Деревенская судьба. Глава 2. Неперспективные

Лесная дорога выныривает на пригорок, за которым - пологий спуск по чистому полю. Отсюда открывается знакомый до боли вид на мою деревушку. Ближайшая  избушка задумчиво глядит на лес большими окнами. "Здравствуй, родная! Здравствуй, милый незабвенный уголок!"
 Картина с годами остается неизменной, разве что на поле тут и там появилиь молоденькие сосны, березки да ракиты. А ведь совсем недавно здесь колосилась рожь...
Сердце сжимается от нахлынувших воспоминаний и невеселых раздумий...
Нынешнее запустение деревни произошло не в одночасье. Десятками лет строители "светлого будущего" сначала откровенно душили деревню всевозможными средствами, - от поборов и запретов до физического истребления крестьян, самых зажиточных – стало быть, самых трудолюбивых; затем просто притесняли, и это продолжается до сего дня. Ибо что сейчас делают власти, чтобы остановить отток молодёжи в города, привлечь к труду в сельском хозяйстве? Напротив, всё, что можно было развалить в деревне,  - всё развалено и заброшено, всё зарастает бурьяном и ядовитым борщевиком. Как после бомбёжки, стоят ободранные скотные дворы, недоуменно взирая на нас пустыми оконными глазницами. Кругом всё больше появляется домов с наспех заколоченными окнами. И стоит заброшенный дом, как покойник, которому закрыли глаза...
Попадёшь в такую деревушку, - и  в груди становится тесно и зябко...
Пахотные земли, пастбища и сенокосные угодья покрываются кустарником и сорным лесом. Поднимаются на обширных лугах высокие травы, отцветают и, погрузневшие, нескошенные, ложатся на землю, чтобы высохнуть и сгнить, снова стать землёю. Некому теперь косить травы. Поголовье скота повсюду стремительно сокращается. А ведь было время, когда  запрещали косить за пределами своих участков. Только дебилы-коммунисты могли придумать такие запреты. Сознательно или нет, но людей отучали работать. Опасались, наверное: вдруг кто-то разбогатеет от своей коровки или овечек, а это не по-советски, потому как по-советски - все  должны друг другу равняться, и никто не имеет права высовываться.
...Наверное, выдалось в тот год засушливое лето, и травы не хватало. Чтобы прокормить скотину, крестьяне косили тайком друг от друга по ночам, пробираясь на лесные опушки, поляночки и топкие канавы. Было мне тогда года четыре, но я хорошо запомнил, как бабушка будила меня ночью, боясь оставлять одного - как бы ребёнок не проснулся, мало ли что, одевала сонного и тащила в близлежащее болото. Я упирался и хныкал, и не мог понять, зачем это нужно. Ну как мне было объяснить, что нашей козе хочется кушать, и что травы в саду мало, и та не растёт, а потому этой травы надобно наворовать в кустах, иначе коза не даст молока? В ночи было холодно и неуютно, и страшно хотелось спать. Я стоял и ёжился, отрешённо наблюдая, как бабушка в потёмках машет косой, потом набивает этой осокой огромную корзину, в которой я свободно мог бы поместиться, взваливает её на спину, перекинув через плечо верёвку, и снова молча берёт меня за руку...
Эх, деревня, деревня, - приволье русское! Трава нынче в пояс, коси - не хочу. Зудятся руки на косьбу, ещё в юности познавшие красоту этого древнего труда и его великий дар - блаженную, несравненную усталость. Но если в прошлые годы траву с благодареньем разбирали соседи, то теперь приходится её гноить в компостной куче... Вымирает приютившее меня старинное Вехно, в котором я и сам почти не отличаюсь от городского дачника... Вымирает и моё родное Исаково, как и соседнее Себрово. Осталось в этих деревнях по два-три дома, где ещё теплится устремлённая к закату жизнь. Одно название уцелело от деревни Морозы - родины моей бабушки. Откуда оно, такое название? Может, не случайно появилось оно много столетий назад? Связано ли оно с людьми, которые были там первыми поселянами, или с какой-то историей? Откуда Ульково, Голенищево, Юхново, Тетерино, Осиновка, Котельно, Карнышино - названия окрестных деревушек, по большей части исчезнувших?..   Ведь не только благозвучие вкладывали люди, именуя свои родные места. Спросить бы об этом тех псевдоучёных, придумавших идиотскую теорию "неперспективных деревень", сразу подхваченную большевиками, сделавшими  всё для тайного уничтожения деревенской жизни по всей России, ибо явного разгрома "кулацких" крестьянских хозяйств оказалось для них недостаточно. Самые заметные, самые лучшие крестьяне-труженики, - среди них оба моих деда, - были сосланы или расстреляны в лагерях борцами революции. Как тут не вспомнить слова Виктора Астафьева: "Большевики, начавшие свой путь с отнимания и уничтожения хлебного поля и его творца, - есть главные преступники человеческой, а не только нашей, российской, истории..."
И затихла деревенская жизнь, оборвалась ниточка, связывавшая между собой многие поколения, трудившиеся на земле, обретавшие истинную, непреходящую радость в родстве с природой, оборвалась, как древняя и, казалось, бесконечная раздольная песнь. Убегают молодые люди из села, ибо не хотят среди разора и безработицы, одичания и повального пьянства устраивать свою жизнь. Оканчивают школу - и скорей в город, в котором пусть тоже неспокойно, а всё же повеселей да посытней, и перспектива по части образования, и заработки. Подрезаны деревенские корни, забыты, а, в худшем случае, попраны многовековые традиции и основы православного устроения жизни. Вера отцов предаётся забвению и насмешкам, - то святое, единое на потребу, в чём наши деды и прадеды видели свет и смысл жизни, что помогало им переносить немыслимые испытания...