически больно. Сердце защемило, стало труднее дышать.
Ведь все эти выкладки были те, что крутились у меня в голове, но не желали укладываться в стройную систему. А он, какой-то жалкий провинциал, урод сумел. С внезапной злобой я взглянул в сторону постели. Мне вдруг стали омерзительны его рыжие волосы, его белое длинное худое тело, что сейчас с тошнотворной ясностью напоминало мне ощипанную тушку  крупной птицы, его половой орган, который вяло лежал, как сырая колбаска. Мне хотелось убить его, уничтожить, стереть в порошок. Убить саму память о нём.

Стиснув зубы, я тяжело дышал. Он, безродный деревенщина, сумел то, чего не сумел я, Генри Френсис Саутвуд, граф Шеридан, баловень судьбы, любимец удачи,
старший сын лорда Артура Гленвика, маркиза Дейлхилла, члена палаты лордов, наследник титула и земель. Как он посмел?!
Почему он решил, что ему это позволено?!

Решение созрело моментально. Я знал, что о работе Питера никому не известно в деталях. Он сам признавался мне в минуты нашей близости, лёжа на моей груди:

- Только тебе я могу доверять, Генри. Никто не знает, что я пишу. Хочу, чтобы моя работа произвела фурор в научном сообществе, потому молчу до времени! - его выпуклые голубые глаза сияли, а большой рот разъезжался от уха до уха.

- Не бывать этому! - прошептал я и начал поспешно собирать листки в стопку.
Потом я быстро оделся, сунул бумаги во внутренний карман сюртука и, бросив последний взгляд на бывшего любовника, покинул его навсегда.


Моя карьера резко пошла вверх. Этому способствовали и происхождение, и научная слава, обеспеченная публикацией той работы. Я был знатен, богат и любим, а стал ко всему прочему ещё и знаменит. Я читал лекции в самых крупных университетах мира, со мной считались лучшие умы страны и консультировались сильные мира сего, мои труды изучали студенты в стране и за рубежом. Я достиг всего, чего желал. После смерти отца унаследовал, как старший сын, высокий титул и немалые земли. Став следующим маркизом Дейлхилл, женился на знатной, богатой и родовитой девушке, чьё приданое увеличило моё благосостояние ровно в два раза.

Питер Смит-младший ещё тогда отчислился из университета и исчез. Неудачников никто не любит. Никто о нём не сокрушался,  кроме нескольких профессоров, что долго не могли забыть талантливого студента. Больше я нём никогда ничего не слышал и не хотел. Был уверен, что он спился и умер.

Время шло, жизнь и люди менялись. Стали исчезать прежние чопорность и церемониальность. Мир стал более динамичным, общение более простым. Стали появляться новые профессии и исчезать старые. Аристократия мимикрировала под демократичный люд. Прошло каких-то тридцать лет, а как всё изменилось. Я ездил на современном автомобиле и носил  костюм pret-a-porter известного бренда взамен гремящей колымаги, благоухающей керосином, и сюртука от лучшего  портного. Переехал из родового замка в современный загородный дом с техникой и достижениями научно-технического прогресса.

Вот он, телевизор, а на экране как  раз сейчас представитель современной модной профессии  - коуч.
Рыжеватый мужчина средних лет, похожий на немца, рассказывал о своём становлении. Если это слушают люди, если его биография интересна кому-то, значит, он известный в массах человек.
Я лениво скользнул взглядом по строчке внизу экрана.
"Питер Смит - коуч, известный бизнес-тренер, автор научных статей по психологии и психотерапии."

Мы люди старой закалки, признаём лишь то, что проверено временем.
Ещё один дутый специалист, успел я небрежно подумать, как в мозг начала закрадываться на цыпочках невероятная догадка.
Питер Смит. Рыжий. Питер Смит-младший?!
Я опустился в кресло, теперь уже не сводя взгляда с экрана, с жадным вниманием ловя каждое  слово ещё секунды назад абсолютно неинтересного мне человека.
Затаив дыхание, я на ощупь нашёл пульт от этого телевизора, коим пользовался крайне редко, и поспешно, боясь упустить хоть жест, хоть интонацию, включил звук громче. На моё счастье, я был один в доме, супруга уехала в гости к детям.
Забыв обо всем я слушал, пожирая глазами того, кто много лет назад делил со мной любовное ложе.

"... и сейчас я благодарен тому человеку. Я сумел оправиться от удара и поднялся с земли уже другим. Я счастлив сейчас, занимаюсь любимым делом и живу полной жизнью." - и он улыбался солнечной улыбкой от уха до уха на весь экран.

Я сидел, будто пригвождённый к креслу, не в силах пошевелиться, и не сводил глаз с этой улыбки.
Он вырыл мою совесть из могилы. Нет мне теперь покоя.

Я взял плед, бутылку пива и пошёл за дом, где на пригорке была моя любимая лужайка. Я любил сидеть здесь и смотреть на звёзды в вечерней тишине. Но сейчас меня они не радовали. Просто огоньки на темнеющем небе.

Кто я, задавался я вопросом и понимал, никто. Все мои достижения оказались фикцией, ибо основаны были на хлипком фундаменте. Я взял не своё и на этом построил жизнь. Теперь я качаюсь, как колосс на глиняных ногах. И вот-вот рухну, увлекая за собой в пыльную бездну всех, кто доверился мне и пошёл за мной.

"Самый главный судия для человека - это он сам, - говорил нам профессор философии в мою бытность студентом, - и его совесть."

И этот суровый безжалостный судья настиг меня. Приговор вынесен. Впереди безрадостное бесплодное существование. Экзистенциальная пустота.