Пушкин. Патографика ревности. 2

               
                «то робостью, то ревностью томим»

Натали, кобели, ревность и ...

Психиатр Минц Я.В. в качестве эпиграфа к своей  статье «Патография Пушкина» привел слова первого биографа Пушкина П. Бартенева :

"Это состояние души можно назвать юродством поэта. Оно замечается в Пушкине до самой женитьбы, а, может быть еще позднее".  П. И. Бартенев. Пушкин в Южной России
 
Минц выделил патологию уже в наследственных данных поэт-человека А.С. Пушкина:

«Прадед поэта по отцу, Александр Петрович Пушкин, умер весьма молодым, в припадке сумашествия зарезав свою жену, находившуюся в родах; сын его, Лев Александрович, представлял собой ярко патологическую личность: пылкий и жестокий, он из ревности замучил свою жену, заключив ее в домашнюю тюрьму, где она умерла на соломе.
О отца он унаследовал много писхопатических черт, включая непостоянство нрава … Мать Hадежда Осиповна была женщиной вспыльчивой, эксцентричной, взбалмошной и рассеянной до крайности.»

Неизвестно задавали ли прадед и дед поэта шекспир-вопросы:
- Бить ил не бить
- Молилась ли ты на ночь, Дездемона

В Пушкине эта родовая программа нашла выражение в главной его психопатологической черте  = «резкой неустойчивости его психики» (имеющей ярко выраженную цикличность смены настроений, далеко выходящей за пределы нормальной ритмичности настроений обыкновенных здоровых людей).  Колебания настроения с резкой неожиданной сменой «вверх-вниз» будут соответствовать колебаниям его бурной психики то в форме резкого возбуждения, то в форме депрессии.  Причем приступы депрессии в последние два-три года стали учащаться и по длительности все более превосходить интервалы душевного подъема

Минц  видит такой конец «патографической  картины» психики Пушкина:

«Из последующей эпохи его жизни к его вечно возбужденному состоянию примешивается возрастающее чувство ревности, пожиравшее его и ухудшавшее его самочувствие все сильнее и сильнее, несмотря на то, что приступы возбуждения как будто и ослабли. Таково было его состояние во время женитьбы и в последующей брачной жизни. Здесь ревность уже превращается в нечто бредовое, шизоидные элементы сказываются все более и более. Тоска, скука, замкнутость настолько начинают доминировать, что в 1835 г. стали замечать сильное изменение характера Пушкина: Он стал желчным, обозленным, подозрительным; все окружающие кажутся ему врагами; в каждом слове ему чудится намек или оскорбление.
В 1837 году все стали замечать, что Пушкин сделался прямо каким-то ненормальным.
По-видимому, в одном из депрессивных состояний он добивался той роковой дуэли, во время которой смертельная рана подсекла его жизнь.

Вообще вся семейная драма Пушкина, приведшая его к роковому концу, разыгралась на почве этой патологической ревности. Пушкин, видя в женщине предмет чувственного обожания, в то же самое время если не вполне ненавидел женщину то, по крайней мере, ее очень и очень низко ставил: он считает ее существом низшего порядка, лживым, злым, коварным и душевно грубым.»

***
Кокюаж и неверность с ревностью в перемешку стали метатемой переписки супругов = точнее писем Пушкина к жене (ибо письма Натали сокрыты)

30 октярбя Пушкин пишет женке из Болдино в СПб:

«… я хочу немножко тебя пожурить. Ты, кажется, не путем искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало.
Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая <тебе задницу>; есть чему радоваться! Не только тебе, но и Парасковье Петровне легко за собою приучить бегать холостых шаромыжников; стоит разгласить, что-де я большая охотница. Вот вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи будут.
К чему тебе принимать мужчин, которые за тобою ухаживают? не знаешь, на кого нападешь. Прочти басню А. Измайлова о Фоме и Кузьме. Фома накормил Кузьму икрой и селедкой. Кузьма стал просить пить, а Фома не дал. Кузьма и прибил Фому как каналью.
Из этого поэт выводит следующее нравоучение: красавицы! не кормите селедкой, если не хотите пить давать; не то можете наскочить на Кузьму. Видишь ли? Прошу, чтоб у меня не было этих академических завтраков.
Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чем не бывало; и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь.
Гуляй, женка; только не загуливайся и меня не забывай.

 Да, ангел мой, пожалуйста не кокетничай.
 
 Я не ревнив, да и знаю, что ты во все тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю все, что пахнет московской барышнею, все, что не comme il faut, всё, что vulgar...  Если при моем возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя.

Ты спрашиваешь, как я живу и похорошел ли я?  Во-первых, отпустил я себе бороду; ус да борода — молодцу похвала; выду на улицу, дядюшкой зовут.  Просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трех часов. 
Недавно расписался, и уже написал пропасть.
В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти часов — читаю. Вот тебе мой день, и все на одно лицо.»

Комментарии  А. С. Пушкин   Собр. соч. в 10 тт. Т. 10:
Парасковья Петровна — вероятно, дочь Вяземского. Басня А. Е. Измайлова — «Заветное пиво». Ninon (Нинон) — Нинон де Ланкло, французская куртизанка.  Написал пропасть — за это время, помимо «Истории Пугачева» и «Медного всадника», Пушкиным были написаны «Анджело», «Воевода», «Будрыс и его сыновья», «Капитанская дочка», «Пиковая дама» и ряд стихотворений. «

В следующем скором письме:

«Повторю тебе помягче, что кокетство ни к чему доброму не ведет; и хоть оно имеет свои приятности, но ничто так скоро не лишает молодой женщины того, без чего нет ни семейственного благополучия, ни спокойствия в отношениях к свету: уважения… Женка, женка! Я езжу по большим дорогам, живу по три месяца в степной глуши, останавливаюсь в пакостной Москве, которую ненавижу, - для чего? – Для тебя, женка; чтоб ты была спокойна и блистала себе на здоровье, как прилично в твои лета и с твоею красотою. Побереги же и ты меня. К хлопотам, неразлучным с жизнью мужчины, не прибавляй беспокойств семейственных, ревности etc, etc. Не говоря о положении рогоносца...»

В следующем скором письме:

««Благодарю тебя за то, что ты обещаешь не кокетничать».

Еще позже:

«Эй женка! Смотри... мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети – покамест малы; родители, когда уже престарелы. А то хлопот не наберешься и семейственного спокойствия не будет».

Это только один пример из одной поры темы переписки ревнивца с той, что для этой ревности дала такую обильную пищу судя по преобладающей теме взаимных  подозрений

Но и муж Пушкин давал повод для ревности для ревности жены, которая не была лишены этого природного людского чувства в условиях ДПР. Вот один пример = реакция мужа на ревность и подозрения женки:
«…Н. Н. Пушкиной
12 мая 1834 г. Из Петербурга в Ярополец
Какая ты дура, мой ангел! конечно я не стану беспокоиться оттого, что ты три дня пропустишь без письма, так точно как я не стану ревновать, если ты три раза сряду провальсируешь с кавалергардом. Из этого еще не следует, что я равнодушен и не ревнив. Я отправил тебя из Петербурга с большим беспокойством; твое письмо из Бронницы еще более меня взволновало. Но когда узнал я, что до Торжка ты доехала здорова, у меня гора с сердца свалилась, и я не стал сызнова хандрить. Письмо твое очень мило; а опасения насчет истинных причин моей дружбы к Софье Карамзиной очень приятны для моего самолюбия. Отвечаю на твои запросы: Смирнова не бывает у Карамзиных, ей не встащить брюха на такую лестницу; кажется, она уже на даче; графиня Соллогуб там также не бывает, но я видел ее у княгини Вяземской. Волочиться я ни за кем не волочусь. У меня голова кругом идет. Не рад жизни, что взял имение, но что ж делать? Не для меня, так для детей. «
Письма этой поры переполнены темой кокетства жены на публике,  проблемой природы ее восторгов от своры окруживший ее «кобелей», понюхиваюших и вынюхивающих, и связанной с этим поведением «мужеской проблемы», включая рогачество и «академ. завтраки» ….

***
Пушкин. Приятелю (1821)
Не притворяйся, милый друг,
Соперник мой широкоплечий!
Тебе не страшен лиры звук,
Ни элегические речи.
Дай руку мне: ты не ревнив,
Я слишком ветрен и ленив,
Твоя красавица не дура;
Я вижу все и не сержусь:
Она прелестная Лаура,
Да я в Петрарки не гожусь.