В тот самый несчастный день моего рождения

Очень часто можно услышать: при жизни не любили, а после смерти вдруг любовь открылась. Вдруг открылась – это когда просыпаешься, ещё ото сна не отошёл, вроде всё, как всегда, и вдруг резанёт: его нет, совсем нет. Никогда он уже не позвонит, ни спросит: тут кто-то звонил, это не ты? Нельзя позвонить и сказать: привет. Поругаться, бросить трубку и ходить целый день обиженным. Иногда мне казалось, что я даже просто купалась в этой обиде, жалея себя. Моя дочь, психолог, объяснила, что обида любовь закрывает, а то и вытесняет. Ты начинаешь жить придуманной жизнью от начала и до конца. Потому что слишком много ждал от этого человека, а он не оправдал твоих ожиданий. Наверное, он тоже ждал от меня того, чего я не могла дать ему или не была такой, какой ему хотелось, чтобы я была. А теперь не от кого что-то ждать или требовать. Ты только сейчас понимаешь: как надо было.
Познакомились мы с ним очень необычно. Стояла в кассу за билетом на теплоход, кто-то постучал мне по плечу и спросил: «Пацан, ты крайний.» Мой гнев описать невозможно, не узнать во мне Мерлин Монро. Да, короткая стрижка, спортивный костюм, но как можно не различить. Это надо быть какому безглазому?
 В каюта на теплоходе, конечно, ехали вместе. Восьмиместная, второй класс. Народ подобрался молодой, студенты ехали со стройотряда. Вечером разговоры. На второй день заговорили о любви. «Да, ладно вам о любви сказки рассказывать, нет никакой любви, слово придумано для удобства, чтобы хоть как-то оправдать свою физиологию,» - академически заявил он. Надо сказать, что он лежал на второй полке вальяжно: ножка на ножку, глаза были насмешливые, мне показалось, даже злые. Все вдруг замолчали, и в эту неловкую паузу я ни с того, ни с чего(я вообще помалкивала): «А Вы-то хоть раз любили?». Он вдруг по-новому глянул на меня, усмехнулся чему-то и сказал: «Так я же говорю тебе – нет никакой любви! » Я посмотрела на него с жалостью, как мне казалось, и ответила: «Можно говорить только о тех вещах, которые вы знаете.»
На другой день он крутился подле меня целый день: во время обеда, начал предлагать оплатить мой обед, коль за одним столом оказались, во время стоянки, когда мы плавали, вдруг решил, что я слишком далеко уплыла и предлагал своё крепкое плечо. Меня не только не привлекала такая забота, но и вызывала досаду.
Когда уже теплоход прибыл на конечную, ребята стали брать друг у друга адреса, номера телефонов, он подошёл ко мне и сказал: « Дай мне твой адрес, у меня в этом городе никого нет, вдруг придётся оказаться там.» Я дала адрес, с которого собиралась съезжать, т.к. собиралась переехать в другой город  учиться.
Каково же было моё удивление, когда я увидела его два года спустя у двери моей комнаты со словами: «Если я не нужен, я пошёл.» Если сказать, что я растерялась, это неверно, я лихорадочно вспоминала: кто это. Но я увидела такое отчаяние в его глазах, что почему-то сказала: «Ну, почему, проходите.» А после он мне рассказал, что приехал по тому адресу, который я ему дала через год после нашей встрече. Ему сказала, что такая здесь не живёт, переехала в другой город учиться в педучилище. Он обрадовался: хорошо, значит не судьба. Но ещё через год вдруг решил в один день: надо съездить. Сел на самолёт и прилетел в город, где ему сказали, что  я учусь. Но в педучилище такой не оказалось, и там ему сказала, что может это в соседнем городе, там пединститут. Он поехал. Это были майские праздники, в институте никто не учился, дежурный администратор подтвердил, что да, такая учится. Вот два общежития и дали адреса: ищите.
Жизнь прошла, мы прожили 20 лет. Много обид я накопила. Много обид и он имел на меня. Разошлись. Общение было, но тяжёлое, всегда оставался какой-то осадок. Мы не виделись двенадцать лет. За это время я выходила замуж, просуществовали с другим человеком мучительные пять лет, нажила страшную болезнь, наконец-то с радостью ушла, потом бесконечно возвращалась, зачем-то убеждая себя, что здесь твоё счастье. Зачем? Это было невыносимо. Это точно не любовь, что-то тёмное и чужое: потому как видела его нелюбящие, даже враждебные взгляды на всё моё: работу, детей, даже новые покупки, если это не ему предназначались.
 Зато убедилась ещё и ещё раз, что от человека мало что зависит. Если не сказать больше: ничего не зависит. От нас зависит только то, что жить мы должны правильно. Но вот в этом то и есть загадка жизни: как правильно? Почему же так поздно приходит то понимание, которое, казалось, лежало на поверхности?
Когда я начала физически ощущать ту боль, которую испытывал он? Задолго до того, когда мне рассказали, что в последний год он совсем опустился: одевался неряшливо, дом, который мы с ним построили, запустил. Нет, он не пил и даже не курил. Не ходил по  женщинам. Сначала он жил надеждою, что я раскаюсь и приду к нему со словами: «Прости, лучше тебя, конечно, никого нет.» (это он сказал нашей старшей дочери, где-то в кино была такая сцена) Но после, когда развелась с тем чужим человеком, которого он называл на французский манер Вальдемар, я не приехала к нему, не бросилась в ноги и не сказала тех заветных слов, которых он от меня ждал. Вместо этого я сказала, что младшая дочь стала студенткой, живём мы в квартире, которую он ей купил, а мне нужно думать и о своей старости, придёт время, когда дочь захочет жить отдельно, скопить на квартиру, когда она учится, мне невозможно будет. Поэтому не сможет ли он как-то помогать деньгами (на алименты я не подавала почему-то). Он назвал сумму, которую может в год давать. И после разговоры были короткими, несколько даже злыми, обрывал на слове, да и мне не очень хотелось так разговаривать.
 И вот его нет, совсем нет на этой земле. В день моего рождения позвонили и сказали: его нашли в лесу, он упал, но ты не переживай: он уже мёртвый упал – сердце. Два дня пролежал в лесу, пока кинулись искать – на работу не вышел. Потом домой принесли, не могли схоронить: умер не дома. Надо вести в районный центр, для вскрытия, чтобы дали справку о смерти. Мы со старшей дочерью добрались аж на девятый день его смерти, в этот же день и его привезли в районный центр. На десятые сутки хоронили. Я очень просила: Господи, дай мне проститься, дай мне схоронить его. И Господь дал. Это чудо. Наверное, я не такой уж плохой человек. Ощущение было, что просто спит. Сейчас откроет глаза и засмеётся. Он любил смеяться. Наверное, так и должно было случиться, что мы не помирились при жизни.
В жизни много страданий, одно из них глухота: люди не слышат, да и не хотят слушать.
 Перед отъездом сбегала к нему на могилку. Когда уходила – по дороге упала два раза. Это он – он любил смеяться. Я не знаю, что такое любовь, только среди городской толпы я вижу издалека его: идет, не поднимая глаз, от меня идёт, не поворачиваясь….