119-оп

Изо: цветочки на сиреневом закате




От одноглазого пропасть ждет только головокружений, а лес заблуждений,  ещё и поэтому он так любит плоское открытое море...  (Но тем более, кстати, серьезные штормы не любит, от страха блюёт и серит в штаны, плюёт на работу и бежит под койку, где держится руками, ногами за ножки, благо они привинчены к полу... И если кто-то смеётся, тот просто не знает, что это такое, ужас большого шторма на маленьком судне нельзя описать... Чокнуться может половина команды, так что наутро ее не узнать...)

Убедительно все работки покажутся одноглазому морокой и тщетой, и он всё бросает, но отчаяние проходит и он просто бродит в светлом дне… Чего не хватает? – ясное дело, общения, свободной беседы с равным – в ней и думанье, и игра, и поддержка, и научение друг друга… А то одноглазому приходится в каюте самому с собой разговаривать, самого себя научать и бить кулаком...


«Достоевщина» помогает одноглазому копошиться в темноте, но, с другой стороны, мешает сочинять приятные сказки. Можно уже выбраться из грязи, а он  всё месит и месит ее – «побеждает». Всё праведности ищем, на Божию милость нам западло рассчитывать: «нет, у меня еще остался маленький хвостик и пока я не оторву его, не явлюсь перед Твои светлые очи, Боже – стыдно, западло»; а маленькие хвостики всего труднее ухватить, особенно, если ты - закоренелый убийца... Вот одноглазый и вертится юлой, после чего ему остаётся только напиться…  (Убийства-то как раз ему сравнительно нетрудно оправдать: как воину - выстрел... В конце концов, это работа такая и в ней смелость и точность нужна, а эти качества всегда в дефиците...)


Добродушный одноглазый злодей играет свой джаз…
И добротную живопись он же рисует... И музыка и живопись как свидетельства добродушия: «все у меня есть, живу добротно и даже о душе забочусь». Такая, знаете ли, экзистенция, полный покой, головастики плавают себе и процесс пищеварительный идет. Вальс, только не белых и добрых, а черных и злых… (Злодейство его так велико, что вплотную, прильнувшей жене или тому же искусству, не увидеть его целиком… «Так прильнула, что стала почти как мой собственный член» (И всё же у него есть шанс на спасение?! Как и у тех, кто к нему в лапы ещё попадется... Одинокий, единичный процент... - но, может, это восьмерка...)


...Мир спустился в пиратский ад - стал обживать и его, всюду замелькали странные люди с черной кожей - местные аборигены. (Они мельтешат потому, что ожидается приход одноглазого. Можно сказать, его второе пришествие... А на местах, как обычно, не всё хорошо... - за что многие будут распяты...)


***


Религия и культура - трехколесные велосипеды, а одноглазый - велосипед двухколесный. Ведь трехколесный хорошо едет только по искусственно выровненной дороге, а на ухабах природы и жизни он сразу же опрокидывается. И удовольствие получаешь только от езды на двухколесном... (Ухабы - это грехи... Поэтому они неустанно ровняют и асфальтируют дороги, а также предпочитают четырехколесные телеги и каракатицы... - и одноглазый на велике вынужден жаться к обочинам... Его вытеснили в леса и моря - то по лесным тропкам катается, то по палубе... Мотоциклы, кстати, не любит ещё больше машин, потому что они тарахтят и конкурируют непосредственно с ним. Все эти гопники, все эти б.лядские рокеры, вся эта безмозглая шваль... Но и раскоряки-мещане не лучше - чуть что, и они вызывают полицию... Лицемерные псевдодобряки...)


...Или же они подобны человеку, стоящему на трех опорах: две ноги и одна рука - у религиозных - правая, а у культурных - левая. Крайне неудобная поза: «ну и хорошо, что трудная - иначе бы бог не оценил» - говорят религиозные; «ну, и хорошо, что большое искусство требуется — иначе, в чем была бы наша избранность» - говорят культурные. Позеры - о том, чтобы идти и речи нет, стоят и хранят традицию стояния на трех опорах… Поэтому  и исчезают культура, религия как аномалии; теперь ценятся лёгкость, потребительские качества и отсутствие необходимости кому-то что-то доказывать. Религии набирают силу только во времена (и в местах) бедствий и войн, а культура - это восторг из предыдущей стадии выходящих, это гордость собой... -  в пределах своего поместья, дворца или отдельного города, при том, что вокруг по-прежнему не всё хорошо... Одноглазый воюет и поэтому свирепо молится богу - но в каютке своей семена культуры у него проросли и он их лелеет и холит, поливает как герань на окне...

---


Иногда одноглазый ничего не грабит и  не добывает не потому, что обретается в серости, стесненности и угнетенности, а напротив, потому что дышит неким духовным озоном, зрит легкие, светлые, теплые краски, набирается свежести... (Потом всё равно скажется, одохнувшим, с чистой головой получше всё обмозгует и сделает, а после книжек отважится хитроумную провернуть комбинацию...)

Разбои – фундамент, абордажи – душа, а его будущие махинации – крыша на верхотуре, под небом… (Если это только будет не шепот, не корчи… - что весьма возможно хотя бы потому, что у  одноглазого с мозгом всё же проблема…)


***


«Жадность фраера погубит», - гордость то же, ведь перед другими пиратами с неизбежностью автомата задирает нос, но на деле сам себя не уважает. В лозунге «все мое!» соединяется жадность с гордостью. «Пропал фраер, ох, пропал, с одного стула сразу в две пропасти упал» - и как на горячем схватят его, одноглазый подпишет любой приговор...