Его звали Содома

    Светка уверенно шла по тропинке парка, решительно печатая шаг, как солдат на плацу, и весело размахивая, словно булавой, двухлитровой пластиковой бутылью с пивом. Женщина она была не хрупкая и далеко не робкая, скорее, наоборот, – настоящая русская бой-баба, сильная и духом, и телом, которая коня на скаку остановит и в горящую избу войдёт. Ничего она в своей жизни не боялась. И никого. Шла она с работы из ближайшего супермаркета к подруге в гости – пивка попить и поболтать всласть о своём, о женском.

  Погода была великолепная, бархатный сиреневый вечер уже отгорел своим прекрасным персиковым закатом, но ночь так и не наступила. Потому как ночь была белой, питерской. По тропинке шустро, как паучки, шныряли взад-вперёд поздние бегуны, проносились со свистом велосипедисты и собаки, которые с радостным лаем весело мчались за велосипедами, волоча на поводках своих запыхавшихся хозяев.

   Свежий вечерний воздух наполнял хвойный аромат сосен и чудесный сладкий запах цветущих яблонь. В тёмно-зелёной траве ярко белели маленькие нежные звёздочки первоцветов. В ветвях кружевной белой черёмухи волшебно пели соловьи, звонко разливаясь кудрявыми трелями и узорчатыми руладами. Светка даже заслушалась, невольно замедлив свой солдатский чёткий шаг.

- Ишь, как поют! Соловьи! Прям хор! 

   Сладко вздохнув, она свернула на узкую боковую тропинку, ведущую к выходу из парка, и вдруг очутилась в полном одиночестве. Пропали люди, исчезли бегуны и велосипедисты, разбежались собаки со своими хозяевами. Это был тихий и безлюдный уголок парка, здесь даже днём было темно в густой тени развесистых дубов и каштанов. Внезапно из-под ног вспорхнуло огненное облачко и разлетелось сияющими огоньками, стремясь ввысь, как искры из костра.

- Светлячки! – восхищённо прошептала Светка, - Светятся… Как искорки…   

   Светящиеся создания тихо расселись по веткам деревьев и слабо замерцали зелёным таинственным светом сквозь густую резную листву. Как в сказке. Будто волшебный заколдованный лес. Прямо перед носом у Светки бесшумно пронеслась тёмная маленькая тень с острыми вычурными крыльями и исчезла в бледном небе, словно испарилась, как лесной дух.

- О, господи! – отмахнулась от неё Светка, - Летучая мышь. Кыш, мышь!

   Даже сердце зашлось от испуга и неожиданности. И вдруг ей стало жутко одной в тёмном ночном парке. Она зябко поёжилась и ускорила шаг, почти побежала, спотыкаясь о корни деревьев и поминутно оглядываясь со смутной тревогой. Сроду никого не боялась. И сейчас Светка сама не понимала, что за странные чувства овладели ею внезапно, ни с того, ни с сего. Никогда такого не было. Сердце тревожно колотилось, повсюду мерещились какие-то странные пугающие тени или бледные призраки, за спиной чудились чьи-то крадущиеся шаги, а спину будто сверлил тяжёлый страшный взгляд. И на затылке словно ощущалось сиплое горячее дыхание. Светка припустила что есть духу, не разбирая дороги. Деревья летели мимо нестройными колоннами, мчались вслед и цеплялись за одежду колючими сучьями, тщетно пытаясь удержать беглянку. Они упруго хлестали по разгорячённому лицу ветвями, словно плетьми, и подставляли подножку корявыми корнями. Голова шла кругом, ноги подкашивались, хотелось бросить тяжёлую бутыль, а потом просто упасть ничком в траву и лежать так до самого утра. И будь что будет. Светка устала, и ей уже было всё равно.

   Всё померкло вокруг. Погасли светлячки. Умолкли соловьи. Луна спряталась в облаках. Только летучие мыши тихо и мрачно носились туда-сюда над тропинкой, навевая страшные тёмные мысли. Да лягушки уныло квакали в пруду, словно первоклассницы в школьном хоре.

- Расквакались тут! – разозлилась Светка, - Глупые лягухи!

   И побежала вприпрыжку, сама как лягуха, перепрыгивая с ходу кочки и корни, словно это был бег с препятствиями. Над головой летали сонные ворчливые вороны, безуспешно охотясь за летучими мышами, и громко разочарованно каркали, роняя на лету белые известковые кляксы.

- Раскаркались тут! Вороньё! – вознегодовала Светка и погрозила воронам кулаком.

   И тут же белая большая клякса прицельно капнула ей на руку. Хорошо, не на голову. И на том спасибо.

- Ах вы твари! – вознегодовала Светка, вытирая руку платком, - Это вы нарочно?! Вот засранки!

   И помчалась скорым конским аллюром, пытаясь увернуться от белых бомбочек, летящих с неба, как возмездие.  Вороны негодующе каркали ей вслед, посылая кляксы на её голову, но, к счастью, мимо. К большому счастью.

  Запыхавшаяся, красная, всклокоченная, злая и грязная, Светка выбежала наконец из парка и безо всякого сожаления покинула тёмный сказочный лес. Тропинка привела её к оживлённой асфальтовой дороге, к людям, к приветливым уютным домам. Светка перевела дух, встряхнулась, как собака, и неспешным, нарочито беспечным шагом свернула к дому подруги. И уже зашла во двор соседнего дома, обогнув мусорные баки, возле которых осторожно шмыгали дворовые кошки, чёрные в сумерках, как тени.

   И в этот момент чьи-то руки, потные и ледяные, схватили её сзади за плечи, и кто-то тесно прижался к ней с тыла, заламывая ей руки за спину. «Содома! Маньяк!» - ахнула Светка и мигом вся вспотела, как мышь. Даже волосы враз стали мокрыми. Но не от страха. От злости и возмущения.

- Ах ты, тварь! – рассвирепела Светка, - Убью гада!

  И злобно лягнула его ногой в пах, словно норовистая лошадь. Потом вырвала руки из потных мерзких объятий, с отвращением оттолкнула маньяка локтями, вонзив локоть ему в живот и, хорошенько размахнувшись, со всей силы обрушила ему на голову тяжёлую двухлитровую бутыль с пивом. Как молот на наковальню. Гул пошёл по всему двору, будто от землетрясения. Даже дом содрогнулся, и земля загудела, словно под бульдозером. Кошки с визгом разбежались в разные стороны и попрятались за мусорными баками. Тощий невзрачный мужичонка замертво свалился на грязный асфальт. Светка для надёжности мощно врезала ему бутылью ещё пару раз.  Ну, может, не пару. Может, больше. Она не считала. Потом влепила ему могучего пенделя.  Потом ещё. И ещё. Маньяк скрючился в позе креветки и затих.

- Гадюка подколодная! На помойке подстерегал! – возмущалась Светка, - За мусоркой прятался! Падаль! Шоб ты сдох, сука! Маньячила! Извращенец! Содома проклятый!

   И со злобным торжеством плюнула ему на плешь. А из дома уже выбегали полуодетые люди и мчались ей на помощь, вооружённые чем попало. Хотя помощь требовалась не Светке. А маньяку. Кажется, он собирался печально испустить дух.

                ***

   Галя проснулась среди ночи от жутких воплей и страшных звуков, от глухих ударов чего-то тяжёлого по чему-то мягкому – казалось, кого-то не то жестоко убивали, не то зверски избивали прямо у них во дворе. Кричала женщина. Сначала она визжала от возмущения высоким фальцетом, сверля своим визгом бледные небеса белой ночи, потом – озлобленно и хрипло орала матом, ритмично приговаривая:

- Вот тебе, падла! Убью гада! Сдохни, тварь!

   Хриплая ругань перемежалась не менее ритмичными тяжёлыми ударами.
 
   Вся в холодном поту, Галя в ужасе вскочила с постели и тревожно прислушалась. Потом босиком подбежала к открытому окну и осторожно выглянула во двор, прячась за шторой. Жила она на первом этаже, и весь двор ей был виден как на ладони. Стояли белые питерские ночи. Светло было словно днём. Даже фонарей не зажигали. Бледно-розовая вечерняя заря теплилась у самого горизонта, в середине ночи встречаясь с утренней пламенно-алой зарёй.  Грустный закат плавно перерастал в радостный восход. В такие ночи даже спать не хотелось. А хотелось гулять до утра, мечтать и радоваться жизни.

   За окном суматошно мелькали тени людей – это соседи торопились на помощь, не дожидаясь полиции. Вооружены они были чем попало – кто лопату захватил, кто грабли, кто тяпку. Казалось, сбежался весь дом. Галя выбежала во двор прямо босиком, в одной пижамке, крепко сжимая в ладони перцовый баллончик. Следом мчалась встревоженная старшая сестра Лида с кухонным молотком в руках.

- Галя, вернись! – орала она на весь двор, - Иди домой! Это опасно! Вызови полицию!

   Но Галя не обращала на её вопли никакого внимания. Она неслась легко, как горная серна, и, обогнав соседей, первой примчалась на место побоища.

   В углу двора возле переполненных мусорных баков стояла могутная бабища с расписными щеками, победно подбоченившись. Голубые глаза её искрились торжеством, короткие соломенные волосы торчали ёжиком, дрожа от возмущения, мощная грудь взволнованно вздымалась, щёки пылали праведным гневом, злорадная улыбка змеилась на устах, из которых вырывалось шумное хриплое дыхание – уморилась баба, запыхалась. Под ногами у неё каталась с боку на бок двухлитровая пластиковая бутыль с пивом, целёхонькая, не лопнувшая, но с внушительной вмятиной на боку. Донышко сбоку бутыли сплющилось и вмялось внутрь.  А рядом с орудием избиения валялся тощий плешивый мужичонка, скрючившись в три погибели и закрыв голову руками.

- Жуть… –  слабо прошептала Галя и облизала пересохшие губы.

- Он живой? – испуганно спросила Лида, приложив руку к сердцу.

   Соседи ахнули от ужаса и разом загомонили, перебивая друг друга и размахивая руками с зажатыми в них орудиями труда.

- Не знаю… – с сомнением покачала головой бабища, - Кажется, я его того… Перестаралась… Я продавщицей работаю в зоомагазине, мешки таскаю пудовые с кормом. Грузчиков-то нет. Женщина я слабая, беззащитная… Но рука у меня тяжёлая.  Удар будь здоров! Коня могу свалить… 

   И тут же с ненавистью заорала:

- Он напал на меня! Сзади! Сволочь! Я защищалась! Чем могла… Что в руках было, тем и била… Не виноватая я! Он сам на меня напал! Падаль! Сколько человек сгубил! Мразь!


   И с презрением сплюнула в сторону избитого мужичонки. Соседи взвыли от возмущения и с негодованием потрясли садово-огородными орудиями. В воздухе остро запахло ненавистью и скорой расправой. Возможно, даже судом Линча. Без суда и следствия. Мужичонка съёжился в тугой клубок и затаился. Притворился мёртвым. Если пошевелится, убьют на месте. Разорвут на части. Даже голыми руками.      
 
   Это был Содома. Местный маньяк. Так его прозвали в народе. Он нападал на женщин всегда сзади, внезапно, незаметно подкрадываясь из-за спины. Фотографиями с его невзрачной физиономией со впалыми небритыми щеками и выпученными рыбьими глазами пестрели все доски объявлений в округе, заборы и даже столбы. Фоторобот был составлен на редкость удачно. Со слов выживших потерпевших. И жители уже знали маньяка в лицо. Два месяца его усердно, но безуспешно ловила питерская доблестная полиция. Пока он сам не поймался… Промышлял он своим гнусным делом в парке неподалёку и в окрестных дворах, неуловимый, как злой дух. Хотелось бы сказать – под покровом ночной темноты. Но ночи были белые, питерские.  В этот раз он позорно промахнулся.  Не на ту напал, прельстившись мощными округлыми формами. Не рассчитал её мощь. Могутная бабища оказалась сильнее. И с лёгкостью справилась с тощим одиноким маньяком, безжалостно забив его обычной пластиковой бутылкой с пивом.  Двухлитровой.

   В эту ночь в доме никто не спал. Вызвали полицию. Полицейские оцепили место происшествия и намотали жёлтые полосатые ленты вокруг мусорки. Потом дотошно опрашивали соседей, Галю с Лидой и могутную бабищу. Потом их увезли – маньяка и Светку. В разных машинах. Маньяка увезла «Скорая». Могучую продавщицу после дачи показаний с миром отпустили домой. Как потерпевшую. Которая яростно, но вполне законно оборонялась от нелюдя. Полицейские шибко удивлялись её силе и мощи. И долго хохотали, надорвав животы. И восхищались мгновенной реакцией. И восторгались находчивостью.

- Это ж надо! Бутылкой пива маньяка забила!

- Молодец баба!

- Наш парень!

   И фамильярно хлопали Светку по плечу. И целовали ей ручку, осыпая комплиментами.

- Мадам, вы прекрасны в гневе!

- Железная леди!   

- Настоящий боец!

  И даже пригласили её на работу в полицию - в отдел по борьбе с организованной преступностью. Оперативником. Злодеев ловить. Светка была весьма польщена и обещала подумать. Недолго. До завтра. А главный начальник торжественно, при всех пожал ей руку и поклялся представить к награде за поимку особо опасного маньяка.

- Вы – гордость нашего района! И даже города! Да что там – всей страны! – признался он откровенно. И прослезился.

  Расчувствовался и обнял Светку. По-отечески. И даже поцеловал троекратно в обе пунцовые от смущения щёки. Медаль пообещал. И встречу с журналистами.

- Народ должен знать своих героев! О вас напишут газеты!

  Светка безмерно возгордилась, раскраснелась, как маков цвет, но про медаль не поверила. Дадут, как же! Грамоту если только. Но лучше бы премию. Деньги нужнее. Домой к подруге её довезли на полицейской машине. Что было весьма кстати. Автобусы уже не ходили. Или ещё не ходили.

  Маньяка отправили в реанимацию. Где он тихо упокоился навсегда. Но не от травм. Травмы были не смертельные. Сердце отказало. От страха. Слабое сердце оказалось. Испугала его Светка до смерти. Не ожидал мужичок такого мощного отпора. Слабые маньяки пошли нынче. Ранимые, впечатлительные. Нервные…

                ***
   
   А Галя с Лидой всю ночь просидели на кухне, пили зелёный чай с мятой и тщетно пытались привести нервы в порядок. Беседовали по душам, вспоминали детство. Вспомнили, как дрались в детстве подушками. И Лида выбила Гале зуб подушкой. Нечаянно. Молочный. Хорошо, что мама была на работе. В ночную смену. В смысле сегодня. Не видела всего этого ужаса… Ночью, конечно. А не в детстве.

- Ну что, теперь не страшно жить? – с улыбкой спросила Лида.

   Галя всегда ужасалась, когда слышала по радио или телевидению жуткие сообщения про очередное нападение Содомы. И скорбно вздыхала:

- Боже!.. Как страшно жить!..

   Галя посмотрела сестре в глаза и слабо улыбнулась.

- Теперь не страшно!


   И вздохнула с облегчением. Больше не надо бояться! Когда идёшь с работы ночью от метро через тёмный, страшный и густой, как лес, парк…

   Тесно обнявшись и укрывшись одним пледом, сёстры долго стояли у окна, любуясь праздничным великолепием белой питерской ночи. Пышная белая сирень под окном благоухала сладко и одуряюще, кружа голову и наполняя сердце радостью и счастьем. Маленький музыкальный сверчок в кустах сирени пел свою простенькую, но мелодичную песенку, успокаивая душу и взбудораженные нервы. Лимонная луна с любопытством заглядывала к ним в окно, заливая кухню карамельным светом. Бледные серебряные звёзды слабо лучились и сонно щурились. И на душе у сестёр постепенно наступил полный мир и покой, как в раннем детстве, когда мама рассказывала им добрую сказку перед сном.
   
   Под утро их сморил сон. И они неохотно разбрелись по своим комнатам. Спать. А у соседей во всём доме до утра горел в окнах свет, несмотря на белую ночь. Слышались тихие разговоры, вздыхали женщины, а мужчины нервно курили на балконах. И запивали холодным пивом свою невольную бессоницу. Слишком сильным было нервное потрясение. Старухе Петровне даже скорую вызывали. Переволновалась старушка. Давление подскочило. На радостях, что маньяка поймали наконец. Петровне сделали укол, и она заснула крепким младенческим сном. Впервые за два месяца. Без кошмаров и страшных сновидений…

   А в соседнем доме, крепко обнявшись и крепко поддатые, сидели на кухне две подруги – Светка и Ленка, всхлипывая и плача навзрыд горючими пьяными слезами, оплакивая свою одинокую горькую бабью долю. И пили горькую. Отнюдь не пиво. Какое уж тут пиво! Сегодня надо покрепче.

- Нет мужиков нормальных на свете! – плакала Ленка, - Одни козлы вокруг! Замуж не за кого выйти! Алкашня одна! Пропойцы-ы-ы-ы! Забулды-ы-ы-ы-ги!

- Маньяки одни кругом! – голосила Светка, размазывая слёзы по малиновым расписным щекам, - Ублюдки! Содомы проклятые! Шагу некуда ступить! Так и сторожат на помойке! Извращенцы! Шоб они сдохли!


                ***

   Больше в районе маньяки не появлялись. Боялись. Местных могучих женщин. Любительниц пива. И ночных прогулок в одиночестве. А Галя с сестрой наконец вздохнули полной грудью и спокойно возвращались с работы домой поздно вечером, наслаждаясь сиянием прекрасных белых ночей.

   Белые ночи дышали покоем и умиротворением, дарили счастье влюблённым и вдохновение поэтам. До самого утра гуляли парочки в местном парке и катались подростки на скейтбордах и самокатах, летя по дорожкам, будто большие летучие мыши. И даже дети вместе с родителями до пяти утра играли во дворе в баскетбол и пинг-понг. Играла тихая музыка, доносясь из машин и открытых настежь окон. А на газонах сонно светились стайки белых хрупких ландышей, которые томно кутались в большие зелёные листья.    

   Белые ночи сияли над городом, погружая его в волшебную сказку и обещая каждому жителю маленькое чудо и большое, огромное счастье. Над Невой торжественно разводили мосты, и ярко освещённые кораблики величаво проплывали под ними. Люди всю ночь гуляли по набережным и катались на маленьких нарядных теплоходах и катерах по сияющим рекам и каналам.  «Ракеты» и «Метеоры» молниями носились по сверкающей водной глади, с шумом рассекая искрящиеся волны и оставляя после себя бурлящий пенистый след. На них с завистью смотрели каменные сфинксы и львы. Им ужасно хотелось спрыгнуть со своих постаментов и побегать вволю на свободе, размять онемевшие ноги, сбросив с себя ярмо многовековой неволи. А грифонам хотелось расправить затёкшие крылья, широко взмахнуть ими и полетать вдосталь в небесных просторах – высоко-высоко над городом. Чтобы весь Петербург был виден, как на ладони – и Нева, и каналы, и парки, и храмы, и крепости, и форты, и маленькие, как муравьи, люди, и даже Финский залив и морской порт. Где-то вдалеке, за городом, полыхали синим огнём зарницы. Пахло грозой и морем. Сиреневые облака клубились в бледно-голубом небе, затмевая прозрачную луну и блёклые звёзды. Шёпотом погромыхивал гром. Людские голоса звенели, как трамвайные колокольчики, переливаясь звонким радостным смехом. Было хорошо и весело, как в детстве на школьном празднике. И никто уже не помнил маньяка, которого звали Содома…