4. Старица

… Он идёт по дороге, рваной лентой тянущейся через кажущуюся бесконечной мёртвую равнину. Раскисшая от влаги земля, покрыта, словно оспинами, рытвинами, полными мутной зловонной жижи; грязь чавкала под ногами… Огромные шары из сучьев и травы катит, будто играя, тлетворный ветер… Гигантские чёрные птицы кружат, роняя перья, под сизыми облаками, выискивая случайную добычу, высматривая жертву красными как огонь глазами и то и дело испуская пронзительные крики, напоминающие полные смертельной тоски стенания по безвременно покинувшим мир живых…

Воздух, от которого помрачается сознание… Земля, высасывающая последние силы… Он давно уже бредёт по ней. Ему безразличен холод, пробирающий до костей, и голод, сводящий желудок, ему нет никакого дела до падальщиков, только и ждущих, что он свалиться без чувств. Нет! Ему хватит сил дойти до конца! Он должен отыскать того, с кем отправился в опасный путь!..

Что это? Или свет забрезжил там, вдали?! Тёплые, живительные лучи, пробились сквозь тяжёлую завесу смрадного дыма и… угасли, поглощённые мраком…

… Он идёт, или это ему лишь кажется? Нет, он движется: ползком, из последних сил, цепляясь за жизнь, ускользающую, подобно призрачному блику, утекающую, словно вода меж неплотно сжатых пальцев…

… Какие-то безликие фигуры обступили его, распростёртого на земле, покрытой прелой палой листвой, со всех сторон… или это живые люди, кажущиеся ему ожившими тенями? Его окликают, грубо расталкивают, но он лишь улыбается: они лишь бестелесные сгустки тьмы, они не могут быть реальными, как и весь этот мир, находящийся по ту сторону бытия…

***

… Тусклый красноватый свет побивался сквозь кожу неплотно смеженных век. То, что происходило с ним, оказалось лишь сном, и теперь, задержавшись ещё на краткое мгновение на кончиках опущенных ресниц, видение исчезло, оставив после себя смутное воспоминание о чём-то… Или о ком-то? А ещё чувство потери. И боль: душевную и физическую.

Из горла вырвался стон: долгий, хриплый, мучительный. Послышались шаркающие шаги; чья-то прохладная ладонь легла на его разгорячённый лоб.

– Пить!

Несколько капель пряно пахнущей влаги упало на пересохшие губы, он жадно их слизал.

– Сынок!

Его окликают… Или кого-то другого? Он медленно раскрыл глаза. Лицо старухи — так близко, что видна каждая морщинка на нём. В тёмных глазах беспокойство.

– Ты очнулся, – на её тонких губах появилась улыбка. – Значит, дела на поправку пошли. Что ж, это очень хорошо, очень хорошо…

Он понимал её! Значит, он знал этот язык?

– Кто вы? – он попытался приподняться на локтях, но тут же, вскрикнув от боли, снова повалился на подушку.
– Старица я. Люди кличат меня лесной бабой, – протянув худую руку, старуха откинула волосы с его лица. – Как же ты на моего мальчика похож! Как твоё имя?

Он прикрыл глаза и наморщил лоб, пытаясь вспомнить.

– Оливер, – ответил он, наконец.
– Оливер… – повторила старуха, словно пропела. – Красивое имя!

Она вздохнула и, отойдя к жарко пылающему очагу, опустилась на низенькую пёстро разрисованную деревянную скамейку и поворошила дрова кочергой.

– Вот уж два дня, как неспокойно в лесу, – тихо промолвила старица, неспешно помешивая в большом исходящим паром закопченном котле, подвешенном на крюке высоко над огнём. То ли она сообщала эту новость своему «пациенту», то ли размышляла вслух. – Стражи рыщут вдоль и поперёк, будто разгуливают по городской площади во время праздника урожая… Малиновка нащебетала, что-де выискивают кого-то, кто Верховным нужен… – она обернулась и смерила парня пристальным взглядом. – Ты хоть помнишь-то, откуда пришёл?

Тот сделал отрицательный жест. Старица не стала его больше ни о чём расспрашивать. Наполнив готовым отваром маленькую глиняную кружку, она поднялась и подошла к гостю.

– Вот, Оливер, выпей, – сказала она, поднося край кружки к его губам и поддерживая под голову. – Сейчас это для тебя лучшая еда. Считай, что тебе повезло, что я оказалась поблизости — не то забили бы тебя до смерти. Эх-хе-хе…

Старица заботливо оправила одеяло и вышла.

Юноша отрешённо следил за фантастической пляской золотисто-алых отсветов пламени на стенах и низком потолке маленькой комнатушки, стараясь восстановить в памяти, что с ним было до того, как он потерял сознание. Тщетно: все его воспоминания будто канули в бездну мрака. Он помнил лишь своё имя.

***

Проснулся Оливер от звука громких мужских голосов.

– Здесь он, больше негде ему быть!
– Наверняка в чулане прячется.

«Они пришли за мной…» – пронеслась в голове Оливера.

– Ищите, да глядите в оба! – послышался низкий голос Старицы. – А то как добыча ваша в какую-нибудь щель ускользнёт, а? В моём доме их мно-ого!
– Не хочешь, чтобы мы тут тебе всё вверх дном поставили, – голос одного из говоривших напоминал сдавленное шипение пресмыкающегося, – сама отпирай замки и веди по комнатам!
– А мне нечего прятать!

Непрошенные гости затопали к каморке Оливера. Дверь со скрипом раскрылась…

Странное оцепенение сковало парня. Ему вдруг стало безразлично, что вокруг него, да и с ним происходит.

– Да здесь темно как ночью! – пропищал напарник сиплого. – Засвети свечу, лесная баба!
– Тому, что я храню в этой каморке, свет вреден, – отрезала Старица.
– Что это за дух? – пробормотал сиплый.
– А ты не догадываешься? – в голосе Старицы прозвучала насмешка.

Возникло замешательство.

– Ходу отсюда! – выкрикнул сиплый и первым бросился на выход.

Старица обернулась, прислушиваясь к сутолоке, возникшей у входной двери, затем от души рассмеялась.

– Теперь этих двоих ко мне самым лакомым кусочком не заманишь, – сказала она. – Разве что других прислать могут. Уж очень эта братия мертвяков боится. Хотя… – она понизила голос до едва слышного шёпота, – сами-то под крыльями мертвяка живут и жируют за его счёт. А ко мне припрутся всё равно, как только какую-нибудь хворь подхватят. У магов ведь накладно лечиться, не то что у лесной бабы!

Старица провела рукой в воздухе. Странная заторможенность, владевшая парнем, прошла: словно по стягивающей его пелене полоснули скальпелем.

– Прости, сынок, мне пришлось применить немного магии, – знахарка отвела с окна плотную штору; подойдя к лежанке, она прикоснулась к лбу своего подопечного, быстрыми движениями ощупала плечи и грудь. – Видишь ли, среди этих пащенков бытует поверье, что лесная баба питается трупами… Что ж, пускай его остаются при своём мнении.

Старица саркастически усмехнулась. Дав Оливеру глотнуть немного целебного настоя, она удовлетворённо кивнула и удалилась.

Оставшись один, Оливер сел в постели и огляделся. Комнатка, в которой он провёл ночь, напоминала маленькую и очень уютную кладовку знахарки: баночки и глечики, выстроившиеся в два ряда на широкой полке над сложенным из дикого камня горящим очагом, пучки сухих трав, связки чеснока и перечных стручков, свешивающиеся с низкого потолка, холщёвые мешочки над дверью… У одной из стен — вместительный шкаф, из-за приоткрытой дверцы поблёскивают округлые бока бутылей. У единственного крохотного окошка дощатый стол, на нём в оплетённом ивовой лозой глиняном горшке букет из ветвей, рядом — раскрытый фолиант…

«Они искали меня, – подумал Оливер, чувствуя вину перед доброй женщиной, подобравшей его и укрывшей под своим кровом. – Если бы не Старица, я был бы мёртв…»

Он поднялся и, кутаясь в лоскутное одеяло, подошёл к окну. Через приоткрытую форточку доносилось ароматное дыхание леса, слышались его голоса; звонко прощебетала какая-то пичуга, эхо её клича гулко разнеслось по сумеречному лесу. Из глубин памяти Оливера всплыли слова: «Свободен как птица»…

– Вижу, тебе полегчало…

Вздрогнув от неожиданности, Оливер обернулся. Будучи погружён в размышления, он не услышал, как вошла Старица.

– Я… Я искал одежду… – пробормотал он, отчего-то смущаясь и плотнее стягивая одеяло на груди.
– Значит, решил уйти, – констатировала ведунья, ставя на стол глиняную миску, что принесла с собой, и, распрямившись, поглядела на парня в упор. – Что ж, я знала.
– Вы спасли меня, – ответил Оливер. – Но я не могу дольше оставаться здесь, тем самым подвергая вас опасности. Я должен...
– Садись, поешь, сынок, – Старица кивнула на стул. – Тебе нужны силы.

Оливер повиновался.

«Какой знакомый вкус! – подумал он, проглотив первую ложку горячего ароматного отвара цвета янтаря. – Кажется я ел такое когда-то…»
– Курочкин суп, – откликнулась Старица, что-то ища в шкафу — будто прочла его мысли. – Никакой магии.

Однако похоже, она лукавила: волшебная энергия растекалась по сосудам Оливера с каждым глотком.

– Это оденешь, – промолвила старая знахарка, кладя на ложе чистую аккуратно сложенную одежду. – То, что было на тебе, изодрано в клочья.

Простая полотняная рубаха, просторные штаны из грубой ткани и вязаный шерстяной жилет оказались Оливеру в самую пору. По ноге пришлись и сапоги из мягкой кожи.

– Это тоже пригодится, – сказала Старица, приподнимаясь на цыпочки и набрасывая на плечи парня длинный широкий плащ с капюшоном. В дороге вещь незаменимая: в холод согреет, ночью укроет… Всемогущие Светлые Духи!.. – прошептала Старица, отступая назад и складывая руки на груди. – Точно мой Марток! Только волосы у него были тёмные…
– Марток — это ваш сын? – спросил Оливер, с вниманием глядя на добрую женщину. – А…
– Забрали его, – по лицу той пробежала тень тоски об утраченном родном человеке. – В рабство, или…

Старица запнулась, провела ладонью по лицу.

– Я давно одна живу. Старший мой, Торк, решился с магом схватиться, да и погиб. Силы не рассчитал. Мартока, младшего через две осени Стражи увели… Знаешь, я ведь думала, что ты мне вместо него будешь, но… у тебя своя судьба.
– Если моя судьба помочь вашему горю, – сказал Оливер, пристально глядя на свою спасительницу, – я буду счастлив.

Старица лишь покачала головой.

***

… Узкая, почти неприметная тропинка, по которой старая ведунья вела парня, змейкой вилась через густую чащу.

– Значит, ты так и не вспомнил, откуда ты? Эй!

Оливер ответил не сразу: оклик Старицы заставил его «вынырнуть» из чудесного видения, в котором он очутился вдруг, внимая голосам леса, вдыхая его пряные запахи. И, кажется, он слышал, как поют духи, обитавшие в чаще с незапамятных времён!..

– Это твой мир, – уверенно кивнула знахарка. – Он принял тебя как мать блудного сына.

«Да вот только блудный сын не узнал его», – подумал Оливер.

– До города путь неблизкий, – продолжила Старица, машинально отводя в сторону низко опустившуюся ветвь какого-то дерева. – Но сейчас утро, и ты можешь успеть до него добраться до сумерек. После захода солнца на улицы выходят проверяющие. Блюстители порядка, ха!
– Стражи? – уточнил Оливер, старавшийся поспеть за своей мудрой проводницей.
– Нет, только обходные, – мотнула та головой. – Но иногда наезжают и Стражи. Они по рангу выше… снизу, являются особые приказы исполнять.

В густом буреломе завозился какой-то зверь, выскочил под ноги Оливеру, от неожиданности невольно отпрянувшему назад, нырнул в кустарник. Высоко в густой ажурной кроне всполошённо захлопала крыльями потревоженная птица, закричала гортанно…

– В этих местах всё ещё много всякой живности водится, – с улыбкой проговорила Старица. –Как по дороге пойдёшь, – продолжила она наставлять, – держись обочины, сынок. Примут Стражи за бродягу, или за странствующего комедианта – в плен уволокут, как звать не спросят. Держи ушки на макушке: услышишь что — так ныряй в кустарник.

«А я разве не бродяга? – подумал Оливер не без сарказма. – Без роду, без племени. И без памяти…»

– Вспомнишь, – Старица снова «услышала» его мысли. – В городе постарайся где-нибудь приткнуться. Если ты при хозяине, есть шанс, что тебя не тронут.

Лес неожиданно закончился. Словно полотнища занавеса разошлись в стороны, открыв взору Оливера совсем иную картину.

– Что это за земля? – тихо проговорил он, поражённо разглядывая раскинувшуюся до затянутого низкими тучами дальнего горизонта мёртвую серо-коричневую пустошь, вдоль которой бесконечной лентой протянулась широкая просёлочная дорога, изрытая глубокими колеями, оставленными колёсами проезжавших по ней телег.
– Это Арда, сынок, – с горечью в голосе ответила Старица.
– Арда… – эхом повторил Оливер; в памяти тихо звякнул колокольчик воспоминания о чём-то… и затих.
– В старинных песнях поётся, – Старица глядела вдаль, – что минует тёмное время и возродится мир. Петь их запрещено, но все их помнят и верят… Сынок! – она обернулась и взглянула парню в глаза. – Будь счастлив! И свято береги то, что хранишь на груди.

Вскинув руку, Оливер нащупал под рубашкой кожаную ладанку на шнурке, в которой хранилось тонкое золотое колечко.

– Эта малая вещица таит в себе великую силу, – Старица улыбнулась. – Пускай удача способствует тебе во всём. Ступай!
– Спасибо вам за всё, добрая женщина! – проговорил Оливер, заключая старуху в объятия. — Может, когда-нибудь свидимся…

И зашагал прочь.

Один раз он обернулся: ему послышалось, что Старица его окликает. Нет. Ему это и вправду почудилось.