Гостья

     Как всё-таки однообразны летние вечера в провинциальных городках юга России! Лучше всего об этом могли бы сказать те, для кого во всём  русском языке нашлось только длинное казённое слово “командировочный”.  Одним из них был и продолжаю оставаться я, рядовой служащий науки. Судьба постоянно заносила меня в один и тот же город А., как будто требовала, чтобы я переменил свой образ жизни со столичного на унылый и размеренный. Юность я провёл в почти таком же городе с очень похожим названием, в ходе политического лихолетья доставшемуся соседнему квазигосударству. И уж теперь, после столиц, ни за какие коврижки никто не смог бы меня уговорить посвятить свою жизнь душному южному городу. Но судьба всё пытала и пытала меня.
      Этот приезд пришёлся как раз на те дни, когда период буйного цветения акации сходил на нет, а голоса скворцов и ласточек доносились всё реже и реже. Наступала жара.
      Не знаю почему, но именно в моей гостинице народ никогда не был шумным. Утром, понятное дело, суета с отъездом на работу затрагивала всех, отчего не видеть людей я не мог при всём моём желании. Но вот вечером куда-то они все исчезали. Вечером всё и произошло.
      После привычной работы- если привычной можно назвать ежедневные поиски решения очередной внезапной технической трудности, ради чего, собственно мне и моим коллегам платили зарплату- я, по своему обыкновению, не стал занимать свой столик в гостиничном кафе. Тамошним ужинам частенько предпочитал позднюю трапезу в номере из собственной стряпни с удивительно вкусной рыбой и такими же желанными для  петербургского жителя дарами овощного юга. Само собой разумеется, за день или два до попадания на прилавок, а потом и на мой стол эта рыба проплывала мимо  рынка в реке по соседству. То есть еда была настоящая. Пусть и такая, но всё же компенсация за разлуку с любимым городом и друзьями.   Наверное, к описываемой истории я уже был неплохим специалистом -ведь я уже умел распределять силы и желания так, что меня хватало и на работу, и на творческий отдых. На юге, особенно в самую знойную пору, это удаётся не всем. Впрочем, с высоты командировочных лет можно утверждать, что мне уж совсем не повезло с местными радостями- местные достопримечательности давно изучены и приелись; редких красавиц, давно учтённых толпой инженеров и военных, мне не попадалось, а к любому горячительному, особенно без повода, я охладел как-то вдруг и надолго.

      В общем, коротал этот вечер, как и большинство других своих вечеров за кистью, исправляя огрехи в своей незатейливой марсианской композиции. Этюдник стоял в спальне, большие окна которой старались мне помочь. Но вот фантазия и умение мои иссякли и пришлось сознаться самому себе, что в следующий раз крепко подумаю, стоит ли вообще браться за марсианский пейзаж, если ты и земным толком не овладел. Выдохнув этот неутешный вывод, я снял недоработанный этюд и, не вытирая рук от масляной краски, направился было на балкон в самом конце гостиницы в надежде, что уличный ветер высушит и этюд, и мои творческие страдания.
 
      Нет, не могу, до настоящего дня не могу понять, как я пришёл в себя. Во второй комнате моего номера была небольшая гостиная с диваном, служившая и моей кухней, и рабочим кабинетом одновременно. И с этого дивана на меня взглянула, нет - сверкнула изумрудным бликом глаз, ничуть не удивившись нашей встрече, вполне себе симпатичная особа лет, возможно сорока пяти, а возможно и старше. Красивым женщинам как-то не хочется давать возраст, и дело, должен заметить, не в правилах хорошего тона или воспитания. Просто не получается измерять красоту возрастом. Во всяком случае, мне это не удавалось ни разу.
      -Здравствуй, чуть прищурив глаза, словно изучая меня, тихо, но уверенно проговорила незнакомка.
      -Привет, то есть добрый вечер,- пролепетал я, не выпуская картона с мокрым этюдом из перепачканных пальцев рук.
      -Не против, посижу у тебя немного, пережду жару? Дверь в номер только у тебя была открыта. И, кстати, зачем?
      -Дверь я открыл, это верно. Но не для гостей, даже таких обворожительных, как Вы, - ответил я, чуть успокоившись от неожиданности встречи и особого шарма гостьи.

      Та поправила сбившуюся тёмную накидку с дивана. Её движения были легки, но в этом её действии обнаруживалось несогласие с неаккуратностью. Незнакомка и сама была полна строгого очарования. Её стройное тело, обтянутое зелёным вечерним платьем, как и короткая изящная причёска без малейших сомнений давали понять, что ни первого, ни второго не коснулась рука заурядного мастера. Стилисты, несомненно, были частыми посетителями этой чудесной феи, а феи, как знаю даже я, по салонам сами не ходят. Но даже стилисты вряд ли посмели бы просто так навязать своё мнение этой удивительно элегантной, хоть и не молодой уже особе. Я не мог знать наверняка, но предположил, что это скорее она давала тем совет, как изящнее изменить её локоны или изгиб линий её будущего платья.

      Гостья явно тянула с ответом, будто давая мне возможность понять мою оплошность о только что высказанном мною.
      -Так ты совсем не ждал меня, и даже не мечтал?- сладко пытала она меня удивительно мягким голосом, добавляя к своему удивительному образу коварный прищур зелёных глаз.
     -Ждать? нет, не ждал. А вот мечтать... -На минуту я замолчал, выискивая красивые для собеседницы слова.
     -Ну-ка, ну-ка...Когда же ты это мечтал? Обо мне? -гостья явно освоилась и в обстановке, и в беседе.
     -А хотя бы и ночью, - не слишком изящно подыграл я, пристроив к стене этюд и вытирая разбавителем руки от краски.
      -Хм, ночью... Уж не в эротическом ли сновидении, сударь? - громко, как на девичьем кругу с единственным молодцем рассмеялась незнакомка.
     -Ну оставим, оставим эту тему,-  тут же предложила она тоном, легко выдававшем кураж.
     -Сядь лучше рядом, покажи, что тут у тебя за аукционный лот, не без лёгкого ехидства, но всё с той же непременной улыбкой скорее приказала, чем попросила меня фея.

     То ли от усталости, то ли от начинавшей надоедать назойливости, пусть и очаровательной, но всё же нежданной особы, желания понравиться ей у меня не было и я ответил просто, всё ещё избавляясь от краски и противно пахнущего разбавителя:
    -Да никакой не лот, и не шедевр, а так...  опус на тему планеты Марс. Марсианский пейзаж, если разбираетесь в жанрах. Гора Олимп. Самая большая гора во всей Солнечной системе. Вулканического происхождения.
    -Мне ли не знать. Кстати, не без твоей, искусствовед, помощи. Уфологический пейзаж ты сочинил?
    -Допустим. Только не сочинил, а ввёл в художественный оборот.
    -Ну садись, садись же. И, можно, я скину туфли.- Она непринуждённо и даже изысканно освободилась от тёмно-зелёных под цвет своего изумрудного платья туфель. -Так ты не сказал, почему ты открыл дверь?

    Моя фея явно ввязывала меня в беседу, но ни огрызаться, ни потакать ей я не желал. Впрочем, обидеть её тоже не хотелось. Присмотревшись к её глазам светлого изумруда я ответил совсем прозаично:
    -Кондиционеры не люблю. Да и болезнь кондицио..., тьфу, легионелло случается от них, шумят к тому же, мешают думать. А на улице духота. Вот дверь и открыл. К тому же бегаю на балкон, приношу, возвращаю холсты и картонки с сюжетами. Вот и не закрываю.
    -Ты хотел сказать - мешают мечтать?
    -Да, именно это я и хотел сказать. Все, наверное, мечтают. Вот Вы, например, мечтаете?
    -Что ты! Мне-то зачем!? Достаточно того, что многие мечтают обо мне. Этим и живу. А что ты там про картинки с сюжетами? Или этюдами. Так ведь правильнее? - поправила вопросом в свою очередь меня она. -Но я-то тебя знала по рассказам и стишкам.
    -Спасибо, оценил. - обиделся я.
    -Ну почему? Не стоит язвить. Попадаются и неплохие. Но больше неровные. Не есенинские, не блоковские, - то ли с ехидцей, то ли с сочувствием заключила она и грациозно поднялась с дивана.
    -А я и не собираюсь быть похожим ни на Есенина, ни на Блока, ни на Гёте. Я пишу о своих чувствах.
    -Ах вот как! -засмеялась она тоном, полным иронии и сложила руки, едва наклонив голову в мою сторону.

     Я продолжал разговор, но от моего внимания не ускользнуло, что пальцы её правой руки на предплечье поочерёдно вторят ритму моих слов.
    -Если уж Вам так интересно, почему я не хочу быть похожим на Есенина или Тютчева, скажу так: и Есенин, и Петрарка, и любой другой из великих - мои учителя. Но не в смысле стихосложения, или формы, как сейчас говорят. Высокий слог мастеров заставляет меня совершенствовать свой собственный язык души, в том числе свой собственный литературный. И это - моя благодарность миру, что он принял меня к себе.
     Незнакомка поджала губы, дуги её бровей изобразили некий вывод для неё самой.
     -Да пиши, я тебя не журю и уж тем более не осуждаю. Никто не журит, никто особо не критикует. Хотя я бы прошлась по твоим строчкам. Но не сегодня. А что у тебя в графине там, на подоконнике? О-о-о! Акация? Какой волшебный запах! - внимая запаху в восторге покачала головой гостья.
    -Не акация, а робиния. Не признаю обывательских упрощений,- заметил я.
    -Но все же говорят акация! - настаивала зеленоглазая особа.
    -Я уважаю точность. Чубушник только кажется жасмином, но он всё равно чубушник. Если это пилот, то он пилот. Лётчик- профессия из военной авиации. Предметы из раскопок археологи называют предметами материальной культуры. и только то, что не поддаётся атрибуции, датировке, или неизвестно происхождение и предназначение найденного имеет право называться артефактом. Гобеленами могут называться только те шпалеры...
    -Ясно-ясно! - перебила она и провела левой рукой по краю своей причёски, что очевидно было непроизвольным знаком чего-то особенного для неё. -Смотри-ка какие мы точные! Всех устраивает, а тебя нет.
    -Я не за точность, а против подмены понятий, -парировал я, ничуть не обидевшись на её полуиронию.

    На время наступило молчание. Она изучала меня своим лукавым взором, я же лишь украдкой поднимал глаза на собеседницу. И в тоне беседы и в поведении в целом её выдавали уверенность и хозяйское положение. Я поймал себя на этой мысли и уже вдруг собрался сделать первый за весь вечер вывод, но что-то остановило. Близость гибкого тела и чарующее лицо, её красивые ухоженные руки заставили переживать совсем иные чувства.  В какой-то момент я почувствовал её дыхание, отчего слегка задрожали руки и возникло желание взять её смешливое лицо в ладони и пить, пить, пить каждый выдыхаемый ею глоток воздуха. Незнакомка же всё разминала свои элегантные ноги и продолжала:
    -А вот скажи, поэт, пиит, менестрель... Почему ты пишешь о любви? У тебя хватает опыта в иных литературных формах. Ну, например, рассказы твои я листала, есть что почитать...очерки, новеллы. Можно продолжать развивать темы из них. Да и из жизни твоей поводов для сюжетов хватает. Ты же никогда не писал про заграницу. Ты там был не сосчитать сколько раз, а не пишешь об этом. Напиши про какой-нибудь Стокгольм. Про конференцию. Про то как задержался в магазинчике колониальных товаров на Карлаплане, едва не опоздав на паром и запрыгнул, когда тот уже отходил от пирса. И всем станет понятно и забавно. Ты и архитектуру знаешь, и даже уже что-то писал про каких-то шведов, - ошарашила меня осведомлённостью собеседница, сложив руки. Правая ладонь её при каждом слове  поглаживала предплечье, вторя каждой фразе гостьи.
   -Я тебя разочарую. Для всех, и даже для большинства, не пи-шу. Я пишу для избранных, точнее- для тех, чьи души я хотел бы тронуть, тронуть своим пером. И потому-то и пишу для соотечественников. А шведы, о которых ты вспомнила, те полегли в Выборгском морском сражении 1790  года. Почти наши уже. Предельно понятно, - отбивался я.
   -Понятно, -согласно протянула мягким голосом она, вытягивая ноги.
   -Слушай, ты бы помял мне ступни. Нет, вру! не ступни. Вот тут, сделай как когти кошки,- она взяла мои пальцы и стала показывать, как нужно мять ей одновременно и плечи, и под ключицей, будто была моей близкой подругой.
   Я не заставил себя ждать и как можно нежнее проделал приятную для обоих про цедуру.
   Фея закрыла свои очаровательные глаза, что не скрыло от меня её желания сказать легко предсказуемый комплимент.Так и случилось.
   -Блаженство, - отдавшись истоме произнесла она всё тем же лукавым тоном и ещё больше откинула голову на меня.
   Неведомая сила заставила меня впиться в её чудесное лицо.  Оно и без ужимок было восхитительно коварным. Но совсем удивительным сделали её облик тонкие брови, рисунок которых непрерывно менялся.
   Перебирать пальцами её плечи доставляло непередаваемое удовольствие. Чувство усиливала открывшаяся возможность без особого стеснения разглядеть её лицо.
   “Надо же!”-в изумлении рассуждал я,- “Лицо вовсе не правильных и не рекламных форм, а как сладко его лицезреть”.
   -Как ты выразился? Лицезреть? - вмешалась в мои мысли незнакомка, чем невероятно смутила меня.
   -Ну надо же! Ты умеешь читать мысли? Да ты опасна для мужчин, - только и нашёлся что сказать я.
   -Вовсе нет, вовсе нет. Я просто так играю. Если захочу. А играю не со всеми, - подчёркнуто медленно протянула она.
    Между тем касания моих пальцев видимо перестали доставлять ей наслаждение, что не могло не расстроить меня. Всё же мужское желание и любопытство разгорелись ещё сильнее и я, делая вид, что не могу совладать с молнией её платья, без излишнего стеснения коснулся её маленькой упругой груди дрожащей ладонью. Шёлк её груди парализовал и без того мои неловкие движения. Перехватило дыхание.
   -А ты хитёр, - нехотя,  с сожалением отреагировала она и медленно наклонив тело, освободилась от моих ласк.
   Наступило замешательство. Ни фея, ни тем более я, не брали  больше на себя инициативу продолжить разговор. Мне было досадно и за поражение, и за гостью, подавшую было надежду на сокровенное завершение вечера. Пауза становилась невыносимой.
   -Пойду вниз за чаем, -соврал я, заведомо зная, что в это время кафе гостиницы уже закрыто.
   Вместо кафе я вышел на балкон в полной растерянности. Южная бархатная ночь опустилась на город, сверчки и крупные звёзды вернули меня к мысли, что я далеко от дома. Откуда-то взялись усталость и вялость.
   Когда я вернулся в номер гостьи уже не было. Грусть почти всецело захватила моё бестолковое сердце. Едва осознав, что не понимаю, куда деть себя, медленно подошёл к окну. Вдруг взгляд мой приковал кувшин на подоконнике, в котором недоставало одной ветки белой акации. Тут же лежал маленький листок с одним единственным словом, написанным красивым женским почерком: “робиния”.
   -Робиния, -зачем-то вслух прочитал я, и к моей неожиданной грусти примешалось что-то ещё.

   Захотелось взглянуть на небо. Наверное, в желании попрощаться на ночь со звёздами. Вдруг мне показалось, что откуда-то издалека в комнату с тёплым ночным ветром проникла предательская печаль барочной музыки . Как же эта музыка была некстати! Совсем, совсем некстати.

                ***
Город А., 07.07. 2022 г.

Илл. Валерия Выборжанина "Гора Олимп на Марсе с высоты полёта КА Mars Express"