Билет. Глава 6

Первая неделя моего пребывания в Адане проходила относительно спокойно, если не учитывать постоянные визиты гостей.

Постепенно я набиралась навыка общения на турецком. Преподаватель иностранного языка оказался прав насчет такого «экстремального» обучения. Хочешь, не хочешь, а заговорить придется. Сначала будет неловко от ошибок, а потом перестанешь обращать на это внимание, ведь тебя поправляют и помогают говорить правильно. От постоянного повторения обиходных слов и фраз, а также от необходимости даже думать на этом языке и полном погружении в культуру, постепенно начинаешь воспринимать его уже на подсознательном уровне и лучше понимать окружающих людей, хотя порой маленький словарный запас дает о себе знать, но на помощь всегда приходит словарик. Перефразируя известную поговорку – хочешь жить, умей сформулировать свои мысли. И пусть даже это будут простые «детские» фразы – это уже большой шаг в общении с местными и в продвижении изучения языка.


***
В основном Мустафа водил меня гулять недалеко от центра и рынка. Я заметила, что на рынке Аданы практически никто так не торгуется, как в Стамбуле.  Продавцы могут скинуть максимум 5% от цены, а в Стамбуле могло доходить и до 50%. Возможно, потому что Адана не является раскрученным городом и цены без «туристических» накруток. Что еще отличает эти рынки? В Стамбуле, помимо Гранд Базара, есть «передвижной» рынок для обычных жителей. Каждый день «передвижной» рынок разворачивается в определенном районе. Адана также является городом-миллионером, как и Стамбул, но в нем нет такого мобильного рынка. Все необходимое находится в шаговой доступности многочисленных маленьких магазинчиков. К тому же, свежими продуктами всегда могут обеспечить уличные торговцы.

Как-то я спросила у папы Мустафы, платят ли они налоги за свою деятельность и торговлю на улице?

- Нет. Мы же бедные. И то, что мы зарабатываем, торгуя на улице, едва покрывает расходы за жилье и еду.

Например, их жилье обходилось им в тысячу долларов за год.

__
Еще одно небольшое отступление о рынках.

Наблюдение это напрямую не касается этой истории, но раз уж речь зашла о них, то, думаю, не будет лишним.

Рынок Анталии.

Его посещают тысячи туристов в день. Но и у него есть своя особенность.

Торговля.

Торгуются тут весьма неохотно, разговорить и раскрутить продавцов на скидку было сложно (общалась с ними только на русском). Однако редко, но удавалось снизить цену чуть ли ни на 40%, но и то при условии, что торгуется девушка.

Как-то с подругами сделали эксперимент, а заодно и проверили одного знакомого – местного турка. Сразу скажу, что знакомство было не моим. Мы с подругой присутствовали на презентации одного туроператора. Упор делался на турецкие курорты и представителем одного из отелей Анталии и был этот турок. За последовавшим застольем для турфирм, и произошло непосредственное знакомство с ним.

Так вот, казалось, что может быть проще? Сейчас они разговорятся, и товарищ сторгуется на хорошую цену, как подобное было в Стамбуле, но в этом городе сей номер не прошел столь удачно. Местный мачо сторговался только на 15%, и был весьма горд результатом своего торга. А нас с девчонками результат этого опыта весьма разочаровал, и мы больше не обращались к нему за помощью. Таким образом, мы сделали вывод: с мужчинами ходить на рынок в Анталии нельзя, из-за них дают очень маленькие скидки.

Кстати, там же, мы познакомились с отдыхающим русским парнем. Он похвастался нам, что купил большой чемодан за 90 долларов, просто выцарапав эту цену и практически разорив продавца, который запрашивал цену в 120 долларов. Да, результат неплохой, но… Мы с девчонками переглянулись и деликатно промолчали, не стали огорчать парня, что точно такой же чемодан можно было купить в лобби гостиницы, в которой мы все проживали, за 50-60 долларов, а на рынке сторговаться и за все 40 (но в нужный день).
__


Возвращаюсь к своей истории.

Иногда целый день от нечего делать приходилось проводить у телевизора, но и смотреть там было тоже особо нечего. Одни ток шоу в стиле семейного счастья и выяснения отношений в суде, и очень много мылодрам. Мужчины работают, а женщины сидят дома, хлопочут по хозяйству и фоном слушают все это, а потом вечером с соседями есть о чем поговорить и обсудить.

Однажды попался детектив. Но смотреть его не стала. Труп был полностью заштрихован, как и капли крови на полу и везде, где они были. Цензура. Берегут хрупкую женскую психику, наверное. Ну и какой же турецкий детектив не обходится без служебного романа, а также проблем социального неравенства героев. Кто-то вкушает за большим обеденным столом с позолотой в роскошном доме. А кто-то сидит на полу и ест полуфабрикаты, и столом ему служит фанерный ящик от помидор.

Но смотрела их не столько для захламления мозга, сколько для утоления культурного голода и пополнения своего словарного запаса разговорными фразами. А так же наблюдала за поведением, жестами, манерой общения. Что было полезно иной раз выразить свое мнение не словом, а характерным для ситуации жестом.

Так же меня удивило и то, что супер популярного во всем мире турецкого певца Таркана практически не показывали по родному телевидению. Только один раз за все время мелькнул на музыкальном канале, с коротеньким ответом на какой-то вопрос. Мне даже пришлось уточнять – а что это было? А что за вопрос был; а что он ответил? На что окружающие пожали плечами и сказали, что прослушали. И ни одного клипа. В отличие от стамбульского телевидения, где Таркана показывали чаще, чем рекламу. К тому же мы с друзьями попали в тот период, когда он в районе Таксим снимал клип «Дуду». И по всему Стамбулу висели его плакаты с автографом и свежайший, только что из печки сам альбом «Дуду» в картонной коробке с книжечкой, с фотками и словами ко всем песням в этом альбоме. Грех было его не купить, и еще несколько его первых альбомов, которые не продавались у нас.

В Адане же крутились местные национальные «мелодии и ритмы». Мелодии были настолько тянущимися, а пение просто заунывным. В основном песня звучала под аккомпанемент одного струнного инструмента, и имя его баглама, он же диван-сазы, он же бозук, чогур, копуз, ирызва, джура, там, и т.д. и т.п. В разных районах Турции его по-разному называют, но суть одна – немного напоминает мандалину, только больше струн и длиннее гриф.

Каюсь, но местная музыка начала меня раздражать уже через день. Мне категорически не хватало «тыц-тыц  тыды-дыц», чего практически там вообще не было. А мой плеер «сдох» на середине песни «Элана, ей!», то есть, песне Бременских музыкантов. Как-то так получилось, что я нечасто о нем вспоминала. И зарядить его смогла только в последний день вечером, перед возвращением на родину, в местном интернет-кафе. Парень, который работал в этом кафе, на вопрос есть ли у них компьютеры с USB-портом, пожал плечами и сказал, что не знает, как этот порт даже выглядит, и если мне надо, я могу поискать его сама. Порт нашелся быстро на задней стенке блока питания. Для этого потребовалось наполовину вытащить его из специального отделения в компьютерном столе.

Пока плеер заряжался, я залезла в интернет. Делать там было особо нечего. В соцсетях меня еще не было, и я даже не знала, что это такое, и популярность они свою только набирали, поэтому я проверила одну почту. От скуки закрыла браузер и заметила на рабочем столе иконку игры GTA Сан-Андреас. Ну, это же в корне меняет дело!

Плеер зарядился за полчаса. Но оторвали меня от компьютера, только когда закончился оплаченный час. Я успела пройти несколько миссий, не отвлекаясь на побочные квесты, и хорошенько прокачала СиДжея, но не успела сохраниться! Дайте еще время. Мустафа, заплати человеку! Элана, нам уже пора возвращаться. Но у меня весь прогресс может пропасть! Элана… Тьфу-ты. Чего это я так волнуюсь? Я же не дома и это не мой компьютер. Главное плеер снова ожил и может крутить песни.
К слову сказать, когда мы уходили гулять, Мустафа попросил меня отдать ему мой кошелек, он же мужчина и платить должен он, а я только пальцем тыкать и говорить – хочу! Тогда мужчина с пафосным и беспечным видом достает из заднего кармана пухлый кошелек из лакированной крокодильей кожи, набитый не только местной валютой, но даже долларами и с широкого барского плеча расплачивается за мою «хотелку». Хе. Та мне не жалко, пусть почувствует себя немного богатым и, может, даже и счастливым. Дома же кошелек снова переходил в мою безраздельную и единоличную собственность… до следующей нашей вылазки в город.


***
Одним утром после завтрака, я как обычно пошла к себе в комнату. Вроде прогулок сегодня не намечалось, очередные гости не спешат на меня поглазеть, так что можно подремать (а что еще делать?), но почти сразу за мной в комнату вошли Мустафа с Хатидже, о чем-то споря. Как всегда в таких случаях, я не вникала в подробности их разговора. Но как ни старалась прикинуться одеялком, меня все же заметили. Перекинувшись еще парой фраз, Хатидже обратилась ко мне:

- Элана, а ты английский знаешь?

Вопрос поразил своей внезапностью. Я вопросительно посмотрела на Мустафу - «ты же знаешь правильный ответ на этот (не побоюсь даже этого слова) интимный и деликатный вопрос». Однако он, как и сестра, смотрел на меня в ожидании.

- Ну, да. Знаю немного, - пришлось сознаться и выдать секретный секрет.

- Правда, знаешь? – еще раз, но радостно переспросила Хатидже.

Я чего-то не понимаю? Потому что Мустафа точно знал, что я знаю английский, и сейчас прикидывается, что не знает, что я знаю. Или это его секретный секрет в том, что он знает английский и опасается, что его могут во что-то такое интересное впрячь? Интрига, интрига…

В начале нашего знакомства мы с ним общались на английском. Но видя его трудности в английском, не стала мучить парня и перешла на турецкий язык – и, по сути, мучиться стала сама. А он только облегченно выдохнул… за кадром.

- Точно? – уточнил Мустафа, и я с подозрением на него взглянула.

Так, во что вы, интриганы, хотите меня впутать?

- Определенно. А в чем дело-то?

- Сегодня Михаэль с Ингой приезжают. Они из Германии. Они в Турцию каждый год приезжают отдыхать, и к нам заезжают, чтобы фотографии с нашими родственниками отдать, - подался в объяснения Мустафа.

- Так. И?

- Мы хотели бы их в гости пригласить, но Михаэль только начал турецкий изучать и знает его хуже, чем ты (Чо, правда? Есть кто-то, кто еще хуже меня говорит на турецком?). Но на английском он хорошо говорит.

- То есть вы хотите, чтобы я вам всем переводила? – сразу к сути вопроса.

Мустафа с Хатидже кивнули. В их взгляде было явное сомнение, и читалась вина, должно быть, что меня собираются напрячь, чтобы помогла им в общении с немцами. Я быстро согласилась. Почему бы не помочь людям пообщаться. Хоть какая-то от меня им будет польза. Радостные Мустафа с сестрой тут же вышли, что-то активно обсуждая.

Я откинулась на подушку. И тут меня накрыло. Опять во что-то ввязалась, и чем это мне аукнется? Я засомневалась, что смогу что-то внятно объяснить всем сторонам. В английском я более-менее уверена, но в турецком все еще еле-еле и со скрипом могу объясняться. Как я переводить-то буду? Я же не настолько хорошо знаю язык и нужное количество слов, чтобы одним иностранцам передавать смысл сказанного других иностранцев, через призму «обработки данных» русским мозгом, взращенном на совершенно иной от всех их культуре и обладающей иным менталитетом. Я даже в Европе никогда не была, чтобы хоть как-то сказать фразу ближе к их пониманию. Только фильмы смотрела.

Восток и Запад – это вообще разные культуры, разные понимания, традиции. И даром, что Турция старается быть более светским государством, традиции есть традиции, а светскость больше для европейской части и курортных городов относится, а я нахожусь в восточной части, где народ в больших городах хоть и старается быть как в Европе, но опять же менталитет…

А если не так переведу? ляпну что-то, что покажется им возмутительным (это скорее к принимающей стороне относилось – восток ж дело тонкое)? Не так поймут, и вот вам конфликт ни на чем, а все из-за того, что я просто неправильно расставила смысловые акценты, или подобрала не то слово…

Я закрыла лицо руками. Может, стоит все откатить обратно и сейчас же, пока не поздно, сказать Мустафе, что не смогу им помочь с немцами? Но я колебалась. Ведь неподумавши наобещала…

Ладно, не стоит забегать так далеко в своих мечтах; может, все обойдется и будет не так страшно, как сейчас кажется. И если что, то, как истинный потомок хваранов возьму вину на себя и совершу ритуальное хара… Тем более, что хвараны это не какие-то там нежные цветочки, а отважные, мудрые и еще во многом крутые воины (корейские). Так что, соберись и не позорь предков, своим нытьем! И будь, что будет.

Не успела я как следует порефлексировать, дверь снова открылась, и появился Мустафа.

- Собирайся! Через пятнадцать минут выходим, - коротко объявил и скрылся за дверью.

Вроде никуда не собирались сегодня. Или я опять чего-то не так поняла?


***
На улице, рядом с входом на рынок стояли два европейца. В толпе их было заметно сразу. Инга – невысокая блондинка, мы с ней оказались практически одного роста. Правда, вблизи она оказалась немного повыше меня. Рядом с ней стоял высокий молодой человек в узких очках. Тоже светловолосый. Мустафа хоть и так же был высоким (рост около 180 см), но Михаэль оказался выше его на полголовы.
Поздоровавшись, Михаэль сразу отдал фотографии Мустафе. Мы пошли обратно к остановке, но уже вместе с немцами. Переходя дорогу, Мустафа с Михаэлем быстро перебежали перед едущей машиной и остановились на той стороне, ожидая нас с Ингой.

- Камикадзэ, - сказала я.

- Угу, - согласилась Инга.

- Никак не могу привыкнуть к этим их перебежкам прямо перед машинами. И предпочитаю перейти более безопасным образом - по светофору.

- Да.

Мы с Ингой перешли дорогу, где положено переходить всем нормальным людям и пешеходам, и плевать, что заставили парней ждать.

А дома собрались уже все родственники: мама, папа, старший брат с женой Салимой и с дочерями (старшей, которая ходила в начальную школу и младшей, которой было около двух лет). Начались расспросы, как живут их родственники, что делают и все такое прочее. Затем Михаэль стал расспрашивать о семье Мустафы – что делают, какую религию исповедуют и так далее. Как только заданные вопросы были переведены, я их тут же забывала, переключаясь на ответ или следующий вопрос, потому как, моим делом было только переводить.

Я сосредоточилась только на передаче слов без потери смысла. Некоторые турецкие слова я уточняла по словарику и рыдала в душе, когда забывала, как оно звучит на английском. Как пример и бичом самоистязания на последующие несколько дней, стало для меня слово «тесть». В тот момент «father-in-law» напрочь вылетело из головы, и я отчаянно пыталась его вспомнить, и вспомнила только лишь посреди ночи.

Английского словарика у меня с собой не было за безнадобностью в Турции. Вот уж где не подумаешь, что он так понадобится. Я думала, что буду общаться только на турецком, что, собственно, и происходило до этого момента. Поэтому приходилось как-то выкручиваться, - идти «окольными путями» уточнений или признаваться в своем бессилии над целой фразой, что неимоверное подрывало мою самооценку, и, впрочем, самооценку как переводчика тоже.

Однако некоторые мои затруднения с переводом не помешали всем вдоволь наговориться и узнать все то, о чем хотели узнать курды с немцами. Иногда Михаэль говорил на турецком, и я, как преподаватель, следила за тем, что он говорит и что хочет сказать. Иногда поправляя, а иногда приходилось перефразировать фразу Михаэля. Это случалось только, когда все обращали на меня свой взор, мол, о чем говорит иностранец. Как ни странно, я каким-то образом понимала и догадывалась, что хотел сказать Михаэль, но для верности все же переспрашивала, правильно ли я понимаю, что он хочет сказать. И, наверное, мы бы смогли без проблем общаться и даже понять друг друга, общаясь на «своем недо-турецком», который не понимали сами турки.

В целом, этот опыт в качестве переводчика стал для меня еще одной отличной практикой в изучении турецкого языка, которая так же придала уверенности в общении на этом языке. В экстремальной ситуации мозг лучше запоминал слова. И, что в моем случае лишь подтвердило тезис – 80% эффективного изучения чего-либо состоит в объяснении этого кому-то другому.

Михаэль также переводил Инге на немецкий то, о чем мы говорили. Оказалось, что Инга плохо знает английский, ну а про знание турецкого можно и не упоминать. А для меня послушать немецкую речь было не менее интересно. Инга задавала вопросы на немецком, Михаэль озвучивал их на английском, а я переводила уже на турецкий, и так в обратном порядке, по той же схеме.

В середине встречи Мустафа вспомнил о фотографиях. Передал их родителям. Его мама с трепетом взяла фото и с любовью смотрела на своих чад, целуя каждый снимок. Передавая фото детям, Салима говорила: «Поцелуй, это ваши дядя, тетя, братья…».

Под конец встречи папа весь светился от счастья.

- Под крышей моего дома столько стран собралось. Никто еще не принимал у себя столько иностранцев. А я принял, - не без гордости сказал он, радостно улыбаясь.


Мы с Мустафой проводили немцев до остановки на маршрутку. Они возвращались в Анталию продолжить свой отпуск.

- Мустафа, - спросила я на обратном пути, - разве ваша семья не общалась так и раньше? У меня сложилось впечатление, что это встреча с Михаэлем и Ингой произошла впервые.

- Так и есть.

- Но как так? Как же вы раньше общались (без меня)?

- Мы раньше с Михаэлем на том месте, где сегодня, встречались. Он мне фото передавал, и мы расходились. Я английского не знаю, а он тогда не знал турецкого.


На  ужин меня ждали спагетти перемешанные с какими-то красными рубленными кусочками. Присмотрелась. Какой-то мелконарезанный овощ. Все ели с аппетитом. Вилками! Половина подцепленных ими спагетти убегала обратно в тарелку. Обычно курды ели, не используя столовых приборов, руками. Отламывая хлеб и зачерпывая им еду как ложкой, будь то яичница, рис или что-то другое.

- Ешь. Мама для тебя макароны сделала.

- Ух ты! Спасибо!

Мама улыбнулась. Я накрутила вермишелины на вилку и отправила их в рот. Все дружно смотрели на меня. Интерес  был двойным. Первый – народ увидел, как «бороться» со спагетти, чтобы они не тянулись и не убегали; и второй, наверное, самое интересное – моя реакция: сделав всего два жевательных движения, мои глаза округлились. До меня дошло, что это был за красный овощ. Перец! Красный острый, жгучий перец чили! Который висит у них вон тама вон на балконе на веревочке! Но отказываться было нельзя – мама старалась. Не хотелось обижать маму.

- Остро? – спросил Мустафа.

- Нет. Нормально. Мне нравичша. Ошень вкушно, - прошамкала я, не прожевав до конца спагетти и горящим внутри ртом, постаралась сделать вид, что это моя повседневная еда. Незаметно для них, попыталась сделать короткий сильный выдох, чтобы как-то уменьшить пожар во рту.

Жжется! Но нельзя терять лицо. Я ведь Рушшо туришто… облико… Но чувствую, что вот-вот его потеряю. Как же жжется!

После третьей вилки у меня все поплыло перед глазами – жгучий перец вырабатывал не менее жгучие и обильные слезы. Но я упорно продолжала есть спагетти.  Чертова вежливость, и чертова культурность. Я становлюсь огненным драконом. Горело уже не только во рту, но и лицо, и уши, и даже в носу. Кажется, ела только я одна, а все остальные на меня просто смотрели. Смотрели и улыбались. Но тоже старались делать это вежливо.

- Может воды? – предложил Мустафа.

- Нет.  … Да. Давай.

Мне дали холодную воду. На мгновение вода остудила жжение во рту, но как только я перестала пить, жжение усилилось. Слезы градом полились из глаз. Как они это едят? Как потушить этот пожар? Бедный мой желудок, надеюсь, он меня когда-нибудь простит за этот ад.

Осилить я смогла только чуть больше половины своей порции.

- Простите, но больше не могу, - отставила тарелку.

- Остро, - кивала мама.

- Очень вкусно. Нет-нет, все нормально, только совсем немного остро для меня, - улыбнулась. Очередная порция слез скатилась по щекам.

- Остро, - констатировала мама.

Возражать не имело больше смысла. Да, это чертовски остро! Но ничего не сказала, только виновато улыбалась.

Но что странно, все съели свою порцию и нормально, никто даже не запивал, и не дышал огнем, тогда как мне приходилось лить слезы водопадом. У них привычка есть все острое, должно быть. После этого случая с «огненными макарошками», жуткого перца в моей еде больше не было.


***
Мне все это время было интересно, как же готовится еда, если в доме газовая плита совершенно не использовалась; и на кухне обычно не было долгой суеты в приготовлении пищи, ничего не шумело, не гремело, не скворчало, и никогда не чувствовалось такого характерного аппетитного запаха готовящейся еды, была абсолютная тишина.

Однажды с балкона я заметила, как мама Мустафы с большим подносом  и нарезанной соломкой картошки на нем, вышла из ворот дома и направилась куда-то вверх по улице, откуда обычно шли уличные торговцы. И в один прекрасный день я получила ответ на свой вопрос.


***
С утра и на весь день к нам в гости пришла Салима вместе с младшей дочкой. Старшая в это время была в школе. Мустафа ушел работать на весь день. А я уселась на балконе читать привезенную с собой книгу про Будду.

Мама, Хатидже и Салима ходили из комнаты в комнату, занимаясь по хозяйству. Выбивали коврики, мыли полы, протирали пыль, встряхивали накидки на диванах. На мое попечение оставили ребенка. И что мне с ним делать? Чем занять это чадо? Пока я думала над этим вопросом, ребенок взял мою книгу и начал рассматривать рисунок на обложке – золотую, украшенную цветами статую сидящего в медитации Будду. Ну, мне как-то не жалко, пусть смотрит, даже если порвет «нечаянно» расстраиваться не буду, главное не плачет и чем-то занята. Мне только оставалось, что следить, чтобы девочка не уронила книгу себе на ноги или еще как-то не поранилась, так как у обложки были относительно острые углы.

В комнату вошла Селима и увидела, как дочка «читает» книгу.

- Отдай, - строго сказала она девочке. Девочка не обратила на слова матери никакого внимания и продолжала рассматривать картинку на обложке.

- Да ничего страшного, пусть играет, - сказала я не очень-то внятно.

- Нет, нельзя так, а вдруг порвет? Книга-то дорогая.

- Да не особо...

- Отдай! Смотри, какой страшный! – указала она на Будду и потянула книгу на себя.

Девочка захныкала и вцепилась в книгу сильнее. Она не собиралась отдавать ее без боя. Но и Селима не отступала. Я же самоустранилась и не мешала процессу воспитания. Через некоторое время Селима все же отобрала у плачущей дочки книгу и возвратила мне. Я же поспешила убрать ее обратно в сумку, чтобы не мозолила глаза и более не искушала своим видом маленьких детей. Было как-то неловко за это происшествие. Плохо, когда по твоей вине ссорятся родные люди.

После ухода Селимы девочка решила показать свой нрав. Она брала вещи, которые попадались ей под руку, и с размаху кидала их на пол. Я же не мешала выходу ее недовольства и гнева, и без слов поднимала с пола все разбросанные вещи, тем более, что они небьющиеся: ручки, тетрадные листочки, подушки-думки. В основном это были подушки. Как только я их поднимала и возвращала на место, они снова, кувыркаясь и подпрыгивая, как мячики, летели на пол. Но когда в цепкие маленькие ручки попался (по моему недосмотру) пульт дистанционного управления, тут пришлось немного повоевать за сохранность этой вещи.

Я держала пульт с другой стороны и не давала его бросить. С каждым замахом девочки, я говорила: «Не делай так», «Не надо так». Девочка строила недовольные рожицы. В ответ, я также строила ей рожицы. В конце концов, она отпустила дистанционник. И пока я убирала его подальше и повыше, ребенок рассыпал по полу оставшийся виноград. Я же, вздохнув, строго и недовольно посмотрела на девочку, затем опустилась на пол и стала собирать виноградинки. А ребенок смеялся и топал по полу ногами, откинув от себя пластиковую миску. Ну, хорошо, что не плачет.


И не знаю, что послужило катализатором для этой девочки, но как-то одним вечером после этого случая, обычно неговорившая ничего, девочка тыкнула в меня пальцем и произнесла (судя по реакции Селимы) одно из своих первых слов:

- Абла! – четко и уверенно произнесла она. А затем повторила еще раз, также тыкая в меня пальцем и улыбаясь, что означало «старшая сестра» или «сестрица», «сестричка». Я тоже ей улыбалась, но на самом деле мне было поистине неловко и стыдно, что девочка говорит это именно мне, а не своим родным. Ведь я вообще посторонний для них человек.

В принципе, так могут обращаться и к неродным. В разговорном турецком, очень часто можно услышать такое обращение к девушкам. Оно звучит неофициально, но и нефамильярно, и выражает дружелюбное отношение говорящего. Ну, и в принципе, имеет такое же значение и употребление, как и у нас. Только у нас его практически не употребляют, так как это слово считается устаревшим обращением.


Но продолжим…

- Элана, - прозвучало надо мной. Я достала из-под дивана последнюю далеко закатившуюся виноградину и обернулась на голос.

- Да?

- Элана, ты рыбу ешь? – спросила Салима.

- Ну, так… иногда, - неуверенно произнесла я.

- Тогда пошли со мной.


Мустафа как-то рассказал историю женитьбы своего брата. Родители Салимы были против ее отношений с ним. Так как она была из обеспеченной семьи, а его брат – из бедной и тем более курдской. Но она пошла наперекор родителям. Сбежала из дома и вышла замуж. Семья Салимы отказалась от нее. Однако Салима обрела другую семью,  и сейчас живет вполне счастливо с мужем и двумя дочками.


Оставив  дочку-хулиганку на попечение Хатидже и бабушки, мы с Салимой вышли из дома, и повернули в противоположную от главной улицы сторону, как раз туда, куда обычно уходила мама Мустафы с заготовками еды. Дошли почти до конца улицы.

Мы зашли в железную дверь такого же бетонного дома без порога, в каком жила и я. Как и в доме Мустафы, там была лестница, ведущая на второй этаж. Стены выкрашены в желтый цвет, а не серо-синий где жила я. На первом этаже сразу направо – вход в однокомнатную тесную квартирку. Небольшая  прихожая, отгороженная от кухни кирпичной кладкой снизу на полстены, рядом с этой загородкой стоял узкий диван. Размер кухни был настолько крохотным, что там едва помещался один человек, маленький умывальник и столик для приготовления пищи. Прихожая от спальни  отгораживалась стеной без двери. Туалета в самой квартирке не было. Он, как и ванная комната, располагался рядом с лестницей, ведущей на второй этаж, где жила другая семья.

Да-а… По сравнению с этой квартиркой, дом, где жила семья Мустафы казался роскошным и с довольно-таки просторными и отдельными апартаментами.
Пока Салима занималась обработкой маленькой, но многочисленной рыбки (килька, наверное; но я неуверена, ибо не разбираюсь в рыбах), ее старшая дочка вернулась из школы и сразу начала учить уроки, усевшись рядом со мной на единственный диван. Она раскрыла рабочую тетрадь по английскому языку формата А4 в обложке с принцессами, переливающихся голографией.

Я заметила, что девочка забыла использовать форму «to be» в одном из предложений, о чем ей и сказала. Но она будто бы меня не слышала. Я повторила. В ответ – ноль внимания. Девочка предпочитала в упор меня не замечать. Поняв, что это бесполезное занятие, я стала заново рассматривать помещение. Девочка с вопросом, как правильно сказать что-то по-английски, обращалась к маме. Салима, отвечая ей, переспрашивала у меня (наверное, из вежливости), правильно ли она советует. Покивала – да все правильно.

Салима вышла в общий коридор и зажгла примус!, положив на него небольшую стальную тарелку, стала обжаривать обработанную ею кильку в небольшом количестве масла. Запах жареной рыбы поплыл по всему дому. И это так они готовят всю еду? на примусе? в коридоре? сидя на бетонном полу?!

В большинстве своем, жилье этого района было одно-, двух- или трехэтажными бетонными коробками, с водопроводом и канализацией. Других благ цивилизации больше не было. Комнаты не отапливались, хотя здесь это и не надо. Постоянная жара под сорок, и только зимой +10С без заморозков.

Под конец готовки вернулся глава семейства. Готовая рыбка лежала горкой на большом подносе. Съела я штуки четыре, когда каждому досталось не меньше пятнадцати. Опять совесть не позволила объедать людей. Ели ее как семечки. Оставался только хребет да хвостик с головой. Во время ужина расспрашивали меня о России, и как там живется.

Неожиданно пришел Мустафа. Может, и ожиданно, только я о нем совершенно позабыла за разговором с семейством.

- Тут твоя мама звонила… на мой телефон, - он положил мой мобильник вместе с зарядкой, которую тут же воткнули в розетку. – Как я понял, она попросила перезвонить.

Я с ужасом посмотрела на телефон. Вчера днем он разрядился, и я забыла поставить его на зарядку, а сегодня практически весь день не было электричества. Оно появилось только к вечеру, а когда утром я вспомнила, что надо зарядить телефон, он успел подзарядиться всего лишь на пятнадцать процентов, и я его выключила, чтобы сохранился остаток, а потом я смогла бы послать СМС, что все норм, только телефон разряжен и перезвоню попозже. Но забыла это сделать!

Я быстро включила заряжающийся телефон и набрала мамин номер. Объяснила ей, что телефон разрядился, и электричества не было весь день. Волноваться не стоит, со мной все в порядке.

За разговорами время быстро пробежало и уже полностью стемнело. Оказывается, Мустафа пришел не только, чтобы телефон отдать, но и чтобы забрать меня обратно в отчий дом. Хоть тут и было недалеко и все время по прямой, но кто ж мне мог помешать заблудиться?


Мы шли по вечерней улице освещенной желтым светом фонарей. Девочка шла вприпрыжку рядом с нами, держа Мустафу за руку. Я держалась чуть в стороне, задумавшись о том, что могли подумать родственники? – в Анталии, в пятизвездочном отеле выключили на весь день свет. Это что за отель такой пятизвездочный? И вот думала, как можно было бы это дело обыграть, чтобы не звучало так по-чертовски тупо и палевно.

- Ты за дядю Мустафу выйдешь замуж? – вдруг ни с того ни с сего обратилась с таким прямым вопросом ко мне девочка. Я даже не сразу поняла, что это ко мне обращаются. Посмотрела на девочку, потом на Мустафу. Он шел и улыбался, мельком посмотрел на меня и продолжил глядеть куда-то вдаль перед собой, что-то тихо напевая.

- Дядя Мустафа хороший, - продолжала говорить девочка.

- Хороший, - согласилась я.

- Так вы поженитесь? Ты за него выйдешь замуж?

Какой настойчивый ребенок, прямо сваха. И «жених» этот идет, молчит, только улыбается, будто это его совершенно не касается.

- Не знаю, надо подумать, - ответила я и зашла в нужную дверь, не смотря ни на кого.

Но зря я так же прямо не ответила, что у нас только дружеские отношения. Хотя с другой стороны, она бы не поняла или просто, как всегда, проигнорировала мой «тупой и непонятный турецкий», желая слушать только то, что хочет услышать, а на остальное ей наплевать. А может со своим навыком турецкого, я казалась ей глупой дурочкой? Тогда зачем ее дяде жениться на тупой?

Однако, в последствие этот вопрос, озвученный ребенком, стал звучать все чаще и чаще, то та же девочка спросит как бы невзначай (одаривая меня неслыханной щедростью своего величайшего внимания), то сестра курда, приглаживая нижнюю фалангу безымянного пальца левой руки – вертя невидимое обручальное кольцо. Должно быть, этот жест, чтобы «особо одаренным» в моем лице, было понятно, о чем идет речь?

Эти вопросы звучали в неожиданное время и выбивали из колеи. Я просто терялась с ответом. Неуверенно и рассеяно отвечала: «Я не знаю»; «Еще рано об этом думать»; «Не говорили и не решили», либо пожимала плечами: «Там видно будет», либо сразу переводила разговор на другую тему, делая вид, что я не поняла, что мне сказали. Но по какой-то необъяснимой случайности каждый раз во время таких вопросов Мустафа обязательно находился рядом, отмалчивался и внимательно наблюдал за моей реакцией. И даже не думал мне помогать в этой неловкой ситуации. Хотя и обещал, если что, то обязательно поможет, когда будут звучать подобные вопросы. Предатель.

- На улице поговаривают, что ради меня ты от своих родителей сбежала, - как-то между прочим сказал Мустафа, когда мы остались без свидетелей, и я спросила, что за дела такие творятся и почему он даже не думает выполнять свое обещание.

- Что за бред? Ты же знаешь что это не так. И что я просто у вас в гостях на несколько дней.

Мустафа пожал плечами: «Кто знает?»

Вот же попала. Погрузившись в практику турецкого языка и в изучение культуры, я совершенно забыла о традициях. Что я в совсем другой стране с другими правилами и пониманиями. Я и не думала, что хоть кому-то есть дело до цели моего приезда сюда. А тут получается, что из меня сделали чуть ли не звезду местных новостей и сплетен. Хорошо, что пальцем не тыкали при встрече. А они могут.

Даже в современной Турции девушкам, женщинам нельзя просто так заявиться в гости, обязательно пойдут толки и слухи, от которых не так-то просто будет избавиться. Одно неправильное движение, и можно навлечь позор не только на себя, но также опозорить и семью так тепло принявшую меня, и до кучи еще сложить нелестное мнение о своей стране. И этот момент заставляет серьезно задуматься, о дальнейшей линии своего поведения.

И еще эта история Салимы, ее побег из дома ради брата Мустафы... Оказывается, тут (да и не только тут) это не такая уж и редкость. И теперь я в глазах неизвестных, по сути, мне людей оказываюсь в таком же положении, как и Салима. И еще мне кажется, что Мустафа подозревает, что с родственниками я не достаточно откровенна (или мне это только кажется?..). И поэтому отсюда такие выводы о моем как бы приезде. И даром, что до этого мы договорились, долго и тщательно обговаривая все моменты моего приезда.

Вот тебе и «нет никакого подвоха».