Пьеса Выставки в Москве в 1962, 1974 и 1981 году

Андрей Бикетов
Пьеса «Художественные выставки в Москве в 1962, 1974 и 1981 году»
Телефон - 8-918-8797094
Эл почта: strelok.stv@yandex.ru

Действующие лица:
Выставка 1962 года:
Хрущев – Никита Сергеевич, генеральный секретарь ЦК КПСС
Суслов – секретарь ЦК КПСС
Серов – секретарь Союза художников СССР
Белютин – организатор выставки «Новая реальность»
Жутковский – советский художник – авангардист
Состер – советский художник-авангардист
Неизвестный – скульптор и художник

Выставка 1974 года
Рабин, Меламид, Мастеркова – художники-авангардисты
Иностранный журналист
Две женщины с метлами
Милиционер

Выставка 1981 года
Брежнев – Леонид Ильич, генеральный секретарь ЦК КПСС
Суслов – секретарь ЦК КПСС
Пономарев – руководитель Союза художников
Нестерова и Ситников – молодые художники

 1.
1 декабря 1962 года, Москва, Манеж. Правительственная делегация во главе с Хрущевым решила посетить выставку советских художников в Манеже. Свою роль в живом интересе сыграла западная «реклама» нового искусства. В составе делегации Михаил Суслов, Владимир Серов, Белютин, подручные генерального секретаря ЦК.
Серов. Дорогой Никита Сергеевич, давайте начнем с вами с классики. Наше государство – СССР – породило настоящих титанов живописного искусства…
Хрущев. Это можно. Товарищ Суслов, как к классике относишься?
Суслов. Я, как и вы, Никита Сергеевич. Поддерживаю ваше мнение по любому вопросу.
Хрущев. А своего мнения у тебя, выходит, нету?
Суслов не знает, что ответить.
Хрущев. Ладно, чего закис, Мишутка? Ты калоши свои знатные когда последний раз менял?
Суслов. На днях, Никита Сергеевич, на днях.
Хрущев. Вот, на днях, понимаешь. Ладно, давайте окультуриваться, так сказать.
Серов. Это Митрофан Греков. Картина «Трубачи Первой конной армии».
Хрущев. Молодец Греков. Хорошо Первую конную нарисовал. Только Буденный где?
Суслов. Действительно, не видно товарища Буденного…
Серов. Понимаете, Никита Сергеевич, какое дело... Картина – она только часть действительности фиксирует. Всё в неё вместить практически невозможно.
Хрущев. Это я понимаю. Что ты мне, как маленькому. Трубачи, говорю, похожи. А вот товарищ Буденный наш усатый где? Хоть бы затылок его, что ли, нарисовали. Трубы у трубачей большие, лошади – как есть, в полный рост. А Буденного спрятали. Он в жизни никогда не прятался: в Гражданскую впереди, на лихом коне. Так нельзя. Мы люди советские – и со времен Владимира Ильича боремся за реализм.
Серов. Неудачно мы начали. Пойдемте к следующей картине.
Белютин. Может, лучше к нашей выставке «Новая реальность»? Вдруг руководству понравится.
Серов. Я, как секретарь Союза художников СССР, сам решу, как будет лучше. Никита Сергеевич?
Хрущев. Успеется еще. Художественное удовольствие – его как в почве кукурузку –постепенно получать надо. Тогда и результат будет, и урожай потом собирать можно. И к молотилкам привозить.
Серов. Следующее полотно – Александр Дейнека, «Будущие летчики».
Хрущев. Дети-то эти, они чего? Летчиками стать хотят?
Суслов. Хотят, Никита Сергеевич.
Серов. Название картины – оно вроде как суть передает.
Хрущев. Это вам оно чего-то передает. Мне никто ничего не передавал.
Серов. Никита Сергеевич, вы слишком серьезно, вроде как, относитесь. Это ведь живопись.
Хрущёв. Понятное дело, что не архитектура. Повторяю, товарищ Серов: ты меня за дебила-то не держи. Не глупее тебя буду.
Серов. И то верно.
Хрущев. Чего у пацанов зад голый? Для проветривания, что ли? А без голого зада самолётики в небе нельзя рассматривать? Горе мне с ними.
Белютин. С ними – это с кем?
Хрущев. С художниками. Они же не задницей на самолеты глядят.
Белютин. Художники не всегда смотрят на самолеты. Я вот, например, не смотрю.
Хрущев. Вот любите вы, интеллигенция, речь передергивать! Про мальчиков говорю. Почему бы им штаны было не нарисовать, или чего там им положено. Видно же, что художник способный. Штаны дорисуй – и полное соответствие социалистическому быту бы получилось.
Серов. Что-то культурная программа не складывается. Давайте еще посмотрим. Художник Александр Герасимов. Картина «После дождя. Мокрая терраса».
Хрущев. Это мне не нравится. Герасимова Сталин любил, премии ему сталинские раздавал. Подхалим. То ли дело Мишка Суслов, свой человек. Да, Миша?
Суслов. Абсолютно верно.
Серов. Герасимов мастерски создает ощущение некоторой грусти. Люди как будто только что ушли с террасы, и их присутствие словно бы еще ощущается…
Хрущев. Хрень это, не живопись. Пристройка у домика мокрая, в дождь зябко и не люблю. Народ, как ты уже сказал, товарищ Серов, разошёлся. Пакость, одним словом, не картина.
Серов. А это у нас Роберт Фальк. Картина «Обнаженная».
Хрущев. Чего им, художникам этим, без обнажёнки не живется? Баб, что ли, у них не было? Педерасты, одним словом. Тьфу.
Серов. Это известный автор, монументальная живопись.
Хрущев. Еще за большие деньги, поди, всю эту похабщину покупали. Срамота. Грудь у женщины – вареная картошка. Вся она какая-то нескладная, неказистая. Ноги враскорячку, как есть – пошлота. Нет, это к советскому строю отношения не имеет. У нас советские граждане не такие. Кто этот Фальк таков? Еврей, небось?
Серов. Выходец из еврейской семьи. Участвовал в творческом объединении «Бубновый валет».
Хрущев. Вот, в точку я угодил – морда жидовская. И картины у него дерьмо. Лучше бы ему сразу за границу уехать, пока до него не добрался народный гнев.
Серов. Никита Сергеевич, Фальк уже 4 года как умер.
Хрущев. Вот, тем более пусть в свои Голландии уезжает. Умер он, видите ли. Ничего, что тут целый генеральный секретарь партии на его помазки смотрит, в Манеже топчется. А его нету! Лжехудожника этого нету, в гробу спрятался! Я ответственно заявляю: такое искусство советскому народу не нужно!
Белютин. Никита Сергеевич, может, к нам на выставку заглянем? Наши передвижники воссоздали новую советскую реальность – современную, как есть, без прикрас. Давайте хоть одним глазком на них подивимся.
Серов. Что там смотреть? Сплошная мазня, напрасная трата времени.
Белютин. Доказать надо, что у нас социалистическое искусство развивается. Кому доказывать, как не обращаясь к нашему генеральному секретарю.
Суслов. Что скажете, Никита Сергеевич?
Хрущев. Опять мне говорить, раз ты, Мишка, моль бесхребетная. Давайте узнаем, что у вас там за новое искусство такое.
Серов. Никита Сергеевич, вам точно не понравится.
Хрущев. А чего это ты за меня, товарищ Серов, определил, что я на других художниках кривиться буду?
Серов. Это я только предположил.
Хрущев. Сталина на вас нету. Больно смелые сегодня все стали. Прежде бы тебя за такие слова в Воркуту – уголек добывать. Давай, товарищ Белютин, показывай.
Партийная делегация идет за Белютиным в большой зал. Рядом ожидают молодые художники, они идут следом.
Хрущев. Покажите мне мазню, которую я еще не видел. Это все ваше искусство – тоже, наверное, мазня, судя по тому, что мы уже смотрели.
Белютин. Россаль-Воронов. «Портрет девушки».
Хрущев. Глаза почему у женщины нету? Уродка! А по облику – морфинистка какая-то!
Белютин. Так он людей представляет.
Хрущев. Я вот хотел спросить: это жена его или нет? Женаты они или не женаты? А уж если женаты, то обязательно нужно понять: живут они вместе или не живут? Потому что если вместе не живут, то это форменное извращение.
Белютин. Это новое советское искусство. Надо к нему привыкнуть.
Хрущев. (Белютину) Вы считаете, что такие лица бывают? У вас, может, такое лицо?
Белютин. Но это же индивидуальное представление.
Хрущев. Вы рисовать совсем не умеете! У меня внук – и тот лучше нарисует! Что это такое? Что это, я вас спрашиваю, такое? Совесть у вас есть? Вы же не мужики, не наследники великих революционеров, а педерасты! Отвечать, как есть! Отвечать!
Белютин. Искусство предполагает поиск новых форм. Вот мы эти формы, собственно, и ищем.
Хрущев. Вы бездельники и лоботрясы! Проедаете почем зря народные деньги! Вот это что за очередная мазня?
Белютин. Художник Борис Жутковский. Его картина.
Хрущев. Очень общо и ничего не понятно. Слушайте, Белютин, что я вам заявляю как Председатель Совета Министров СССР: советскому народу это не требуется! Это говорю вам я, Никита Сергеевич Хрущев! Срочно избавиться от этого безобразия! Прекратить! Немедленно прекратить, я вам сказал! Я приказываю вам! А вы должны только головами кивать и меня слушать! Как болванчики! Слушать и выполнять! А ты, Миша (к Суслову) проследи за этим!
Суслов. Будет выполнено, Никита Сергеевич.
Хрущев. Зачем за дурака меня держите? Я разбираюсь, где настоящая культура, подлинная, а где барашек под куст сходил. Не надо мне мозги запудривать.
Серов. Действительно, как есть – одна жижа. В смысле, под кустом.
Хрущев. Так не рисуют! Надо рисовать просто и понятно! Чтобы человек пришел, приобщился и захотел стать коммунистом. А этих чтобы нигде не было заметно – ни на телевидении, ни на радио, ни в газетах! Миша, ты слышишь?
Суслов (достает блокнот) Я записываю.
Хрущев. Выкорчевать с корнями это гнилое дерево! Развели у нас, в СССР, буржуйские порядочки! Это как с джазом – его негры американские выдумали. У нас раньше джаза не было. А потом его к нам завезли. И стали у нас на саксофонах тренькать. Стали выступать Утесовы всякие… А мне джаз не нравится! Я, Хрущев, из народа! Так вот, народу джаз тоже не нравится! Позвать этого как его…
Серов. Жутковского?
Хрущев. Его!
Серов. Минутку, дорогие товарищи… (обращается к подчиненному, вскоре появляется Жутковский).
Жутковский. Борис Жутковский, художник-авангардист.
Хрущев. Что это? (тычет пальцем в сторону картины Жутковского).
Жутковский. Мой автопортрет.
Хрущев. За этот автопортрет с вас штаны надо спустить и выпороть. Это на человека совсем не похоже. Как вам не стыдно за это говно? Вы разве нормальный человек? Вы – физически развитый и адекватный человек или нет? Так могут рисовать только педерасты, которые есть в живописи. Скажите мне честно: вы педераст или нет? Только честно.
Жутковский. Если честно, то нет.
Суслов. Я узнавал, Никита Сергеевич. У нас, в СССР, появился самый рассадник этой заразы. Это Москва. Теперь много стало художников, которые пишут в подобной манере – их несколько тысяч. Это мне из КГБ докладывали.   
Хрущев. Вот мы до чего дожили! Враг империалистический под самым носом! А мы бровью не ведем! Пора заканчивать, товарищ Суслов! Товарищ Серов, вам тоже к сведению! Сидите в своем Союзе – ни сном, ни духом.
Серов. Исправимся, Никита Сергеевич.
Хрущев. Пригрели у себя западников под крылом! Они линию свою гнут, и продолжать будут! Списки, списки мне художников, как эти, срочно! Развелось космополитов! Всех за границу вышлем, ручкой помашем и пожелаем счастливого пути. Там они одумаются, домой обратно захотят и, тогда только, может быть, полезными обществу станут! Только после того, как вы пройдете школу капитализма (к Жутковскому), вы осознаете, что значит кусок хлеба, и как жить социалистической жизнью. Вот тогда вы домой захотите, чтобы сплотиться с советскими гражданами. Что это за картина? Я вас спрашиваю.
Жутковский. Я вам уже раньше ответил.
Хрущев. Что это за картина? Это ночью без света пьяница рисовал. Лиц таких не бывает, и людей тоже не бывает. Вы неграмотный по живописи, и представления ни о чем не имеете! Новизна ваша – от непонимания элементарных вещей! Вначале старое как следует выучи, потом в новое суйся! Вы красивый молодой человек, и как могли написать такое говно?
Житковский (пожимает плечами). Значит, мне больше писать не стоит.
Хрущев. Вас отправить на лесозаготовки года на три: так вы леса нарубите достаточно, и тем отработаете те средства, что государство на ваше обучение вложило. А холста сколько при учебе ушло? А красок? Отработаете и отдадите народу, что должно. (Суслову) Записываешь?
Суслов. Пометил. Три года. В лагерь.
Хрущев. Из Союза художников исключить. Нам такие недостойные кадры не потребуются.
Серов. А Жутковский в Союзе не состоит.
Жутковский. Только хотел сказать: я – не член Союза художников. Инструменты и краски покупаю за свои деньги. Учился сам, государство на мою учебу ни копейки не тратило.
Хрущев. Это мне без разницы. А художничать мы вам, государство, всё равно не дадим. Антисоветская агитация у нас не пройдет. Это что?
Белютин. Сатирические рисунки Решетникова.
Хрущев. По мне – по всем коричневая субстанция намазана, на Г начинается.
Белютин. Рисунки автора достаточно известны: возле одного из них недавно приключилась жестокая драка.
Хрущев. Поэтому Решетников и считает, что он хороший живописец? Дрянь, одна дрянь тут собрана. Говно, ничемное говно! Плюнуть, плюнуть в это псевдохудожество! (плюет в картину) Растереть, не заметно будет!
Белютин. Нам нельзя пока это новое направление в живописи судить, оно продолжает развиваться.
Суслов. А вот Кремль.
Хрущев. Это разве Кремль? Очки наденьте! Ущипните, ущипните себя за мягкое место! Кремль это, да? Стоит, такой наивный, и серьезно утверждает, что передо мной Кремль. Зубцы на стенах где? Почему их не видно? (Подводит к картине Крылова «Спасские ворота»  Белютина, тычет его носом в живопись) Кирпичи видно? Зубцы видно? Башня почему наклонилась, как будто без фундамента строили?
Серов. Вы слишком серьезно относитесь к картинам, Никита Сергеевич. Художник так видит.
Хрущёв. Я ему про Фому, он мне про Ерему! Зубцы кремлевские где? Куда подевали? Украли, паршивцы? Хоть капельку бы постыдились! (смотрит на Белютина) Кто ваш отец, кто ваша мать? Это достойные люди? Как вы можете эту бездарную трату красок поддерживать?
Белютин. Я не знаю, что вам ответить, Никита Сергеевич.
Хрущев. Когда вы взялись за свою мазню?
Белютин. Рисовал с детства.
Хрущев. В социалистическом мире ваш талант никогда не оценят. Мы словно на разных планетах родились.
Белютин. Вы предлагаете всё бросить…
Хрущев. Бросайте обязательно. Попробуйте себя найти в другом деле. Лучше всего – уехать из СССР.
Белютин. Я не могу из страны уехать. Я здесь живу, я здесь родился.
Хрущев. Ни одной картины грамотной нету. Наверное, к вам на выставку надо приходить, когда будет запор: пришел, посмотрел, никакого расслабляющего не понадобится. Говно, это полное говно!
Белютин. Те художники, на произведения которых вы сейчас смотрите… Они по СССР постоянно ездят. Они нашу страну любят, и любовь эту стремятся зрителю передать всем сердцем.
Хрущев. Глаза тогда куда девать? Вот они и рисуют – сердцами, ногами, еще неведомо чем. Получается, будто соплями из носа размазано. Пора навести порядок в сфере искусства. Та мазня, которую вы мне показывали, с ней мы к коммунизму не придем! У народа СССР есть духовная сила: необходимо ее сплотить и мобилизовать. Нельзя это людям показывать – живопись эта поражение нашего государства, отсутствие воли. Конечно, Министерство культуры недоработало, мы разберемся и определим виновных.
Белютин. Как понять, что это плохо? Пока нет критериев, позволяющих отделить зерна от плевел.
Хрущев. (стоит возле картины «Геологи») Кто купил эту картину? Сколько за нее заплачено? Тот, кто купил, пусть тратит, сколько ему захочется, я же за каракули первоклассника платить не стану. Хрен с ними, пусть рисуют, сколько им потребно. Разрешить им продавать, но деньги государства я им использовать не дам!
Белютин. Эту картину пока не купили.
Хрущев. Заказывал ее кто? Художник же не просто так ее нарисовал? Ему заказали, заказ сделали и обещали купить. Вот пусть покупатель до конца обязательства выполняет. Картину ему надо купить и на шею себе повесить вместо цепочки – и так по улице с ней ходить. Это плевок в народную душу – вот как я плюнул и еще раз плюну (плюет) Картине должно людей на подвиги вдохновлять на войне и в тылу. А у нас что? Осел осла тянет? Вместо людей одни головы бесполезные торчат? Еще раз: у моего внука мазня и то красочнее. Товарищи, такой подход не годится. У нас государство на аморфное, а с идеологией во главе: оно должно проводить определенную политику и думать о народе. Вы, молодые художники, скажете, что мы, власть, ничего в вашем рисовании не понимаем – и судить вас поэтому нельзя. Да, мы, может, в живописи не академики. Но нас назначил народ. Потому мы будем ту политику проводить, которая народу выгодна. Пусть советские граждане понимают, что мы о них заботимся. У вас видна одна распущенность. И не надо нас, стариков, в неведении держать и веревки из нас вить. Вас государство учило, тратилось на вас. А вы так неблагодарно нам отвечаете. Кто ваши родители? Вы их уважаете? С этим всем нельзя идти в коммунизм! Это наркомания, бред, буржуазная повестка! Вы – педерасты в среде живописи! Кто вы есть на самом деле? Признавайтесь, кто вы такие! Ни копейки вам больше не дадим!
Суслов. Поганое племя, поганое!
Хрущев. Еще раз, Миша (Суслову) Прикажи составить списки этих так называемых новаторов! (Суслов кивает) Многие из них наверняка за границу мечтают уехать – туда им и дорога! Отдайте списки в правительство – пусть им выдадут паспорта, разрешат выезд в капиталистические страны. Мы - люди сочувствующие: выдадим документы, еще и на дорогу денег дадим. Духу чтобы вашего в СССР не было! Уезжайте все, уезжайте! У вас там будет, где развернуться, непризнанные гении! Там вас распознают, там вас с распростертыми объятиями примут! Наш человек вас никогда не поймет. У нас вы никакой поддержки – моральной и денежной не получите. Вы мне показали антисоветскую деятельность, чистую аморальщину, саботаж. Подобная вещь советских граждан сплотить не может. Потому она в подобном виде не потребна и не нужна.
Хрущев. Это кто автор? (показывает на новую картину) И рядом с ней? И еще дальше. (Показывает)
Белютин. Состер. «Глаз яйцо». Янкилевский Борис.
Хрущев. Позвать сюда.
Белютин уходит ненадолго, возвращается с Состером.
Белютин. Состер, Юло Ильмар. Из Эстонии.
Хрущев. Что это такое?
Состер. (с акцентом) Живопись как искусство не бывает одинаковая. Чтобы ее вперед двигать, важны эксперименты. Есть те, кому важнее агитировать и кричать о пользе для государства. А есть те, кто ищет, как дальше развивать искусство, и этот вклад маленький – ложится в копилку мировой живописи. Живопись не может жить одной и то же многие века. Искать новое бесконечно трудно, бывают ошибки, но и открытия тоже бывают. Вот почему нужно двигаться…
Хрущев. Это ваше движение – что оно дает? Вы слышали, что я вас, новых художников, считаю педерастами? Педерасты живут между собой добровольно и по договоренности – один договаривается и другой. Раньше за это на Севера ссылали, а сегодня в СССР дают 10 лет. На Западе эту грязь искусством называют и всячески развивают. Мы вас финансировать не будем!
Состер. Делайте, что хотите. Мы у вас денег и не просим.
Хрущев. Вы с ума посходили, и теперь говорите нам, что это нормальность такая. Так вот: я, генеральный секретарь ЦК вам, саботажникам, объявляю войну! С этих пор мы вам не дадим общения с советскими людьми, общения с молодежью. Даже книги вам оформлять – и этого не дадим. Рисуйте только для себя. Но лучше всего, если вы страну покинете: за границей теперь мажут особенно много. Там ваша публика. Там так много в культуре испорченного, что еще одна ложка дегтя ничего не испортит. Даже лучше станет. Исключить его из Союза.
Состер. Не был, не состою.
Хрущев. (Серову) Что скажете?
Состер. Он в Союзе художников не состоит.
Хрущев. Всё равно наказать! Найти как и наказать! (снимает картину Состера со стены и начинает бить об пол) Вот вам! (ломает полотно) Не состоят они, денег не просят! А вот! Вы в нашей стране живете, и наш советский воздух отравляете!
Билютин. Это самоуправство, Никита Сергеевич.
Хрущев. Перечить мне вздумали! Я вот какой совет дам: если художник увлекается мазней, не рисует картину, а маслом ее на хлеб мажет – вы до социалистического искусства, до вершин его еще не доросли. А мазней своей вы только прикрываетесь, хотя на самом деле бездельники. Мы, власть, подобно нашему народу отлично понимаем, где хорошо, а где плохо. А эти «художники», что сами себя так называют, для народа работать не хотят, и с народом рядом тоже быть не хотят. Они уже в Америку метят, им выезд предоставьте (обращается к Суслову), дайте им всем паспорта. Думаете, что самые умные, и до искусства вашего не доросли? Ну-ка пошли к чертовой матери! Да, мы, может, и не доросли, но страшного ничего в том нет! История нас рассудит, она же пока нас на наши посты и выдвинула. Делайте то, что для народа нашего полезно, то и требуется для развития искусства. Педерастов у нас много – сплошное отклонение от нормы. Вот, и в искусстве их без меры.
Серов. Дайте им время исправиться, Никита Сергеевич.
Состер. Что я раньше делал, то дальше делать буду.
Хрущев. Не в нашем государстве. В парижах показывайте свою мазню. Никакого нейтралитета и сидения в сторонке мы не допустим. Вы либо за социализм, либо за Запад. Может, дерьма от вас мало. Однако аромат от него внушительный, а атмосфера вся отравлена.
Серов. Мы с группой Билютина потом поговорим. Товарищ Хрушев, нам осталось посмотреть скульптуры Эрнста Неизвестного.
Хрущев. Нашим спецслужбам все известные. Никаких неизвестных у нас нет.
Серов. Это фамилия скульптора.
Делегация идет к работам Неизвестного.
Неизвестный. Приветствую вас, Никита Сергеевич! Я приготовил для вас много добрых слов, но подхалимом быть не желаю. Если вы разрешите, я покажу вам, что создал.
Хрущёв. От таких, как вы, это никакая не похвала, а сплошное оскорбление.
Неизвестный. Давайте на личности не переходить. Я просто покажу вам, чем занимаюсь (показывает скульптуры)
Хрущев. Это вы создали?
Неизвестный. Это мои создания, мои протяженность и пространство.
Серов. Неизвестный - один из лучших наших скульпторов.
Хрущев. Кто вам дал столько цветного металла – бронзы и меди? Это наверняка пустая растрата: я вас как растратчика казенного имущества к ответственности привлеку.
Неизвестный. Я плавлю тазики и краны, покупаю металл за наличность.
Хрущев (Суслову). Провести расследование.
Суслов. Дам указание в органы.
Неизвестный. Я не воровал совсем, вот почему я чистый.
Хрущев. Отправляйтесь в Америку: там денег заработаете и станете известным капиталистом.
Неизвестный. Я не стану никуда ехать. У меня есть хорошие связи с иностранными художниками и коммунистами. От них мне идут письма, я им пишу ответы. У нас много кто об этом осведомлён. Есть на Западе художники, мнением которых я дорожу и к мнению которых прислушиваюсь.
Хрущев. Если человек коммунист, то он объединяется для борьбы против эксплуататоров. У всех коммунистов это главная идея.
Неизвестный. Никита Сергеевич, вы меня ругаете в качестве коммуниста. Но есть коммунисты за границей, что меня поддерживают – Ренато Гаттузо, Пикассо и другие.
Хрущев (прищуривается) А вам важно, что они коммунисты?
Неизвестный. Еще как!
Хрущев. Сильно так это вас волнует! Предлагаю вам не волноваться: мне ваша скульптура не нравится вовсе. Я главный в мире коммунист, и утверждаю, как есть! Не терплю такую скульптуру, и джаз не терплю. Джаз принесли черные американцы. Это не музыка, а нагромождение беспорядочных резких звуков. Не нравится. Мне мелодика нравится больше, а потому и скульптура такая сердцу ближе, на которую приятно взглянуть. А если постоянно смотреть на подобное уродство, то охота всякая отпадет. Второй раз не пойду. Я человек неиспорченный, у меня духовные потребности имеются, и тяга к жизни тоже. Я половину дня на бесполезную вещь потратил. Вы, Неизвестный, личность интересная. У вас двоякий характер, и творческое начало есть – а внутри сидят ангел и дьявол. Они постоянно в борьбе, и непонятно, кто победит. Мне бы хотелось, чтобы победу одержал ангел. А если победит дьявол, будьте спокойны: мы его задушить сумеем.
Серов. Никита Сергеевич, мы просмотр закончили.
Суслов. Слава Ленину.
Хрущев. Утомление сплошное. Миша, зачем нас сюда с тобой привезли?
Суслов. Международная огласка. Заграничные газеты много о них пишут. Что с ними делать – не понимаем.
Хрущев. Членов партии ответственных – выгнать из партии. А кто из космополитов состоит в Союзе художников – до единого исключить из Союза. Мы станем помогать только тем, кто нам близок по идейному содержанию. Если художник строит коммунизм, если он с властью сотрудничает, то он нам идейно близок. Это моя основная позиция, ее буду придерживаться. А кто от этого правила отличный, надо душить.
Серов. Что скажете передать московским художникам?
Хрущев. На любой выставке можно отметить хорошее и плохое. Так им и передайте. На любой выставке не может быть всё хорошим. Я чутьем художественным не обладаю, а потому следует отвечать с осторожностью. Может, я без разбора похвалю, а кто-то скажет: ерунда. Но ему действительно с опытом виднее. Я как представитель правительства за страну отвечаю. И за народные деньги тоже, чтобы их понапрасну не тратить. Каждый взятый материал должен служить приближению коммунизма. На бумаге следует печатать коммунистические заметки, а из цемента строить дома культуры. А вот эта мазня – она никакой пользы приближению коммунизма не приносит. Отдайте эти картины выигрышем в лотерею. Кто выиграет – передавайте в качестве приза. Заберите, конфискуйте и распорядитесь с наибольшей для страны пользой. Строгости побольше.
Суслов. Заставить их работать. Тысячи человек, а толку нет.
Хрущев. Пусть мне дадут данные, кто это такие, и чем они занимаются. Это наверняка бездельники. Если подтвердится, мы им работу всем отыщем. Не нравится – пусть за границу едут. Вот этого (показывает на Белютина) сделать не выездным, чтобы критиковать руководство неповадно было. Захочется со своими приятелями в Америку удрать, а тут бац! Документ соответствующий.
Белютину так и не разрешат выезжать за границу до конца 1990-х годов. У него будет множество выставок за рубежом, персональных и коллективных, но посетить он их так и не сможет. Картину «Не рыдай надо мною, мама», конфискованную после Манежа, ему вернули только в 2012 году, незадолго перед смертью. Советская пресса после Манежа, включая статью в «Правде», заклеймила художников выставки как формалистов. В ссылку они так и не поехали, но им мешали работать, устраивали допросы по малозначащим поводам. После Манежа хрущевская «оттепель» тихо сошла на нет, уступив место кампании по борьбе с не содержащим «правильной» идеологической основы искусством. Некоторые художники, испугавшись реакции Хрущева, уничтожили свои работы сами, боясь политического преследования. Неизвестный будет продолжать работать в СССР до 1976 года, после чего эмигрирует в США.

2.
«Бульдозерная выставка» в Беляево под открытым небом. 15 сентября 1974 года, опушка леса. Картины художников висят на стойках. На месте присутствуют активисты, нигилисты, журналисты (советские и иностранные), любопытствующие люди. На заднем фоне – корпус бульдозера. Неподалеку – милиция, сотрудники городских служб, поливочные машины со шлангами, участники коммунистического субботника (те же переодетые милиционеры).
Рабин. Только так, в месте массовых прогулок. Иначе провести не дадут.
Меламид. Если захотят – разгонят.
Рабин. У нас нет выбора. Искусство – в массы.
Мастеркова. Зачем столько народа согнали?
Меламид. Понятное дело – чтобы выставку порушить.
Мастеркова. (вытягивает губы в струну) Пусть только попробуют.
Рабин. А что ты им сделаешь?
Мастеркова. Что-нибудь придумаю.
Рабин. Давайте сразу договоримся: мы здесь ради политического события. К живописи это никакого отношения не имеет. Это вызов правящему режиму, и воспринимать его нужно именно в таком ключе. Скорее всего, они начнут махать на нас метлами и лопатами, будут поливать водой из шлангов. Может, начнут бить.
Мастеркова. Мне страшно.
Меламид. Бояться – это нормально.
Рабин. Приглашения разосланы, посетители пришли, пресса на месте, как и наши доблестные правоохранительные органы.
Меламид. Пора начинать.
Рабин. Сейчас, с силами соберусь. (тяжело дышит)
Мастеркова. Ну?
Рабин. Бери, самая первая и начинай.
Мастеркова. Нам в клубе «Дружба» выставки запретили, самостоятельно организовывать выставки тоже нельзя. У вас чувство достоинства есть?
Советская журналистка. Вы нас зачем позвали? Долго ждать еще?
Ситуация напряженная, все ждут начала выставки.
Рабин. Меламид, ты давай.
Меламид (толкает Рабина) Еще чего. Я травмпункт на дом не заказывал.
Рабин (толкает Меламеда). Вперед, художник, за мирской славой.
Две женщины с метелками начинают мести метлами прямо на художников, наметая на них облако пыли.
Меламид. Вы что делаете?
Женщина с метелкой. У нас субботник. Территория большая, надо подметать. А вы тут стоите, бездельничаете.
Мастеркова. Да вы хамка, милейшая! Это вас наша милиция завербовала?
Милиционер. Милицию попрошу не оскорблять. У вас незаконное общественное мероприятие.
Рабин. Нам разрешение выдали.
Милиционер. Горком Москвы изменил решение по выдаче. Сворачивайте свое мероприятие. Иначе мы применим силу.
Мастеркова. Вам кто на это право давал? Вы уполномочены? Уполномочены, вас спрашиваю?
Милиционер. Давайте дерзить не будем. Все вы смелые в присутствии журналистов, особенно не наших.
Женщина с метелкой (задевает Мастеркову) Уйдите уже в другое место. Мы тут грязь метём. Такую же грязь, как картинки ваши – бестолковщина.
Мастеркова. Сами уходите. Да я вас… (начинают бороться, Женщина с метелкой пробивает рабочим инструментом одну из картин) Ах ты, жаба…
Начинается всеобщая сутолока, включается поливочная техника, со шлангов брызгают картины и художников.
Иностранный журналист (щелкает фотоаппаратом) Йес… Ай шутинг рашен скэндал.
Мужчина с лопатой. Йес, йес, ОБХСС. (Толкает иностранного журналиста лопатой). 
Все присутствующие разбегаются в стороны. Они кричат, визжат, улюлюкают. Картины валяются в грязи. Часть из них в непригодном состоянии. Рабин поднимает одно из своих полотен, видит на нем серые земляные следы. Ругается.

3.
Мастеркова, Рабин и Меламид встречаются в квартире Рабина.
Рабин. Победа! Я бы сейчас шампанское открыл.
Меламид. Кто бы подумал, что иностранцы такой ажиотаж поднимут!
Рабин. Каждая картина с выставки в Беляево теперь будет стоить сотни… Да что там сотни – тысячи долларов. Мы их будем продавать на главных аукционах мира.
Мастеркова. А как американцы и европейцы поймут, где настоящая картина оттуда, а где – нет?
Меламид. Правильный ответ – никак.
Мастеркова. Я просто подумала: а что, если мне нового наштамповать, вид картинам придать неопрятный. Наверняка ведь купят?
Меламид. Это идея! Деньги лишними не бывают.
Рабин. Да у них «зеленых» как у меня в шкафу эскизов.
Мастеркова. Вы анекдот в тему слышали?
Меламид. Расскажи.
Мастеркова. Брежневу принесли самздатовские новости и иностранные отзывы о «бульдозерной» выставке. Брежнев – читает: «Мы гневно осуждаем… Преступление против человечности… Коммунистический сапог на теле культуры…Варварский поступок, не заслуживающий снисхождения…. Общественность выступает против…» Леонид Ильич читает, внимательно читает, после чего трагически всплескивает руками и восклицает: «Как же они не поняли! Ну, как можно было не понять! Это был перформанс! Струи воды из шлангов, бульдозеры – это аллегория, олицетворение того экзистенциального ужаса, что наступает при агрессивном подходе к творческим единицам, пытающимся понять мироздание! Сегодня должно существовать только такое искусство, которое вызывает шок и оторопь! Что за бесчувственные и невоспитанные люди! Никакого представления о современных художниках!»
Рабин. Смешно. Новаторская живопись. Да только на деле Брежнев в искусстве ни гроша не смыслит.
Мастеркова. Ребята, мы с вами теперь станем известными на всю страну. Оказывается, всего нескольких минут достаточно, чтобы получить славу на целых сто лет.
Рабин. Со мной управленцы партийные связывались. Жутко извинялись, реквизированные полотна вернули. Предложили нам собраться в Измайлово – официально, с государственным содействием.
Меламид. Это власть понемногу к нонконформизму привыкает. При Сталине – в Гулаг, при Хрущеве – на карандаш. Теперь, при Брежневе, будем надеяться, последнее, что было.
Рабин. Воистину.
Меламид. Надо с Комаром будет бульдозерами вдохновиться. Например, так: стоит Ленин на бульдозере и показывает путь к коммунизму. В кабине - медведь, давит живопись ковшом и колесами.
Рабин. Очень даже жизненно.
Меламид. Сидит Ленин на березе, а береза гнется…
Мастеркова. Не кощунствуй, Саша. Даже у стен есть уши.
Меламид, Ты думаешь, нас теперь прослушивать станут?
Мастеркова. Не исключено.
Рабин. Вам не кажется, друзья, что очень быстро наша власть сдалась. Как-то это на наше советское руководство не похоже.
Меламид. Так они под давлением общественности смирились.
Рабин. Я в это не особо верю. Как по мне, наши «драконы»  пока затаились.
Мастеркова. То есть, они пока они нам вольную дают. Но как только шумиха спадет, они с нами постараются разделаться?
Рабин. Примерно так. Силовики своего унижения не прощают.
Меламид. Надо иностранное гражданство себе пробить. Кто знает – куда лучше нашему брату: во Францию или в США?
Рабин. Франция поближе. Да и движения там в искусстве побольше.
Мастеркова. Я в эмиграции не смогу, как мне кажется. Дома всегда спокойнее. Хотя я никогда за границей не была.
Спустя несколько лет давление на участников «бульдозерной выставки» привело к тому, что большинство из них было вынуждено уехать из СССР. Оскара Рабина лишили советского гражданства в 1978 году, до этого за отказ уехать в Израиль его держали дома под арестом как тунеядца, а после – увозили на сутки для содержания в КПЗ. Рабин посетил Россию только в 2006 году, хотя гражданство ему вернули раньше, умер в Италии. Александр Меламид был вынужден уехать по этому же поводу в США, где он стал одним из основателей жанра соц-арта в живописи. Лидия Мастеркова эмигрировала во Францию, умерла на чужбине.

4.
1981 год. Леонид Ильич Брежнев с делегацией приехал на ознакомление с шедеврами живописи в музее имени Пушкина в Москве.
Брежнев. Дорогие товарищи. Я сердечно рад, что могу присутствовать с вами на картинной выставке в музее нашего любимого Александра Сергеевича…Такой знаменательный день. Такие хорошие люди. Миша Суслов присутствует.
Суслов. Я здесь, Леонид Ильич.
Брежнев. А что, Миша, калоши когда последний раз менял?
Суслов. Недавно, Леонид Ильич.
Брежнев. Вот ты постоянно просишь, чтобы в честь тебя город в Советском Союзе назвали. Саратов там, или еще какой город (обращается к делегации) Он в Ульяновске родился, не в Саратове. Но Ульяновск, сами понимаете, переименовать нельзя. Рылом наш Миша для этого не вышел. А вот Саратов, как Миша считает, переименовать в Суслов надо. Он у нас видный теоретик-ленинист, партиец со стажем, идеологией заправляет. Да только слишком незаметный, как мышь канцелярская. Серый – ни дать, ни взять, штаны пожарника. (Суслову) В честь тебя не города, а калошные фабрики называть надо.
Суслов (поник) Как скажете, Леонид Ильич.
Брежнев. Миша, а ты не расстраивайся. При следующем генсеке тебе подушки разрешат взбивать и ботинки чистить.
Пономарев. Уважаемый Леонид Ильич! Разрешите вас поблагодарить за посещение художественной выставки «Москва - Париж». Здесь собраны лучшие полотна признанных мастеров – Матисса, Пикассо, Кандинского. Сегодня последний день посещения, заключительный.
Брежнев. Замечательно. Благодарен и признателен вам, Александр Евгеньевич, за такое обращение. В наше время очень важно получать образование, художественное, так сказать, продолжать учиться с юношеским задором. И в этом нам живопись верный друг и товарищ.
Пономарев. Пройдемте, Леонид Ильич.
Делегация следует за Пономаревым.
Пономарев (показывает картину) Анри Матисс. Картина «Танец».
Брежнев (сонно смотрит) Хорошая живопись, хорошая.
Суслов. Голые люди символизируют открытость и свободу, а то, что у них красная кожа – наверняка они поддерживают принципы коммунизма.
Брежнев. Я с Мишей полностью согласен. Еще они вместе взялись за руки. Это значит, что они движутся к светлому будущему. Это правильно, это хорошо.
Пономарев (судорожно кашляет). Картина художника Дега «Голубые танцовщицы».
Суслов. Девушки в синем танцуют. Это похоже, как у нас в Большом театре.
Брежнев. Какой-то большой праздник. Скорее всего, годовщина Октябрьской революции. Радуются как! Молодцы.
Пономарев. Вам историю создания картины рассказывать?
Суслов. Нам и так все понятно. Коммунизм – самый справедливый строй в мире. А потому люди социалистического уклада – умные, догадливые, наблюдательные.
Брежнев (Пономареву) Спасибо, дорогой друг. Вы нас сегодня растрогали. Очень хорошие картины. Мы с Мишей у вас душой отдыхаем. Нам всё нравится (пускает слезу, вытирает платочком).
Пономарев. А вот у нас Кандинский – наш исконный художник. С 1928 года жил в Германии, но всегда говорил о любви к своей Родине – Советскому Союзу. Картина называется «Иматра», она создана в Финляндии.
Брежнев. Это что такое, Миша, как ты думаешь?
Суслов. По мотивам народного творчества. Сказки, былины, русские народные песни.
Брежнев. Очень красиво. На девицах нарядные платья, женихов своих, должно быть, ждут. Я всегда считал, что наши советские женщины – самые красивые в мире. А этот, как его…
Пономарев. Василий Кандинский.
Брежнев. Он тоже в курсе. Правильно, что мы с ним одинаково думаем. Это подтверждает важность идеологии в советском обществе.
Пономарев. Но картина совсем про другое. Давайте, я расскажу…
Суслов. Не надо нам ничего рассказывать, мы сами прекрасно понимаем живопись. Верно, Леонид Ильич?
Брежнев. Спасибо за содействие, товарищ Пономарев. Когда нам нужно будет ваше разъяснение, мы сами вас попросим.
Пономарев. Понял, Леонид Ильич.
Брежнев. Что-то я устал… Столько всего сегодня увидел, утомился немного. Стульчик вынести получится? Я бы посидел немного, свои старые ноги уважил.
Суслов. Ну, что застыли?
Пономарев дает указание, его подчиненные выносят Брежневу стул. Брежневу помогают сесть.
Брежнев (на стуле, а напротив него огромная картина «Ленин на трибуне») Какая замечательная выставка! Как в ней всё правильно устроено! Давайте, отзыв вам напишу.
По знаку Пономарева Брежневу приносят книгу отзывов, он оставляет в ней свои впечатления.
Пономарев (склонился перед Брежневым) Вам понравилось, Леонид Ильич?
Брежнев. Товарищ Пономарев. Это хорошо, что у нас в музеях столько всего людям советским показывают. Самые передовые художники со всех стран – и у нас их картины собрались. И каждый может сюда прийти, посмотреть, как оно всё по-настоящему выглядит, запрос культурный удовлетворить. Вы большие молодцы (смотрит на Пономарева и руководство музея). Можно мне с молодыми художниками поговорить?
Пономарев. Конечно, Леонид Ильич!
Небольшая заминка – решают, кого отправить говорить с Брежневым. Спустя пару минут к нему подходят художники Ситников и Нестерова (Ситников 1945 года рождения, Нестерова 44-го, к тому моменту им 35-36 лет).
Ситников. Художник Ситников, Леонид Ильич (протягивает руку)
Брежнев. Ситников Леонид Ильич? Получается, мы тезки! (пожимает руку)
Ситников. Нет, я Ситников Александр. Просто вас по имени-отчеству назвал (Смущается).
Брежнев. Хорошо. А вас как зовут? (смотрит на Нестерову)
Нестерова. Нестерова Наталья.
Брежнев. Очень приятно. Товарищи молодые художники, я хотел вам повиниться по-своему. Вы нас, партию и руководство, простите за то, что раньше к вам плохо относились. Мне до сих пор стыдно за тот случай с товарищем Хрущевым, когда он в Манеже клоунаду устроил. И когда в Беляево бульдозерам пленэр разгоняли – тоже неказисто вышло. Это понятно, что буржуазию и буржуазные привычки искореняли, но это же наши советские граждане. Нельзя так. Вы нас, Наташенька, простите.
Нестерова. Мне лично партия не сделала, товарищ Брежнев.
Брежнев. Я….Не знаю, что даже сказать… Мне очень, очень стыдно.. (тянется к своему платочку, вытирает глаза) Нам всем пора стать немного внимательнее, немного добрее друг к другу. Из страны высылать, преследовать, сажать в тюрьму, отправлять в лагерь – чего только у нас прежде не делалось. Столько всего было, не упомнить. Толку ноль. У художника кроме листа бумаги и красок ничего нет. И обидеть его может каждый. Это как у ребенка забрать игрушку. Забрать, конечно, можно, но только как это со стороны выглядит? Гораздо лучше просто поговорить. Правильно, Александр?
Ситников. Правильно, Леонид Ильич.
Брежнев. У нас всё должно развиваться не хуже, чем на Западе. И живопись тоже. А мы должны посмотреть на ошибки прошлого и сделать по-другому. Понимаете – по-другому. Миша, запиши.
Суслов. Записал, Леонид Ильич.
Брежнев. Я не видел, как ты записываешь. Ты теперь запиши, Миша.
Суслов. Я всё записал, что вы сказали.
Брежнев. Действительно, что я переживаю. У тебя мозг, как вычислительное устройство. Как столько всего в голове своей держишь? Удивительно. А теперь, товарищи, предлагаю вам загадать желание – вы сейчас находитесь между двух Ильичей.
Присутствующие аплодируют, все встают на заранее определенные места, так создается общая фотография с Брежневым.
Ставрополь, сентябрь 2022 года