Мордов-и-Я чисто-конкретно тюремная комедия гл. 4

                глава 4-я

                ИДЁТ ЭТАП

Столыпинский вагон двигался накатанным путём, как старый усталый верблюд – медленно и практически не качаясь.
ФСИНовский конвой слегка унял свою напускную строгость и, не смотря на наличие камер видеонаблюдения по всему вагону, разрешил зэкам курить, но только тайно, чтобы не попасть на сканеры «всевидящего ока» современных технологий.
Этапируемые блаженно пользовались этой привилегией, с каждой затяжкой горького дыма погружаясь в тягостные раздумья.
-- Слышь, мелкий! – раздался в душном сумраке густой бас матёрого рецидивиста: -- Чё ты, как мышь, под шконарь засухарился? Вылезай давай!
Женя-Евгений покорно подчинился, усаживаясь на краешек нижней полки.
-- Чё, доходяга? – хихикнул зэк. – Очко не железное – жмётся?
Ботаник поправил очки и заговорил неожиданно уверенным тоном:
-- А позвольте поинтересоваться, так между прочим… Вас, собственно говоря, как зовут? Какая статья? А то едем вместе, понимаешь, а с кем я рядом сижу – понятия не имею.
Зэк оторопел от такого, пусть даже справедливого, но, всё же, протестного заявления. Поэтому в его голосе задребезжали слабенькие нотки уважения:
-- Валера… Якут… -- важно прохрипел зэк.
-- А фамилия твоя какая? – осмелел Женя-Евгений.
-- Не на допросе! – хищно огрызнулся Якут.
Но, пережившего неимоверный шок, Женю-Евгения было уже не остановить. Атмосфера этапно-каторжанского быта полностью поглотила сознание уже бывшего ботаника. Изменилось всё – осанка, взгляд и голос.
-- Верно толкуешь, братское сердце. – Шизоидное состояние недо-полу-мужчины вскрывало, как гнойный нарыв, генетические залежи, пусть не Альфа, но, всё же самца. – Я же не с лошадиной предъявой к тебе! Здравый интерес порядочного арестанта всегда по жизни приветствуется!
Якут погрузился в недоумённое молчание и задумчивость. Многое он повидал на своём веку, но, как показали последние сутки, не всё.
-- В само деле, чертовщина какая-то… – сдавленно прохрипел рецидивист, поражённый таким, пусть временным, но радикальным преображением тщедушного очкарика.
-- Чё ты там себе под нос шепчешь? – окончательно пошёл вразнос Женя-Евгений.
Якут впадал в состояние неконтролируемой растерянности и сдавленно прохрипел:
-- Зябликов моя фамилия…
На мгновение в купе воцарилась напряжённая тишина.
-- Чё? Зябликов? – истерично заржал Женя-Евгений. – Какой же ты Якут! Ты зяблик!
-- Слышь ты! – взорвался было Якут, но ботаник остановил его жестом, призывающим замолчать и прислушаться.
Соседне купе снова ожило. Специфически зашуршала металлическая анаконда кандальной цепи. Вернувшееся из коматозной лёжки, тело Непрушко подавало настойчивые признаки жизни.
-- Ты как там, дед? Живой? – воскликнул Якут, который уже искренне тревожился и переживал за нефартового внука профессора МГУ.
-- Там, где клён шуми-и-ит… Над речноо-о-й волноо-о-о-ой… -- донёсся в ответ слабый баритон Непрушко.
-- Вениамин Эрнестович! – вернувшись в своё прежнее интеллигентное состояние, пропищал Женя-Евгений: -- Как ваше самочувствие? Родной вы наш! Мы так переживаем за вас!
Непрушко смачно откашлялся и зазвучал в своём новом амплуа:
-- Веня Непрушко и не на таких сковородках сиживал! Оливье! Жизнь поварам!
-- У тебя там в натуре шифер потёк? – хихикнул Якут. – Какой же ты Непрушко! Ты – самая настоящая непруха!
-- Во всём виноваты масоны… -- констатировал Непрушко. – Достали-таки, наконец… В ГУЛАГе им было до меня не добраться…
-- В каком, на хрен, ГУЛАГе! – в голосе Якута вспыхнула тревога. – Тебя ж тогда ещё и в проекте не было!
-- Непрушко существует вне рамок времени! – сквозь кашель отозвалась «жертва масонского заговора». – Нео! Мой мальчик! Я открою тебе тайну матрицы! Все на борьбу с ГМО интервенцией! Долой Ашан! Бузову на костёр! Яйцеслава в Кащенко!
Зарождающуюся было эпидемию психоза прервал зычный глас конвоира:
-- Получаем паёк!
«Столыпинский» погрузился в шуршащую возню.
-- Один паёк – одни сутки пути. – Важно поучал Якут. – Значится, мы с тобой недалеко едем.
Женя-Евгений понимающе кивнул и иронично выпалил:
-- Интересно, а деду хоть что-нибудь достанется? А то с его везением – или коробок не хватит, или консервы просроченные попадутся.
-- Я уж боюсь тревожить этого демона… -- честно признался Якут.
Словно почуяв такой их интерес, застенное купе издало хриплый крик:
-- Твою же мать! Десять пайков! Это куда же вы меня везёте? Я коренной москвич! Дальше пятисот километров от столицы не имеет права! Есть закон!
-- Гарантом ваших прав является Президент. – Серьёзно ответил конвоир, выдающий коробки с сух-паями. – Вот ему и жалуйся.
-- А вы, чё? Не люди что ли? – попытался проявить дипломатичность Непрушко.
-- Нет. Мы сотрудник конвоя ФСИН. – Безразлично отозвался мятый камуфляж и гаркнул: -- В туалет! По одному! Первый ты, дед!
-- Хоть в чём-то старому подфартило… -- давясь удушливым смехом, пролепетал Женя-Евгений.
Якут подозрительно прислушивался к происходящему на Столыпинском продоле.
Между тем, измученный Непрушко блаженно плюхнулся на казённый унитаз и зажмурил от удовольствия глаза, дав, наконец, своему организму разгрузиться.
Словно кто-то невидимый, дёрнул за, торчащую снизу спины, нитку суконного свитера, увлёк её вслед за уходящей в отверстие слива водой.
Непрушко уже силился встать с места, да и конвоир начинал нервничать, но, намотавшаяся на колёса поезда, нитка крепко пригвоздила ошалевшего деда к унитазу. Когда казённый будуар с треском развалился на части, голый зад Непрушко оказался на свободе, а сам он раскорячился в позе паука с выпученными от ужаса глазами.
-- Жизнь, как зебра… -- философски пробасил Якут.
-- Полоса чёрная… Полоса белая… -- подхватил его тон Женя-Евгений.
-- А потом… -- проложил было рецидивист.
Коридор вагона ворвался истошным воплем конвоира:
-- Тревога! Попытка побега! Конвой! Работаем!
Загрохотали берцы, замелькали синие мятые камуфляжи, в туалетной комнате вскипела ожесточённая борьба.
-- А потом – жопа… -- горестно подытожил Якут.