Контейнер для умирающей любви. 6. Исключение неизв

Контейнер для умирающей любви.6.Исключение неизвестного из системы уравнений
Продолжение.

Она зашла в палату, как в страшный сон. Переступила порог и стала не собой сейчас, а той собой прежней. При других она еще могла быть собой прежней. Несмотря на то, что новая напуганная тоже была тут.

Просто вошла, просто поздоровалась и даже улыбнулась приветливо. По крайней мере она это сделала, а как это выглядело со стороны, она не знала.  Все поздоровались в ответ. И тоже, как показалось Вере, приветливо. По их лицам не было понятно, что происходит что-то не то, что-то запредельное. Она не разглядывала каждую из женщин подробно, но их лица показались ей естественно спокойны. И это даже немного успокоило ее. Этот абсурд. Как будто страшный сон про казнь и жить им, тем, кто в ее сне и ей тоже осталось недолго, а все приветливы и спокойны. Может это и правда сон?

Сестра показала ей кровать – прямо у двери, на самом входе и ушла, предупредив всех, что скоро по наши души придут. Так и сказала. Стало неприятно – этот юмор… А если не юмор – еще неприятнее. Причем тут души? Вера посмотрела на аккуратно застеленную кровать, тумбочку рядом. Положила на тумбочку выданные ей бумаги. «Ну и хорошо, что у двери – так спокойнее, как будто выход есть еще. И, если что, можно уйти». Дверь приоткрылась щелочкой и в нее заглянул муж – кажется, его теперь везде просто пускали, как своего. Или его просто никто не смел останавливать – боялись. Что бы она делала без него?

Муж – как свежий воздух той, другой жизни. Где все было хорошо и спокойно. По сравнению с происходящим тут, все остальное и правда казалось хорошим и спокойным.

Он увидел Веру, открыл дверь шире, увидел всех, поздоровался. Вера не хотела, чтобы он тут задерживался – как будто он мог тут подцепить какую-то смертельную заразу, а она очень хотела уберечь его. Хоть его. Взяла у него пакет, заглянула внутрь: халат домашний - «надо потом его выкинуть», ночная рубашка – она специально попросила нелюбимую, постельное белье свежее – сказали «потом пригодится». Потом… Тапочки – тоже, ясно, на выкид. Резиночки для ее длинных волос, бритва женская одноразовая, крем и что-то еще по мелочи. «Остальное – еду - можно будет потом принести – завтра».

Пакет кинула на диван и вышла с мужем – проводить. В коридоре снова никого не было – как вымерли все.

- Потом все сожжем. Все барахло это сожжем.

- Да может просто выкинем? Выйдем отсюда и выкинем. Прямо с мешком. А то, где жечь…

- Можно и выкинуть, но лучше бы сжечь.

«Сжечь – это как про злость, как про войну с этой несправедливостью, с этим ужасом. «Сжечь мосты». Чтобы не возвращаться, никогда больше не возвращаться. Все сжечь! А выкинуть, это как будто прощаю. Как будто – «ну что же, всякое бывает. Подумаешь.». Она подумала, что не сможет объяснить этого мужу – себе-то сложно было это все объяснить. Больше было похоже на безумие. Как безумие объяснить? Стыдно.

- Ладно, я поеду, Вер? Мне там еще надо… Тебе еще надо что-то? Я вроде все привез… А здесь мне все равно нельзя. Давай на созвоне. И завтра я приеду.

- Приедешь? Точно? – это одиночество подало голос. Все бросают, уходят. А он придет.

- Да, конечно. Мама еще хотела моя…

- Не, ты что! Не надо никого больше. Не надо, пожалуйста! Потом. Когда-нибудь потом…

Только сейчас она подумала про потом. Будет же еще потом. И те же люди, и то же все – только она другая совсем. Без живота. И они все будут смотреть…

- Ладно, не надо - так не надо. Я уже так и сказал ей, - улыбнулся.

- А ты приходи. Обязательно!

- Конечно! Ну давай, я пошел. Держись.

Они обнялись. Живот прижался к нему. И пнулся. И муж пошел прочь по коридору.

Как хотелось побежать за ним «Не оставляй меня здесь! Пожалуйста! Я боюсь!». Но это же глупо. Поэтому Вера смотрела в след и сдерживала слезы. Нельзя раскисать. Она вернулась в палату и подошла к окну – может еще раз увидит его, помашет.

Через час к ним в палату пришли. На удивление, время за разговорами пролетело незаметно. Вера так и не рассказала ничего. Хотя может быть стало легче. Поговорить хотелось, но жаловаться нет. Да и у них было все другое. Поэтому, когда до нее дошла очередь знакомиться, она только и сказала «а у меня по медицинским показаниям». И вскоре пришла сестра и началось.

Она раздала всем таблетки. Сказала, что сегодня никакого осмотра не будет. Только стандартные процедуры – клизма и побриться, кому надо.

Последнюю реальность унес муж. Дальше проще было находиться в полусне. Никто не спрашивал, что это за таблетки, зачем нужна клизма и бриться. Надо, значит так надо. Они все пришли сюда за помощью и должны доверять.

Чуть позже пришла врач и произнесла красивое слово «элиминация». Красивое, но незнакомое, поэтому пугающее. Все съели еще по таблетке и легли.

Уже потом, когда все процедуры закончились, Вера прочитала:

«Элиминация – пренатальная остановка сердечной деятельности плода с предварительным его обезболиванием».

Полистала дальше:

«Элиминация (от лат. eliminare «изгонять» < e(x) «из» + limen «порог») — многозначный термин:

в математике — исключение неизвестного из системы уравнений;
в биологии — гибель отдельных особей или целых групп организмов (популяций, видов) в результате различных естественных причин;
в инфектологии — снижение заболеваемости инфекционной болезнью до нуля в границах некоторой территории;
в химии — тоже, что элиминирование (отщепление);
в экономике:

изъятие существующих продуктов из производственной программы предприятия;
прекращение производства товара;
вывод товара с рынка как потерявшего конкурентоспособность и спрос.
Исчерпывающе, по всем пунктам в точку.

Штор не было, темноты не было, ведь в Питере во всю царили белые ночи. Кто-то из женщин почти сразу захрапел. Вера спать не хотела. Сказали, что через некоторое время может начать болеть живот. Может даже очень сильно. И она ждала этой боли. Прислушивалась к малейшим сигналам изнутри. Боялась, что от горя просто пропустит физическую боль. Вера лежала на боку и не убирала руку с живота. Раз так получилось, то она должна быть рядом до конца. До конца должна быть сильной. Может ему там и все равно, как говорят врачи. Но ведь раньше она относилась к нему, как к нормальному, здоровому, хотя он был болен почти с самого начала. И он уже привык… Вот опять - она никак не могла принять реальность, принять его тяжелую болезнь.

Накатывали воспоминания. Вера вспомнила, как когда-то у них сильно заболела собака и врачи сказали, что продолжать лечить – только продолжать мучения животного. И они ждали врача, который бы освободил собаку от мук. А тот смотрел на них… И эти непонимающие глаза… А еще что-то похожее из детства, когда понимаешь, что тебе еще жить и жить, а рядом любимые бабушка и дедушка, да даже папа и мама, которые не имеют этой возможности. И эта вина, хотя не виноват. И снова как будто тайна. Как будто они думают, что будут еще очень долго жить и веселятся, а ты, ребенком даже, понимаешь, что силы-то не равны. И очень их жалко. Но вслух радуешься вместе с ними, через внутреннюю горечь.

Вера как будто очнулась от воспоминаний и обнаружила, что равномерно похлопывает себя по животу – машинально выхлопывает какой-то ритм «тук-пауза-тук-пауза-тук». Остановилась. Вспомнила – так любимая бабушка успокаивала ее в детстве, когда она плакала. Хлоп-хлоп по спине. Вера прислушалась. Живот не болел, только тихо шевелился. Что нужно говорить в таких случаях? Что нужно думать в таких случаях, чтобы не умереть от горя? Она не знала. В голову пришло: «Все пройдет. И это тоже». Она прижалась спиной к холодной стене, положила на живот обе руки и затихла.