М1м

                — А зачем тебе мотоцикл?
                Чтобы возить задницу до магазина?
                — Нет, для того чтобы изучать мир…
                (из незначительного разговора на улице)
                **************************************


                Слащавого и привлекательного здесь мало,
                под натиском технического прогресса эстетика
                художественного слова сдала свои позиции
                и отступила. Полагаю — временно.



М1м

Как-то, оторвавшись от своих планшетных игрушек, старший из внуков неожиданно спросил:

— Дедушка, а ты расскажешь историю?

— Какую? Надеюсь не всемирную? — спросил я.

— Ну-у-у… — замялся внук.

— Хорошо — сказал я, (пара историй, готовых сойти с пера, у меня зрела), — расскажу тебе историю про мотоцикл.

Главным героем истории про мотоцикл я решил тогда назначить себя. Да, это нескромно. Да, это непривычно. Потом, по ходу думал, может удовлетворюсь ролью второго плана. Но сначала — пиар себя, любимого. Поэтому предложил внуку, а так же  потенциальным слушателям и читателям в качестве духовной пищи мою юную нескромность и её роль в историческом процессе. Или нескромную юность. Кому как вкуснее…

— Итак, мой юный друг, слушай. Пятнадцать лет прошло, как закончилась Великая Отечественная война. Я был совсем маленький, как твой младший брат. По улицам совсем недавно еще ездили на повозках старьевщики, собирая негодные тряпки, стекло, металлолом. Меняли их на небольшие деньги, игрушку или какую-то вещицу, полезную в быту: нитки, иголки, баночку крема для обуви. (Непосильная задача для доморощенных миллионеров отечественного разлива и их властей, не способных наладить раздельный сбор бытового мусора и отходов). Косы на покосах тогда стачивали до основания. Я учился ходить и бить чечетку под перестук отбиваемых во дворах кос. И еще: я рос в окружении людской жадности. Нет, не той, когда гостю отказывали в миске щей или ночлеге. Не помню такого. Жадность проявлялась в неуемной бережливости, где-то сравнимой с отношением ленинградцев-питерцев, перенесших блокаду, к кусочку хлеба. А еще жадность была к общению, особенно — к хорошим новостям.

— Родители мои, как и твои папа и мама, вкалывали с утра до ночи. Мое общение с миром заключалось в разговорах с бабушкой и слушании радио. Телевизор в то время был в обеспеченной семье и огромной редкостью. Я с радостью ждал вечера, когда все собирались дома у керосиновой лампы. Он приносил радость общения и пищу для моего пытливого ума (электричество тогда еще неприкаянным чудом бродило неподалеку от моего дома, не торопилось зайти и остаться). В один из студеных зимних вечеров (а мне уже исполнилось три года), я осознал, что у нас есть мотоцикл. Ты ведь катался этим летом с дедом Сергеем на мотоцикле, знаешь, что это такое?

— Да, —  отвечал технически продвинутый внук, уже покрутивший ручку газа и носивший в кармане мобильник.

 — Весной, как сойдет снег, мой отец обещал взять меня с собой в поездку за черемшой. С того ожидания и поездки меня началась другая жизнь. Рядом со мной в моей осознанной жизни появился мотоцикл.

— Мотоцикл М1м — мотоцикл моего детства и юности. Он же «Эмка», он же «Конек-Горбунок». Поэма и песня осознанного детства. Оратория юности на тему свободы в Век Технического Прогресса, космических ракет и незатоптанных тогда еще уголков природы. Поэма, замешанная на запахе пыли и бензина, поиске дорог, открытиях и друзьях. Песня на музыку мотора, шума ветра, шелеста шин и скрипа тормозов…

— Дедушка, не отвлекайся, —  притормозил меня внук. Да, эк меня понесло по ухабам!

— Слушай дальше. У девочки Элли, которая  из Канзаса попала в Изумрудный город,  был «в друзьях» пес Тотошка и потом «записался в друзья» Железный дровосек. У меня — наоборот: сначала я подружился с железным другом — мотоциклом М1м, а потом у меня появился пес по имени Дружок. Он тоже подружился с «Коньком» и когда мы с отцом рулили по стежкам-дорожкам, бегал с нами наперегонки, захлебываясь в пыли.
 
— «Конёк» был мой ровесник. Мы с ним родились в один год. К сожалению, наши железные друзья, как и игрушки, стареют раньше, чем люди. За одним исключением — когда они гибнут вместе со своими железными друзьями в катастрофах.

— Деда, не надо о грустном, — попросил внук. — я не люблю, когда в телевизоре погибают.

— Хорошо-хорошо, теперь немного об истории и смешном. У моего «Конька» были немецкие корни. Это бывший немецкий мотоцикл ДКВ-125. Раньше, после войны, его делали в  Москве, но потом из столицы перевели в Белоруссию, на Минский мотовелозавод. Московские остряки-самоучки обиделись на это и прозвали его обидным прозвищем «макак». Надолго приклеилось это прозвище. У нас в Поселке в то время таких мотоциклов было немного, да и московские остроты доходили очень долго, поэтому такой мотоцикл называли просто  МОТОЦИКЛ, или иначе — минский. Позже в устном общении появились слова-новоделы с окончанием «ак». Так появился «минчак». «Макак» — было непонятно и звучало обидно для этого трудяги.

— Макак… — попробовал на вкус новое слово внук. — Это звучит почти как  «никак». Или «как». Как-как-как. Какающее слово. Фу, какая гадость!

Да, внук у меня тот еще эстет!

— Посмотри, —  показываю внуку фотографию мотоцикла, чтобы отвлечь его от лексических изысканий. —  Элегантность и лаконичность.

Пока внук изучал старую фотографию, я вспоминал… Это был покоритель бездорожья, органично вписывавшийся в интерьеры сельских улиц. «Ковровцы» и последующие «минчаки» выглядели на фоне природных пейзажей и сельских изб инородцами. Прямая посадка водителя «Конька» позволяла ощущать себя гордо и независимо, ехать, ловя вольный ветер и впитывая красоты природы. Этих чувств не понять нынешним обладателям сузук, ямах и кавасак, которые скрючившись и забившись в скорлупки амуниции, уцепившись руками за крохотный руль, несутся с колотящимся от страха сердцем, давясь спрессованным воздухом и адреналином. Они ничего не видят вокруг и у них одна мысль — доехать, чтобы не сдуло ветром и не навернуться.

— Эта модель, М1м, была скорее всего, переходной. Вот посмотри: у него были колеса со спицами разной длины, электрический сигнал под ногой водителя, работавший от аккумулятора; при этом стоял генератор переменного тока, с селеновым(!) выпрямителем, который давал электричество аккумулятору и потребителям. Стоп-сигнала еще не было, поэтому в железном корпусе подсветки номера сиротливо ютилась одна лампочка, которая освещала желтый номер с черными буквами БА сверху и четырьмя цифрами снизу. Номер прикручивался на заднее крыло двумя болтиками.
 
— Деда, а что такое генератор переменного тока?

— Это такая штука, которая вырабатывает электричество от мотоциклетного мотора.
 
— Как для зарядника для телефона?

— Почти, но напряжение поменьше, — сказал я и продолжил, —амортизаторы, это такие штуки, чтобы  ездить по кочкам и ухабам было комфортно,  были все пружинные и сухие: передняя вилка — рычажного типа (!), задние же, цилиндрического типа, были дополнены кривыми, похожими на согнутые задние собачьи лапы, рычажными демпферами трения со звездчатыми шайбами. Сиденье водителя было отдельное — из хорошего материала, усидистое, на пружинах.

Упоминание о собачьих лапах вызвало неподдельный интерес у внука, он начал приседать, на четвереньках, по-собачьи прыгать, сгибая руки, как демпферы: усвоил как работают амортизаторы «Конька».

— Ну хватит баловаться…— я поднял внука с пола и продолжил, —  наш мотоцикл был темно-красного цвета, как сейчас пишут, цвета зрелой вишни. У него был очень удобный бензобак, на который меня сажал мой отец, когда брал с собой в поездку. На баке была огромная блестящая пробка со специальным мерным стаканчиком, которым отмеряли масло для кормления мотора. Запах бензина на фоне чистого воздуха мне очень нравился. (Наверное, он был сродни запаху заграницы: с одной стороны чужеродный, а с другой — жутко привлекательный, вкусный и запоминающийся).

— Когда я сидел на своем баке и, как говорят матросы, уцепившись за румпель, смотрел вперед, то передо мной, справа от фары, жил своей жизнью волшебный прибор: спидометр. Его стрелка подергивалась на фоне циферок-колесиков и желтого циферблата. Она указывала на циферку со скоростью, а циферки на колесиках, которые цеплялись друг за друга, отмеряли, сколько мы проехали километров по тропинкам. Вечером, в темноте, шкала этого прибора светилась неземным лунным светом, стрелка успокаивающе покачивалась, а пучок света от фары бегал впереди в поисках дороги. Луч то натыкался на высокую траву, то на куст или дерево у дороги, оттеняя ямы, кочки и ухабы. Иногда впереди загорались две, а то и несколько светящихся точек, которые приближались к нам, неожиданно превращаясь в лающих псов или скромных молчаливых кошек.

—  Дедушка, а почему собаки лают, а кошки молчат?

— Собаки лают со страху. А кошки молчат, чтобы не привлекать собак, те их не любят и норовят обидеть малое животное.

— А я видел, как кошка обижала на улице собаку и та бегала от нее.

— Бывает… Слушай дальше. На баке, сбоку и внизу, располагался краник, через который бензин поступал в карбюратор. У краника было два положения: основной и резерв. Если на ходу бензин переставал течь и мотоцикл начинал дергаться, отец левой рукой наощупь переводил флажок краника в другое положение и говорил: «четыре поллитры осталось — до дому дотянем», хотя этих поллитр еще хватало надолго. Проверять, закрыт ли краник на стоянке, мне доставляло огромное удовольствие.

— Деда, что такое карбюратор?

— Это как мультиварка на кухне, только очень маленькая: карбюратор готовит еду для мотора, из бензина и воздуха.

Внук ненадолго задумался, очевидно сравнивая и анализируя образы мультиварки и таинственного карбюратора…

— Смотри на красоту! — показал я пальцем на фото. На карбюраторе висел железный грибок с сеткой, у которого были геометрически совершенные красивые вырезы в виде лепестков цветка, которые закрывались поворотом поводка. — Это  воздухоочиститель.

Конечно же, он чистил воздух только от листьев, веток, и крупных насекомых, а не от пыли — но и за это ему спасибо: продлял жизнь мотора на полгода-год.

— А сейчас я расскажу тебе, чем питался мотоцикл. Помимо масла мотор потреблял любую горючую жидкость, имевшую запах и название бензина. Заводился мотор по-разному — иногда хорошо, иногда капризничал, но с толчка всегда поддавался. На руле у него был рычажок из серого металла, который через тросик соединялся с клапаном-декомпрессором. Нажимая его на ходу, что я себе иногда позволял, можно было заставить мотор издавать стрекот, как у кузнечика. Когда аккумулятор приказал долго жить, отец использовал декомпрессор в качестве звукового сигнала, для привлечения внимания.

— Теперь послушай про глушитель! Знаешь, что это такое? Нет? Это такая штука, которая уменьшает шум от мотора. Когда он работает без глушителя, он рычит, как тысяча собак. Так вот, глушитель был похож на маленькую ракету. Он, как и ракета, собирался из разных частей, был блестящим, крепким и мог издавать необычный звук, когда отец заезжал в ручей или глубокую лужу: он начинал утробно булькать.

— Деда, а быстро ты ездил со своим папой?

— Да не очень. Асфальтовых дорог у нас тогда еще не было. Были проселочные, полевые и лесные дороги. Но езда по полевым дорожкам приносила массу неприятностей. Одно дело песок, который почти не пылит, да по нему не разгонишься. Моторчик «Конька» все же для песков был слабоват. Другое дело — суглинки, которые чередовались в наших краях с песком. Мягкая, почти невесомая пыль покрывала верхний, накатанный слой почвы. Твердое основание позволяло неплохо разгоняться. Но мотоцикл с седоками создавал на ходу позади себя вихри, которые вздымали невесомые частицы и создавали плотный, непроницаемый пыльный шлейф. Он хвостом тащился за мотоциклом, не отпуская его, цепляясь за спины седоков и оседая на них толстым слоем. Возить с собой в гости сумку со щетками для одежды и обуви было не принято, обходились дружеским похлопыванием по спине. Но если накрывало в поле дождем — стирать приходилось всю одежду.

— Мотор имел коробку скоростей с тремя передачами, что позволяло ему разгоняться километров до семидесяти. Посадка на мотоцикле была невысокая, удобная, центр тяжести располагался низко, что способствовало удобству при маневрировании и езде по скользким поверхностям. Сзади водителя располагалась небольшая крепкая решетка для багажа, которая спокойно выдерживала мою мать. Летом, когда дороги высыхали, на багажник привязывали старый ватник, покрытый платком, в какие-то хитрые укрючины внизу рамы вставляли болты вместо подножек. Мы втроем забирались на мотоцикл и под напутствия отца «Вези, конек, чтоб нас довез, до звезд и до Луны, хотя Луна и масса звезд от нас удалены», мы трогались в путь по проселочным дорогам. То к тетушке в Алешкино, то к дядьям и теткам в Слободку. Так наш мотоцикл получил свое имя: «Конек-горбунок».

— Деда, а тебе нравилось ездить на мотоцикле? —  неугомонный внук уселся на велосипед младшего брата с подпорными колесиками и крутился по полу.

— Да, конечно! Мне доставляло неописуемое удовольствие, держась за румпель, неспешно плыть на этом красном коне и радоваться мелькавшим мимо меня тропинкам, деревьям, ручьям, полям. Иногда перед нами неспешно вспархивала птаха, засидевшаяся в теплой луже или горячем песке: птицы, оказывается, купаются не только в воде. Частенько навстречу попадались разные мелкие насекомые, попадавшие не только в глаза, но и в рот. Кстати, так я узнал, как их ловят на пропитание ласточки: широко раскрыв клюв. Так я впитывал в себя пространство и события.

— Как-то раз мой отец поехал за грибами и вернулся домой поздно вечером и один, без грибов и без своего железного коня. Прохудилась прокладка под цилиндром — и мотоцикл категорически отказался заводиться. Отец оставил «Конька» где-то в лесной деревне и на попутке вернулся домой. Наутро они со свои другом — дядькой Иваном Поддубиковым, который был счастливым обладателем мотоцикла       К-175 салатового цвета и хорошо разбирался в моторах, вырезав нужную прокладку из толстой бумаги, поехали лечить занемогшего железного коня и к обеду вернули его в стойло.

— Весной и ранним летом «Конек» возил нас за крапивой для домашнего хозяйства, осенью — за желудями и орехами.

— Ага, крапива. Это для того, чтобы тебя наказывать? —  язвительно поинтересовался внук, знакомый с азами флористического воспитания.

— Нет, это витамины для поросенка. Чтобы был здоровым. Ты витаминки какие любишь? Желтые или зеленые?

— Зеленые…

— Ну вот и маленькие поросята тоже любят зеленое. Вообще-то мои родители были всегда заняты хозяйственными делами, а появлялась свободная минута — помогали родственникам, друзьям, соседям. Без взаимовыручки тогда было никак. Сообща строили дома, сеяли огороды, убирали сено. Летом ездили на сенокос или по грибы, выдавалось время — по ягоды. И возил нас на себе наш «Конёк».

— Я понемногу подрастал, освоил велосипед (на баке я уже не помещался). Вот ты учился ездить на четырех колесах, а я сразу научился на двух. Наш железный конь старел, мощность и скорость его падали, заводиться стал крайне плохо. Мой старший брат, старшеклассник, к тому времени уже был просветлённым и просвещенным в технических вопросах. Вот он и заявил, что пропала компрессия и надо менять поршневую. Каким-то путем был куплен новый поршень, кольца, чугунный цилиндр, который пришел в посылке от Посылторга, весь в промасленной бумаге и солидоле. Мотор железного коня был снят и разобран. Вечерами брат с помощью соседа Толика, мастера на все руки, на веранде перебирал мотор, менял какие-то втулки, ставил поршневую. Помню одно — поршень ни в какую не хотел влезать в цилиндр. В конце концов, мотор был собран и в один из осенних (или зимних) дней был без глушителя установлен на мотоцикл. От кик-стартера завести мотор не удавалось. «Конька» долго и упорно таскали по улице компанией сочувствующих, несмотря на его сопротивление. «Конёк» сильно упирался и лягался задним колесом. Наконец он рыкнул мотором и потянул наездника за собой. С тех пор брата только и видели —  сначала обкатка мотора, а потом просто вольный ветер в ушах.

— Мне исполнилось уже 11 лет, май месяц зазеленил леса и поля. Я уже несколько лет, как не садился на бак «Конька». Я довольно сносно гонял на самокате, который смастерил сам, через раму ездил на взрослом велосипеде и поэтому задал вопрос отцу: а не пора ли мне самому сесть за руль, а не держаться за румпель? И вот, сдержав обещание, отец приехал на полевую дорогу на окраине Поселка, а я приехал на «полигон» на велосипеде. Получив указания что делать, а что — нет, я сел в седло уже тарахтящего «Конька» и сразу, перебирая передачи, помчался. Доехав до конца луга, хотел развернуться, и вот тут-то попал впросак: не переключился, на малом газу поехал на высокой передаче запрыгал по кочкам и заглох. Заводился в то время наш «Горбунок» уже только с пинка, мне было это сделать не под силу. Так закончилась моя первая попытка обуздать «Горбунка».

—  А как это с пинка? —  завершив очередной оборот на велосипеде вокруг меня, поинтересовался внук.

— А вот так, — я взял внука за его маленькие плечики и подталкивая его, покатил по комнате. — Понял?

— Ага! —  догадливый внук радовал меня сегодня своей покладистостью.

— Слушай дальше. Спустя месяц мы с бабушкой поехали в Симферополь, к дядьке в гости. Дом дядьки стоял на крутой горке. У дядьки надо мной взял шефство его младший отпрыск Саня, мой двоюродный брат, он старше меня на 6 лет. Он показал мне комплекс упражнений с гантелями. А каждодневная беготня по горкам города серьезно укрепила мои нижние конечности.

Тут я прервался и продемонстрировал внуку, где у него должны укрепляться конечности.

— Вернулись домой мы через три недели. Моих друзей не было дома (каникулы все же, многие разъехались по гостям) и заняться было нечем. Я с томлением в груди решил выгулять «Конька». Дождавшись, когда отец и мать будут отсутствовать, я выкатил мотоцикл на улицу, провел необходимые манипуляции и как-то легко для себя погнал его по тропинке. Мотоцикл все же был не очень тяжел, весил около пяти пудов. Разогнав его как мог, я резко, боком прыгнул в седло, одновременно бросив сцепление.

Тут я прервался, взял для наглядной демонстрации стоящий неподалеку стул и показал внуку, как я запрыгивал в седло мотоцикла.

 — Колесо, оставив борозду на земле, крутнуло коленвал, поршень забегал по цилиндру, мотор неспешно затарахтел, подхватил и мотоцикл повез меня по улице, распугивая кур, копавшихся в пыли. Докатив до ближайшего угла, я свернул направо, до друга Жеки — авось тот увидит меня. И мне будет радостно, и ему — завидно (детский эгоизм, двойная радость). Однако случился облом — по пути вспомнив, что друга нет дома, я, помня прошлую неудачу, аккуратно сделал круг возле его дома и потарахтел домой. Так закончился мой первый самостоятельный выезд в свет и началась мотоциклетная жизнь.

Тут я сообразил, что своим рассказом подаю дурной пример внуку: умыкание мотоцикла хотя и было нечастым, зависело от погоды, наличия бензина в баке, но было без спросу. Я все же побаивался нагоняя от брата и отца. И тут не крапивой могло ограничиться, а крепкими тумаками от брата. И я решил внимание внука на нелегальных поездках не акцентировать.

—  Мой юный друг, на сегодня я прерву свой рассказ, а если тебе интересно, то завтра, в это же время и во дворе я продолжу свой рассказ. Договорились?
—Да! —  вскричал радостный внук и поколесил в сторону кухни, интересоваться у мамы, что там на обед приготовил их «карбюратор».


Часть 2.
Утро следующего дня обещало быть томным. Внук притащил за компанию своего младшего брата с его четырехколесным велосипедом. А это означало, что если мне удастся поведать им начатую историю до конца, то это будет небольшой подвиг. Младший братец егоза еще та, да и задирист не по годам…

Рассадив пацанов во дворе на стульчики, я спросил:

— Ну что, готовы ли вы слушать историю дальше?

—Да! — хором ответили мальцы и я начал:

— Шло время. Я уже тоже подрос и учился в шестом классе. Мой брат поступил в Киев учиться на инженера. На каникулы, или если были «длинные» праздники, он приезжал домой и с удовольствием гонял «конька-горбунка». Не обращая внимания, что под колесами лужи или снег. Я же качал мышцы и укатывал в качестве тренировочного полигона собственный огород — мне было интересно.

— Жили мы тогда небогато, считали каждую копейку. Отец охладел к «Коньку», таскать в сорок лет по дороге неисправный мотоцикл уже не позволяли статус, гордость и нажитые в войну болячки. Статус не приносил дивидендов, на которые можно было бы купить новый мотоцикл. А в ремонт старого отец деньги не вкладывал, других забот хватало.

— Крутящаяся ручка газа «конька» рассыпалась и к управлению дросселем была приспособлена ручка переднего тормоза, как ненужного и неэффективного инструмента. Клееные-переклеенные камеры имели одно свойство: быстро сдуваться и, в конце концов, по настоянию старшего брата колеса были превращены в бескамерные: покрышки набили разной резиной и тряпками.

— Я уже рассказывал, что мотоцикл стал часто ломаться. Случилась еще одна беда: сломался прерыватель зажигания. При помощи отцовского коловорота и отвертки из комплекта мотоцикла в качестве зубила (хорошая была сталь на инструменте!), мне удалось приспособить к мотору генератор от другого мотоцикла и продлить «Коньку» жизнь. Этим ремонтом я заслужил право у отца и брата ездить по улицам Поселка, распугивая бестолковых кур-уток.

— Я набирался технических навыков в школьном кружке автомоделирования, на уроках — знаний физики. Изучал мир, читая  журналы «Наука и жизнь», «Юный техник». Хватался за воплощение всего интересного и мне казалось, что успею всё постигнуть и всего добиться в жизни. Таков юношеский максимализм со всеми его стимулами и издержками...

Тут я позволил себе немного отвлечься от темы. Разлив себе и пацанам в граненые стаканы газированной буратины, я взял паузу, слушая причмокивание пацанов, не спеша опустошающих стаканы. Мысленно прослеживая жизненный путь «Конька», я пришел к выводу, что отечественное мотостроение не стояло на месте. Да, оно не бежало вперед семимильными шагами, но и не стояло на месте. Черно-зеленых «минчаков» стали сменять сначала светло-голубые, а потом и бело-голубые модели М104, М106. Лаконичные и функциональные формы стали меняться на стилизованные и обтекаемые. Потихоньку росла и мощность моторов, воздушные фильтры уже начали защищать мотор не только от мух и веток, но и от пыли, покрышки из «деревянных» становились более мягкими и зубастыми. Росли скорость и надежность. Старичок М1м на их фоне смотрелся архаично.

— Напились? Готовы слушать?

Услышав слитное «Да!», я продолжил:

— Братские поездки а-ля мотокросс, привели к тому, что стали рассыпаться колеса — лопались и выпадали спицы. Преемники «эмки» имели единую колесную ступицу и одинаковые спицы, и теперь купить спицы или колесо в сборе для старой модели было невозможно. Но удалось собрать нужное количество спиц, добыв колесо от новой модели и спицы от «Урала»...

— Переспицевав колеса (на примере велосипеда младшего внука я показал, где у него спицы), я стал осваивать территорию — Железный мост, Водолазкино поле, бойню. И хотя Железный мост никогда не был железным, а был сначала деревянным, а потом бетонным, он оставался для нас Железным. По нему проходила железная дорога, так называемая «Ветка». Исхожены и изъезжены были те места по простой причине: они были рядом, в пределах пяти-шести километров, что в случае поломки позволяло вручную прикатить «Конька» в стойло — он был весьма легок.

— Весной брат привез из украинской столицы мотошлем с забралом. Как у рыцаря, только оно было из прозрачной пластмассы. Такие шлемы только-только появились в продаже и понемногу стали входить в моду, отличаясь при этом крайней непрактичностью — на высокой скорости в ушах гремело так, что не слышно было мотора: законы аэродинамики для движущихся в атмосфере тел никто не отменял.
 
— Наша, Западная сторона Поселка, летом, в сезон дождей, становилась непроезжей: вместо дорог — колея с глубокими лужами и тропинки. Они вились по сухим местам, на тропинках я и оттачивал мастерство вождения. Понятно, что сюда не только гаишник (а инспектор у нас был единственный в Поселке и на район), но и милиция сюда не заглядывали. Опыт вождения велосипеда у меня, как и у любого поселкового пацана, был хорошим. Он и помогал справляться с мотоциклом: у мотоцикла тоже два колеса, как и у велосипеда. 

— Искусство управления и езды при отсутствии переднего тормоза я постигал самостоятельно. С каждым выездом осваивал разные приемы вождения: буксование, торможение с заносом на девяносто и на сто восемьдесят, боевой разворот, прыжки. Подглядывал, как это делает старший брат и пытался делать сам. И езда по кочкам входила в этот ассортимент. Спидометр не работал, поэтому скорость определялась по шуму ветра в ушах.

— Однажды, будучи уже «опытным» асом, каким я себя считал, я сходу, с заносом в торможении, лихо подрулил к дому, надеясь вписаться в открытые ворота, в которых вдруг возник отец.

Я, сидя на стуле лицом к спинке, показал пацанам, как лихо решил въехать в ворота. Пацанам стало весело, движение для них — это жизнь. Младший вспрыгнул на плечи старшему и на минуту завязалась борьба.

— Всё! По местам, сидеть–бояться, иначе конфет не будет и истории тоже! Не узнаете, как я встретился с бабушкой!

Пацаны притихли, подвигали свои стульчики и притихли. Я продолжил:

— И вот, я дожал педаль тормоза, но мокрая подошва ботинка предательски соскользнула с гнутой поверхности рычага и я, в последнюю секунду, воткнулся в забор рядом с отцом. Ничего не погнулось, не поломалось, даже забор почти не пострадал. Но отец посмотрел на меня ТАКИМ взглядом, что не говоря ни слова, я вкатил «Конька» в стойло и надолго забыл про него. Взгляд этот вызвал у меня множество эмоций, заставив переосмыслить многие вещи, чтобы подобное не могло повториться: ведь я мог покалечить отца — а такое не укладывалось в голове.

— Ну что, мальчиши, задам вам вопрос: чем любите питаться?

— Буратиной! — сказал старший.
 
— И конфецами, — тут же, шепелявля сломанным зубом, добавил младший. Старший пару дней назад подрезал младшего, когда они катались у дома на велосипедах. Младший упал неудачно, зубом на руль. Зуб пополам, но рулю хоть бы что!

— А мотоцикл – бензином и машинным маслом. Несмотря на скромный аппетит «Конька», иной раз выехать было не на чем — не было дома бензина. И денег у родителей просить было стыдно. А бензин и керосин продавали в поселковой керосиновой лавке, по утрам и не каждый день. Процесс наполнения канистры был не быстрым: живая очередь человек пять-десять у дверей лавки, продавщице надо было найти подходящую лейку для канистры покупателя, отмерить покупателю керосин или бензин, черпая из чана латунным литровым стаканом на длинной ручке, потом принять деньги для расчета. Мне всегда казалось, что этот желтый стакан на длинной ручке меньше, чем литровая стеклянная банка для консервов. Стоил тогда бензин дешевле керосина. А керосин был по шестьдесят копеек за десять литров, по тем ценам где-то около доллара за канистру. Смешные цены? Да нет, разумные.

— Так вот, керосин был нужен дома всегда, его использовали в керогазе для готовки еды, для технических нужд и для бабушкиных компрессов. Это сейчас почти везде газовые плиты или электрические конфорки.  Однажды в безвыходной ситуации я рискнул и залил в бак керосин. Мотоцикл прекрасно завелся на остатках бензина в карбюраторе, прогрелся и без проблем бодро тарахтел на керосине. Так весь день я проездил на нем, не давая мотору сильно остыть.

— А у моего одноклассника Вовки появился черный мотоцикл «Восход». Точнее, у его брата. Но Вовке давали покататься и он ощущал себя асом. Все завидовали ему: у Вовки новый мотоцикл. Завидовал и я. Но про себя.

— Когда я учился уже в седьмом классе, брат приехал на осенние праздники и привез мотор. Новый, пахнущий бакелитовым лаком, чешский мотор от «ЧеЗета». Купил он его на заработанные в стройотряде деньги. «ЧеЗет» — это мотоцикл с таким названием. Делали его в далекой Чехословакии, сейчас такой страны нет на картах. Распалась республика.

— Как распалась? Как распадается республика? Зачем распадается? —  вдруг проснулся со своими новыми вопросами старший.

— Долго объяснять. Чтобы было понятнее, скажу так: вы с братом играете в одной песочнице. Это есть ваша одна общая республика. Потом твой младший брат заявляет: хочу, чтобы этот угол, где я играю, всегда был моим! И сгреб туда все игрушки. Вот так ты оказался в одной республике, а брат — в другой. Примерно так и с Чехословакией. Была одна страна, а стало две. Понятно?

Старший в раздумьях пожал плечами, а младший категорично прошепелявил:

— Нам фдвоем ф одной пефоцнице было луцьфе. И инцселесней.

— Слушаем дальше… Возник тогда вопрос — куда ставить новый мотор? «Эмка» явно не подходила: истрепанные колеса, одноместный, моральное устаревание и отсутствие запасных частей. Мой дядька Г;ра, узнал у знакомого, что в Новеньком, куда вела Ветка, есть старый черный «Ковровец» с зайцами на баке, возрастом чуть помладше «эмки», но видом внешне еще крепкий и пригожий.  Мы с дядькой поехали и сторговались с хозяином за цену нового велосипеда (почти весь мой месячный летний заработок в то время). Потом, фантастически забросив его в пустой товарный вагон «кукушки», перевезли его в поселок.

Продвинутый старший внук тут же спросил, а что такое «вагон у «кукушки»». Что кукушка птица — он уже знал, услышал кукование весной, стоя на ступеньках крыльца. Пришлось объяснять, что «кукушка» —  это грузопассажирский поезд, ходивший по Ветке, а Ветка — одноколейная железная дорога с тупиком в конце. Для закрепления пройденного попросил младшего притащить свой велосипед и на примере катания внука туда-сюда показывать принцип работы Ветки. Затем я продолжил:
— После помывки и тщательного обследования черного «Ковровца», я пришел к выводу, что в него можно установить мотор от «эмки», а отмытый от многолетней пыли мотоцикл не только неплохо выглядит, но и может везти двоих: у него сохранились и шикарное сиденье, и целые колеса, и даже тормоза!

— Полученные на уроках знания физики и собственный опыт, позволили мне заключить, что «Ковровец» обладал, в отличие от «Восхода», батарейной системой зажигания, как у «Ижа» и требовал наличия специального мотоциклетного аккумулятора. Аккумулятор был мне не по средствам (шесть рублей по советским деньгам), да и не стояли они на полках магазинов, но батарейки бывали частенько. Собрав из четырех элементов А-373 «Марс» батарею, я приступил к исследованию мотора. Головка цилиндра оказалась побита ломаными кольцами, мотор имел три передачи, как и «Конек», но, как выяснилось позже, был неисправен генератор. Завести мотор удалось позднее, и поездить тоже. Тянул мотор очень слабо, однако это не помешало мне какое-то время покататься в излюбленных местах.

— Батарейки быстро истощились, и я перекинул мотор от «эмки» на «Ковровец» и продолжил на нем зажигать. Заводился мотоцикл толчком в полшага, не слезая. В общем, я познавал пространство, экономя время.

— Наступил ноябрь и с ним пришли осенние каникулы. Приехал на праздники брат. На следующий день он «убил» мотор от «эмки» своими псевдокроссовыми заездами, а еще через день разобрал «донора» до голой рамы, порезал ее и через два часа принес из  «Сельхозтехники» с переваренными креплениями под «ЧеЗет». Бросив ее мне под ноги, брат коротко сказал — занимайся. Я и занимался почти полгода. Но, как поется, «песня не о том, а о любви…». К этому времени я уже настолько «подсел на колесо», что оставаться долгое время не мобильным не мог. Я сделал обратный «чейндж» — взгромоздил на «эмку» мотор от «Ковровца», прицепил глушители, набор из батареек и по весне рванул в поля...

Тут я немного отвлёкся от рассказа. Утверждение классика русской литературы, что «…какой русский не любит быстрой езды!» запомнились мне на уроке литературы и запали в душу. Бесплатный аттракцион острых ощущений работал на полную катушку, когда в качестве полезной нагрузки я катал однокашников и однокашниц, желавших их испытать эти острые ощущения. Потому для закрепления рассказанного я схватил внуков и сунув их себе подмышки,  покружил по двору, продолжая меж тем:

— Мотоцикл на «бескамерных» колесах имел крутой нрав, как лихой скакун, он подбрасывал на ямках и кочках то руки, то ноги пассажиров, сидящих на жердочке багажника. Я лихо возил по петляющим тропкам сверстников с болтающимися ногами, иногда стряхивая кого-либо на вовремя подвернувшейся кочке. Тычки, усиленные пружинами амортизаторов, создавали незабываемые впечатления. Пассажирки взвизгивали, судорожно цеплялись за меня, а мне только этого и было надо. Я наслаждался новыми ощущениями, копил их, анализировал.
 
Тут я опустил на землю наверещавшихся пацанов (да и сам подустал, чего уж там!) и продолжил:

— «Конек» продолжал выполнять функции лихой «тройки», распугивая вальяжно гуляющую на улицах птицу. А в мастерской понемногу рождалось творение, в окрашенное в стиле «авангард». Три цвета. Голубой, красный и оранжевый. Но вот наступил момент, когда «ЧеЗет», вкусив свежего бензина, которого ему отмерил карбюратор «Йиков», впервые и четко произнес по-чешски в глубину глушителя свои ни с чем не сравнимые первые звуки: «Pumph-… Pumph -… Pumph -… Pumph».

—  Понравилось? — спросил я пацанов. Они согласно кивнули и  мы втроем, вразнобой пумпкали, пока наш «мотор» не перстал троить и зазвучал слитно, почти по чешски: «Pumph-… Pumph -… Pumph -… Pumph»!

 —  Ребята, я долго думал, прежде чем дать ему имя. В конце концов не придумал ничего лучше, как «Дук;чи», да простят меня эмоциональные итальяне.

—  Через некоторое время «Дук;чи» был разобран, чтобы дать жизнь новому гениальному творению.  Вот тут-то опять пришлось вспомнить об «эмке», перебрать его родной мотор и использовать его в качестве разъездной лошадки.

—  Но случилось так, что мой младший уличный товарищ Саня по кличке Форштевень, слегка двинутый на мототехнике, убил мотор своего (точнее — батиного) пятьдесят шестого «Ижа», и поэтому скучал. Он уговорил меня расстаться с «эмкой» за небольшие деньги. За полцены велосипеда и в придачу покоцаный, но говорящий транзисторный приемник «Гъяла».

—   А сцо цакое цланзиссолный плиёмник? —   полюбопытствовал давно молчащий младший.

—  Что такое телефон знаешь? —  задал я встречный вопрос.

—  Ага! —   младший кивнул, а старший выудил из кармана потрепанный телефон с экраном.

—  Вот, если взять телефон брата, увеличить его в десять раз, сломать ему экран, чтоб ничего не показывал, запретить ему звонить, ходить в интернет, фотографировать, а позволить только говорить или звучать музыке —  вот это и будет транзисторный приемник.

—  У-у-у!- —  разочарованно зазвучали голоса, а старший тут же спрятал свой телефон в карман. Подальше.
 
—  Но я, ребята, пару месяцев в мастерской наслаждался звуками из динамика «Гъялы», поразительно похожими на голоса «Орэры» или певицы Пьехи. Голоса распевали про тополя,  и про то, что было все «эта здорово!». А с соседней улицы доносились звонкие голоса пацанят и тарахтение «эмки», которую они во главе с Форштевнем таскали по улицам. Я, поглощенный своими новыми делами и четким мягким выхлопом моего нового, второго по счету «Дук;чи», не сожалел о расставании в «Коньком».

— К сожалению, мои юные друзья, дальше следы этого славного творения Минского мотовелозавода теряются в тумане. Говорят, Форштевень, наигравшись, передал его уличному приятелю Миньке Красному, а тот, в свою очередь, потренировавшись в ремонте, передал его своему другу в деревню. И дальше следы «Конька-Горбунка» теряются. Быть может, он дал жизнь большому автомобилю, слившись в металле с консервными банками, старыми кастрюлями, гвоздями и железными бочками. Может, часть его стала маленьким болтиком, и он воплотил свою мечту, полетев в космос. А может, стоит где-то в заброшенном деревенском сарае, дожидаясь своего часа, когда придет какой-либо принц-рыцарь по имени Ре Ставратор и пробудит его ото сна…

— Дедушка, это не все! —  категорично заявил старший. — А как ты встретился в бабушкой?

— Ребята, а это будет уже тема другой истории. Нас познакомила дедушкина пчела.

— Как это, расскажи, расскажи…

— Не всё сразу, ребята. Вот подрастет ваша сестренка, всем вам и расскажу. А пока — вот вам по яблоку, вот —  качели, а через полчаса бабушка ждет нас за столом. Обед.

— А буратина будет? —  поинтересовался старший.

— Сегодня — нет. Компот из сухофруктов подойдет?

— Подойдет…— обреченно вздохнул внук и отпихнув младшего в сторону другой республики, полез на качели…

Вот так, совсем неожиданно, но вполне закономерно, главными действующими лицами у меня стали внуки. Всё логично. Надо же юным передавать эстафету.